— Нет... Нет-нет-нет, не может этого быть! — Лауритц не мог поверить в происходящее, его мозг напрочь отказывался сложить два и два, результат в нем просто не укладывался. — Я ведь слышал про принцессу Молиру... Говорили, что она несказанная красавица...
— Так вы мне врали! Вы все-таки считаете, что я некрасивая!
— Нет... — действительно, чего только лестного не скажут про особу королевской крови? Да Траинен ведь сам видел Его Величество на портретах, Его дети и внуки там в принципе не могли получиться такими уж писаными красавцами и красавицами.. — Но она же должна быть взрослой девушкой... Говорили, что на ее юбилей к ней должны были съехаться женихи... А тебе сколько лет...десять?
— Да, десять. Исполнилось на прошлой неделе... Или позапрошлой... Я уже запуталась, потому что здесь у меня нет календаря...
— Ты шутишь, Олли?.. Прошу, скажи, что ты шутишь...
— Я не шучу, доктор Траинен. Не верите? — девочка расстегнула пару верхних пуговиц на своей рубашке, наглухо застегнутой под горло, запустила пальцы под воротник и подцепила ими длинную сверкнувшую в свете фонаря цепочку. На цепочке висело нечто, упрятанное в маленький холщовый мешочек, а когда Олли его развязала, то показала судовому врачу лежащий на ладошке увесистый золотой медальон, украшенный подробнейшим изображением королевского герба. — Вот, пожалуйста. Смотрите, я не лгунья. Это мой, я его нигде не стащила.
Ларри побоялся протянуть руку и коснуться блестящей даже в полутьме золотой крышки. Он вообще не знал, можно ли ему продолжать сидеть в присутствии высокопоставленной особы, и как себя нужно вести. Его последняя надежда на то, что все выше сказанное окажется всего лишь плодом бурной фантазии одинокого ребенка, с треском разрушилась. Судорожно стянув с себя треуголку, он принялся нервно дрожащими пальцами мять ее поля.
— Ваше...Высочество... Простите, если я когда-либо...
— Да перестаньте вы, доктор! Ну, пожалуйста! Давайте оставим все, как прежде, раньше ведь было так хорошо, мне так нравилось...
Подумать только... Настоящая принцесса, здесь, на корабле... А Траинен ей еще и уши надрать хотел! Как же хорошо, что он этого все-таки не сделал, иначе прямая ему дорога на эшафот. Да, конечно, Его Светлость, как широко известный борец с преступностью на суше и на море, вздернул бы злосчастного доктора на виселице, ведь тюрьмы и так полнятся, там мест лишних не так уж и много...
Теперь ему стало понятно все. И то, откуда взялась эта странная девчонка, и ее подозрительное поведение, и знания, который просто не могли так взять и ни с того, ни с сего появиться у простолюдинки, и изредка проскальзывавшие у нее непокорство и недетская гордость... И пираты.
— Уж не вас ли...не тебя ли искали вчера пираты, когда думали, что мы прячем что-то, что "принадлежит им"...или кого-то? — смутное предположение, высказанное слух, заставило ужаснуться.
— Меня... — обреченно кивнула Молира. — Я хорошо их запомнила, особенно того, в шляпе... Они уже один раз хотели меня забрать, но я сбежала от них в порту.
— Так это все случилось из-за тебя, а не из-за каких-то драгоценностей... Если бы мы не взяли тебя на борт, всего бы этого не случилось. Подумать только... Такой скверный бой, столько пострадавших, два человека погибли... А всего этого могло бы и не быть...
