Зверь лютый. Книга 30. Канава

"Ежегодно причитается идолу с каждого мужа и каждой женщины по монете как сбор на почитание. Ему уделяют также третью часть от военной добычи, так как она была приобретена с его помощью. Этот бог имеет также на службе своей 300 отборных коней и столько же всадников, вся добыча которых, приобретенная войною или разбоем, состоит под надзором жреца, который на выручку за эти вещи повелевает отлить различные священные предметы и храмовые украшения, сохраняемые им в запертых помещениях, где, кроме множества денег, собрано также множество изветшавших от времени пурпурных одежд.

...есть у божества конь белого цвета; святотатством считается выдернуть волос из гривы или хвоста его. Один лишь жрец имеет право ухаживать за ним и садиться на него, дабы от частого пользования священный конь не утратил своей святости. На этом коне, по мнению руян, Свантевит — ведет войны против врагов своего святилища. Потому считается особым знаком, если он, стоя в ночное время в стойле, так сильно покрывается потом и глиною, словно бы проделал длинный путь. Также от этого коня предсказания... принимаются".

Аркона — не город и не крепость. Там нет укреплений, кроме земляного вала с одной стороны и обрывов с других. Святовит — бог жизни, урожая, мира. Лучший дар ему — сноп свежих колосьев.

В Арконе был бой. Но не бойня.

Понятно, что "священный отряд" — "дружина Святовита", фанатично защищавшая своего четырёхголового бога, была перебита. Как фиванский "Священный отряд" при Херонее.

Видя разбегающихся перед македонской фалангой царя Филиппа греков, 300 фиванских юношей презрели бегство. Их стойкости удивлялись враги и сообщали, что узы братства и воинская доблесть дружины скреплены мужской любовью.

"Священный отряд" в Фивах состоял из любовников, проявивших величие бога Эроса в том, что бойцы отряда избрали погибель со славой перед невзрачной мизерной жизнью.

Мысль о том, что армия, составленная из любовников, непобедима, поскольку возлюбленный устыдится струсить на глазах любящего, а любящий предпочтёт смерть оставлению возлюбленного на произвол судьбы, высказывается Федром в "Пире" Платона.

"Ведь родичи и единоплеменники мало тревожатся друг о друге в беде, тогда как строй, сплочённый взаимной любовью, нерасторжим и несокрушим, поскольку любящие, стыдясь обнаружить свою трусость, в случае опасности неизменно остаются друг подле друга. Такие люди даже перед отсутствующим любимым страшатся опозориться в большей мере, нежели перед чужим человеком, находящимся рядом, — как, например, тот раненый воин, который, видя, что враг готов его добить, молил: "Рази в грудь, чтобы моему возлюбленному не пришлось краснеть, видя меня убитым ударом в спину".

Фиванский отряд называли "священным" по той же причине, по какой Платон зовёт любовника "боговдохновенным другом".

Отряд проявил себя в битве при Левктрах. Воины бегом атаковали неприятеля и вклинились в разрыв, образовавшийся при попытке спартанцев перестроиться. Спарта потерпела поражение, впервые за несколько веков своего существования.

У Херонеи, после битвы, Филипп Македонский, певший и плясавший от радости на трупах греков, оказался на том месте, где в полном вооружении, грудью встретив удары македонских копий, лежали все триста. Ему объяснили, что это отряд любовников. Он заплакал и промолвил: "Да погибнут злою смертью подозревающие их в том, что они были виновниками или соучастниками чего бы то ни было позорного".

Потом на этом месте поставили изваяния льва. В XIX веке один из греческих генералов расколол постамент, надеясь найти сокровище. Нашёл лишь замурованные копья и щиты погибших фиванцев. На некоторых щитах различимы имена друзей, бившихся вместе до конца. Рядом — братская могила с почти тремя сотнями останков.

Не берусь устанавливать аналогии между фиванцами и арконцами. Кроме трёх: священность, численность, результат — все погибли.

Добычи датчане взяли много. Не всю — осталось и археологам. Включая комплект из двенадцати золотых пластинок, для которых и в 21 в. не идентифицируется культура и регион изготовителя.

Аркона была не только святилищем, но и торжищем. Значение Арконы в торговле определялось её положением центра политической и культурной жизни. Место сезонной торговли, связанной с культовым праздником в августе, и, в половине XII в. — с сельдяным рынком в ноябре.

Жречество Арконы всегда было богатым. Треть добычи, которую приносили из набегов, передавалась в сокровищницу. Торговцы тоже не забывали отметить удачную сделку богатыми дарами храму.

Есть на острове и другие приметные места.

Ральсвик. Поселение располагалось посреди острова, имело сельскую округу. Доступ через Большой Ясмундский залив легко контролировался. Удобная "парковка": пристани прикрыты островком внутри залива. В Ральсвике с начала IX в. оседали торговцы и ремесленники; в их могилах найдены многочисленные скандинавские вещи.

Пока шло избиение "Священного отряда" и ограбление Святовита, недалеко на горочке стояла малая княжеская дружина. Наблюдала. А хорошо ли себя ведут датчане? А не нарушают ли они договорённости?

