А ещё чуть позже выяснится, что для достижения критической массы не хватает не только больших и лохматых людей, которых всё же удастся вразумить и поднять, но как раз маленьких лысых зелёных человечков. И взять их будет негде, поскольку на планете, подвергшейся взрыву кварковой бомбы такой силы, вряд ли уцелеют даже бактерии. И что тогда? Искать и брать под опеку новых дикарей? Цивилизации в галактике — не грибы в лесу, охапками не растут. Когда-то найдёшь не застолблённую другими "звёздными клубами" дикарскую планету, да когда-то те дикари вырастут... Если ещё вырастут как надо, что тоже большой вопрос.
Недаром остроухие, именующие себя сидхэ, до сих пор сидят на уровне технической цивилизации. Многие тысячи земных лет сидят... И всё потому, что не желают якшаться с посторонними. Гордыня, однако...
Закончив починку гнезда, я гашу изображение. Солнце уже зашло за горизонт, и закат стремительно гаснет, будто кто-то поворачивает рукоять реостата. Ладно, пора спать... И пора подвести предварительные итоги.
Всякая разумная жизнь есть высшая ценность во Вселенной. Именно всякая, и Оплот Истинного Разума не исключение. Одно дело запереть опасного сумасшедшего в изоляторе, и совсем другое — спокойно смотреть, как он готовится перерезать себе горло.
Короче, коллеги — я прав, а вы нет!
Глава 19
Свидания во сне и наяву
Стенки шара гулко резонируют, отражая мои мысленные посылы, и я тону в этом шелестящем гуле... Пустите, ну пустите же меня! Я хочу их слышать... Это жестоко, в конце концов... Мне нужно, вы понимаете, я тоскую по жене и дочери...
"Папа..." — шелестящий бесплотный голос. Я делаю титанический рывок. Доча моя! Но упругие холодные стенки шара беспощадно отбрасывают меня назад...
Я просыпаюсь разом, будто на меня выплеснули ведро холодной воды. Трясу головой, стараясь прогнать неприятное чувство в мозгу. До чего всё-таки мерзкие ощущения от этого прибора, подавителя телепатии...
Ночной мрак распарывает белая вспышка, и спустя десяток секунд до меня докатывается ворчание грома. Ветер с океана бушует в ветвях, раскачивая мою обитель. Однако... Не вывернуло бы дерево с корнем. Как хорошо, что я успел починить гнездо.
Новая вспышка, и почти сразу бьёт по ушам гром — буря добралась до моего островка. Ещё, ещё! И сразу вслед за раскатами грома на лес обрушивается стена ливня.
Вообще-то и в глубине материка, где проживаем мы с Ирочкой, ночные грозы отнюдь не слабые. Однако с океанскими им не сравниться.
К счастью, здесь, в Раю, не бывает таких разрушительных тайфунов, как в земных тропиках — сказывается невысокий перепад температур между экватором и полюсами и повышенная плотность атмосферы, сглаживающей температурные контрасты. Зато по части осадков даже средней силы райский ливень даст фору любому земному тропическому урагану. Плотная банная атмосфера щедро отдаёт излишки влаги, накопившиеся за день, и поток воды, обрушивающийся сверху, сравним разве что с каким-нибудь настоящим Ниагарским водопадом...
Молнии сверкают теперь почти непрерывно, гром гремит, как артиллерийская канонада в момент решающего наступления. Стена ливня яростно хлещет по летку, но плетёная решётчатая конструкция свободно пропускает воду вниз. А вот в спальной нише сухо. Что значит народная мудрость... Верно, вот в таких гнёздах тысячи лет назад пережидали непогоду те самые, древнейшие ангелы.
Мне вдруг живо представилась картинка — мужчина, женщина и маленькая нелетучая девочка сидят в тесной нише, обнявшись и укрыв друг друга крыльями. Дочка между папой и мамой. Сидят и слушают грохот ночной грозы и бесконечный шум ливня. Гроза, это хорошо. Значит, можно не опасаться налёта свирепых крылатых демонов...
Ослепительная вспышка и грохот сливаются воедино. Попала-таки молния!
