— Но почему вы тогда... Зачем?..
— Увидеть в траве гадюку — ерунда, куда страшнее, когда она исчезает из виду, — все с той же широкой улыбкой, сводящей с ума женщин Италии, пояснил хозяин дома. — Пусть смотрит. Пусть пишет. Пусть рассказывает. Что мне скрывать от Инквизиции, в конце-то концов, м?
Ленца смятенно опустил взгляд, кашлянув, но не ответил, хотя сказать и было что. Косса расправил плечи, прогнулся назад, разминая спину, и взял следующий лист из лежащих на столе.
— Пускай строят планы, опасаются, сочиняют небылицы и пытаются вообразить, на что способен такой страшный человек, какового в своих донесениях рисует их агент. Даже если он увидел или услышал что-то, чего я не хотел показать, это уже ни на что не влияет. Момент истины близится, и там все это значения иметь не будет... Давай, не мнись, — поторопил он, не поднимая взгляда на собеседника, и бросил на жаровню еще один смятый лист. — Ты же весь извелся. Что хочешь спросить?
— Зачем? — повторил Ленца тихо. — Зачем вам на Собор? Владислав мертв, Рим сыт по горло властью семей, стоит вам подойти к стенам — изнутри поддержат люди Орсини, из горожан сторонников уже набралось немало, армия Владислава не будет лезть из кожи вон при мертвом правителе, они уже почти разбежались из города... Зачем вы согласились на Собор? То есть... При ваших... гм... способностях — вам ничего не стоило выкинуть их из Рима ко всем чертям, ведь Владислава же вы...
Ленца запнулся, когда хозяин дома медленно поднял взгляд, улыбнувшись на сей раз едва заметно и холодно.
— При чем здесь я? Короля Владислава убила любовница. Этот гнусный захватчик Рима был развращенным грешником, за что и поплатился.
— Да, — поспешно согласился Ленца. — Разумеется. Но... Вы же могли бы войти в город в силе и славе. Зачем вам ехать в логово противника?
— Да, назначение Собора на германской территории было неприятной неожиданностью, — с показным вздохом согласился Косса. — Послов в следующий раз надо подбирать поумнее... Нет, мой милый Ленца, силы и славы сейчас недостаточно. Европа пресытилась силой, и славой никого нынче не удивишь, и даже если я стану на каждом шагу исцелять слепых и поднимать расслабленных, а путь мой будет освещать сияние ангелов, это уже мало кого впечатлит... Помнишь Бамберг?
— Да... если я правильно понял вопрос.
— Полагаю, правильно. Помнишь, что сделали тогда конгрегаты? Спасли мир! — патетически возгласил Косса. — Остановили Конец Света! Уничтожили Ангела Смерти!.. И что? Надолго им хватило 'силы и славы', и людской благодарности? Год-два, не больше. Еще один пример, уже из моего опыта: помнишь Рим?
— 'Чудо у костра'? — осторожно уточнил Ленца, и хозяин дома коротко кивнул:
— Оно самое. И что ж? Об этом поговорили день, два, неделю... И забыли вскорости, а после и вовсе открыли ворота Владиславу, помчавшись по улицам с призывом 'Долой Папу'. Люди мерзкие существа, Ленца. Сперва им подавай чудес побольше, а потом чудеса приедаются, и вот они уже сами не знают, чего хотят.
— В этот раз, похоже, знают...
— Вот, — кивнул Косса наставительно. — Вот теперь ты понял, о чем я. В этот раз они хотят чего-то простого, земного, понятного... А именно — юридически подтвержденного Папу. Одного. И легитимность этого Папы не подтвердят больше никакие военные победы, никакие чудеса, благие или устрашающие, только привычное, человеческое действо: несколько подписей на пергаменте. Европа устала, Европа хочет стабильности. Французы профукали все шансы, и первым призрак этой стабильности сумел поднять из могилы именно богемец. Или Конгрегация. Что, как я уже говорил, без разницы.
— Но если вы сумеете вернуть себе Рим, и оттуда...
