Пока возился с раненными, мои офицеры разбили группы пленных по возрастным и половым признакам, пересчитали их, затем припахали к свёртыванию стана, погрузке арб и вьючных лошадей, то есть, к той работе, которую кочевники умеют делать с детства.

— Продать можно девяносто восемь девственниц, в возрасте от девяти до четырнадцати лет, одна из них даже старше пятнадцати. В Константинополе за каждую дадут не меньше двадцати солидов, а за некоторых красавиц и в двойне от того, и втройне, и в пятеро больше, — докладывал Арес, пока я делал уколы и перевязывал раны, — Мальчиков от девяти до тринадцати — семьдесят два, можно продать от трёх до пяти солидов за голову. Молодых женщин двести четыре; от пяти до десяти солидов за голову заберут сразу. И ещё сорок один молодой варвар, а с ними старший, похожий на чиновника. Эти сидели отдельно и даже в бой не вступали, мы их повязали без сопротивления. Крепкие рабы будут, можно взять по десять солидов за каждого. И это всё.

— Как всё? — удивился я.

— Остальной товар продать не сможем, — пожал тот плечами, — Проще прирезать, чем таскать за собой. Детей до трёх лет я вообще не считаю, а от четырёх до восьми — сто тридцать штук обоих полов. И сто сорок две старухи.

Слушая, с каким цинизмом и безразличием он рассуждает о живых людях, я внутренне вздрогнул. Да, к следующему лету мне очень нужны деньги на наём армии, поэтому готов торговать всем, чем угодно, в том числе рабами. Изменить рабовладельческий мир не в состоянии, но просто так, за ненадобностью прирезать ребёнка или старуху??? Да для расширения и развития территорий, мне важен любой человек! Мало того, на своей земле буду рад рождению каждого младенца! Тем временем, слушая подробный отчёт Ареса, пока что ничего ему не говорил. Нужно будет вначале этот вопрос обдумать самому.

Трофейного оружия собрали мало, и всё оно оказалось дрянного качества. Золота тоже нашли немного, около четырёх килограмм, и что в изделиях было ценного, так это рубины и изумруды. Зато серебра нагребли два неподъёмных кожаных мешка, думаю, около двухсот тридцати килограмм. Его вынесли, в основном, из ханского шатра. Кстати, на сам шатёр я наложил руку, выведу вшей и буду в нём жить, пока Андробал не построит нормальное жилище; как минимум, до осени.

Лошадиных, коровьих и овечьих кож нагрузили шесть полных арб, а овечьей шерсти взяли очень много, двадцать две высоченных арбы. Оказывается, несколько тысяч голов овец (точную цифру никто не назвал) постригли лишь неделю назад. Коров в наличии оказалось полторы сотни голов, а волов двести четыре, как раз по паре на арбу или кибитку, зато лошадей — около полутора тысяч. Здесь на них все ездят, от мала до велика, плюс таскают в поводу заводную и несколько вьючных.

— А давайте-ка пройдёмся, я тоже хочу взглянуть на этих рабов, — кивнул на толпу, когда сборы подошли к концу.

По-настоящему старых, полностью седых и побитых морщинами, я насчитал всего восемь женщин. Судя по составу племени, таких должно быть не меньше пятидесяти, но факт остаётся фактом, в кочевье совсем древние не выживают. А теперь самое интересное: помощники Ареса признаком старухи считают минимальное проявлением седины. Можете себе представить старуху в возрасте двадцати восьми лет? Да её ещё лет пятнадцать пахать можно без остановки! И потом, как минимум столько же, она будет оставаться далеко не бесполезной. А они — прирезать...

Впрочем, в эти времена кочевницы и правда стареют быстро, к тридцати годам напрочь утрачивая детородную функцию. А к тридцати пяти выглядят настолько непривлекательно, что и продать их трудно. Но, ничего, у меня они все будут при деле.

