— Все же ты врёшь, и здесь не надо быть оракулом, не приказывал он тебе, — не успел я продолжить, как его левое глазное яблоко оказалось в окровавленной ладони Париса, после чего тот закричал и стал громко опорожняться.

— Понятно, что на рудник нужны новые рабы, которыми должны были стать свободные граждане империи, — продолжил я, не обращая внимания на его монотонный вой и распространяющуюся вонь, — А перед хозяином ты хотел выслужиться, подсунув ему понравившуюся девочку, ну и неплохо заработать, естественно. Парис, — я взглянул на бледное, в тусклом свете лампы, лицо парня, — это один из виновников всех несчастий, постигших вашу семью. Делай с ним, что хочешь, только учти, нам нужно немедленно уходить. И постарайся не запачкаться.

Парень сделал всё, как надо, просто и без затей вонзил нож своему врагу прямо в сердце. Затем подошёл к столику и взял кувшин с водой, налил на простынку и тщательно вытер руку и нож. В мешок с серебром скинул кошели с монетами и сверху догрузил мехами, закинул его на плечи и мы пошли вниз.

— Хитрый был человек, — резюмировал я по итогам допроса, — И наглый, а душа оказалась слабой и трусливой.

— Угу, — согласился парень, — наверное, его мать нагуляла с рабом.

В подвале кроме монет, лежали слитки светло-серого металла, я его идентифицировал, как олово. Нужная вещь, но не утащить, через моё плечо итак было перекинуто два небольших, но увесистых мешочка, общим весом почти сорок килограмм.

— Парис, — сказал парню, когда уже шли по улице, — Весь мешок, который ты тащишь, это приданое Ирис.

— Но, коммодоре, здесь очень много денег.

— А разве плохо, когда сестра станет независимой и богатой невестой? Но это ещё не всё. Лично тебе в качестве возмещения за потерю дома, я отдам полторы тысячи золотом.

— Но, коммодоре, наш дом стоил двенадцать тысяч миллиарисий, а это одна тысяча золотом.

— Тогда будем считать ещё пятьсот — за причинённые неудобства.

— Коммодоре! — парень остановился посреди улицы, — Я даже не знаю, что сказать.

— Пошли, Парис, не останавливайся, — легонько хлопнул его по свободному плечу, — Ничего не надо говорить, потому, что это ещё не всё. Следующим свою цену заплатит стряпчий Меер. А потом Ликоергос, но я его вначале разорю, а потом угроблю.

— Магнус! Ты воспринял мою месть, как свою, — с некоторым удивлением воскликнул парень.

— У меня на то есть свои причины.

Какие это причины я ему не сказал, а он у меня не спросил.

В дом Кинтии вернулись без происшествий в четыре утра. Мешки с деньгами оставили во дворе у коновязи, задвинув за корыто; в глаза не бросаются, а подойти поближе не получится, чужого человека Алмаз не подпустит, в этом отношении он ничем не хуже сторожевого пса. Париса заставил раздеться и он, как только прислонил голову к валику тахты, сразу же отключился. И я поспешил в спальню, забрал из-под носа девчонки совершенно сухой лоскут и спрятал в потайном кармане плаща, расположенном между тканью и меховой подкладкой. Разделся, залез в постель и тут же был привязан к телу сонной партнёрши её рукой и ногой.

Глава 7

Прошло немногим более трёх месяцев с момента перехода портала. Должен отметить, что военный поход на банду вандалов остался без последствий, никто нами не интересовался, между тем, мы были начеку и несли самую настоящую военную службу. Разговоры об "ограблении дома торговца Ликоергоса, убийстве его приказчика и трёх рабов" по городу прошелестели и затихли. Думаю, что с началом навигации возобновятся.

