9. Кофе с сюрпризом

За ним вошёл гувернёр. Запах спиртного тут же стал резче; но, видимо, то был просто запах, потому что взгляд у Бьянки был ясным, а движения — плавными и уверенными. Правда, платок совершенно развязался и теперь болтался на шее, как один из неряшливых шёлковых шарфов Эрвина Калле. В руках Бьянки нёс небольшой плоский свёрток, завёрнутый в коричневую бумагу, наподобие той, в которую обернула Глэдис альбом с фотографиями. Бумага была надорвана с одного края, кое-где топорщилась, и удерживал её на месте только шнурок.

Тёмно-зелёный шнурок, немного выцветший от времени и частого использования.

— Так вот что искала Купер, — заметила я вслух сдержанно, стараясь не выдать своей тревоги. — Не извольте беспокоиться, мистер Бьянки, я не собираюсь выдавать вас ей. Догадываюсь, с какими людьми она связана... Вряд ли у вас с ними есть что-либо общее. — Гувернёр сглотнул и кивнул, подтверждая мои слова. — Что ж, если это тот секрет, о котором упоминал мистер Маноле, я не могу вас винить в том, что вы молчали. Я прекрасно понимаю ваши опасения, мистер Бьянки, но в дальнейшем рассчитываю на благоразумие...

Он странно дёрнул головой, словно хотел засмеяться, но смех застрял в горле. Я умолкла.

— Нет, — произнёс он высоким от волнения голосом и почему-то оглянулся на Лайзо. — Это не совсем тот секрет, и... Леди Виржиния... Не "мистер Бьянки", — сказал он совсем тихо и вдруг посмотрел мне прямо в глаза. — Мисс Бьянки... Анна Паола Бьянки, если быть точной. Сестра Джорджио Паоло Бьянки... Человека, который разрушил мою жизнь целых два раза.

Мне стало душно. В глазах заплясали звёздочки. Я немеющими пальцами подхватила веер со стола и принялась обмахиваться.

— Мистер Маноле, отправляйтесь на кухню и сообщите, что я хотела бы... Нет, лучше вы сами принесите сюда графин травяного чая из мяты, лаванды и ромашки. И ещё чего-нибудь сладкого, — прозвучал мой голос точно со стороны. — И дверь пока прикройте поплотнее. Мисс Бьянки, присаживайтесь.

Он... то есть, конечно, она послушалась. Села на стул с жёсткой спинкой, но не на краешек, как скромные девицы, а полностью и немного расслабленно, как обычно делают мужчины. А я вглядывалась в её лицо, пытаясь уловить сходство с женщиной — и не находила. Да, ни усов, ни бороды не было, и не в тщательном бритье дело. Да, черты тоньше и изящнее, чем у многих мужчин, и губы полнее... Но у того же Фаулера тоже полные губы, а у Эллиса — изящные черты, а у Эрвина Калле — большие глаза и ресницы, которым иная девица позавидует! Плечи... Плечи не слишком узки, но ведь под пиджак можно нашить накладки.

Мой взгляд спустился ниже, и я почувствовала, что скулы у меня краснеют.

— Я всегда была дурнушкой, — мягко улыбнулась Паола Бьянки. Теперь с каждой секундой она всё больше казалась мне похожей на женщину, и я не понимала, как не замечала этого раньше. — Это меня погубило однажды, это и спасло.

И мисс Бьянки начала говорить — сперва сбивчиво, затем всё уверенней. Она не останавливалась, даже когда Лайзо вошёл с травяным настоем.

История её сделала бы честь любому модному роману.

Мисс Анна Паола Бьянки происходила из семьи достаточно благородной (пусть и обедневшей), чтобы детство и юность провести в занятиях музыкой, вышиванием и чтением. У неё был брат старше её на шесть лет, Джорджио. Его положение второго ребёнка в семье, не наследующего ничего, кроме обязанностей, решительно не устраивало. Джорджио в отсутствие родителей часто приводил в дом своих друзей, таких же бездельников, ищущих только развлечений.

Один из них, женатый уже торговец лет тридцати, вскружил голову бедной Анне при полном попустительстве старшего брата.

А когда Анна заговорила о ребёнке — испугался и сбежал.

