День ангела

Точно! Вот сейчас, в эту самую минуту моя Ирочка должна выйти из школы, она сегодня там задерживается, занимается с ребятами танцами, она же теперь ведёт танцкласс, помимо обычных уроков со своими первоклашками. Она у меня такая — жадная и до работы, и до развлечений. И до дивана... Жадная до жизни. Но особенно — до людей. Рядом с ней я иногда чувствую себя неким ископаемым мамонтом, неторопливо и размеренно жующим свою жвачку.

Я улыбаюсь, жмурясь на заходящее солнце. Всего ничего она в этом мире, и уже многим невозможно представить его иным, без неё. Ребятишки её класса бегают за ней, как цыплята, и не хотят уходить из школы домой. Родители их боготворят новую учительницу, Ирину Ульриховну, что весьма необычно в наше время, когда принято считать учителя чем-то вроде сантехника из ЖЭКа. Директор школы чуть не кланяется, безоговорочно исполняя все её просьбы. Даже надутые спесью инспектора местного РОНО никогда не перечат Ирочке. Я не знаю, как ей это удаётся. Личное обаяние? Разумеется. Гипноз? Вполне возможно. Да мало ли профессиональных приёмов у старателя человеческих душ!

Она целыми днями работает, как и положено старателю, не боясь труда, душевного холода и человечьей грязи. Никакая грязь к ней не пристаёт. И как она радуется, откопав в мути нашей жизни очередную светлую душу — как будто алмаз нашла, в самом деле!

Решено. Я встречу её возле её гимназии, и мы вместе будем гулять до самой ночи по улицам вечерней Москвы, невыразимо прекрасным в час заката, в погожий майский вечер, когда золото уходящей зари сияет на полнеба, а внизу, на улицах уже сгущаются синие сумерки, и огоньки вспыхивают в окнах один за другим.

А вот и "рекс", тормозит, видя мою протянутую руку. Поехали, шеф!

"Рома, ты где?"

"Я уже близко, маленькая моя. Подъезжаю, можешь выходить"

Я вдруг чувствую, как она расстроена, обижена. До слёз. Что, что случилось?!

"Да, я расстроена, Рома. Тут скопилась кучка... мелких мерзавцев. Они собираются меня... ну, изнасиловать, специально ждут. И подумай только, двое из них — ученики этой вот школы. Каждый день здороваются, Рома! Как понять людей? Меня тошнит слушать мысли этих подонков..."

Зато меня нет. Я чувствую, как меня охватывает бешеная, смертельная ярость. Значит, так...

"Ох, Рома. Зря я пожаловалась... Надо было мне самой их просто отправить отдыхать парализатором. Только не убей!"

Вот и школа. Я сую "рексу" какую-то крупную купюру, не дожидаясь сдачи, выскакиваю из машины.

"Само собой, родная. Никаких убийств. Всего лишь небольшие телесные повреждения, абсолютно несовместимые с жизнью"

"Рома, не надо!"

"Надо, маленькая моя. На этот раз решаю я. И не вздумай вмешиваться, ты сорвёшь операцию"

Пятеро мелких зверёнышей лет по четырнадцать стоят, курят в тени сквера. Место для засады хорошее — тихое, укромное. И жертва мимо не пройдёт, вот она, тропинка. Я ясно вижу гнусные мыслишки, копошащиеся в их куриных головёнках — встать на дороге, окружить. Приказать идти в кусты, раздеться... Если нет — навалиться впятером, и верёвочка у одного в кармане... А чё нам будет? Ничё не будет, мы малолетки-несмышлёныши, и училка будет молчать, побоится...

Рука сжимается в кулак, но перстень молчит. Странно. Неужели отказал? Никогда не слышал о таком, но техника — она и есть техника. Сломался, значит... Обойдусь.

Так. Нужен повод... Да на кой ляд мне повод?