После разгрома святилища Абсалон с небольшой свитой направился в Кореницу, в княжеский замок. В сопровождении этих воинов, которые присматривали за уничтожением христианами языческого капища.

Секретарь Абсолона, молодой парень, отец и дед которого служили в королевской дружине, пишет, что христиане, сопровождаемые княжескими дружинниками, пребывали в сильном страхе и ежеминутно ожидали лютой смерти.

Обошлось: Абсалона приняли с почестями, братья-князья и их дружины крестились.

14 июня 1168 г. князья руян признали вассальную зависимость от датских королей. Руян стал феодом — княжеством Рюген. Лен вручён старшему из братьев. Подтверждены обязательства принятия всеми руянами христианства, освобождение пленённых христиан, разрушение капища и уничтожение изображений языческих богов, контрибуция в виде храмовых сокровищ, содействие распространению христианства, включавшее строительство церквей и содержание священников, выплата ежегодной дани датчанам и участие в походах под командованием датских королей.

"И велел король вытащить этот древний идол Святовита, который почитается всем народом славянским, и приказал накинуть ему на шею веревку и тащить его посреди войска на глазах славян и, разломав на куски, бросить в огонь. И разрушил король святилище его со всеми предметами почитания и разграбил его богатую казну. И повелел, чтобы они отступили от заблуждений своих, в которых рождены были, и приобщились к почитанию истинного бога. И отпустил средства на постройку церквей".

Руян получил защиту от саксонцев, князья остались владетелями. Жрецов Святовита разогнали, по острову пошли проповедники "христианской любви".

Князья, мечами датчан, избавились не только от внешней угрозы, но и от опасного внутреннего противника.

"Священный отряд" по мощи не уступал княжеской дружине, накапливающиеся в святилище сокровища многократно превосходили княжескую казну. А влияние жрецов среди простонародья грозило в любой миг ввергнуть остров во всенародное восстание. Пример пруссов, где Криво-Кривайто, "Папа язычников", повелевает князьями, не далёк и хорошо известен.

* * *

— Я полагаю, что вы все знаете рассказанное мною.

— Ну-у... Но связь-то какая? Они там сделали доброе дело, завалили четырёхголовую мерзость языческую. А нам-то что с того? Зачем сватать малолетку датского короля?

Боголюбский молчит и Перепёлка, в привычном ему стиле "трепыхания фибрами", "берёт бразды" и ставит вопросы.

— Это же очевидно, князь Глеб. Чтобы получить от Вальдемара Руян. В приданое.

Бздынь. Очередной.

Может, нужно было прямо с этого начинать? Может, я слишком издалека зашёл? Но тогда они бы меня сразу заплевали, ногами затоптали, шиками зашикали. А так... пока дойдёт да обдумается...

Перепёлка и Боголюбский распахивают глаза. Сходно, но совершенно по-разному. Перепёлка — выражает собственное изумление, Боголюбский пытается меня "всосать", вызнать мои замыслы.

Зло, обиженно смотрит Михалко. — А что ты хотел? Я тебе ничего не обещал.

Неуверенность на лице Всеволода перетекает в торжествующую, несколько презрительную ухмылку: "Мне-то... Иерусалим! А тебе кое-какой задрипанный островок с язычниками".

Тяжело переводит взгляд с одного князя на другого Искандер. Он, похоже, и не знает где тот Руян. Там где-то. Воевать там не придётся, конями не доедешь — так чего про него думать?

Встревожено, непонимающе смотрит Глебушка. Это далеко? Это хорошо? Там же язычников уже... зачем?

— Ага. Получить. А нахрена? Нахрена ему Руян?

— Ему — собственное владение. Домик. Начав с которого князь Михалко построит своё... королевство. Нам — для процветания Руси и спасения Гроба Господня.

— Гроб — в Святой Земле! А там — одни идолы поваленные!

— Жаль, князь Глеб, что ты не видишь связи. Ты же воин! Если ты ведёшь дружину на север, то она не идёт на юг. Так?

— Н-ну...

Дальше пришлось коротенько воспроизвести проповедь, произнесённую пару лет назад перед Софьей Кучковной. Точнее: под ней. С рассуждениями о необходимости наклонить "тарелку германской нации" на юг. Для чего приподнять её на севере.

Очень приятный у нас тогда случился диспут. С приятными подниманиями и опусканиями. Не тарелки, конечно, а таза. С завершающим криком о помощи Барбароссе: "Дай ему! Дай!".

Софочке понравилось. Мне — тоже. Как насчёт Барбароссы — пока не знаю.

Текст пришлось урезать в части описания будущих несчастий Руси, которые проистекут от выхода немцев на Балтику — не тот состав слушателей, чтобы прорекать в подробностях, но усилить в части связи защиты Иерусалима и притока западного рыцарства.