Был страшный скандал. Дитя юная Анна Бьянки в итоге потеряла — может, от волнения, а может, бабка подлила в питьё какого-нибудь снадобья. Джорджио же окончательно рассорился с родителями и был с позором изгнан из дома. Добросердечная мать семейства воспользовалась своими знакомствами и раздобыла для сына рекомендательные письма и некоторое количество денег, чтобы Джорджио мог устроиться в Аксонии гувернёром.

Деньги он взял, а письма — нет. Анна спрятала их в своей шкатулке, не сказав никому.

Полгода спустя стало ясно, что скандал из-за связи с женатым мужчиной не забудется никогда. Отец стал поговаривать о том, чтобы отправить Анну в монастырь...

— Мне хотелось жить, леди Виржиния, — тихо призналась мисс Бьянки. — Жить, как обычный человек, с надеждой на счастье... Святые Небеса, я всегда так любила детей! Когда я поняла, что ещё месяц другой — и меня действительно отошлют в монастырь, как в какой-нибудь поучительной трагедии прошлых веков, я продала все свои серьги и кольца, взяла рекомендательные письма Джорджио, переоделась в мужскую одежду и сбежала.

Девушка-Анна считалась дурнушкой; а вот юноша из неё получился премилый.

— Больше всего я тогда боялась, что Джорджио тоже явится к друзьям матери за поддержкой и раскроет мой обман, — произнесла она, низко склонив голову. — Но, к счастью или к горю, он слишком хотел лёгких денег. Это решило всё.

Сперва Анна называла себя "Джорджио Паоло Бьянки", как было указано в рекомендательных письмах. Но через некоторое время постепенно выкинула первое имя и стала просто "Паоло". Однофамильцев у неё даже в Бромли было предостаточно, и через несколько лет никто бы уже не опознал в успешном гувернёре-романце испуганную девочку Анну.

Никто, кроме родного брата.

Анна впервые натолкнулась на него через десять лет после прибытия в Аксонию. Ей тогда было двадцать шесть, а ему — тридцать два, и своим привычкам он не изменил ни на гран. Джорджио по-прежнему общался с бездельниками, мечтающими о быстром и необременительном заработке. Но, как ни странно, он также считался гувернёром, хотя путь в богатые и знатные семьи, в отличие от Анны, был ему закрыт.

Впрочем, кое-кто оказывал ему поддержку.

— Сначала я не поняла, в чём дело, — ровно сообщила мисс Бьянки. — Джорджио посмеялся надо мной, по обыкновению... А затем пригрозил, что расскажет об этом маскараде моим нанимателям, если я не окажу ему маленькую услугу. А именно — не сообщу, когда точно их близкий друг с семьёй — имя его я не называю по понятным причинам — приедет на несколько дней в гости в дом, где мне тогда довелось работать.

Анна, боясь разоблачения, уступила брату.

У неназванного господина в итоге в доме случился пожар.

Джорджио Бьянки ещё несколько раз просил сестру об "одолжениях". Всякий раз Анна после долгих колебаний соглашалась, потому что страшилась потерять достигнутое положение. А просьбы становились всё более обременительными. Однажды Джорджио приказал ей прийти ночью в определённое место и принести ему одну вещь, которую он до того позаимствовал у некоего фабриканта...

Но всё пошло не так.

Анна немного опоздала — на четверть часа, не больше.

— Джорджио убили, — сказала она негромко, и голос у неё звенел. — Я думала, что почувствую облегчение в миг, когда его не станет. Но всё, что я ощутила — печаль, страх и укоры совести. Судя по тому, что говорили его убийцы, он пытался шантажировать того фабриканта найденными документами, но тот оказался связан со слишком серьёзными людьми. Боясь разоблачения, я всегда одевалась женщиной на встречи с братом, чтобы если меня кто-то и заметил, то не признал бы потом. Но я никак не ожидала увидеть среди убийц Джорджио ещё одну женщину.

— Мисс Купер, — догадалась я.