— ...не будь на "Золотой Сколопендре" меня, да, доктор? Это вы хотели сказать? — с дрожью в голосе продолжила девочка. — Да я и сама прекрасно знаю, что это я во всем виновата!.. Но что же я теперь сделаю?! — и ее глаза были уже на мокром месте. — Думаете, что я совсем дурочка, да? Что без вас ничего не понимаю? Без меня вам всем, конечно, было бы намного лучше... А вы и сами теперь хотите, чтоб меня не было, хотите от меня избавиться... А я-то думала, что вы тоже меня любите!.. — она едва не сорвалась на крик, врач в ужасе прижал палец к губам — лишь бы кто-нибудь из вахтенных не оказался поблизости и не стал свидетелем этой скандальной сцены. Но куда уж там... Маленькая принцесса сорвала с шеи цепочку и швырнула фамильным украшением в доктора. Створки медальона раскрылись и Лауритцу на колени маленьким мотыльком выпорхнул засушенный цветочек...один из того соцветия, которое Ларри полушутя подарил ей в благодарность за "прекрасно вычищенную обувь".
— Только не... Не плачь, пожалуйста!.. — а как же, как бы не так. С таким же успехом Лауритц мог забраться в "воронье гнездо" на самой высокой мачте, сбросить на палубу вниз пустую бутылку и при этом крикнуть ей вслед: "Только, пожалуйста, не разбивайся!".
— Ну...ну вот... — всхлипывала она. — Мое желание...не исполнилось... Это ведь не звезда, а просто...камень!..
Внучка короля понеслась прочь, размазывая слезы по щекам. Лекарь вскочил со ступеней, чтобы попытаться ее задержать, но остановился, схватившись за перила. От резкого подъема у него потемнело в глазах, а ловить маленькую проныру было делом уже бесполезным. Доплетясь до борта, Лауритц от досады со все силы зашвырнул пустую бутылку из-под рома в море. Теперь ранее хорошо известное слово "влип" обрело для него новое звучание и перешло на новую качественную ступень. Ну и встрял же он, ну и вляпался, не сносить ему головы...
ЧАСТЬ І І
Глава 1. Ценный урок
Прошло еще две недели плаванья. Считанные дни отделяли наших героев от колониального порта — конечной точки на их пути из пункта "А" в пункт "Б"...
Океан в это время года не бушевал и не волновался чрезмерно. Погода была благосклонна к "Золотой сколопендре" и ее обитателям, позволяя всем прийти в себя и зализать свои раны. Судовой лазарет потихоньку пустел, но морские черти, к счастью, больше не получали с этого борта "парусиновых конвертов". По мере того, как все моряки оправлялись от полученных ран физических, их лекарь приходил в себя от ран душевных, тоже не безуспешно. Вскоре к нему в лазарет снова могла переселиться девочка-подмастерье...впрочем, теперь ее, наверное, рациональнее уже будет называть бывшим подмастерьем. Странно было осознавать, что некоторые до сих пор свято верили в то, что это коротко стриженное зеленоглазое чудо — маленький мальчик по имени Олли, а Лауритц Траинен, в то же самое время, был единственным человеком, видевшим в этой корабельной замарашке Ее Высочество, принцессу Молиру Дриорскую. На этот раз он снова позволил себе непозволительное и лично принял решение не посвящать в эту тайну никого. Лучше уж так, чем еще большие проблемы, а когда они вернутся в Порт-Каллат, то придумают, что делать... Нужно только спокойно вернуться. Сама же особа королевских кровей в последнее время проявляла завидное, так не похожее на нее, благоразумие, не хулиганила и сама свела до минимума критические ситуации, которые могли привести к ее дальнейшему разоблачению. Правда, кажется, ее наивная детская дружба с доктором Траиненом, к сожалению, рассыпалась, как карточный домик. Разговаривать она с ним не хотела, и даже медальон обратно наотрез отказалась принимать...Лауритц решил, что это и к лучшему, пускай пока у него побудет в гарантированной безопасности. Ему было искренне жаль ребенка, не по-детски страдающего над отвергнутой любовью, но у него и помимо того было много дел. К тому же, у лекаря имелась своя зазноба...
