— Вот, товарищи, номера на бумажках. Кто какой номер вытащит, тому то и достанется. Все ясно? Кто первый?
Колышкин сунул трубку в рот и потянулся первым. Чуть обиженным тоном протянул:
— Четвертый...
Реакцией на попытку Фисановича было:
— Ох, и везунок же ты, Израиль Ильич!
Тому достался первый номер.
— Магомед Иманутдинович, ну-ка... второй, поди ж ты!
— А тебе, Федор Лексеич, и тащить-то без толку.
За шутками и прибаутками почему-то не заметилось, что коринженер тихонько вышел на палубу.
Буксир ощутимо качнуло несколько раз. Для бывалых моряков (а иных в рубке не было) такое ничем особенным не показалось.
Дверь приотворилась. В нее просунулся Александров:
— Семен Макарович, подваливай, лодки прибыли.
Все, кроме рулевого и капитана буксира, выскочили на палубу. На почти что глади Кольского залива покачивались черные веретенообразные корпуса.
Машина буксира тяжело задышала. Вод за кормой взбугрилась.
— Боцман, к крайней слева подваливаем! Товарищи подводники, по швартовке быть готовыми перейти на борт!
— Кранцы по правому борту вываливай! Сходни волоки! Да шевели кормовым срезом, поперек и якорем твою...
Фисанович стоял на палубе буксира в позе спринтера или прыгуна в длину на старте. Остальные молча глазели на необычные корабли.
Ничего близко похожего на привычную подводную лодку. Какой-то округлый корпус сомнительной мореходности — во всяком случае, на поверхности. Это было понятно: большей частью лодка должна ходить в погруженном состоянии. Ни малейших признаков орудий, даже зенитных. Какое-то вроде резиновое покрытие. Правда, тут же командиры вспомнили, что такое упоминалось в описании. Резина должна уменьшать отраженный сигнал.
Командир и рулевой скрылись в рубке. Второй тут же подскочил к штурвалу, а первый выбрался обратно по пояс на случай, если понадобится отдавать команды рулевому. Боцман подплава ловко принял выброску. Через двадцать минут закрепили буксировочный трос. Еще через полчаса лодка без имени (на рубке ничего написано не было) оказалась пришвартована к пирсу номер два. Тут же отдали буксировочный трос, и буксир, пыхтя машиной, стал набирать скорость по направлению чуть впереди носа следующей лодки.
Когда последняя лодка встала борт о борт с предпоследней, уже прошли тягучие северные сумерки. Мрак разрывался лишь огнями прожекторов.
А в рубке буксира сидел на табуретке товарищ коринженер. Судя по цвету лица, он чувствовал себя прескверно, хотя незаметно от окружающих принял таблеточку. Рядом стоял еще более бледный сержант госбезопасности и повторял, как заведенный:
— Сергей Васильевич, вы только держитесь, послали за доктором, будет он сейчас, вы только держитесь, он обязательно будет вот-вот...
Доктор появился, причем в сопровождении санитаров. Пока пациента укладывали на носилки, капитан буксира не выдержал и тихо спросил охранника:
— Не в первый раз?
— Было уже.
И голосом, в котором слышалась последняя, отчаянная надежда, чекист добавил:
— Хоть бы доктор вытащил. Если что станется — меня под расстрел тут же...
— Да вы при чем, если с сердцем стало плохо? — шепотом удивился моряк.
— Должен был предвидеть, — таким же шепотом ответил сержант и ловко запрыгнул в кузов.
В качестве машины 'скорой помощи' выступил обыкновенный крытый грузовик-полуторка, поскольку специализированного транспортного средства в радиусе трехсот километров просто не наблюдалось.
Ничего этого не заметили новоназначенные командиры новеньких подлодок. У них были совсем другие заботы: собрать экипажи и приступить к полноценному обучению. Приказ был недвусмысленным: через два месяца быть готовыми к бою и походу.
Сообщение военного атташе Германии вызвало немалое шевеление в системе безопасности Третьего Рейха. Первое, о чем подумали контрразведчики: сложная дезинформация, искусно прикрытая правдой. Подобная реакция была стандартной: любая вменяемая спецслужба любой развитой страны подумала бы точно то же самое. Но работа разведки и контрразведки тем и отличается от, скажем, добычи радия, что с порога не отбрасывается ни один кусочек информации. Наоборот, немецкие аналитики морщили лбы, пытаясь приспособить добытые сведения к пользе Германии.
Первым и вполне очевидным был вывод о том, что используемая Кригсмарине система шифрования и вправду нуждается в улучшении. На предприятие фирмы Chiffriermachinеn Gesselschaft Heimsoeth und Rinke АG пришел заказ на улучшенную четырехвальную модель шифровальной машины, причем объем поставки был весьма впечатляющим. Также пошли приказы на уровне флотской контрразведки относительно устранения в сообщениях часто встречающихся слов, порядке шифрования радиограмм заведомо известного содержания (например, метеосводок) и, наконец, о частоте смены установок 'Энигм'. Немецкие специалисты сочли, что указанные мероприятия, повышая криптостойкость, отнюдь не облегчат жизнь никаким дешифровщикам, в том числе русским. Не вполне был понятен смысл подобной щедрости. Оптимисты из аналитиков полагали, что СССР вообще не считает возможным боевые столкновения Кригсмарине и советского флота. Пессимисты сделали печальный вывод: русские обладают превосходными возможностями в дешифровке и рассчитывают взломать коды 'Энигмы' независимо от мер, предпринимаемыми службами безопасности Рейха.
