— Ты ее любишь?..
— Что...я?.. Ну...нет...возможно. Мы все ее любим как капитана. Но это сейчас к делу не относится.
— Все ясно. Значит, любишь.
— Олли! Ты меня в петлю загонишь. Меня повесят из-за тебя. Сначала Шивилла спустит шкуру за то, что я ей не помогаю, потом пираты четвертуют за то, что я ей помогаю. А синие мундиры под конец возьмут то, что от меня осталось, обольют смолой и подвесят на цепях в порту, в назидание наивным и доверчивым судовым врачам. Такой участи ты мне желаешь?
— Нет... — девчушка нервно сглотнула и пристыженно опустила глаза.
— Вот то-то... Тем более, неужели ты не соскучилась по своей семье, по своему отцу? Я уверен, что он сейчас очень беспокоится за тебя и будет рад снова увидеть живой и здоровой.
— Ну...нет...возможно. Может быть, и соскучилась чуть-чуть. Но что-то не думаю, что он по мне тоже. Мне кажется, папе на меня уже давно наплевать — он никогда со мной нормально не общается, а если и общается, то постоянно тычет меня носом в мой "долг перед королевской семьей". Я всегда хотела, чтобы он мной гордился...но он говорит, что я его позорю...может быть, он будет только рад, что у него больше не станет такой неправильной дочери...
— А вот так не говори... — Ларри присел рядом с девочкой на колено, приподнял ее подбородок и заглянул в ее глаза. — Он не совсем прав, я уверен, что ты хорошая девочка...возможно, немного не такая как все, но ты не можешь быть "позором семьи". Даже если твой отец такое сказал, в душе он все равно любит тебя, как своего ребенка. И я уверен, что живая дочь, как бы она себя ни вела и во что бы ни наряжалась, будет радовать его гораздо больше, чем мертвая или пропавшая без вести... Ну так как, мы идем, или мне уже можно самому мылить веревку?
— Ладно, идем... Только подожди еще немножко, мне нужно подготовиться к тому, чтобы общаться с ними, как принцесса, а не как юнга.
И Лауритц принялся смиренно ждать. Если бы он курил, времени ожидания хватило бы ему на то, чтобы набить и раскурить трубку, ну а так доктор просто стоял и нетерпеливо поигрывал своими часами до тех пор, пока Ее Высочество не созрели для того, чтобы явить свою благородную особу простым смертным. Олли и правда выглядела уже более уверенной и даже решительной, волнение, по крайней мере, внешнее, как рукой сняло...а, возможно, оно никуда не делось, а перекинулось на судового врача. Потому что чем ближе они подходили к фрегату, тем больше он начинал нервничать.
— Ахой, на корабле! — окликнул Траинен вахтенных, дежуривших на верхней палубе. — Здравствуйте.
— Это то, о чем я думаю? — удивленно проговорил один из солдат, обращаясь то ли к доктору, то ли к своему напарнику. Последний многозначительно кивнул.
— Я судовой врач с "Золотой Сколопендры", вряд ли вы знаете меня, но корабль помнить должны. Мы пришли с девочкой.
— А где вы ее нашли, доктор? И чем докажете, что это Та Самая девочка?
— Если позволите, я буду говорить об этом с вашим капитаном.
Уже через несколько минут к вахтенным солдатам присоединилось еще двое, на палубе собрался целый консилиум из самых что ни на есть "искушенных" экспертов и разгорелся оживленный спор.
— А она не старше должна быть?
— А не выше ростом?..
— А она не рыжая?..
— А то у нас до вашего здесь было уже две девчонки, так они и то были на принцесс похожи больше, чем эта.
Так бы они еще долго могли спорить, если бы, привлеченный диспутом, на горизонте не появился первый помощник "Ветрокрылого".
— Отставить разговоры! — рявкнул мужчина на подчиненных и смерил оценивающим взглядом незаметно переминавшегося с ноги на ногу Лауритца и полную безмолвного достоинства Олли. — Пропустить обоих! Поднимайтесь, сейчас я вызову капитана Вейдвальдса.
