— Х-хэ, — беспомощно хекнула я, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Мерзкий корсет затянулся еще чуть-чуть, и моя домохозяйка отступила, довольная делом рук своих.
— Я сейчас надвое переломлюсь, — сдавленно пропищала ваша покорная слуга, послушно дав обрядить себя в пышные нижние юбки и турнюр.
— Красота требует жертвоприношений, — философски пожала плечами пани Флося, споро орудуя крючками на платье и расправляя складки. — Зато ты чудо как хороша, деточка. Глядишь, и чародей твой оттает, а то все мрачен, да черен, будто с похорон вышел...
— Ка-акой ч-чародей? — заикаясь, пискнула я, не в силах нормально говорить из-за дурацкого корсета.
— Да тот, что шоколад передавал, пан магистр из Ночной стражи. Давеча столкнулась с ним на улице, так он все про тебя выспрашивал: давно ли знаю, да как живется с тобой, не беспокоишь ли старуху, поздно ли приходишь по вечерам, с кем дружишь...
Угу, не отращиваю ли клыков в полнолуние для загрызания бедных граждан Кипеллена... Но в ответ я лишь нечленораздельно фыркнула. Вильк, похоже, всерьез меня подозревает, попутно втянув в какие-то опасные делишки. Нет, с этим пора заканчивать. Завтра приду с повинной, тьфу, то есть объяснюсь, как положено, а то он, чего доброго, меня скоро под конвоем в каземат потащит.
Пани Флося закончила с нарядом и степенно удалилась, оставив меня наедине с кисточкой и баночкой водостойких чернил. Я вздохнула и принялась за работу, тщательно прорисовывая на ладонях и запястьях каждый завиток. Хорошо, что к платью прилагалась пара перчаток, не придется узоры маскировать.
Закончив, я взглянула в тяжелое ростовое зеркало у стены. Из серебристой глади на меня взирала незнакомая эльфийка. Точеные высокие скулы, огромные зеленые глаза, волнующий излом бровей, пухлые алые губы, густые золотистые волосы, потоком спадающие на плечи... А главное, пятно на платье исчезло.
— Алана, — донеслось снизу. — Тут за тобой панна Мнишек карету прислала.
— Иду, пани Флося, — пискнула я, подхватывая сумку.
Она совершенно не подходила к наряду, но брала я её не для того, чтобы щеголять на балу. Там болталась папка с рисунками для Джульеты Скворцонни и книга Бальтазара Вилька, которую, я, по здравому размышлению, решила отвезти к Врочеку. Целее будет. Невольно вспомнилась стычка в Зодчеке, когда меня чуть не усыпили посреди улицы. Тот неприятный тип явно хотел завладеть книгой. Не знаю уж кто этот Мартин Гориц, но его труды прямо на расхват. Надо будет почитать о нём и его работах.
Письмо же, столь бесцеремонно подброшенное Вильком, я спрятала в футляре с янскими кистями, да-да, теми самыми, что он презентовал утром. Решив, что камень дважды в одно окно не влетает, я сунула футляр в ящик с принадлежностями. Закуталась в привычную шаль, спустилась вниз и, попросив кучера по дороге завернуть к книжной лавке 'У моста', забралась внутрь.
— Любой каприз панны, — благодушно откликнулся возница. — В лавку, так в лавку. Все одно панна Адель повелела и за паном Грюком на Песий мост заехать.
— За кем? — не поняла я.
— За Румпельстилтскином Грюком, — слегка удивился кучер, — панна говорила, вы знакомы.
— Знакомы-знакомы, — махнула я рукой, — не расслышала просто. Поезжайте.
Врочек, выслушав мою сбивчивую речь о погроме в комнате и мудром решении передать книгу пана Вилька на хранение ему, долго молча глядел на меня из-под седых бровей.
— Ремня на тебя нет, — проворчал он, закончив сверлить взглядом. — Тебе когда сказано было: книгу с собой не таскать? Пан Вильк не желторотый студентик, зря предупреждать не станет. Это хорошо, что все пока обходилось, а если б не обошлось?.. А-а-а, да что я говорю, — Франц обреченно махнул рукой, мол, горбатого могила исправит. — Давай, раз принесла.
Я оставила книгу у Врочека, и, пожелав спокойного вечера, вернулась к карете, где уже успел расположиться Румпель. Краем глаза, заметила худую фигуру, свернувшую в темный переулок. Рыжий вихор, торчавший из-под картуза, едва не побудил меня окликнуть неизвестного, в надежде, что это Марек, и поинтересоваться, где завтра поутру будет подвизаться его патрон. Я подавила окрик, рвущийся с языка — мало в Кипеллене рыжих что ли — и забралась в карету.
Румпель ёрзал на сидении, то и дело, одергивая рукава плотного иссиня-черного камзола и поправляя шейный платок. Темно-песочные космы убраны в аккуратный пучок. На широких коленях покоится обитый бархатом ящичек.
— Чувствую себя чмопселем под неразношеным седлом, — пропыхтел он, заметив меня. — Туго и хрустит при каждом шаге! В последний раз так выряжался, когда мы пять лет назад илардийское посольство на Катэхо брали...