— Да к черту Рим, — оборвал Косса раздраженно. — Сегодня римляне выкликают Папу и стонут о том, как было хорошо под его рукой, а послезавтра, если я вернусь в город, с тем же рвением восстанут против. Любое мое действие — пойми, любое — будет всего лишь оттягиванием времени и продолжением свары, которая длится вот уж не первое десятилетие. Просто очередной претендент на место единственного Папы сделает очередной ход, но не поставит мат.
— И вы полагаете, что сумеете в Констанце, на чужой территории...
— Должен суметь, — вновь не дав ему договорить, отрезал Косса. — Знаешь, как конгрегаты говорят? 'Debes, ergo potes'. Так вот я — должен. Там соберется почти вся Европа, и этот Собор будет куда значительней и солидней даже того, что я провел в Пизе. Его нельзя проигнорировать, нельзя просто отмахнуться, это будет самое масштабное собрание представителей Церкви и светских за последние лет сто. А если нельзя предотвратить нечто — это надо возглавить.
— Но конгрегаты...
— Конгрегаты не идиоты, Ленца. Помнишь, что я сказал о Дитрихе?.. То же самое они говорят обо мне. Сейчас у нас с ними есть общий враг: раскол, и они явно настроены сперва преодолеть его, а уж после выбрать время и вцепиться в глотку мне. Куда сподручней драться с одним сильным врагом, нежели с толпою слабых, но многочисленных, причем драться, видя этого врага, а они понятия не имеют, куда я спрячусь и что учиню, если меня согнать с тепленького местечка на папском престоле.
— Уверены?.. Не поймите меня неправильно, я не лезу в ваши решения и не пытаюсь их оспорить...
— Председательствовать на Соборе буду я, — выговорил Косса четко, и собеседник снова осекся, умолкнув. — Рудольф дважды повторил это моим послам и подтвердил сие письменно. Ему Папа нужен тоже, хоть какой-то, пусть хоть Антихрист, лишь бы он был легитимен и короновал его как Императора, чего до сих пор сделано не было, каковым фактом курфюрсты тычут ему в морду с самого начала его избрания. Григорий на Собор не приедет и уже почти готов отречься, Бенедикт боится нос высунуть из Перпиньяна, и я ставлю голову против твоей пуговицы, что и его в Констанце не дождутся. Я буду единственным из троих, кто появится на Соборе, и единственным, кто покинет его Папой, потому что это выгодно всем, и богемцу в первую очередь. Его ставленник, миланский фогт, уже предлагает мне огромную сумму за Пизу и Сиену, и я точно знаю, что он спешно собирает ее всеми доступными способами, дабы вручить сразу после того, как я возвращусь из Констанца. Более чем уверен, что задаток, который я, заметь, уже получил, он выпросил у своего племянника, а тот получил эти деньги от богемца, причем поставив в известность, на что они пойдут. Они уже сейчас инвестируют в будущее, в котором Папой буду я и никто другой. Деньги всегда были лучшим показателем серьезности намерений.
— А если...
— Да, Ленца, у меня есть запасной план. Но пусть они молят своего Бога, чтобы мне не пришлось его задействовать... Пергамент, — сам себя оборвал Косса, недовольно глядя на небольшой, чуть больше ладони, лист в своей руке. — Вот кто пишет донесения на пергаменте?..
Он наклонился к жаровне, бросив тонкую кожу не на нее, а прямо на угли, и спустя несколько мгновений по комнате пополз темно-серый дымок, неприятно щиплющий ноздри и горло. Ленца отодвинулся к другому концу стола, сдавленно кашлянув.
— Но почему не воплотить этот план прямо сейчас, не дожидаясь Собора? Зачем вам вообще играть по их правилам? Я просто не понимаю. Вы же можете...
— Могу, — кивнул Косса, когда собеседник замялся, пытаясь подобрать слова. — Но дай-ка я тебе скажу кое-что... Та неаполитанка, которая жила у тебя два года — ты мог получить ее, наложив приворот, просто подчинив разум, а то и безо всяких хитростей, не напрягаясь — удержав силой, ей некуда было бы бежать и не у кого просить помощи. Но ты потратил два месяца времени на то, чтобы ее очаровать, влюбить и совратить. Зачем?