Спустя несколько мгновений с квартердека спустился безупречно аккуратный, отутюженный мундир, пара начищенных до блеска черных ботфорт, форменная шпага и треуголка с пышным страусовым пером. К этому радующему глаз великолепию в качестве начинки прилагался не менее прекрасный Виллем, внутреннее состояние которого сейчас выражал только лихорадочный блеск ясных голубых глаз, взгляд которых он устремил на пришедших. Чуть склонив голову набок, молодой капитан посмотрел на девочку ровно настолько внимательно, чтобы не показаться при этом неприлично дотошным.
— Сэр капитан?.. — проговорила Молира, сохраняя лицо, осанку и завидное спокойствие.
— Ваше Высочество, — ответил Вейдвальдс, слегка поклонившись. — К сожалению, я не имел чести ранее быть представленным Молире Дриорской, поэтому я вынужден предпринимать меры предосторожности и не имею права доверять каждому встречному. Очень скоро сюда прибудет сам Герцог, а я дорого поплачусь, подсунув Его Светлости фальшивку.
— Сам Герцог?..
На этом моменте "каждый встречный" в лице рыжего лекаря снял с шеи цепочку с наконец пригодившимся золотым медальоном и протянул капитану
— Пожалуйста, сэр. Сдаю с рук на руки вместе с законной владелицей, — не полагал ли он наивно, что его за это сразу погладят по головке и наградят...
Военный довольно резко выхватил драгоценность, ему хватило одного короткого взгляда и едва заметного движения обтянутой белой перчаткой руки, чтобы подать сигнал своему старпому.
— Руки вверх! — это они к доктору обращаются? Ну да, разумеется, нашли козла отпущения... Ларри тяжело вздохнул, воздел глаза к небу с видом "И за что мне все это?.." и поднял руки ладонями вперед, а один из солдат в это время похлопал его по бокам, залез под камзол (ах, проказник) и вытащил из-за пояса пистолет. — Отойти от девочки и лицом на палубу, живо!
Получив удар прикладом мушкета между лопаток, несильный, но ощутимый и весьма красноречивый, доктор не особо мягко приземлился на колени и улегся на палубу так, как ему было велено.
— Ммм...да здесь поразительно чисто, — заметил он, уткнувшись носом в шершавые доски. — И пахнет морской свежестью... Как вам только удается добиться такой чистоты? Вот, что значит военная дисциплина...
— Спасибо, — скромно ответил Виллем, — мы стараемся — долг обязывает сохранять лицо во всем, начиная с таких, казалось бы, мелочей... — кажется, не договорив свой исполненный кроткой гордости, так и сквозившей в каждом его движении, монолог, юноша в момент стал мрачнее и строже. — Если вы считаете это очень остроумным, доктор Траинен, то ошибаетесь. Лежите себе спокойно и не умничайте. А зачем мы поддерживаем такую чистоту вам должно быть известно еще лучше, чем мне. Как корабль Военного Флота Его Величества, находящийся на выполнении задания, мы должны быть круглосуточно готовы принять бой. На этой палубе могут оказаться раненые, а чистота может стать фактором, решающим их исход... Не мне вам рассказывать, что любая лишняя грязь, занесенная в рану, не красит ее, — в ответ на это Лауритц промолчал, поглядывая на свое жалкое отражение в глянцевой поверхности капитанских ботфорт. — Откуда у вас эта вещь? — строго вопросил Вейдвальдс, как маятником, покачивая в воздухе медальоном на цепи. — Признавайтесь, вы ее украли, отняли, заполучили обманом?..
— Я ему подарила! — переходя на сверхвысокие частоты, взвизгнула Олли, возмущаясь так, как умела только она, с взрывоопасной смесью избалованности, детской непосредственности, чувства собственной важности и сказочных представлений о справедливости. И сразу стало понятно, кто сейчас на корабле главный, к кому сейчас обернулись все головы... — Это моя вещь, и я вправе распоряжаться ею так, как хочу!