Шивилла Гайде тоже быстро шла на поправку. На девушке, как она сама с гордостью утверждала, любые раны заживали, как на морской губке. И пусть это было явным преувеличением, ее жизни и здоровью действительно больше ничего не угрожало...в том была немалая заслуга судового врача. Самое удивительное, что с помощью доктора Траинена и еще пары доверенных офицеров, Шивилле удалось сохранить свой недуг в строжайшей тайне от остального экипажа. На то была ее личная прихоть... Ведь мало того, что отлеживаться сутками в койке она не хотела, так еще и орать благим матом временно выведенная из строя рука ей совершенно не мешала.
А одним утром, очень-очень ранним, когда буквально только начинало светать, судовой врач плавно вырулил из своей каюты, зевая на ходу (явно не для того, чтоб просто подышать свежим воздухом или помедитировать на восходящее солнце), и услышал с обычно довольно тихой в такое время верхней палубы мерный звон двух клинков, перемежающийся отборной руганью неповторимым голосом Шивиллы и, периодически, хрипловатым смешком первого помощника. Не нужно было иметь ума палату, чтобы догадаться, что капитанша, жаждущая поскорее вернуться в прежнюю форму после полученного ранения, в тайне ото всех упражняется на саблях с единственным человеком, которому доверяет все (или почти все) свои секреты. Упрямая женщина... А могла бы, хоть для приличия, посоветоваться по этому вопросу с судовым врачом. Даже просто спросить совета, пусть даже потом пренебречь им... Могла, но не посчитала нужным, лишний раз продемонстрировав ему четкую границу, которой заканчивается ее доверие.
В утро того же дня, когда судно уже окончательно проснулось и оживилось, доктор с необычайной, даже для него, вежливостью, отсалютовал капитану треуголкой и попросил разрешения подняться к ней на мостик.
— Доброе утро, мадам капитан. Как вы себя чувствуете?
— Тоже мне, доброе... Да хватит тебе уже хлопотать вокруг меня, как наседка. В порядке я, в-по-ряд-ке.
— Извините, если кажусь вам назойливым... Но лишняя предосторожность никогда не помешает. А то знаю я таких людей, которые сначала говорят: "я в порядке", а буквально через полдня падают замертво. Ваша рука точно достаточно зажила и уже не беспокоит? Потому что если вдруг резко начать подвергать ее чрезмерным нагрузкам...
— Ларри, отстань, — отмахнулась Шивилла. — Просто оставь меня в покое и не позорь перед людьми.
— Как же я вас позорю, мадам?
— Ты в последнее время слишком зачастил навещать меня в каюте со своими мазилками и перевязками... А парни могут подумать, что мы от нечего делать завязали интрижку.
— Интрижку? — судовой врач удивленно поднял брови, но через секунду его лицо приняло уже самое серьезное выражение. — Мадам, если вам кажется, что я вас компрометирую, мы можем немедленно сказать всем, что вас всего-навсего ранили и я, выполняя свой первостепенный долг...
— "Всего-навсего"?! Нет! Пускай лучше думают, что ты меня там в каюте жаришь, как по расписанию, раз в три дня, — Ларри отвернулся, всем своим сдержанно-воспитанным видом показывая: "тра-ла-ла, бла-бла-бла, а я вас совсем не слушаю!", — чем будто я только недавно перестала ползать, как чайка с подбитым крылом.
— Если сказать им, они бы все поняли, я думаю, — заметил Лауритц, когда убедился, что со стороны рыжей пока больше не прозвучит никаких пошлостей.
— А мне не нужно, чтобы меня понимали. Когда начинаешь полностью понимать человека, то постепенно перестаешь восхищаться и уважать, — капитан, кажется, дала понять, что на этом разговор окончен, и демонстративно принялась рассматривать в подзорную трубу акваторию, и проходящие в пределах видимости торговые суда. — Бушприт им в корму... Да они все пялятся!
— На нас?..
— На кого, "на нас"? На меня! На мою "Сколопендру"! Эти собаки, — имела она в виду, разумеется, пиратов, — оставили моей красавице вмятину в борту! Теперь все это видят и смеются надо мной...какой же капитан должен позволить такому прекрасному кораблю оставаться таким покоцанным?..