Я высовываюсь из ниши, но ничего не вижу. Дерево не загорелось, что и неудивительно — под таким дождём гореть может разве что бензин... Однако, как это не дотумкал мой предшественник насчёт громоотвода, да и я хорош... Вот пришибёт в этом гнезде, притом совершенно даром... И в зал суда меня доставят прямо из витализатора, ага...
Ливень между тем стихает — гроза уходит в океан. Небо на востоке, очистившись от облаков, стремительно светлеет. Ночь прошла... будто ушла боль...
Ладно, что там в утренних новостях?
Я включаю виртуальный компьютер, и передо мной в воздухе повисает надпись: "новое сообщение". Ну наконец-то!
Ирочка улыбается мне с объёмного экрана.
— Соскучился? Не вижу, но знаю. И мы тоже. А всё остальное скажем тебе при личной встрече. Жди в гости меня и Мауну! Сегодня!
Я блаженно улыбаюсь. Вот это подарок... Лучше просто ничего и быть не может...
Некусай мне в зубы! Сегодня уже началось, а у меня в жилище ни единого ореха! Или, как говорят люди, "в доме ни крошки"... Чем встречать дорогих гостей?
Я выскакиваю из ниши. Где-то тут была моя продуктовая корзинка, самолично сплетённая... Ага, вот!
...
Удачно! Ай да находка!
Я отрываю от ствола дерева большую друзу розовых грибов, кладу в корзинку с откидной крышкой. Оказывается, на моём острове водятся настоящие деликатесы. Негусто, правда, но... Во всяком случае, теперь мне есть чем угостить мою дочуру. Я прикидываю вес — пожалуй, что и хватит...
Кстати, насчёт корзин-авосек. Ангелы неспроста носят практически все вещи в руках. Это нелетучие существа могут не заморачиваться проблемами балансировки. Даже очень небольшой груз, прицепленный, скажем, к поясу, сильно затрудняет полёт, смещая центр тяжести тела. Сколько-то объёмный рюкзак на спине попросту невозможен, поскольку чуть ниже лопаток растут крылья. Ну разве что старинную шпагу или узкий колчан со стрелами можно приладить. Напротив, груз в руках позволяет улучшать балансировку, играя примерно ту же роль, что и шест в руках канатоходца. И самое главное, в случае чего ручную кладь можно элементарно бросить. Существуют, правда, специальные нагрудные сумки, снабжённые лямками, крест-накрест проходящие между крыльев — именно такими пользовались ещё древние ангелы-купцы. Но и они имеют петли-замки, позволяющие одним рывком освободиться от груза в случае опасности.
"Папа! Папа, ты где?!" — врывается в мой мозг шелестящий бесплотный зов. Нет, это уже не глюки, как хотите!
"Мауна, ты меня слышишь?"
"Папа! Да, да, я тебя слышу!"
"Я тоже, Рома" — шелестящий бесплотный смех.
"Маленькие мои!!!"
Я энергично и ловко лезу на дерево, удерживая корзинку в зубах. Где-то тут была подходящая ветка, у самой вершины... Есть, вот она!
И только уже взлетев, я соображаю — до дерева, на котором расположено гнездо, всего-то две сотни шагов, проще было дойти ногами. Некусай мне в зубы, до чего же я привык летать...
— Папа! — маленький ураганчик налетает на меня, едва я касаюсь ногами летка. Дочура обхватывает меня руками и ногами, изо всех сил приживается, глядя снизу вверх. — Папа, я по тебе так сильно соскучилась!
Господи, как я счастлив!
...
— Уммм... вкусно!
Я улыбаюсь, наблюдая, как мои женщины уплетают завтрак.
— Не так уж плохо живут райские каторжники.
Ирочка смешливо фыркает, блестя глазами поверх стакана, наполненного ключевой водой. В памяти немедленно всплывает: оперативный сотрудник Иолла, глядящая вот так же поверх стакана, только стакан был с молоком...