Сообщение о местонахождении английской службы перехвата и дешифровки радиоосообщений приняли к сведению. Сведения об географической точке с такими названием нашли; это и вправду оказалось поместьем. Для проверки над Англией совершили несколько полетов сверхвысотных разведчиков Ju-86P — в то время противник просто не располагал никакими средствами для их перехвата. В районе местечка Блетчли отыскалось подозрительное поместье: оно было не слишком большим, но количество велосипедов на стоянке указывало на несоответствие числа работников площади помещений. Последовал вывод: объект обладает обширными подвалами; возможно, что в них существовал даже не один уровень. И это подтвердило информацию от русских. Впрочем, средств поражения хорошо заглубленных бомбоубежищ у Люфтваффе пока что не было, но над этим начали работу.
Намного сложнее оказалась проверка даже не сведений — намеков о том, что в абвере на самом верху есть крот. Первое, что пришло в голову высшему руководству РСХА — это и есть та самая деза, ради которой запустили действительно ценную и правдивую информацию. Ради расследования создали специальную команду из пяти человек, работа которой находилась под непосредственным контролем самого Генриха Мюллера. Приказ был недвусмысленным: работать крайне осторожно, а если расследование займет много времени, то так тому и быть. Уж кто-кто, а глава гестапо с его громадным опытом вполне понимал всю пагубность спешки.
К счастью, доктор оказался опытным и знающим. Выслушав anamnesis vitae'18 пациента, он хорошенько проверил пульс и назначил небольшую дозу камфоры ради поддержания сердечной деятельности. По его оценке налицо было скорее переутомление, чем классическая сердечная недостаточность. И врач оказался прав. Буквально на следующее утро больной чувствовал себя по всем показателям превосходно и сразу при встрече с врачом затеял спор о выписке. Надо заметить, что перед этим доктор получил настоятельную просьбу от личной охраны пациента: по возможности сделать все, чтобы восстановить здоровье полностью. Сказано было это без малейшей угрозы, даже наоборот: со всем уважением.
— Так не давайте товарищу перетруждаться.
— Как же, — вздохнул в ответ охранник в звании сержанта, — когда ему сам товарищ Сталин приказы отдает.
Как бы то ни было, больной оговорил, что, мол, сегодня раздаст поручения подчиненным, но завтра при положительных показаниях выпишется.
Поручения оказалсь краткими:
— Доложить Николаю Федоровичу, что все объекты готовы и переданы заказчику. А тот, в свою очередь, пусть доложит по команде. Кроме того, нужна консультация с Александром Евгеньевичем. Сегодня уж материалы готовить не буду, — при этих словах врач усиленно закивал, — а завтра они будут. Тогда, если он согласится, то понадобится встреча с товарищем наркомом. Возможно, товарищ Сталин потребует доклада.
Выписка и вправду состоялась на следующий день. Но наряду с ней произошло еще одно событие. Некоторые граждане могли бы посчитать его за катастрофу. Другие могли бы подумать, что это прекрасная причина надраться от счастья до розовых слоников. И наверняка нашлось бы очень мало таких, которые бы недооценили важность происшедшего.
Адольф Гитлер, фюрер немецкой нации и рейхсканцлер, умер от геморрагического инсульта. Вскрытие показало, что кровоизлияние задело мозжечок и, следовательно, у больного не было ни единого шанса. Доктор Морелль ходил в состоянии глубочайшего траура: он давал фюреру кроворазжижающие препараты, дабы снизить риск тромбообразования, и как раз они привели к разрыву сосуда в мозгу.
Вместе с врачом в траур погрузилась вся Германия. Повсюду и на улицах, и в домах слышался один и тот же вопрос: 'Как же мы теперь без него?'
Возможно, слова 'вся Германия' были некоторым преувеличением. Сразу же после смерти рейхсканцлера — еще до того, как это событие стало достоянием общественности — нашлись люди, у которых появились очень срочные и совершенно неотложные дела.
Предвидя смерть фюрера, Геринг отдал заготовленный заранее приказ. Верные ему парашютисты заняли ключевые позиции: Рейхсканцелярию, аэродром Темпельхоф, здание министерства пропаганды. Доктор Геббельс, проникшийся важностью момента, не замедлил выпустить радиосообщение. В нем сообщалось о смерти фюрера, а также доводилось до сведения граждан Германии, что вермахт твердо стоит на страже интересов Рейха и полностью верен идеалам партии. Примерно то же напечатали в экстренном выпуске всех национальных газет, в первую очередь — в 'Фелькишер беобахтер'. Это было серьезным ударом по РСХА, ибо Гесс, а не Гиммлер сделался главой Германии — именно потому, что был первым в партийной иерархии.
