Шестая симфония

Она выгнулась, запрокинув шею так, будто хотела рассмотреть что-то на потолке.

— И тогда приходит безумие. Разница между желанием лучшего мира и невозможностью достичь. Она подтачивает изнутри, день за днём, капля за каплей. Ей можно сопротивляться, и даже успешно, но без входа в лучший мир она добьётся своего. И тогда ты шагнёшь с крыши, думая, что нет иного способа создать лучший мир. Или впадёшь в ненависть, желая уничтожить чужие лучшие миры. Или уничтожишь свой нынешний, не понимая, зачем. У каждого протекает по-разному, не так ли? Но безумие одно.

Тома окаменел, особенно после слов о шаге с крыши. Если бы Воля не успела тогда, или не смогла бы, и он шагал бы вновь и вновь, желая уберечь лучший мир...

— Тебя можно причислить к первым, Тома, — девушка вернулась в нормальное положение. — Со стороны ты сумел войти в лучший мир и наслаждаешься им. Но это не тот лучший мир, что ты хотел, не так ли? И ты боишься, что однажды он разлетится на кусочки, ибо трещина уже появилась. Боишься, что уже несколько могил придётся посещать вновь и вновь. Боишься, что однажды всё это закончится — и жаждешь лучшего мира, мира, в котором ничего не закончится или за который не придётся беспокоиться. Вот только не имеешь ни малейшего понятия, как войти в этот мир, не так ли? И тщетно хватаешься за иллюзию обыденной жизни в надежде успокоиться, не так ли?

Улыбка стала зловещей.

— Ты идёшь к безумию, Тома. Оно уже дышит тебе в спину. Оно шепчет на ухо и скоро лишит сна. Но это будет особое безумие, не так ли? Безумие человека, имеющего доступ к крупным мировым фигурам. Безумие человека, на которого рассчитывают многие. Безумие человека, обладающего одним из наиболее могущественных артефактов человечества. Герой однажды сойдёт с ума, и именно поэтому я здесь.

— Кто ты? — прошептал он, и теперь девушка ответила.

— Я серийная убийца, — и даже поклонилась. — Я иду по запаху безумия. Я нахожу тех, кто ради своего лучшего мира уничтожает чужие. Преступников, охотящихся на одиноких путников. Насильников, уверенных в своём желании. Наркоторговцев, зарабатывающих на превращении в ничто. Я нахожу их всех и я убиваю их. Я беру их оружие, приношу в жертву своему богу, и тот дарует мне своё благословение. И когда ты, Тома, погрузишься в безумие, я хочу быть рядом, чтобы убить тебя. Мой кинжал вонзится тебе в сердце, и оно разорвётся на части. Мой кинжал вонзится тебе в горло, и ты захлебнёшься кровью. Мой кинжал вонзится тебе в глаз, и ты перестанешь думать навсегда. И тогда никто не пострадает от твоего безумия.

— Убирайся, — только и прошептал он. — Убирайся.

— Не думаю, — наклонила голову девушка. — Ты сам захочешь, чтобы я была рядом. Особенно когда узнаешь, кто я, не так ли?

Она сделала шаг назад.

— Меня зовут Саломея, Тома, — и вновь поклонилась. — Камисато Саломея.

Представление закончилось, и люди потянулись обратно в дом, смеясь и переговариваясь. Шокухо отдала приказы девочкам на следующее мероприятие, попросила Етцу вместе открыть дверь наверх и одна отправилась по лестнице. Не спешила — бег на третий этаж вымотает так, что придётся ползти — но и не выступала величавой походкой.

Тома где-то там, с Мисакой и клоном. Забавляется. Не то чтобы они были тут нужны — Рейлган пусть плавает жабой, а ему опасно стоять рядом со всем заготовленным, и так вчера декорация едва на голову не обрушилась. Но...

Как же хочется иного. Чтобы все девушки... нет, чтобы с ними было всё в порядке, но разом переключили Тому в друзья, откланялись и разбежались, оставив их тут вдвоём на весь особняк.

И оставшись в общем костяке группы, да. Где-то так. В общем, прошу всех на выход, девушка хочет весь день провести с парнем, опционально не вылезая этот день из постели. И следующий день. И последующий...