— Вы уверены?.. — мягко переспросил Виллем, склоняясь к девочке с высоты своих шести футов роста, — ...что это ваше?
— Разумеется, мое, сэр капитан, — Молира гордо вздернула носик. — Я вам могу подробнейшим образом доказать свои права на все, начиная этой побрякушкой и заканчивая троном, в очереди на наследование которого я стою, между прочим, пока аж четвертой... Только прекратите, прошу вас, этот цирк! За что вы вывозили по полу моего доктора, он ведь ни в чем не виноват!
— Истинно так, — кивнул в палубу Ларри, уже промолчав о том, что как бы присутствующие дамы не любили вешать на него ярлыки, он все еще оставался ничьим доктором, своим собственным.
— Я расскажу все, что было на самом деле, и доктор Траинен тоже. Только мы согласны на приличный разговор, а не допрос для преступников. Если вы сами сказали правду, и сюда действительно прибудет герцог, не хотите же вы, чтобы он узнал, что бы обращались с его дочерью и ее друзьями нелюбезно?..
Волшебные слова сработали — юноша опасался гнева вышестоящих инстанций и не желал поставить ни малейшего пятна на свою безукоризненную, как свеженакрахмаленная сорочка, репутацию, поэтому в его случае принцип "Лучше поверить врагу, чем не поверить другу" оказался действенным.
— Можете подняться, — сухо проговорил Виллем, при этом возвращая цепочку Олли, которую та не замедлила сунуть обратно врачу. — И я приглашаю вас в свою каюту побеседовать, но только, в знак уважения ко мне, прошу остаться безоружным.
Трое прошли в капитанскую каюту, оказавшуюся намного более просторной, чем на "Сколопендре", и в которой царил казарменный аскетизм. Галантно наполнив для девочки стакан из хрустального графина с водой, в котором плавали золотисто-желтые лимонные дольки, Вейдвальдс усадил ее напротив своего письменного стола, а судового врача оставил сидеть где-то возле двери. Якобы, чтоб тот не забывал, что это было не дружелюбное приглашение на глоток лимонада, а капитану его просто навязали. И оба приготовились выслушать занимательную историю о жизни маленькой девочки, которая на своем недолгом веку уже успела пережить несколько приключений...
Молира родилась в семье среднего королевского сына, Освальдра, герцога Дриорского, и девицы Адамины из рода Хартцов. Будучи поздним ребенком у любящих родителей и единственной наследницей женского пола, появившейся на свет за последние три поколения в королевской семье, девочка была взлелеяна с утроенной заботой. Учитывая то, что в первые годы жизни Молира была болезненной, впрочем, не более, чем другие слабые и бледные "цветы жизни" аристократических семей, она с младенчества была окружена штатом врачей и знахарей, отборных кормилиц и профессиональных нянек, к которым затем еще прибавились гувернантки, воспитательницы и многочисленные учителя, призванные сделать из малышки идеальную девушку, которую и замуж выдать будет приятно, и на трон (в случае чего) посадить не стыдно. До шести лет не видя ничего, кроме стен замка в герцогстве Дриор (далеко не самую живописной и веселой части Королевства), подлеченная и подученная, слегка окрепшая телом и умом наследница впервые была вывезена в столицу, ко двору своего венценосного деда... Где на королевском балу практически провалила первое, предложенное ей испытание взрослой жизни. Тогда родители решили, что девочке еще рано так тесно знакомиться с высшим светом (свет не еще не готов к таким нервным потрясениям), и Молира продолжила свое вынужденное затворничество. Подобный образ жизни, в котором ребенка с одной стороны держали в строгих рамках, а с другой умудрялись чрезмерно баловать и потакать ненужным прихотям, сформировал личность капризную и эгоцентричную, хоть при этом и не лишенную многих положительных качеств, почерпнутых от волевого, решительного отца и доброй, справедливой матери. Герцог и герцогиня при дворе считались идеальной четой и прекрасно дополняли друг друга, но идиллия их совместной жизни, к сожалению, продлилась недолго. Спустя семь лет после рождения дочери, Адамина, будучи еще молодой женщиной, слегла, сломленная неожиданной болезнью, и вскоре, несмотря на все усилия медиков, герцогини не стало.