Несколько в стороне, как бы отдельно от стана, прямо на траве сидела группа молодых парней с монголоидными чертами лица, но не ярко выраженными, видимо смески с другими народами. Все молодые, в возрасте четырнадцати-шестнадцати лет, ростом не высокие, но коренастые. Там же находился пожилой узкоглазый мужчина с обвисшими, слегка поседевшими усами и узлом волос на голове, завёрнутый в потёртый шёлковый халат, некогда зелёного цвета. В его руку крепко вцепилась стройная молоденькая девчонка, одетая в совершенно новый жёлтый шёлковый халат, с вышитыми на груди синими журавлями. Несмотря на восточную скуластость, глядя в большие тёмные глаза, обрамлённые длинными, пушистыми ресницами, я назвал бы её не восточной, а больше южной красавицей.

Пленённые парни сидели угрюмо, стараясь не высказывать своего любопытства. Между тем, мужчина смотрел на меня открыто и оценивающе и, как только я подошёл, он встал на ноги и сотворил на лице подобие улыбки. Следом за ним встали и все остальные, после чего он низко поклонился и сказал по-гречески:

— Приветствую тебя, могучий хан, победитель сарагуров!

— Ты хань*? — спросил у него, глядя на причёску, тонкие черты лица и манеру держаться.

— О, могучий хан знает самоназвание моего народа!? — от удивления его глаза стали совсем не китайскими.

Ещё бы! В той жизни некоторое время я жил в Питере, где поддерживал довольно дружеские отношения с одним китайцем, хозяином ресторанчика и бывшим спортсменом. Правда, с его младшей сестрой мои отношения были более близки. От них то я и научился целому ряду крылатых застольно-политических выражений и нежных эротических слов на путунхуа, официальном китайском языке.

— Знаю, — улыбнулся приятным воспоминаниям, — Более того, всегда хотел выучить гуаньхуа** и веньянь

* * *

, а так же язык степных хунну. Вот и ищу себе учителя.

*китаец

**древнекитайский разговорный язык

* * *

китайская письменность тех времён.

— Могучий хан его уже нашёл, — подобострастно сложив руки на груди, он опять склонился в глубоком поклоне.

— Ты хорошо говоришь по-эллински, — я констатировал факт, мандарин разговаривал фактически без акцента.

— В кочевье моего хана долгое время обитал философ из Афин, он обучил меня чтению и письму. Частые и длительные философские диспуты мы с ним вели исключительно на эллинском языке.

— Понятно, тебя как зовут?

— Ван Хай, великий хан.

— Великий хан — это царь. Возможно, когда-нибудь им станет кто-то из моих наследников... а меня называй просто — господин. Ты здесь был пленником или рабом?

— Если господин позволит, то я расскажу свою историю.

— Разрешаю, но коротко.

— Двадцать два года назад я был нанят ханом хуннского племени оногуров* в качестве советника и учителя его детей. На протяжении пяти лет мы кочевали от земель Жоужань на запад, пока не заняли обширные пастбища у тёплого побережья Гирканского моря**. Но, восемь лет тому пришло более сильное племя савиров* и вытеснило нас на запад. Проживавшему здесь племени акациров* наше появление не понравилось. Они на нас напали и побили всех воинов. Молодёжь и старших женщин продали в рабство, стариков убили, а детей разобрали по родам и семьям. Меня и дочь рабская участь миновала, и я опять стал советником и учителем, но теперь уже в новом племени. Всё было хорошо до последних дней, пока не напали сарагуры*. Эти тоже побили наших воинов, после чего их хан решил откочевать на новые пастбища западнее от Большого озера

* * *

, а полон приказал угнать на продажу в Дербент.

*народности племён хунну (гунны)

**Каспий

* * *

предположительно Кумо-Манычская впадина, разделяющая Ставропольскую и Ергенинскую возвышенности; в античные времена она была заполнена водой.

— Значит, ты сейчас пленник?

— Нет, господин, я опять советник и учитель. Прошу простить меня, был, до сегодняшнего дня.