Мы завтракаем в гнезде, слегка раскачивающемся под порывами свежего океанского ветра. Стол на сей раз сервирован не в пример богаче, чем в то, самое первое свидание — Ирочка уже успела натащить мне разнообразной посуды и вообще хозяйственной утвари, поскольку личный синтезатор вкупе с элемент-конвертором заключённым не положен. Вид тоже неслабый, если разобраться — конечно, пожиже, чем с двадцать седьмого этажа нашей жилой башни, но всё-таки море и лес... Только берег с полоской пляжа скрыт за кронами ближайших деревьев.
— Папа, а у нашей Нечаянной радости скоро будет маленький, вот!
— О! — я гляжу на жену. Ирочка улыбается.
— Ну а сколько можно тянуть? Она уже давно взрослая девушка.
Да, что правда, то правда. Девушка откровенно перезрела, скажем прямо. Она же старше нашей Мауны.
— Да и Уэфу-младшему срочно требуется летучая соня, — смеётся жена.
— Папа, а мне скоро тоже поставят "хранителя"! — продолжает сообщать новости дочура. — Меня уже доктора всю-всю осмотрели, и сказали — очень красивая и здоровая девочка!
Я внимательно смотрю на жену.
"Вот как? "Хранителя" ребёнку?"
"Чем ты недоволен?" — мыслеречь Ирочки звучит в моей голове, странно изменённая прибором-гасителем телепатии. — "Вот ты даже не удосужился поставить тут, в гнезде "детскую дугу", какую всегда ставили в подобных случаях наши предки"
Вместо ответа я судорожно прижимаю дочуру к себе. Разумеется, моя жена права, права... Ветер качает дерево, ребёнок расшалится, а высота метров тридцать с гаком...
""Хранители" внедряются всё шире и шире, Рома. Думаю, через пару лет не останется ни одного ангела, не снабжённого им. Во всяком случае, со следующего года нелетучим детям их начнут ставить в массовом порядке. Ну а я подсуетилась немного раньше"
— И говори, пожалуйста, вслух, а то этот жуткий прибор доведёт меня до исступления, — Ирочка вручает нам с Мауной по большому фиолетовому фрукту. — Заканчивайте завтрак, и полетели на берег купаться, ага? Тут с подветренной стороны острова волны совсем мелкие, то, что нужно.
— Только пусть папа меня донесёт! Не хочу опять коконом! — дочура явно решила покапризничать для разнообразия.
— Никаких "пусть папа"! — отрезает Ирочка. — Во-первых, ты уже большая и тяжёлая, и во-вторых, ты заранее знала ответ. Перед прадедом будешь капризничать!
— У... — дочура глядит насупившись, но мы с женой отлично видим: девочка нимало не расстроена, поскольку действительно знала ответ заранее. Ох, артистка растёт...
— Ты хотела мне сообщить важные новости по делу, — я разрезаю фрукт.
Её глаза близко-близко.
— Ну разумеется, сообщу. Ну естественно, мы всё обсудим. Но не кажется ли тебе, что кроме деловой беседы имеются и другие причины для личных свиданий?
...
Пологие волны длинно и лениво накатываются на берег, обтекая Мауну, сидящую прямо на мокром песке, и девочка от удовольствия хлопает себя по спине розовыми культяпками. Мы же с Ирочкой лежим чуть подальше, куда волны не достают, с шипением откатываясь у нас из-под самого носа. Крылья, полураспущенные и поставленные торчком, обвевает ветер с океана, скрадывающий послеполуденную жару. Курорт!
— ... Я уже побывала на встрече с Верховным координатором миссии, а бабушка имела разговор в Службе Права. Наконец, Фью и Летящий поперёк разговаривали в Академии, и сейчас прорабатывается вопрос о принципиальной возможности твоей задумки, то есть изменения внутреннего строя Оплота и внутреннего духовного мира "зелёных" без тотального разрушения цивилизации.
Я только трясу головой. Дело, оказывается, нарастает как снежный ком, втягивая в него всё большее количество лиц.
— Вот в этом вся и суть, Рома — тебе нужно доказать, что их можно изменить. Не отсрочить их закономерный конец, создав нам и людям дополнительные проблемы, а наоборот — получить в перспективе новых полноценных членов нашего "звёздного клуба". Доказать, и никак иначе. Пока твои доводы основаны на голых эмоциях. Верховному суду, а затем Верховному Совету потребуются научные доказательства.