Стряпчий Меер свою цену заплатил, рассчитавшись жизнью. Мы его не беспокоили два с половиной месяца и следили долго, пока не выяснили всю подноготную и домашнюю обстановку, даже мне пришлось денёк понаблюдать за его подворьем. Непростой оказался дяденька, фасад его дома выходил прямо на улицу и был виден со всех сторон, но основной вход — с небольшого бокового дворика. И защищён вполне прилично: с наступлением темноты ставни закрывались изнутри, а входная дверь — на тяжёлой задвижке. Таким образом, нагрянуть ночью можно лишь с большим шумом, поэтому решил работать среди бела дня. Подготовились серьёзно и главное — загримировались, при этом внешность ребят видоизменял лично. Брал на дело двух особо приближённых воинов, потому как дневное нападение имело свои риски.

К полудню к дому стряпчего подъехал Тимон — паровоз-разведчик, которого встретили, как обычно, два старых, но крепких раба. Один побежал докладывать хозяину, а другой принимал верхнюю одежду. Затем его провели через переднюю залу и пригласили в кабинет. Находящемуся там благообразному старику он сказал буквально следующее:

— Мой господин прибыл в Неаполь из Рима, и здесь возник финансовый вопрос на значительную сумму, поэтому, ему нужны услуги стряпчего.

— Как зовут вашего господина? — спросил тот.

— Дело имеет конфиденциальный характер и, повторяю, на значительную сумму. Если вы не заняты в течение ближайшего часа, то он приедет и сам представиться, а если заняты, то буду искать другого законника.

— Безусловно приму, — ответил стряпчий.

Через полчаса я, Тимон и Парис уже был у его дома. Парни остались у входа, а я в пурпурном плаще вошёл в переднюю залу. Раб, который доложил о моём прибытии сразу же нырнул в боковую дверь, а тот, который принял мой плащ, при входе в кабинет хозяина специально продемонстрировал его цвет. Стряпчий выскочил из-за стола и с большим почтением проводил меня к столу.

Я знал, что большинство древнеримских и древнегреческих бизнесменов считали оборудование тайной комнаты обязательным. Как правило, там прятались стрелки-гастрофетчики. Более высокий уровень моих ментальных способностей раскрылся несколько позже, но уже тогда я отчётливо почувствовал, что справа за стеной кто-то есть.

— Подожди, — придержал стряпчего за рукав, — Мне бы не хотелось, чтобы нас подслушивал кто-то третий.

— Досточтимый, нас никто не подслушивает! — воскликнул он.

— А это кто? — я вытащил револьвер с глушителем, прицелился в пятно на драпировке, которое фонило чужим сознанием и нажал на спусковой крючок. Револьвер негромко кашлянул и за стеной послышался приглушенный звук падения.

— Что это? — его брови взметнулись вверх.

— Это свалился на пол труп твоего человека, — ответил ему и крепко сжал руку.

— Но там не было людей, там был просто раб! — воскликнул он и стал вырываться, — Отпусти меня, кто ты такой?

— Не спеши, здесь вопросы буду задавать я. Сколько тебе заплатили за фальшивую хирографию на дом Македоноса?

Увидев, что он открывает рот и вот-вот начнёт орать, я его легонько стукнул по затылку. Для того, чтобы тот потерял сознание и осел, этого было вполне достаточно. Немедленно развернулся, подбежал к двери и припечатал её открытой ладонью; стоявший за ней раб получил в лоб и свалился на пол. Добавив ему ногой в висок, толкнул соседнюю боковую дверь и перекатом вкатился внутрь, обводя стволом револьвера длинную, как кишка, комнату.

На полу лицом вниз лежал раб с большой дырой в затылке, а под ним здоровенный арбалет. Определив вероятное направление выстрела, осмотрел противоположную, совершенно голую стену, на которой след попадания был виден отчётливо; смятый блин экспансивной пули выковырялся сравнительно легко.

— Парис, ко мне! — приоткрыл дверь парадного входа, — Быстро пробежался по дому! А ты, Тимон, стой здесь, если кто придёт, то скажешь, что стряпчий занят.