— Да разве это проблема... Вы сможете решить ее, как только зайдете в порт. Тут же только немножко заделать, подконопатить и покрасить — как новенькая будет, никто и не заметит, — попытался "утешить" ее доктор. Утешитель из него, к слову, кажется, тоже был неважнецкий — он даже с десятилетним ребенком справиться не мог...
— Заделать и подконопатить??? Да это вы у себя в лазарете будете заделывать и конопатить! А мне "Сколопендра" как родная, ее нужно холить и лелеять.
— Могу и подконопатить... — пожал плечами рыжий. — И вас тоже, мадам Гайде, если потребуется и столько, сколько потребуется. Потому что фехтование больной рукой может не пойти вам на пользу.
— Как ты узнал? — о, ей и невдомек, что Ларри-невидимка умудряется совершенно случайно оказываться в нужном месте в нужное время...
— Об этом свидетельствует...положение руки, в котором вы держите ее на рулевом колесе. Видно, что мышцы находятся в гипертонусе на фоне несистематической нагрузки. А, применив логическое мышление и элементарную индукцию, нетрудно было догадаться, что вы, скорее, станете именно фехтовать, чем делать что-либо иное... — доктор постарался донельзя повысить концентрацию "вумных" слов на одно предложение в надежде на то, что девушка его не поймет. Сработало.
— Надо же, от тебя ничего не утаишь... — на какое-то мгновение в изумрудных глазах даже промелькнуло искреннее изумление. — Ладно, ты прав, я фехтовала. Но это не доставило мне никаких неудобств. Чтоб ты знал, я ничуть не потеряла форму и, по-прежнему, сделаю в бою кого угодно... Хочешь проверить?
— Что-то не очень хотелось бы... — осторожно попытался съехать со скользкой темы Траинен. Он, в отличие от самой мадам-капитанши, не велся на "слабо".
— Ты умеешь фехтовать?
— Нет.
— Так же, как и плавать?
— Нет. Плавать я умею... Но это тоже, пожалуйста, давайте не будем проверять.
— Лауритц, а хочешь, я преподам тебе урок обращения с холодным оружием? — заметив, как судовой врач всеми невербальными сигналами уже начинает показывать свое несогласие, Шивилла поспешила добить его аргументами, пока он еще рта не раскрыл. — Не каждый день тебе выдается возможность поучиться у такого мастера, как Шивилла Гайде. Этот уникальный шанс не каждому дается... Или ты сомневаешься в моей компетентности?
— Н-нет, мадам. Может быть, как-нибудь, потом...я бы с радостью.
Конечно, путем своих логических умозаключений лекарь догадался, что Шивилла еще плоха в плане самочувствия и не уверена в собственных силах ровно настолько, что хочет набить руку на самом слабом противнике, какого только может сейчас себе позволить. Но, соглашаясь, Лауритц не подозревал, что это "когда-нибудь" наступит так внезапно и принесет ему столько радости...
Из сладких объятий сна судового лекаря выдернули довольно-таки грубо — бесцеремонно тряся за плечо. Не без труда разлепив заспанные глаза, Ларри в очередной раз убедился в том, что никто, кроме капитана не позволяет себе с ним так "нежничать".
— Ммм...мадам Гайде?.. Что-то случилось? — с легкой тенью испуга тут же спросил он. Судя по предрассветным сумеркам, лившимся в окошко лазарета, рань была несусветная, а если Шивилла пришла к Траинену лично, да еще и в такое время, значит, на судне внезапно вспыхнула эпидемия какой-нибудь чумы, не меньше. Ну, хоть сама она не при смерти, и то радует...
— Доброе утро, — миролюбиво проговорила она и даже улыбнулась уголками губ. Нет, здесь явно никто не умирает.
— Тоже мне, утро... Доброе "до рассвета еще полчаса ползком", капитан. Позвольте... — он зевнул, прикрыв рот ладонью, — поинтересоваться, зачем я вам понадобился в такую рань?
— Не ты мне, а я тебе понадобилась. Вставай, Лауритц. Помнишь, ты хотел научиться фехтовать?