— Ты полагаешь, этим делом будет заниматься ещё и Верховный Совет?
Её глаза опять становятся жёсткими. Как у мамы Маши, принявшей решение о прекращении существования нескольких эсэсовцев одномоментно...
— Не будет, если ты проиграешь в суде. Тогда всё будет просто — этот остров станет твоим домом на долгие, долгие годы. Разумеется, мы с Мауной будем тебя навещать, ведь тебя приговорят не к строгой изоляции... Однако в Первый полёт наша дочь полетит с дядей Фью вместо отца. И в школу пойдёт без отца. И настанет момент, когда она уже не так сильно будет тосковать по папе. Ты этого хочешь?
Меня пробирает дрожь. Её глаза рывком оказываются близко-близко.
— Ты не должен, ты не имеешь права проиграть, Рома. Можешь считать меня сумасшедшей, но послушай, что я тебе скажу. Помнишь Восставшего из праха?
Я медленно киваю.
— Ты полагаешь?..
— Да. Именно так я и полагаю. Для больших человеков с растительностью на лице это сделал некий Иешуа. А для маленьких и лысых зелёных человечков?
...
Удар!
Упругая непроницаемая оболочка воздушного шара отбрасывает меня назад, я лечу турманом, беспорядочно хлопая крыльями... Выравниваюсь, разворачиваюсь и снова иду на таран.
"Папа... папа... папа..."
Бесплотный шелестящий зов, сочащийся ниоткуда, доводит меня до исступления.
"Я здесь!"
Удар! Упругая стенка отбрасывает меня холодно и бесстрастно.
"Папа... папа..."
"Доча!!!"
Удар! Наверное, против такого удара не устояла бы и вольфрамовая бронеплита "зелёных". Но упругая стенка шара выдерживает без малейшего ущерба, и я снова лечу турманом. Всё, я иссяк...
Я просыпаюсь разом, будто выныриваю из омута. Молнии полосуют небо, выхватывая из темноты стеклянную стену дождя, рушащуюся с небес. Однако... Эти почти еженощные грозы вкупе с мерзким подавителем телепатии так и норовят свести меня с ума.
Серебряный тросик громоотвода, которым я оплёл верхушку дерева, спустив другой конец наземь и прикопав его, надёжно защищает от прямого удара молнии. Однако делает мою обитель ещё более привлекательной для небесных разрядов, и без того питающих слабость к особо высоким деревьям. Вот, пожалуйста... Будь я не ангелом-биоморфом, а простым человеком, подобная побудка вполне могла бы вызвать устойчивое заикание вкупе с энурезом.
Ладно, всё равно сон улетел. Не заняться ли делом под плеск ночного дождя? Тем более, заняться мне определённо есть чем.
Я зажигаю виртуальный экран, уменьшаю его размеры до подходящих — не особо-то просторно в спальной нише — и нахожу нужные файлы. Ну-с, приступим...
Задача номер раз — определить процент живых на кладбище. Сказать, что это очень трудная задача, значит ничего не сказать. Откровенно говоря, я пока даже не знаю, с какого конца взяться. Однако сделать это необходимо, поскольку пара-тройка увиденных мной (к тому же один давно умерший) на суде будут выглядеть крайне неубедительно. Да хоть тридцать! Всё равно в масштабах планеты это ничто...
Задача номер два — определить распределение этих ещё живых в пределах социальной лестницы. Если даже окажется, что процент не совсем умерших не так уж мал, но все они без исключения находятся в положении безграмотных низших разрядов, всё очень плохо. Разумеется, потенциальный талант будет стремиться к реализации, но всему есть предел. Возможно, Эйнштейн и пробился бы, будучи воспитанником церковного сиротского приюта, но вот пробился ли бы он из папуасской хижины, затерянной в джунглях? А если бы его воспитала стая волков, как Маугли, он уже точно чесался бы задней лапой за ухом и не помышлял ни о каких теориях относительности. Где проходит граница, до которой врождённый талант ещё в состоянии проломить бетон навязанного невежества?