Ленца пожал плечами, глядя на то, как нехотя удушливый дымок вытягивается в раскрытое окно, и уселся поудобнее, снова кашлянув.
— Так надежней, — отозвался он, наконец. — Все остальные способы чреваты непредсказуемыми последствиями, простая же человеческая привязанность при всей ее зыбкости — куда крепче.
— Ну вот тебе и ответ, мой милый Ленца. Ты выбрал сей путь всего лишь в отношениях с временной любовницей, а мне требуется навеки смирить целую Европу — со всеми ее князьями, королями, рыцарями, монахами, аббатами, епископами и обывателями. Я всё ж не старый безумец Мельхиор, я не желаю отдавать сей мир во власть иных сущностей, дабы они жрали его по частям или населили собою, этот мир нужен мне, мне самому. Целый и невредимый. А смогу ли я не подчинить, а удержать всё это в одиночку?.. Не мнись, — снова широко улыбнулся Косса. — Ответь, как думаешь.
— Нет? — нерешительно предположил Ленца, и он кивнул:
— Нет. Пока — не могу. Злоупотребление же силами, каковые мне доступны, скорее подчинит меня им, а не их — мне, и что ж это будет за властелин мира такой, сам себе не подвластный? Богемец мог бы подтвердить: плохой это будет властелин. Не властелинистый. Посему сейчас, здесь, мне и нужно, как тогда тебе с той неаполитанкой, пользоваться, как ты сказал, 'простыми человеческими' средствами. Они дадут мне власть, возможность и передышку для подготовки. Как там, к слову, камень?
— Мы над этим работаем, — быстро отозвался Ленца, запоздало поняв, что — слишком быстро, и напрягся, увидев, как пристально смотрит на него хозяин.
— Ленца, Ленца... — вздохнул тот почти с нежностью. — Позволь я у тебя кое-что спрошу?
— Конечно, — еще более поспешно согласился он, чувствуя, как позорно белеют щеки.
— Так вот, мой вопрос, — кивнул Косса все с той же улыбкой. — Вспомни, за что я убиваю. Не сторонних людей, стоящих на моем пути или покушающихся на мою безопасность, а тех, кто служит мне. За что?
— За... предательство и... неисполнение приказа...
— За предательство, — снова кивнул хозяин дома, с нажимом уточнив: — И за хроническую неспособность исполнять, что велено, иными словами, за глупость и бездарность. Убил я хоть кого-то, кто облажался единожды или даже трижды, во все остальное время прилежно и как должно делая свое дело?
— Эм... нет? — предположил Ленца с надеждой.
— Нет, — четко произнес Косса. — Ты работаешь на меня уже много лет, за эти годы ты доказал, что свое ремесло знаешь, а указания выполняешь, насколько хватает твоих сил. Хватает их не всегда, но вкладываешь ты их по полной. Иными словами, успокойся и не рисуй в уме страшных картин, милый Ленца, я не намереваюсь развеивать тебя в прах, ибо прекрасно понимаю, насколько сложная выпала на сей раз работа. И да: я не травил Фульво. Знаю, ты давно об этом думаешь. В моем кодексе нет понятия 'ненужный человек', я не избавляюсь от работников только потому, что они отработали своё здесь и сейчас: по моему глубокому убеждению, ненужных людей не бывает, и тот, кто кажется бесполезным сегодня, может спасти положение через двадцать или десять лет. К слову, вот тебе еще одна причина, по которой я не спешу. Сила, полученная, когда получивший к ее принятию не готов, идет во вред, припомни Каспара. Так по-глупому себя погубить по сути собственными руками... Кто знает, что случится со мною, если я потороплюсь? Быть может, так же утрачу здравомыслие. Быть может, возомню себя всемогущим, наделаю глупостей, среди которых будет и глупое избавление от людей, которых сочту более мне не нужными... А люди нужны даже богам, согласен?