— Да, — сухо кивнула Анна. — Её. И она тоже меня видела, что весьма прискорбно. Мне удалось сбежать. Некоторое время получилось выиграть за счёт того, что мисс Купер и её подельники искали молодую женщину-романку, а не гувернёра с безупречной репутацией. Сперва я хотела обратиться в Управление спокойствия — и будь что будет. В конце концов, не обязательно было рассказывать всю правду о Джорджио Бьянки. Я могла назваться его кузеном, например, а последний случай представить просто родственной просьбой о помощи... Нет ничего преступного в том, чтобы получить от кузена некий предмет на хранение, а затем принести его в определённое место, верно? Но, к счастью или к горю, я заглянула в тот злополучный свёрток. И прочитала документы... А содержание их оказалось таково, что вряд ли меня отпустят живой — что "осы", что "Дети Красной Земли". Имена, связи... Слишком много грязного, даже для политики.

Я придвинула свёрток к себе и огладила шуршащую коричневую бумагу. Да, это имеет смысл...

— Почему же вы решили рассказать обо всём сейчас, мисс Бьянки?

Она вскинула голову:

— Потому что теперь это не только моя беда. Если я протяну ещё немного... Боюсь, можете пострадать и вы, и юный баронет Сайер. А я... я давно уже устала молчать, — созналась она едва слышно. — За тринадцать лет, за долгие тринадцать лет лишь двое узнали во мне — меня. Это мой брат и... и мистер Маноле. Я могу наряжаться мужчиной, леди Виржиния, но я женщина. У меня есть... мечты.

Она умолкла и отвернулась.

Я не знала, куда смотреть. Было неловко. Но сейчас я не могла позволить себе ни замешательство, ни нерешительность. Мисс Бьянки доверила мне свою жизнь.

Значит, надо действовать разумно и осторожно.

— Не могу сказать, что я всё поняла, — произнесла я и ободряюще улыбнулась: — Однако у нас будет ещё много времени, чтобы поговорить. Вы понравились Лиаму, и менять ему гувернёра я не намерена, — тут я сделала паузу, чтобы у мисс Бьянки было время осознать все намёки. Конечно, убедить дядю Рэйвена будет трудно... Но отстояла же я Лайзо когда-то! — Что же касается этого свёртка, то его следует доставить в Особую службу как можно скорее.

— Я могу отнести хоть сейчас. Не в службу, так Эллису, — тут же вызвался Лайзо, но я мгновенно отвергла его предложение:

— Нет-нет, ни в коем случае. Дядя Рэйвен ни за что не поверит, что вы не заглядывали в свёрток, а учитывая его содержимое... — у меня вырвался вздох. — Отвезти свёрток должна я. Разумеется, не сейчас, а завтра — спешить нам некуда. На завтра же ведь не было назначено никаких выездов или встреч?

Лайзо задумался:

— Нет, вроде бы. Только я должен был мистера... то есть мисс Бьянки свезти в книжную лавку и к портному после того, как вас бы в кофейню доставил. Помните, вы мне говорили, чтоб он, то есть она одна из дома не выходила? Вот, я её и вожу теперь иногда... — Лайзо запнулся. — Правда, теперь думаю, не опасно ли нам завтра ехать? К портному-то загодя визит назначали. Если кто прознал...

— Но ведь поедет не мисс Бьянки, — возразила я. — Думаю, даже "детки" способны издалека отличить графиню от гувернёра, а на меня им нападать незачем.

— Дело ваше, — неохотно согласился Лайзо. — А я б лучше отнёс записку сейчас хоть Эллису, хоть этому вашему маркизу. Пускай едут сами и забирают этот клятый свёрток.

— Ночью, в ливень, нести записку столь опасного содержания? — выгнула я бровь. — Бесспорно, вы ловкий и сильный человек, но если вас подстерегут несколько таких же ловких и сильных, к добру это не приведёт. Нет, зря рисковать не стоит. Никто не знает, что мисс Бьянки рассказала нам правду. Значит, не надо возбуждать лишние подозрения. Будем вести себя так, как если бы никто ничего до сих пор не знал.

Лайзо неодобрительно покачал головой, но спорить не стал.

А мне отчего-то стало так тревожно, что я осушила полную чашку, не чувствуя вкуса, и лишь затем поняла, что это не травяной чай, а остывший шоколад.