Я изумленно округлила глаза. История о грабеже пиратами резиденции илардийского посла на центральном острове Янского архипелага гремела по всему побережью. Сорвиголовы под командованием Арстейна Махаона, прикинувшись растийской дипломатической делигацией, высадились на острове и нагло выкрали из-под носа янской и илардийской охраны золото, обещанное за их головы правительствами обеих стран. Имя легендарного капитана было у всех на устах. От его хитроумных комбинаций и рискованных проделок страдали все торгово-судовые компании от Растии до Илардии. Редзян Мнишек, у которого Арстейн потопил несколько кораблей с каким-то особо ценным и совершенно нелегальным грузом, пообещал лично вздернуть каждого из махаоновской команды, когда попадутся ему в руки... А пять лет назад Махаон исчез. Кто говорил, что его наконец-то поймали, кто, что легенда берегового братства ушел на покой.
— Ты плавал под командованием Махаона? — недоверчиво выдавила я, изумленно разглядывая Румпеля.
Хотя, отчего я удивляюсь. По сути, знала его только как хозяина таверны и закадычного приятеля Врочека, что было довольно странно при значительной разнице в возрасте со стороны последнего. Когда я появилась в книжной лавке, тролль уже несколько лет держал свое заведение и о прошлом не распространялся.
— Плавал, — не стал отрицать Румпель. — Руководил абордажной командой. Нападение на илардийское посольство — последнее дело, — продолжил он, отвечая на немой вопрос. — После решили разбежаться. Я сошел на берег в Зодчеке, баркасом переправился в Кипеллен. Дела у тогдашнего владельца 'Под мостом' шли из рук вон плохо, и старый забулдыга охотно спихнул свое убыточное имущество за бесценок...
— Ну, ты даешь, — выдохнула я, польщенная, что Румпель снизошел до таких откровений.
Врочек-то наверняка знал обо всем, учитывая свою дружбу с бывшим пиратом капитаном Эдриком. Наверняка старик навел через него справки о новом соседе.
— Надеюсь, Дельке ты об этом не рассказывал? Она конечно девушка хорошая, но только уж очень восторженная...
— Обижаешь, — хмыкнул тролль, — думаешь, я не помню, что её папенька грозился сделать с каждым, кто ходил под флагом Махаона?
— Надеюсь, у тебя не зреет какая-нибудь извращенная месть пану Редзяну, направленная на мою подругу? — я грозно сдвинула брови, уперев кулаки в тугие бока корсета.
— С чего бы? — удивился Румпель. — Лично мне он ничего не сделал, хотя сволочь, конечно, преизрядная. Видела бы ты, что мы на его кораблях находили, храни меня Первопредок... — тролля передернуло, а мне подумалось: 'и хорошо, что не видела'.
— Так что ты ей дарить собрался? — сменила я тему. — Давай колись, хочу заранее знать глубину гнева пана Мнишека, чтобы меня ненароком не зашибло, когда он будет гонять тебя по особняку.
Друг смерил меня негодующим взглядом и любовно открыл обитый бархатом ящик. Внутри на атласной подушке лежала искусно вырезанная из красного дерева... дубина, весьма характерной формы, длиною в локоть. Замысловатые орнаменты с вплетенными в них пожеланиями прибытка и плодовитости, оплетали деревяшку сверху донизу.
— Ты собираешься подарить ей, эммм, фаллос? — выдавила я, честно пытаясь представить выражение лиц Адели и её батюшки, когда она откроет подарок.
— Что? — возмутился тролль. — Это жезл Первопредка, очень сильный троллий талисман, способствующий процветанию, удовольствию и плодовитости. Я четыре обережные лавки вверх дном перерыл, пока нашел.
— Угу, — я сдавленно хрюкнула, стараясь сдержать рвущийся наружу смех, хотя, с точки зрения тролля, это действительно был очень ценный подарок.
Дело в том, что хоть в Четырех Пресветлых и верило большинство племен и народов, но вера эта часто имела сильно разнящиеся особенности. Так эльфы Благословенного Двора почитали Вилу превыше всех богинь, у Неблагословенного Двора на вершине божественного престола сидела Крин, в их представлении обретающая довольно жутковатые черты. Кочевники с Пустошей молились исключительно Зарнице. Цверги — Огневе, которую вообще мнили своей прародительницей, ибо считалось, что в далекие времена богине так понравилось ожерелье, выкованное двумя первыми цвергами, что она провела с ними целый год, лишь бы получить драгоценность. Но круче всех оказались тролли — они считали, что их Первопредок был настолько могуч, что взял себе в жены сразу всех Четырех Пресветлых, от которых и появились горные, равнинные, речные и болотные тролльи племена. А когда он почил, благодарные жены сделали его, кхм, жезл самым сильным оберегом всех четырех племен, и с тех пор, если тролли желали выразить кому-то высочайшее почтение, то подносили в подарок искусно вырезанные копии великого талисмана.
— Пан Редзян будет счастлив, — все ещё похрюкивая от смеха, выдавила я.