Я подхожу к ним, улыбаясь широко и радостно. Бью в пах ногой одного, с размаху, от души бью кулаком в переносицу второму. Я вижу широко открытый от изумления рот, и мой кулак въезжает в него, как танк в тесный гараж, с хрустом выламывая зубы. Двое пока уцелевших очнулись, пытаются удрать, но телячий, слепой страх толкает их друг на друга. Я бью в ухо одного, делаю подсечку другому. Добиваю лежачих — хорошо, что я сегодня надел ботинки, в мягких мокасинах я, наверное, сломал бы себе пальцы на ногах. Один из подонков пытается встать, но я пресекаю его попытку новым ударом — ногой в голову. Конечно, будет тяжёлое сотрясение, ну да таким мозгам любое сотрясение на пользу, улучшается структура. Остальные поняли урок, лежат смирно. Правильно, ребята. Мертвяки должны лежать смирно, не мешая жить живым.

Гнев медленно покидает меня, я оглядываю поле боя. Трое без сознания, двое ворочаются, хнычут — больно-то как. Странно... Мне даже вдруг становится их жалко. Я читаю их спутанные мысли, похожие на мысли шакала, подстреленного охотником — за что? Меня-то за что, я же в этот раз ещё ничего не сделал! Плохой дядька ни за что избил малышей...

Однако, что же с перстнем? Я направляю его на одного из потерпевших, ещё сохраняющего признаки жизни, и тот мгновенно обмякает. Всё нормально, работает... Странно...

Я обсасываю сбитые в кровь суставы. И перстень в крови, даже клочок кожи застрял... Однако мне пора встречать мою Ирочку.

— Слышь, малый. Я забыл спросить. Закурить не найдётся?

— ...Давай поговорим с тобой, Рома.

— Давай поговорим, Ирина Ульриховна, — она вздрагивает. — Сейчас ты скажешь, что я превысил пределы необходимой обороны, что эти шакалы не представляли для тебя ни малейшей угрозы... Так?

Ирочка смотрит слегка растерянно.

— Но это же правда. Эти... ну да, шакалы действительно не представляли для меня ни малейшей угрозы. Я могла сделать с ними что угодно — парализовать, дабы превратить в людей или... Я могла включить режим невидимости, и просто пройти мимо. Я могла заставить их стоять там до утра, и даже сидеть в кустах тихо, как мышь — я же обладаю даром гипноза, ты забыл? Я, наконец, могла их просто побить. Но самое простое — я вышла бы через другой выход и сделала крюк.

— Не трудись, родная. Скажу сразу — я не признаю себя виновным. И не считаю нужным оправдываться.

Она смотрит мягко, нежно. Её рука гладит меня по руке.

— Ты разве видишь где-то моё осуждение?

Пар из меня выходит. Действительно... Глупо срывать остатки злости на своей любимой жене.

— Правильно, Рома. Остатки ярости слепят тебя, мешают увидеть мои чувства и мысли. Я просто боюсь за тебя, Рома. Может быть, тебе это и обидно, но я скажу вслух — ты в нашей паре более слабое звено. Более слабая половина того четвероногого и четверорукого существа, способного ненадолго разделяться надвое. Да, эти вот мелкие подонки не представляли особой опасности и для тебя, но я вижу — ты бросишься защищать меня в любом случае не раздумывая, даже пойдя на смерть. Ведь правда?

— Правда.

— Ну вот. А что потом буду делать я?

Я молчу. Беспредметный разговор. Ведь ты гордишься мной, я вижу. Зачем же?..

Она вздыхает.

— Да, Рома. Я чувствую себя знаешь кем?

В моём мозгу возникает картина — в корзинообразном гнезде сидит Ирочка, а над ней кипит воздушный бой — я с острой длинной палкой яростно отбиваюсь от стаи чёрных грифонов.

— У нас так не принято. Ещё у наших диких предков он и она вместе защищали своё гнездо. Жизнь вместе и смерть вместе.

Она вдруг опускается на ковёр у моих ног, обнимает их, уткнувшись в мои колени лицом. Я в растерянности глажу её волосы.

— Я действительно горжусь тобой, Рома. Нет, больше, гораздо больше — я люблю тебя. Но только ты знай: моя жизнь — ты. И не рискуй ей по пустякам. Ладно? Вспомни про кольцо.

Я только глажу и глажу её по голове. Горячий комок стоит в горле.

Она поднимает лицо, её глаза ласкают меня, но в них уже пляшут смешинки.

— Ладно, мой защитник. Ты заслужил награды. Чем же мне наградить тебя?

Я тоже стараюсь сохранять серьёзный вид. А то мы с тобой не знаем.