С тех пор герцог, скорбевший об усопшей супруге, сильно изменился. Злые языки поговаривали, что он даже потерял рассудок от горя, и доля правды в этом, к сожалению, была. Вдовец настолько был верен своей любви, что не только отвергал все мысли о повторной женитьбе, в его сердце даже для дочери места осталось не так много, как для покойницы. Суровый, местами даже жестокий нрав Освальдра больше ничего не смягчало и не уравновешивало, так что он пустился реализовывать себя в государственной службе так, как умел это лучше всего, прослыв черствым законником и неумолимым поборником преступности на суше и на море. На вежливые замечания о том, что он еще видный мужчина, и ежели ему не угодно заключить любовный союз, то брак из политических соображений был бы очень даже кстати, и что маленькой Молире, как ни крути, нужна мать, герцог безмолвно злился, пугая людей внешним хладнокровием. В итоге он довел все до такого абсурда, что, продолжая тихо ненавидеть официальную медицину и начав тяготеть к различным оккультным практикам, пригласил ко своему двору из Фьонуарана, далекой и недружелюбной страны, в которой люди поклоняются странным богам, так называемого "медиума", который позволил бы ему выходить на контакт с духом супруги... На этой части рассказал Лауритц не выдержал, воскликнув: "Да из такой семейки я бы тоже сбежал!" — а потом великодушно добавив. — "Продолжайте-продолжайте — я не буду больше перебивать".
В такой вот атмосфере Молира жила (кто-нибудь даже мог бы сказать — героически выживала) до тех пор, пока ей не исполнилось без малого десять лет. На первый серьезный юбилей маленькая девица выклянчила себе невероятный подарок — поездку в летнее именье, туда, где тепло и привольно, где вместо однообразных крыш в окно видишь горы, а главное туда, где практически за воротами плещется Море... Так как отец ее с молодых лет официально служил в Королевском Флоте, Олли втайне мечтала о море, хоть никогда не видела его вживую. Недостаток реальных знаний у нее компенсировался почерпнутым из книг и многочисленных маринистических полотен, которыми был украшен их дом, так что девочка, воспитание которой потихоньку начинало идти наперекосяк, любовно лелеяла свою навязчивую идею. Навязчивые идеи, кажется, были на роду у них написаны... Герцог, например, непременно решил обручить постепенно взрослеющую дочь с кем-нибудь "достойным", и оказался настолько великодушен, чтобы предоставить девочке самой выбрать из десятка кандидатов, которые должны будут прибыть на именинное торжество. Причем всех "принцев, лордов чего-то там и сыновей владык забугорных" бедняжке нужно было выучить со всеми родословными и биографиями, как таблицу умножения. "Придворный звездочет" тоже ненавязчиво советовал герцогу в кандидаты на зятья одного князька из своих земляков. "Такого уродливого, — ежилась Олли, рассказывая свою историю, — ему должно быть всего-то двадцать лет, а борода у него белая, будто вся уже седая".
Неудивительно, что замуж девочке совершенно не хотелось, и пусть под венец ее никто еще тащить не собирался, все эти тонкости ребенку объяснять никто не взялся. Поэтому назревающая помолвка стала одной из решающих причин побега. В летнем имении, располагавшемся в Порт-Каллат, заботы о маленькой, но многообещающей наследнице поручили вдовствующей графине, одной из дальних родственниц, и ее компаньонке — старой деве, успешно разменявшей четвертый десяток лет своей скучной жизни. Им, пожалуй, больше всего должно было влететь за пропажу девочки, и ради них Молира готова была бы вернуться...но не потому, что ей было жаль бедных женщин, а из интереса посмотреть на расправу. Просто ее отец за подобную провинность грозился разжаловать их в служанки и повыдавать за свинопасов, а из уст герцога это звучало вовсе не как остроумная шутка.