— Понятно, рассказывай дальше, что было потом?

— Потом мы пришли к этим озёрам, а через одну луну воевали с варварами-гуннами. Они думали, что нападут неожиданно, но воины хана соглядатаев заметили уже давно. Была организована засада, куда варвары и угодили. Выживших сунули в яму, а погибших зарыли. Ещё двоих замучили, когда выпытывали местонахождение поселения, а третий признался, тогда-то хан и ушёл в набег. Но не вернулся и, судя по знакомой лошади, которая была под твоим седлом, господин, он больше не вернётся. Я так думаю.

— Правильно думаешь. А это что за молодёжь такая, — указал на понурых парней с выражением лиц готовых на заклание баранов, — Все крепкие, физически развитые, но даже драться не стали. Почему так?

— Это наши акациры, их в рабство не угнали, а предложили войти воинами в новое племя. Но, видимо, ещё не доверяли и оружие в руки не дали. Вот и ожидают от теперешнего победителя решения своей судьбы.

— И что, они просто так согласились стать воинами в племени убийц своих родных? Странно.

— Господин, — мандарин неопределённо пожал плечами, — Ничего странного нет, все племена так делают, старших воинов убивают, а молодёжь делают родичами. Новикам предлагают стать воинами, а мальчиков от двенадцати до четырнадцати лет разбирают по семьям. Обновление крови опять же.

— Понятно. А это кто? — кивнул на стоявшую рядом с ним девчонку.

— Это моя дочь Лю, господин.

— Кто её мать?

— Она умерла при родах, господин.

— Спрашиваю, из какого народа она была?

— Персиянка, господин.

Между тем, девчонка совершенно не дичилась, за спину отца не пряталась и стояла передо мной так, чтобы подчеркнуть все прелести своей изящной фигуры. Ловя её как бы застенчивые взгляды, почувствовал сильное исходящее желание привлечь внимание и понравиться, на что организм отреагировал мгновенно.

С таким типом женщин, конкретно знающим себе цену, я встречался ещё в прошлой жизни и называл их вампирессами. Они продавались замуж только знаменитостям, олигархам и прочим "денежным мешкам". Несмотря на то, что такие мужчины, в большинстве своём, далеко не просты, а разумны и деятельны, и часто жестоки, вампирессы всё равно умудрялись сесть им на голову и спокойно пить кровь. Многие годы. И вопросы эмансипации здесь ни при чём. Так было с Еленами времён античности, так же было с Дианами ХХ века.

Если уж девчонку пощупали, то готовят на продажу, при этом, в какие она там руки попадёт, никому не известно. Возможно, станет сотой женой старика или седьмой изверга, у которого до неё шестеро жён умерли от истязаний. Натура не лежачая, а стремящаяся не покориться судьбе, а будет искать выход, поэтому девочку совершенно не осуждаю, напротив, понимаю и поддерживаю. Из любой ситуации нужно извлечь и приятное и полезное, вот и я попытаюсь. Возможно, получится взаимно.

— Почему Лю до сих пор девственница, она что, больна?

— Нет-нет, господин, совершенно здорова! Вначале она была невестой старшего сына хана акациров и должна была стать его третьей женой. Старый хан уважил мою просьбу и разрешил выдать Лю замуж по исполнению пятнадцати лет, ведь она такая тоненькая. Но за несколько дней до свадьбы жених погиб в бою с сарагурами. Теперь уже сын нового хана стал её женихом, свадьба должна состояться после его возвращения из Дербента.

— Не понял, ты хочешь сказать, что часть воинов сарагуров находятся в отъезде? — моё лицо осталось бесстрастным, своего беспокойства не показал.

— Да, господин, — ответил Ван Хай, — Наследник хана Ургус и с ним пять десятков воинов. Двадцать и ещё пять дней назад они ушли в Дербент продавать полон.

— Почему так далеко, почему не в устье Ра*, ведь там есть базар?