Нам стоило немалых усилий уговорить мисс Бьянки лечь спать. После всех откровений она явно не чувствовала себя в безопасности даже здесь, в особняке. Да и мне самой, признаться честно, было не легче. Хотя я заранее отправила слуг проверить, заперты ли двери и ставни, ещё долго мерещились подозрительные шорохи и шёпоты. То ветки скреблись в окно, до принимался вдруг с удвоенной силой барабанить по крыше дождь... Огромный старинный дом казался неуютным и ненадёжным. Ближе к четырём утра я решила уже было, что вовсе не усну, и, надев домашнее платье, прогулялась к книжным полкам. Чтение меня частенько усыпляло...

Но в кресле, под лампой, я почему-то оказалась с альбомом Глэдис в руках.

Страница с "Человеком судьбы" определённо была тёплой — в этом не осталось сомнений.

— И чем мне это поможет? — сонно, нараспев произнесла я. Звук собственного голоса успокаивал. — Баронет Винсент Фаулер из Эннекса и давно умерший художник Эммануэль Нинген... Нет, у них не может быть ничего общего! Так откуда же это странное ощущение?

От волнения и усталости у меня разболелась голова. Я отложила альбом в сторону и, прикрыв глаза, откинулась на спинку кресла. Дождь за окнами шумел всё громче, становясь похожим на монотонный плеск волн. К запаху дерева, пыли и вербены, ставшей уже привычной моей спутницей, примешивалась островатая нотка чего-то неуловимо знакомого. Краска, как в мастерской Джулии Уэст? Или восточные благовония, столь любимые дядей Рэйвеном? Или...

— Не пытайтесь угадать, — проворковал кто-то совсем близко. Голос был нежным, томным; если б не иронические нотки, я бы даже посчитала его слащавым. — Вы всё равно не знаете этих цветов, юная леди.

Тут я должна была бы испугаться, удивиться или рассердиться за вторжение в собственную спальню, но отчего-то не испытала и тени подобных чувств.

Только облегчение.

— Вы пришли, Сэран.

— Рад, что вы запомнили моё имя, — улыбнулся он и покачнул длинной костяной трубкой — такой невозможный, невероятный здесь, посреди обитых зелёным бархатом стен и основательных книжных полок. Волосы ночного гостя, светлые и паутинно тонкие, развевались, точно от невидимого ветра. — А это, по обычаю, влечёт некоторые обязательства с моей стороны... Спрашивайте, юная леди. Если, конечно, вы нашли правильный вопрос.

Вот тут-то я и растерялась. Во рту мгновенно пересохло.

— Я... То есть мне... Скажите, что общего может быть между Винсентом Фаулером и Эммануэлем Нингеном?

Сэран засмеялся и смеялся так долго, пока все тени в комнате не сбились испуганно в одном углу, поглядывая на меня призрачными глазами.

Настырная головная боль сменилась неестественной лёгкостью.

— Это неправильный вопрос, — произнёс наконец Сэран, сощурив глаза. — Но я бы ответил на него, если б знал, кто такой этот Винсент Фаулер. Подумайте лучше.

Стены дрогнули — и поплыли вишнёвым дымом. Я потерянно вглядывалась в изменчивые узоры, пока между изогнутых полок не мелькнул потёртый корешок "Недугов и исцеления".

— Что может истощить человека так же, как те картины — Ноэля Нингена? Так, чтоб было похожее... ощущение? Вроде запаха, только по-другому, — неуклюже закончила я и сконфуженно умолкла.

Но на сей раз Сэран не стал смеяться. Он легко спрыгнул со столика и скользнул ко мне, шелестя переливчатой синей тканью плаща.

— Моего драгоценного Ноэля истощили не картины, — тихо произнёс Сэран, очерчивая кончиками пальцев линию моих скул. — А то, что он делал их живыми. Жизнь не появляется ниоткуда и не исчезает в никуда. Когда кто-то любит жизнь настолько, что её пламя горит в нём необыкновенно сильно, тени могут возжаждать этого пламени. Но даже облекаясь в самое яркое пламя, они остаются лишь подобием жизни... — Теперь его лицо было так близко к моему, что я ощущала призрачный вкус чужого дыхания. — Они всегда хотят большего. Каждый сон ищет своего сновидца. Задайте мне правильный вопрос, юная леди... я буду ждать.