Но реакция иностранных государств была хотя и не быстрой, но весьма бурной.
СССР почти сразу же выразил соболезнования — вежливые и сухие. Французские газеты и радио мало что не пели от радости. Реакция английской прессы оказалось более сдержанной и могла выразиться словами: 'Какое несчастье для Германии, что Гитлер умер! Ну почему он так задержался с этим делом!'
Продолжение банкета также было кардинально различным для участников. Посол Германии в СССР граф Шуленбург, прихватив с собой всех значимых торговых представителей, какие только нашлись в Москве, поспешил в здание на углу Кузнецкого с многословными уверениями, что-де в торговой политике Рейха если и произойдут какие-то изменения, то лишь в сторону еще большей доброжелательности. Представители Великобритании в нейтральных странах начали тут же зондировать условия к замирению, а посол Советского Союза в Германии Алексей Алексеевич Шкварцев и его подчиненные начали осторожно прощупывать тонкости германской Ostpolitik, пытаясь предугадать возможные изменения.
Французская военная разведка увидела предполагаемое: боевой дух в германских частях вблизи линии фронта заметно снизился. Не только генералы, но и приказывавшие им из Парижа политики увидели редчайшую, как они полагали, возможность раздавить Германию еще раз.
Главными лицами в этом совещании были командующий английским экспедиционным корпусом во Франции барон Алан Фрэнсис Брук, бывший тогда генерал-лейтенантом, и оппонировавший ему Морис Гамелен, командовавший Восточным фронтом. Разговор шел по-французски; англичанину (точнее, ирландцу) Бруку это не составляло труда, поскольку он получил французское образование.
— Месье генерал, в настоящий момент мы имеем уникальную возможность прорвать германский фронт и выйти к Рейну. Судите сами, — и указка начала плавно перемещаться от точки к точке на карте, — наши танковые полки сосредоточены на этих ключевых позициях, причем в состав частей включены большей частью тяжелые танки, превосходно защищенные толстой броней. При условии поддержки английскими силами, в первую очередь бомбардировщиками, общее наступление продлится, самое большее, неделю. Примите также во внимание...
Брук терпеливо выслушал все стратегические и тактические соображения и начал отвечать без раздумий. Будь Гамелен чуть больше склонен к анализу, он непременно бы отметил, что речь англичанина с очевидностью представляет собой домашнюю заготовку.
— Дорогой Морис, ваш план, без сомнений, очень хорош. И все же в нем содержатся некоторые недостатки. Главный из них: сложилась ситуация, когда военные действия не нужны никому. Те территориальные приобретения, которые вы получите, представляют собой ценность, не спорю, но еще более ценны сохраненные силы для другого театра военных действий. Нам следует думать не о войне с Германией, а о войне вместе с Германией. Понадобятся объединенные усилия, дабы противостоять Советской России. В частности, мы уже сделали предложение высшему руководству Франции участвовать в авианаступлении на бакинские нефтяные промыслы. По этой причине мы хотели бы сберечь летный состав.
Это было уже не намеком, а недвусмысленной информацией: авиаподдержки от Королевских военно-воздушних сил не будет.
А генерал Брук продолжал все тем же вкрадчивым тоном:
— Это не все. Мне как артиллеристу кажется, что вы недооцениваете возможности противотанковой обороны немцев. По нашим данным, она насыщена...
Последовал вдумчивый и подробный анализ разведданных. Опираясь на него, англичанин подводил к мысли: задуманное французами наступление дастся большой кровью и хотя бы по этой причине несвоевременно.
Справедливости для: оба генерала не столько отстаивали свою точку зрения, сколько пытались продавить точку зрения своего политического руководства. Но если английское правительство (точнее, премьер-министр Чемберлен) принимало решения, основываясь большей частью на политической ситуации, то французское шло на поводу у военных, а те были убеждены в быстрой и решительной победе.
Говоря дипломатическим языком, стороны остались при своих позициях. Газетчики (которых там не было) назвали бы итоги переговоров полным крахом. Англичане наотрез отказались не только участвовать в наступлении: они также не предоставили никакой авиаподдержки. Французы, в свою очередь, легкомысленно заявили нечто в духе: 'Мы сами с усами, и без вас справимся'; пообещали, что при получении репараций Великобритания не может рассчитывать даже на пфенниг, и решительно отмазались от какого-либо участия в авианалетах на нефтедобывающие мощности СССР.
Нельзя сказать, что вооруженные силы Германии все дни траура только и делали, что заливались слезами и наливались шнапсом. Подразделения вермахта репетировали траурные церемонии, но войсковая разведка все так же пристально следила за противником и прилежно докладывала о приготовлениях к масштабному наступлению. Полностью скрыть таковые не удалось бы ни одной армии мира.
Французское правительство рассматривало Бельгию, Нидерланды и Люксембург как номинально нейтральные страны. Разведка на их территориях, понятно, велась, но прорыв французских войск через эти страны всерьез не рассматривался: с политической точки зрения это выглядело сумасшедшей авантюрой. Однако военные все же держали в Генштабе соответствующие планы — очень уж соблазнительной выглядела идея наступления на северный фланг бошей.