— Есть большой базар, господин, но купить здесь настоящих боевых лошадей невозможно. И хорошую цену за девочек и мальчиков дадут только в богатом городе. Там три сотни, шесть десятков и ещё четыре штуки девочек и молодых женщин, и восемь десятков и ещё семь мальчиков товарного возраста.

— А остальные пленные где?

— Остальных убили, господин.

— Настоящее варварство, — я покачал головой.

— Да, господин, варварство. Проблема в том, что акациры считаются испорченными хунну. Они откочевали из Тогона** сто лет тому и поселились в предгорьях Кавказа. Многое переняли от соседей-персов — перестали кочевать, начали селиться в домах, завели огороды. А настоящему хунну жить под крышей запрещает бог Тенгри, настоящий хунну живёт на лошади, на ней ест, пьёт, оправляется и спит, склонившись к гриве. Слазит с неё лишь на несколько минут, удовлетворить похоть или зачать ребёнка, а кибитка на колёсах предназначена для перевозки домашних ценностей, котла, посуды, беременных жён и маленьких детей.

*Волга в античные времена.

**Древнее ханство в Монголии.

— А этот шатёр тогда чей?

— Хана акациров Кургана. Он уникален, господин, изготовлен внутри из шести десятков и ещё четырёх прекрасных ковров, достойных дворца императора. Потому его на старом месте разобрали, а здесь собрали. Но в нём здесь всё равно никто не жил, там хранилась казна и разные ценности.

— Когда из Дербента вернётся Ургус? — перебил его и перевёл разговор на более интересную тему.

— Добираться туда три десятка дней, сколько-то нужно расторговаться, да десять дней на обратный путь, теперь без обузы и верхом. Думаю, господин, они вернутся дней через двадцать, не раньше.

— Что ж, очень хорошо, — я возрадовался в душе, время у нас ещё есть, — А сейчас слушайте мой приговор! Ван Хай, твоя судьба предопределена уже давно: быть тебе советником и учителем, о вознаграждении поговорим позже.

— Благодарю! Благодарю, мой господин! — мандарин поклонился раз десять.

— Лю, — обратился к девчонке, — Отныне ты моя наложница! Заметь, старшая наложница и пока единственная.

— Благодарю тебя, мой господин, — склонилась в поклоне и ответила по-эллински голосом певучим и приятным.

Воспитание, видно, получила хорошее; мало того, что знает языки, она ещё и умеет держать лицо. Однако, провести меня сложно: короткий блеск в прищуренных глазах, слегка раздувшиеся ноздри, едва заметно приподнявшаяся грудь и исходящие эманации радости. Действительно, кому как не ей в моём доме стать старшей? Уж она постарается! Ну-ну, девочка, ты займёшь достойное место и именно то, которое тебе предназначено, Конечно, если себя проявишь и правильно поставишь. А пищать ты будешь исключительно в унисон моим телодвижениям. И никак иначе.

— Ван, переведи им, — обвёл взглядом угрюмых пацанов, — Мне нужны воины! Поэтому, я приглашаю вас в свой род и обещаю вручить оружие и коня, а в будущем разрешу взять жену. Вы получите такие же права и обязанности, как и прочие мои дружинники. В знак доброй воли, прямо сейчас готов снарядить, вооружить и выдать задание первым пяти из вас.

По мере того, как Ван переводил, угрюмость с лиц молодых гуннов пропадала, они взбодрились и стали задавать старику вопросы.

— Да, прямо сейчас мне нужны пять воинов, — подтвердил я, — Желающие должны поднять руку.

Таким решением я собирался достичь трёх целей. Первая, это организация дальней разведки для своевременного оповещения о приближении врага, что в принципе, являлось не критичным, в нашем расположении было ещё, как минимум, восемнадцать-двадцать дней. Но, более важна вторая — это резкое поднятие боевого духа униженных воинов, приготовившихся к смерти, что становилось следствием достижения и третей цели: обретение справедливого владыки и вера в его право повелевать. И я не ошибся.