Хлопая по щекам хозяина дома и приводя его в чувство, дождался Париса, вернувшегося буквально через три минуты с окровавленным мечом. Здесь рядом с хозяином и двумя рабами-евнухами на протяжении двадцати шести лет проживала и рабыня-повариха. Теперь, видать, не проживает.

Когда взгляд стряпчего стал осознанным, я тихо ему сказал:

— Ты сильно задолжал, старый, пора отдавать долги.

— Ничего не дам! — выкрикнул он, громко дыша, — Чтоб вы сдохли, ничего не дам! Ничего не скажу!

— Парис, — обратился к парню и кивнул на старика, — эта тварь виновна в смерти вашей матери и во всех постигших бедах.

— Что? — переспросил стряпчий, опёрся локтем на пол и указал пальцем на подошедшего к нему парня, — А я знаю тебя... мне сегодня приснилась твоя покойница-мать.

Старик глубоко вздохнул и затих, его рука расслабилась, а голова громко стукнулась о пол. Глаза так и остались открыты. Парис удивлённо посмотрел на умершего, перевёл растерянный взгляд на приподнятый меч, затем с недоумением повернулся ко мне. Пожав плечами, я тихо сказал:

— Он заплатил свою цену, Господь его прибрал.

Не удалось поговорить, но некоторые дивиденды принёс экспресс-обыск: в ящике под замком, ключ от которого нашли в поясе у покойного, лежал толстый свиток с записями и содержанием заключённых договоров; мешочек с золотом и двенадцать мешочков с серебром. Как позже выяснилось, золотых солидов было три сотни и семь тысяч двести силикв. По весу это сорок килограмм серебра, но если перевести на золото, то получаться те же три сотни солидов.

Да, это большие деньги, только по моему глубокому убеждению, сумма находившаяся у стряпчего под рукой, предназначалась лишь для расчётов по текущим расходам. Вот, не верю, что старый мошенник за годы своей неправедной жизни собрал столь мало. Но, ковыряться по комнатам и подвалу не стали, забрали то, что есть и немедленно убрались восвояси. Кстати, серебро отдал парням и приказал разделить пополам.

Прошло каких-то две недели и весна заявила свои права. Хотелось уже отправляться в путь, но оперативной реализации планов не способствовало всё ещё порядком взволнованное море.

Скорость ветра — очень важная составляющая для определения сроков открытия навигации. Ещё там, в XXI веке мы научились определять её с берега без анемометра. На выходе из марины тянулась ступенчатая скальная гряда, высотой один, полтора, два и три метра, и когда волна, длиной не более пятнадцати метров перекатывалась через полутораметровую ступеньку, при этом не захлёстывая следующую, скорость ветра и волнение считалось умеренным, силой в четыре балла. Это случалось к началу апреля и тогда опытные яхтсмены открывали навигацию, между тем, как вся прочая молодёжь, как правило, выходили в море в начале июня. Бывали прецеденты, когда даже громадные круизные лайнеры попадали в серьёзные неприятности при, казалось бы, ерундовом пятибалльном шторме, поэтому беспричинно рисковать категорически не хотелось.

Всё это время мы не просто жили ожиданием будущего похода, мы работали. Говорю "мы", потому, что вместе со мной проходила слаживание судовая команда, в составе помощника Актеона и ещё двух опытных и одиннадцати молодых моряков; команда морской пехоты, в составе помощника Феодоро и девятнадцати молодых воинов; конная турма под моим общим руководством и помощниками-декурионами Аресом, Ксантосом и Тимоном, с восемнадцатью подготовленными конниками, которые некогда служили у его отца и девятнадцатью молодыми и совершенно неопытными мальчишками.

Приходилось учить всех, и старых и молодых, так как они привыкли наваливаться на противника ватагой и отбиваться толпой. С морскими пехотинцами отрабатывали приёмы, когда вначале врагу наносится максимальный урон с дальней дистанции, а далее производится абордаж корабля и его штурм. Как раз в этом деле я был чистым теоретиком, зато старые пираты Актеон и Феодоро — настоящими профессионалами. В этих целях в бухту выгоняли два баркаса, разбивались на две команды и надевали пробковые жилеты, затем по очереди шли на перехват, кидали абордажные крюки и штурмовали друг друга. Фактически всем искупаться пришлось не раз, но зато никто не утонул и не заболел.