— Если Михалко сумеет воспрепятствовать продвижению немцев на север, их выходу на берега Варяжского моря, то масса христианских рыцарей, ищущих вечного спасения, очищения от грехов, а равно — богатой добычи и земельных владений, отправятся на юг. В Средиземное море, в Палестину. К тому времени, как я надеюсь, Всеволод станет уже королём Иерусалима, вычистит тамошние авгиевы конюшни и сможет достойно принять и применить рыцарственных паломников. Предоставив им достаточно врагов для свершения подвигов во имя Христа и земельных пожалований для награждения.

Слушатели напряжённо переваривали.

Слишком далеко. Это не викинги столетней давности вроде Харальда Хардрады, который служил в Константинополе, воевал на Сицилии, женился на Руси, королевствовал в Норвегии и погиб в Англии. Если южные земли трое из присутствующих как-то представляют, то Варяжское море... Никто личного опыта не имеет, что там... какое Запезенье? — даже не слышали.

Местечковость одолевает, всё меньше знают о мире вокруг, всё больше интересы сосредотачиваются внутри удела. А про что не знаешь — про то и не подумаешь. Как оттуда кое-какая бяка прилетит — не готов. А прилетит однозначно.

Глава 601

— Дальше.

Набурчались, наахались. Но прямых вопросов не задают. Вчера, похоже, я отбил у них охоту наскакивать на меня. Просто заткнуть — не удаётся, а поймать на нестыковках — не получается.

— Князь Михалко для короля Вальдемара — желанный жених. В смысле: для его дочери. Зять — качественный. Высочайшей пробы. Племянник византийского императора. Племянницы из рода Комниных — редчайшая честь для европейских владык. А принять в семью племянника... такого ещё никому не удавалось.

Благородное происхождение — мощный ресурс. Простолюдин перед дворянином всегда с поклоном и придыханием. Простой дворянин перед высокородным аристократом — аналогично. Такого уровня родовитости, как у Михалко, в Северной Европе нет ни у кого. Как говаривала Беспута в Пердуновке: "Все сдохнут. От зависти". Это сразу поднимает тестя, Вальдемара, над всеми соседями и, что особенно важно, над всей остальной датской аристократией. А то много там развелось... почти королей.

— Второе: Михалко — брат Государя Всея Руси. Княжны-рюриковны живут в королевских домах Европы. Как была мать самого Вальдемара. Но сами рюриковичи... Со времён бегства Владимира Крестителя к норвежскому Хакону...

На Русь разные принцы прибегали: английские, норвежские, шведские... Но чтоб наш туда и насовсем... получив владение, став там князем... не, не бывало.

— Третье: Михалко Вальдемару — дядя. Кровный родственник. Который обязан, по обычаю, поддержать своего племянника. Предполагаю, что через год Вальдемар объявит своего восьмилетнего сына графом Шлезвига и наследником датской короны. Тамошнее графьё, привыкшее королей избирать, будет недовольно. Возможна свара. Поддержка дяди... весьма ценна. Если у него будет владение, которое позволит содержать достаточный воинский отряд.

Михалко не связан с местными родами, ни с кем, кроме самого короля. Изменить ему он не может.

На это накладывается личная репутация, возникшая в ходе нашей нынешней замятни: последний из верных, единственный не изменивший. Ещё: известность умелого командира, храброго воина. Вальдемар неглуп, а подробности происходящего на Руси ему донесут.

Иметь верного человека с такими качествами за спиной накануне свары из-за изменения гос.устройства... просто необходимо.

— Э... но там же... на Руяне... там свои князья. Которым, поди, обещано, что их владение в их роду и останется.

О! Искандер понимает не только воинском построении, но и в построении феодальном.

* * *

Он прав: "король Руяна — Яромир стал вассалом датского короля, а остров — частью епископства Роскилле".

Потомки Яромира продолжат (в РИ) править островом. В 1282 г. князь Вислав II заключит с королем Германии Рудольфом I соглашение, получив Рюген в пожизненное владение вместе с титулом имперского егермейстера. В 1325 г. умрёт Вислав III. На нем славянская ветвь правителей острова закончится. В 1404 году уйдут из жизни последние мужчина и женщина, которые помнили язык своих предков.

Никого не смущает фраза "король Руяна — Яромир"? — Братьев же трое.

* * *

— То, что я скажу дальше — не должно выйти из этих стен.

— А прежде сказанное — можно пересказывать?

— Сказанное прежде — общеизвестно или очевидно. Дальнейшее неочевидно и... сомнительно. Да?

— Да, да, да...

Уже привыкли.

— Я не Господь Бог. Известного мне недостаточно и оно недостоверно. Мои слова — не пророчества, не истина божеская, но суждения человеческие. Они могут быть ошибочны.

Вчера я добивался их безусловной веры сказанному. Давил подробностями вроде брюха или бельма Ширкуха. Теперь мне нужно другое: чтобы Михалко не уверовал в меня, в мои слова безоглядно. Чтобы, столкнувшись с расхождением между "пророчествами" и реалом, смотрел на реал внимательно, мог выбрать из него. А не из моих бредней, основанных на плохо понятых, отрывочных и непрерывно врущих, средневековых хрониках.

— Я предполагаю, что нынче на Руяне происходит... странное. И тебе, Михалко, предстоит в этих странностях разобраться.

Я окинул взглядом заслушавшихся князей.