Шокухо так замечталась, что не сразу увидела Тому. Тот стоял в коридоре, неподалёку от лестницы, всё ещё в костюме краба и как-то странно смотрел на стену.

— Томик? — спросила она; тот вздрогнул, быстро повернулся и даже постарался улыбнуться.

— О, Мисаки, вы уже всё, да? Я, пожалуй, вернусь вниз... — на лбу у него выступил пот, и Шокухо нахмурилась.

— Тома, что-то произошло?

— Нет, — ответил он мгновенно, но глаза забегали. Она постояла и некоторое время посмотрела на него, а затем вздохнула.

Вот как на это реагировать, а? Попросить рассказать? Тома упрям, будет молчать до последнего как защищающий честь господина самурай. Пройти мимо, сделать вид, что всё в порядке? Он ещё подумает, что его беспокойство не имеет для неё значение. Шокухо закрыла глаза и ещё раз вздохнула.

Она любит Тому, а он её.

Это прежде всего.

— Тома, — взглянула она на ещё нервничающего парня. — Расскажи мне, пожалуйста.

Он мрачно взглянул на неё, но кивнул.

Они зашли в её комнату — совсем рядом с его. Тома по пути сказал, что Мисака и клон спят у него, Шокухо на всякий случай проверила, натолкнулась на два электромагнитных щита и не стала ничего предпринимать.

Даже если обе осознают и прижмутся к стенке подслушать — невелика беда. Отинус, в конце концов, тоже будет их слушать, Тома не собирался с ней расставаться. Он уселся на кровать, а она подтянула стул и уселась так, чтобы их колени касались друг друга. После чего просто улыбнулась.

Саломея, вопреки сказанному, после представления сразу же умчалась вглубь коридора. Похоже, явившаяся через несколько секунд Мисаки в костюме вспугнула её, оставив Тому таращиться в пустое пространство.

Он едва не свернул всё в очередное отрицание, но увидел Мисаки, с которой уже так давно не был наедине, услышал просьбу рассказать, подумал про слова Саломеи — и решился.

Сейчас, на мягкой кровати и с улыбающейся девушкой напротив (пусть наполовину носящей костюм членистоногого), страх вновь едва не взял своё. Тома ещё раз взглянул на танцующие звёздочки в глазах любимой, и слова вырвались сами собой:

— Мисаки, как ты думаешь, я плохой человек?

Та аж рот открыла от удивления, но мгновенно сориентировалась:

— Знаешь, Томик, с твоей стороны это выглядит едва ли не кокетством. Для плохого человека ты совершил слишком много хорошего.

— Это только так выглядит, Мисаки. Я...

Если он сейчас скажет, то обратного пути не будет. Но он должен сказать, потому что...

Тома не знал, почему. Не знал ответа на этот вопрос.

— Когда там, в Токийском заливе, мы встретились с Отинус, то она победила. Создала Гунгнир и изменила реальность, изменила всех вас, в том числе тебя. Лишь я остался как был, из-за Разрушителя Барьеров, который Отинус не могла преодолеть или вынуть из меня... и потому решила сломать меня, свести с ума. И показала мне... многое показала. Моё прошлое. Мир, где все пятые уровни обернулись против меня. Мир, в котором меня нет и в котором все счастливы. В том числе GEKOTA. В том числе ты.

Шокухо пока что молчала, стараясь не перебивать даже жестом, и его медленная и тихая поначалу речь начала ускоряться:

— Я сначала решил, что будет правильно сохранить такой мир. И решил начать убивать себя, в надежде, что так сойду с ума. Но ещё до первой попытки меня остановила Воля Сети Мисак.

Шокухо вздрогнула — и Тома остановился было, но девушка вновь обратилась в слух.

— Она сказала, что не хочет мир без меня или со страдающим мной. Потому что любит меня. И я понял, что вы все скажете то же самое. И что человечество должно само создать счастливый мир. Я выступил против Отинус, решил убедить её согласиться со мной. Она устроила мне пытку смертью, убивала множество раз...