Ирочка прижимается ко мне, сильнее и сильнее. Её глаза занимают всё моё поле зрения. Долгий, тягучий поцелуй.

Всё. Я уже дрожу от нетерпения, скорее получить свою награду...

— Ира, Ир...

— М-м?

Она уже почти заснула, расслабленная, умиротворённая. Но меня мучает один пунктик. Нет, два. Причём второй уже давно...

"Почему он не сработал?"

Она открывает глаза.

"Перстень?"

"Ну да"

"Это значит вот что. Перстень подчиняется твоим мыслеприказам, и его отказ свидетельствует о том, что мысль в твоём приказе в тот момент отсутствовала. Одна только ярость. Это сделано специально, чтобы неконтролируемая вспышка гнева не могла запустить оружие. Предохранитель, ясно?"

"Понятно. Мне кажется это неразумным. Оружие должно быть готовым к использованию, даже если его владелец находится в полубессознательном состояннии. Мало ли что может случиться в бою!"

"Всё верно. Твой парализатор будет тебя слушаться, если ты даже окажешься полуоглушённым. Но только не злость, Рома! Злость блокирует его при отсутствии ясной мысли. Учись драться спокойно и отрешённо. Вот так"

Я глажу её. Ладно, это всё мелочи... Есть и другой вопрос, более важный.

"Скажи, родная. За всё время, пока мы вместе, я ни разу не видел у тебя ни женских прокладок, ни каких-либо других штуковин ... У тебя бывают месячные?"

Она приподнимается на локте.

"Тебе это надо?"

"Само по себе нет. Но меня интересует..."

"Понятно. Отвечаю по порядку. Я же не совсем человек, Рома, я биоморф, существо с искусственно изменённым генотипом. Нет, месячных у меня не бывает. Но если тебе это надо, будут. Хоть два раза в месяц, хоть три. Сделать?"

"Пустяки. А вторая часть вопроса?"

"Отвечаю. Я могу забеременеть в любой момент, когда станет нужно. Но только придётся чуть погодить"

"Сколько погодить? Зачем?"

Она придвигается вплотную. Глаза смотрят в глаза.

"Ты так хочешь?"

"Я так хочу"

— Ай, больно! Да больно же, губу откусишь!

— Всё, Рома. Через неполный месяц процесс пойдёт. Если, конечно, ты не будешь отлынивать!

...

Она уже спит, уткнувшись мне в плечо, дышит легко и ровно. Спи, моя любимая. А меня сон не берёт.

Как я сказал тогда маме Маше? Любое счастье имеет свой конец, это неизбежно. Но перед этим бывает счастливое начало, а потом — долгая, долгая середина. И избежать конца можно только одним способом — отказавшись от начала. Так уж устроен этот мир. И эта неизбежность, наверное, изначально заложена в Единую Формулу Вселенной её Создателем.

Я улыбаюсь. Ну что, Роман Романович. Готовы ли вы вступить в новый круг рая?

Глава 4

День гнева

Тёплый воздух врывается в раскрытое окно машины, ерошит волосы, щекотно обдувает моё левое ухо — я непроизвольно мотаю головой, как лошадь. В кабину залетел невесть откуда взявшийся белый лепесток яблони, и не хочет покидать меня, летает и резвится в ветровых потоках. Хорошо!

Май кончается. Сегодня последний урок, и впереди целое лето. Как там — "лето — это маленькая жизнь?" Хорошо сказано. В самую точку. Второе лето моей второй жизни.

А вот и моё место службы, наша высокохудожественная школа. И мои подопечные в числе прочих толпятся на свежем воздухе, не спеша в класс. Май, май!

— Здравствуйте, Роман Романыч!

— Привет, ребята!

Да, "Роман Романыч". Но меж собой мои ученики кличут меня не иначе как "Рома", особенно девчонки. Молод я для Роман Романыча. И это ещё ничего — "Рома", у некоторых преподавателей кликухи куда как покруче. Дети, и особенно подростки, очень точно подмечают недостатки взрослых, и кличка часто вычленяет самую суть.

— Поздравляю вас, однако. Как там: "темницы рухнут, и свобода нас встретит радостно у входа..."

— Ура, ура!