— Я хочу обрадовать Адель, а у Редзяна свой жезл есть, второй ему ни к чему, — гоготнул тролль, закрывая ящик.
Кучер постучал по стенке кареты, хрипловато возвестив: 'Приехали, панове!' И мы с Румпелем неспешно покинули обитый вишневым сукном салон, направившись к озаренному подвесными фонарями парадному входу в особняк Мнишеков.
Глава 8 в которой гости, и не только, попадают на бал
Из записок Бальтазара Вилька мага-припоя Ночной стражи
Брац отчетом не насытился, вызвал меня на ковёр и долго выпытывал всякие незначительные детали, видимо, чтобы блеснуть перед градоначальником. Хотел даже собрать 'всю кавалерию' и нагрянуть в убежище убийцы. С трудом отговорил его от штурма, надавив на то, что лучше все сделать тихо. Ведь нить может никуда не вести, а таинственный 'убийца-курильщик' давно выйти из банды. Сам, я, правда, так не думал, но капитана мои доводы убедили. Он 'спрятал шашку' и немного успокоился, даже разрешил взять переодетых стражников на бал и задействовать капрала Бродски. Остальное уже зависело от меня. Пришлось вскрывать закрома. В таком деле без хорошего артефакта не обойтись, да и инструктаж стоило провести самый подробный. Случись что на балу, по головке потом не погладят.
Время пролетело незаметно, кокетливо взмахнув хвостом из неуловимых секунд. Когда я открыл окно, чтобы проветрить кабинет, часы на колокольне Четырех Пресветлых отбивали пять вечера.
— Вам пора, — не поднимая головы, заметил Марек.
Ему тоже перепало немало работы.
— Встретимся у Мнишека, — напомнил я, закрывая дверь.
Брать повозку не стал, не люблю нею управлять, да и до 'Старого пирата' двадцать минут хода. Стоит прогуляться и разложить мысли по полочкам. Вопросов по-прежнему больше чем ответов, но теперь у нас, по крайней мере, есть подозреваемый и целых два исполнителя. Будем разрабатывать Рекара Пшкевича, надо разобраться что он замышляет и связан ли с остальными убийствами. На деньги пана Ночвицкого я нанял 'топтуна'. Побудет пока второй тенью главы кафедры боевой магии, тем более, что со способностью пана Пыжика отводить глаза это несложно. Посмотрим, что удастся накопать. Кстати, недурно было бы отправить посыльного к пану Ендриху. Не может же его сын вечно пребывать в бепамятстве, а о похоронах по городу слухи не ходили. Пан Ночвицкий — человек занятой, мог и забыть, что обещал прислать весточку о состоянии наследника. Младший Ночвицкий, да ещё письмо покойного Ничека, пока единственные ниточки в этом запутанном клубке. Вспомнив о письме, я нахмурился. Вчера в сумбуре 'нежной' встречи на причале я опрометчиво спрятал письмо у панны де Керси, а нынче утром совершенно забыл о нем, сцепившись с ошалевшей мебелью в лавке пана Франца. А ведь, если бы не оразумленный диван, у нас с панной Аланой могла выйти преинтереснейшая беседа.
Я поднял воротник пальто в надежде спрятаться от пробирающего до костей холода. Ветер снова изменился и теперь гнал с моря ледяную сырость. Зима возвещала о своём приближении: 'Прячьтесь, а то будет худо!'.
Несмотря на погоду, нога совсем не болела. Я даже посмотрел на неё с сомнением, на месте ли. Нанесенный Аланой узор работал исправно, и я, на мгновение забыв о позорном столкновении с очумевшим диваном, даже подумал о предложении Габриэля. Он как всегда понимал меня лучше, чем я сам. Хотя в этот раз явно перегнул палку. Надо же такое предложить — пригласи на свидание. Да я уже забыл, что это слово обозначает.
Непрошенные мысли так захватили, что я чуть не прошел мимо вывески своей любимой таверны. На крышке почерневшей от времени бочки, качающейся на ржавых цепях перед крыльцом, едва проглядывали полустертые кости и череп. Я толкнул старинную дубовую дверь и, пригнувшись, вошел в 'Старого пирата'. Здесь ничего не изменилось со времен моего студенчества. В полумраке дрожали свечи в пыльных плафонах, за стойкой стоял одноглазный тавернщик, а на крошечной сцене у камина печально пиликал седой скрипач. Посетителей было еще немного, и я сразу заметил пана Тыкву в самом темном углу. Круглое желтушное лицо предводителя горшечной банды расплылось в ехидной улыбке. Рыжая борода и торчащие во все стороны волосы напоминали ржавое закатное солнце. Люсинда была бы в восторге. Я ухмыльнулся, и ответил на приветствие тавернщика поднятой рукой. Едва заметно покачал головой, показывая, что пришел по делу, и стал протискиваться между столов и неподъёмных кряжистых стульев. Чуть не зацепился за чучело неведомой даже мне твари. Её слепили из нескольких чудищ: когтистые лапы от детеныша живоглота, покрытая колючками спина от древесного попугайщика, а морда и вовсе от какой-то бешеной собаки.