Боль и страдания, что он перенёс и что спрятал в потаённых уголках разума, вновь воззвали к нему, едва не заставив зарыдать, как он рыдал тогда, извиваясь в кольце бесконечных мук...

— ...но поняла, что это превращает её в чудовище, и согласилась со мной.... вернула мир как было. И получается, что я... я никого не спас. Люди могли бы жить в вечном раю, а я обрёк их на труд и страдания... ради лишь возможного рукотворного рая. Я предал всех. На мне теперь кровь миллионов. Включая Химегами...

Пощечина была несильной в сравнении с тем, что ему доставалось обычно, и обожгла больше своей внезапностью. А сразу следом вторая, по другой щеке. Шокухо застыла с поднятой рукой, освобождённой от клешни, звёздочки в дрожащих глазах закружились снегопадом.

— Ты обрёк миллионы на смерть и страдания... — прошептала она. — Да как ты мог, Тома?

Тома опустил голову. Он не знал, что ждал от Мисаки. Возможно что объятья с утешениями и доказательствами, что никакой он не плохой, всё хорошо и не надо себя казнить. Вместо этого...

Нахлынуло то же чувство, что после того, как он сломал нос Мисаке. Ощущение конца, бесповоротного момента, после которого ничто не будет как прежде. И хотя в том случае они сумели как-то выкрутиться, но сейчас...

— Мне нечего прощать здесь, Тома, — продолжала Мисаки, и рука на весу слегка затряслась. — Ты лишил нас всех лучшего мира. Но как ты посмел... как ты посмел даже подумать о том, чтобы убить себя... ты... как ты мог...

Она заплакала — без оглушительных рыданий, словно перевоплощая ярость в обильные слёзы. Дрожащая рука опустилась, взяла его за руку, крепко сжала. Тома сжал в ответ, одновременно не понимая, чего от него ждали. Что он сможет сохранить лучший мир, не сводя себя с ума? Надо ей получше объяснить...

— Я знала многих из тех, кто в итоге убивал себя, — прошептала Мисаки. — Я слишком многих знала. Людей, что ожидали от себя лучшего уровня эспера. Людей, что сводили с ума бесконечные боли. Я знаю их, я помогаю им, я радуюсь, когда удаётся помочь им... но я и не думала, что ты окажешься одним из них...

— Прости, пожалуйста... — он не знал, что ещё сказать, и Мисаки ещё сильнее сжала его руку.

— Мы создадим светлую сторону Академия-сити, вместе, — улыбнулась она сквозь слёзы. — Не просто прижать Кихар, а полноценно. Ты ведь согласен, Тома?

— Ты что? — он ошеломлённо посмотрел на неё. — Ты... не бросаешь меня?

Рука дёрнулась для третьей пощёчины, но Тома постарался удержать её и забормотал извинения.

— Бросать? Тома, ты сегодня переходишь все границы, — Мисаки подняла свободную от клешни левую руку, но лишь чтобы утереть слёзы. — Я люблю тебя, с какой стати буду бросать?

— Но ведь ты сама сказала, что я обрёк миллионы...

— Тома, я никогда не была хорошей девочкой, — резко ответила она. — Только за время подъёма уровня подчинила сотни, и заставляла их делать что вздумается. Да и потом никогда не стеснялась. SCHOOL перестреляли друг друга, потому что я им это приказала. Люди в нашем положении, с нашими силами и желаниями не могут оказаться незапятнанными. Но Тома... главное не то, что ты творишь зло, а то, насколько ты это осознаёшь и готов искупить, — она вновь всхлипнула. — Почему, ты думаешь, мы так недовольны Серьей? Не потому, что она манипулировала нами для победы над Кихарами, это вполне можно простить. А потому, что она не осознаёт это как нечто плохое, уверена, что действовала ради блага и её не в чем обвинять. И я не смогу объяснить это, она уже показала полную непробиваемость. Но ты... ты ведь полностью осознаёшь, да? И пусть я не могу простить то, что ты сделал, я всё равно помогу тебе в искуплении.

— Я более чем осознаю, — с трудом выговорил Тома, чувствуя, что и к нему подбираются слёзы. — И ты права насчёт Серьи, Мисаки. Я понимаю, каково ей сейчас... но ты права. Я должен буду поговорить с ней...