Смеются. Рады окончанию учебного года. Нет, куда мне до моей Ирочки. У неё в классе малыши прямо ревут — не желают расставаться с обожаемой Ириной Ульриховной. Три месяца разлуки — как вынести! И я очень хорошо их понимаю.

— Ну что, пошли? Хотя и последний, но урок. Давайте ударим напоследок по бескультурью и разгильдяйству!

— Ха-ха-ха!

Вообще-то я опять ляпнул. Но ничего — под такое настроение прошла шуточка...

"Рома, ты где?! Рома, отзовись!!"

Я ощущаю, как меня буквально топит отчаяние Ирочки.

"Что случилось?!"

"Рома, всё напрасно. Они убили его, Рома!"

"Кого?!"

"Они убили его. "Зелёные", это их рук дело. Виталий погиб, ты помнишь его?"

Ещё бы не помнить.

"Роман, здесь Уэф. Иолла сейчас отправится домой. Ты тоже выбирайся на улицу"

"Сделаю. Урок закончить?"

Привычка точно и чётко выполнять команды контролёра въелась в меня намертво. Если сейчас Уэф мне скажет, я просто покину класс, не прощаясь и не говоря ни слова. Или выпрыгну в окно второго этажа, разбив стекло. Надо, значит надо.

Я ощущаю его колебания. Колебания у папы Уэфа... Впервые наблюдаю.

"Пожалуй, нет. Время есть, но лучше перестраховаться. Попрощайся с ребятами. И не садись в свою машину, даже не подходи, понял? Сразу на другую улицу, и лови такси!"

В моём кармане звонит сотовый телефон, я вынимаю его. Удобная штука, можно лепить отмазки любого размера.

— Да. Что?! Когда?! Еду!

Я оглядываю класс, делая потрясённое лицо.

— Простите, ребята. Я должен ехать. Случилось несчастье.

Не говоря более ни слова, выхожу из класса быстрыми шагами. Самое интересное, я не вру.

...

Я стою на обочине, голосую. Такси! Проехал мимо, странно. Пустой, а проехал мимо. Это же не советские времена, сейчас на каждого пассажира по десять таксёров, не считая частников, зубами рвут друг у друга клиентов. Ладно, сейчас на маршрутке...

"Никаких маршруток! Рома, бегом назад, во двор! Быстрее!"

Ноги сами выполняют команду, и уже на бегу я ощущаю, как встревожен Уэф. Да что случилось такое?!

"Пошло движение, Рома! Некогда объяснять! За дерево!"

Я стремительно ныряю за ствол старого тополя. Не все ещё спилили... Во двор на скорости вкатывается милицейский УАЗик.

"Бей!"

Рука сжимается в кулак, согнувшись в локте. Указания контролёра следует выполнять немедленно и точно. Тем более такие.

УАЗик с ходу врезается в тополь. Дерево сотрясается от удара, капот машины встаёт дыбом, сверху на меня сыплется мусор. Теперь к обмороку от парализатора ребятам добавится сотрясение мозга... Конечно, у ППСников головы крепкие... Но всё равно жалко.

"Все они живы, и никто не покалечен. К дому. Пожарную лестницу видишь? Влезай на крышу, быстрее!"

Я подпрыгиваю, подтягиваюсь и быстро, как обезьяна, влезаю по лестнице, гремя ржавыми перекладинами. Да что ж такое творится, в самом деле...

Крыша дома ещё грязнее. Я весь в грязи и ржавчине, но лишних вопросов не задаю. Потому как уже сообразил, что меня сейчас возьмёт на борт транспортный кокон. Неслабо, совсем неслабо... Да что происходит, если вдруг такие меры?!

"Ложись!"

Я послушно ложусь на плоскую крышу. Слышно, как внизу тормозит машина. Ого, да ещё не одна!

По ступенькам пожарной лестницы дробно стучат тяжёлые ментовские ботинки. Лезут сюда... И стрелять будут на поражение, вдруг понимаю я, без всяких там "стой", молча и сразу. В голову...

"Нет, не в голову. Голову тебе потом распотрошат. Всё, кокон над тобой. Успели, Рома!"

Я успеваю краем глаза заметить лёгкое марево над головой. Ничего особенного, воздух над нагретой майским солнцем крышей...