— Да, — отозвался Ленца, чувствуя, что горло пересохло, а голос сел.
— Я предупреждал Фульво, что обжорство не доведет его до добра, — вздохнул хозяин дома, снова обратясь к бумагам на столе. — Но у всех свои грехи... А теперь растолкуй, будь так любезен, свое 'работаем над этим'. Детальностей хотелось бы, знаешь ли.
* * *
Донесение от: сентябрь, 1414 a. D.
'Вам, кого я знаю, от меня, которого вы знаете, salvete.
Мне неведомо, что случится раньше — дойдет ли до вас мое послание или же я сам появлюсь в Констанце вместе с делегацией Бальтазара Коссы, однако даже если мое письмо придет всего несколькими днями прежде меня, это уже будет, как мне думается, хорошо.
Отсюда, из папского окружения, до меня доходят сведения, каковые, быть может, и пришли уже к вам иными путями, и я лишь повторю то, что вам хорошо ведомо, а быть может, от меня будет узнано и нечто новое.
Созванный Его Императорским Величеством Собор привлек множество правителей и духовенства на свою сторону, и все они едут в Констанц без задней мысли, без черных планов, отбросив разногласия и на время отложив споры и вражду, ибо согласились между собою, что пришло время поддержать того, кто без страха решился взять в свои руки меч, дабы разрубить этот затянувшийся узел. Им уже все равно, кто станет Папой, но лишь бы он был один и признан всем христианским миром. Также и нечестивец Косса, как мне показалось, на время постановил вступить в союзничество с Его Величеством, ибо и самому ему действовать и стяжать чаемые власть и богатство в нынешних условиях стало невмочь.
В свете всего сказанного выше, Европа и особенно Италия полнится слухом, что Собор в Констанце своею волею низложит двух Пап и оставит на своем месте Бальтазара Коссу. И даже фогт Милана, как мне удалось узнать не без некоторых усилий, уже ведет переговоры с оным, дабы в будущем все же разграничить власть в Сиене, Пизе и Болонье, и Коссе обещана немалая сумма за передачу этой власти вновь в руки Висконти. Также есть сведения, что Джан Галеаццо Висконти прямо намекнул Коссе, что таков императорский план и есть, и сие придало тому воодушевления и развеяло последние сомнения в необходимости появления на Соборе.
Возможно, все это вам и без меня известно, но я не мог не заострить на сем внимания, и не могу не сказать, что за этим нечестивцем и безбожником следует надзирать как в самом Констанце, так и после, ежели в планах Его Величества и впрямь есть намерение оставить его на месте Папы. Что сотворит сей муж, обретя полноту власти, я не возьмусь и гадать, но готов и впредь исполнять порученное мне.
Последним же замечу, что лишь один из вознамерившихся явиться на Собор вызывает у меня опасения: правитель Австрии, чье имя в последние месяцы все чаще звучит в окружении нечестивца Коссы. К моей великой печали, я не смог разузнать, почему именно он столь поминаем здесь, и лишь могу предполагать, что есть у Коссы какой-то тайный сговор с австрийским герцогом на случай, если Собор повернется не так, как ему будет потребно.
Убежден, что и иными путями дошли до вас сии сведения, но я бы проклял себя сам, если б не сказал о том, что мне стало ведомо.
P. S. Душа моя напряжена и трепещет, предчувствуя неладное, и боится, и сжимается, как заяц в силке, но, Господь милосердный, как же я рад буду оказаться снова в Германии, вдохнуть ее воздух, услышать ее звуки! Годы мои уже таковы, что я и не чаял вновь ощутить под собою родную землю. И хотя невыразимо тяжко мне от того, какой для этого случился повод, не могу не возрадоваться'.
Глава 12
Приготовив завтрак, матушка Лессар вышла, оставив постояльцев; она поступала так всегда, возвращаясь лишь по окончании трапезы, чтобы убрать со стола, и никаких нарочитых указаний ей давать не приходилось — сию тактику хозяйка избрала сама, понимая, очевидно, что господа инквизиторы не слишком благосклонно отнесутся к присутствию чужих ушей.