— Томик, — Мисаки левой рукой аккуратно взялась ему за щёку. — Лучше поговори со мной, и выложи абсолютно всё, что скрываешь.

— Скрываю? — промычал тот, и девушка слабо улыбнулась.

— Ты скрыл от нас советы Нефтиды. И когда я гляжу на тебя, то явственно вижу, как ещё что-то гложет. Рассказывай всё. Не держи ничего от нас в тайне, мы образовали GEKOTA не только для любовных утех. Команда есть команда.

— Я... — он тут же вспомнил слова Саломеи. — Хорошо. Прости, пожалуйста, я просто не хочу, чтобы вы как Химегами...

— Томик, сокрытие информации как раз скорее повредит.

— Я знаю, знаю, я просто... — он вздохнул и приложил руку ко лбу. — Я хочу создать светлую сторону Академия-сити, но я не очень представляю, как и что надо сделать. Оллерус и Тор что-то замышляют у себя, и попросили меня не соваться, и я не знаю, должен ли прислушаться, потому что как бы всё не порушил своей неудачей, но вдруг это настолько важно, что нужно знать. Я хочу, чтобы вы помирились с Серьей и вообще не вступали в конфликты, но я не знаю, как это устроить, ибо просто сказать недостаточно, и не хватать же за шкирку и сталкивать носами. Если мы будем обустраивать светлую сторону, то надо что-то делать с ITEM, я не хочу конфликтовать с ними, но я не вижу выхода, если они откажутся присоединиться. С Камисато я тоже конфликтовать не хочу, он тоже настроен на переговоры, но с условием убийства Отинус, а я ни за что на это не соглашусь. С Ноканом тем более не хочу враждовать, он способен перебить нас всех, и я опасаюсь, что сделает это в любую секунду. Я нервничаю из-за того, что Мисака тоже в любую секунду может пропасть, и я не должен буду её искать. И я уверен, что вся эта ситуация с остальными девушками бесит тебя. но я не знаю, как её решить, потому что выделение исключительно тебя обидит остальных. Я не хочу ходить в школу, даже без Отинус просто не хочу, но думаю, что надо и мало ли что произойдёт. Я уверен, что Етцу что-то от нас скрывает, потому что она должна была беречь Фремею, когда Отинус пыталась создать холистического эспера, но вместо этого спокойно её упустила. Я думаю, что Алистер тот четвёртый человек, с которым мне надо объединиться, и я хотел бы как-то пройти к нему, но я не знаю, как. Копия Гунгнира где-то затерялась и я не имею малейшего понятия, у кого она может быть. И я постоянно думаю обо всём этом, и оно чуть ли не с каждым днём прибывает, и я порою обнаруживаю, что о чём-то забываю, не учитываю, не реагирую вовремя...

Он уже говорил взахлёб, едва ли не глотая слова, и Мисаки прижалась лбом к его лбу. А когда закончил — тихо сказала:

— И ты обо всём этом молчишь. Томик, ты дурак.

— Знаю, — оставалось лишь согласиться. — Я просто не привык к такому. И совершенно не знаю, что делать.

— Вот и оставляй всё нам.

— Я привык один со всем разбираться. Даже если в компании направляюсь, то и с Интри один бился, и с Отинус, и с Акселератором...

— Больше не надо, Томик. Не надо. Никогда никуда не иди один.

— Даже в туалет?

— Отинус и тогда на твоём плече сидит. Или Етцу с собой бери, ей всё равно.

— Моя жизнь станет ещё веселее.

Мисаки лишь засмеялась — звонко, уже с исчезнувшими слезами, и он тоже улыбнулся в ответ. Их губы нашли друг друга, а затем Тома прошептал:

— Мисака десять тысяч тридцать два давно просила этого. А Мисака главная ничуть не возразила, по крайней мере мне.

— Мисака главная вообще оказалась похотливее, чем я надеялась, — мягко хмыкнула Мисаки. — Забей, Томик, меня покорёжило от этого, но что случилось — то случилось. А ты небось и так мечтал переспать с близняшками, да?