С корабельной командой и расчётами баллист работать было одно удовольствие, всё же потомственные моряки. Сложнее всего оказалось с кавалерией, здесь опытным всадникам пришлось трудиться на протяжении всех ста дней и тянуть за собой молодёжь, особенно декурионам, так как у меня часы были расписаны для занятий не только с кавалеристами, но и отдельно с моряками, и отдельно с пехотой.

Научили ли мы их чему-нибудь? Да, научили, но перед этим изготовили стремена и переделали сёдла. Мальчишки первые две недели, сползая с коня, корячились, но затем начали осваиваться и привыкли. Готовых конных лучников вместе с Тимоном оказалось двадцать человек, но из них хороших стрелков всего четверо. Остальные — так себе: на средних дистанциях по неподвижной цели могли попасть, зато по движущейся — совсем никак. Постоянные тренировки с утра до вечера на протяжении ста дней ситуацию изменили в корне, многие научились поражать цель на скаку, а молодые, которые ранее вообще лук в руках никогда не держали, научились на средних дистанциях попадать в ростовую мишень.

Скачки на лошади и стрельба из лука выматывали здорово, у парней болело всё тело, плечи, руки, бёдра и ноги, поэтому вначале некоторые сожалели, что согласились стать кавалеристами, но когда я их одел в настоящие доспехи, то все прочие обзавидовались. Кольчуга, наручи, поножи, коппергейтский шлем — с козырьком, небольшим наносником, нащёчниками и бармицей на затылке. За спиной окованный хорошим металлом щит с умбоном, на поясе палаш, который натурально рубит любое местное железо, а в руке пика. По внешнему виду — настоящая тяжёлая конница Средних веков. И пусть по внутреннему содержанию большинство моих воинов ещё салаги, зато благодаря стременам и пикам имеют неоспоримое преимущество перед любыми нынешними профессионалами. А чтобы добавить им уверенности в бою, то перед тем, как впервые облачились в доспех, отправил двух парней развесить на заборе первую попавшуюся под руки кольчугу.

— Тимон, отойди на сто шагов и стреляй, — приказал своему помощнику.

Его стрела со звоном влепилась в плетение из термообработанной пружинной стали, и не разорвала ни одного кольца. Мало того, железный наконечник скрючился и деформировался.

— А теперь руби.

Его меч немедленно взлетел над головой и с оттягом обрушился на кольчугу. В результате, лишь звякнуло и всё; кольчуга осталась цела, а меч придётся точить. Тимон тут же сменил свою понтовитую лорику сегментата на мой доспех, а свой родовой меч на палаш.

— Воины! — сказал тогда перед строем, — Беру вас к себе на службу на два года и обязуюсь за это время сделать богатыми людьми. А тем, кто от меня не уйдёт и прослужит десять лет, доспех и оружие перейдёт в полную собственность.

Да, оснащение Организованной Не Благотворительной Группировки влетело мне в неслабую копеечку, но не сомневаюсь, что дело того стоит и затраты отобьются многократно и не единожды.

Затем были демонстрации: скачка с конкуром и джигитовка, атака с пикой и рубка лозы. Уж эти упражнения я умел делать так, как в этой эпохе никто другой. Однажды услышал, что между собой люди меня называют дука*. Не скажу, что мне это неприятно, совсем наоборот. Все спортсмены честолюбивы, и я не исключение. Да, мой авторитет стал непререкаем, поэтому учились и старались все. Впрочем, вместе с ними учился и я.

* duсa (греч.), duc (фран.), duke (анг.), herzog (ст.герм.), dux(лат.) — лидер, имеющий право повелевать.