— Думаешь, я не знаю об этом? — невесело хмыкнул Гарри. — Проверено на собственном опыте в далеком голодном детстве. Но сейчас мне надо остаться...
— Слушай, может, кто другой?..
— Как только совсем уберем купол, станет значительно лучше, на крайний случай есть анимагия. И потом мне останется лишь закрыть проход паролем и понавесить предупреждающие чары. Вы же нагородите все, что сможете, на всем протяжении тоннеля с другой стороны по ходу движения. Позже замкнём защитные чары на себя. Вот только я уже выдохся под этим фоном, мне надо подкрепиться, а шоколад весь смели. Надеюсь, к тому моменту, как действие заклинания истечет, я успею добраться до Больничного крыла.
— Еще что-нибудь хочешь? — это уже Дин.
— "Ред бул", — и, подумав, добавил, — целую упаковку.
— Тебе Падма велела отдать, — сказал Шеймус, вытаскивая из кармана пузырек с укрепляющим зельем.
— И да будут Патилы благословенны, — провозгласил тост Гарри, опрокидывая в себя отвратительное пойло.
Минут десять спустя Гарри в одиночестве стоял на площади, отстраненным взглядом наблюдая за нетерпеливо перебирающим лапами Зверем, и размышлял: не стоит ли просто из мер предосторожности разрушить все здание. Логически решение было бы более чем оправдано — в тайну теперь посвящено слишком много народа, следовательно, опасность для замка велика, как никогда. К тому же предупреждающие чары и магические ловушки можно незаметно обойти, а вот пропустить то, как будут разгребать завал над люком — совершенно невозможно. Правда, сделать этого сам он сегодня уже не сможет. Оставалась надежда, что он сумеет тихо передать предостережение сообщнику, настолько страдающему паранойей, что подобный поступок никого не удивит.
— Ну что, пора домой, мальчики?
Зверь закинул голову, протяжным воем приветствуя новую битву. Его огненная шерсть ощетинилась, вставая дыбом, и увеличившиеся языки пламени угрожающе загудели. Сохатый загородил крупом обзор Гарри, тоскливо измерявшему взглядом расстояние, и заглянул в глаза, поощряя.
— Уверен, что вынесешь меня, Боливар? — усмехнулся парень, благодарно похлопывая изящную шею.
Олень тряхнул головой, оскорблено фыркнув, и Гарри без лишних разговоров одним плавным движением вскочил ему на спину.
Тело зверя разрасталось, пропитывая атмосферу жаром, мерцая, рассыпая оранжевые искры, норовя взорваться и обратить в пепелище всю округу, включая собственного хозяина. Охнув, Гарри упал на спину Сохатого. Это была его сила: он чувствовал, как она переливается из него в зверя, чтобы, расправив гигантские огненные крылья, взмыть ввысь птицей, более не скованной узами плоти, и как легко было отпустить ее. Промокшая насквозь одежда высыхала прямо на глазах — Гарри буквально видел исходивший от нее пар; капли дождя таяли, не коснувшись земли; воздух стремительно нагревался и, насыщенный влагой, раскаленной жидкостью стекал в легкие. Инфери в страхе перед огнем отшатывались с дороги, сделав обратный путь в Хогвартс на удивление легкой задачей. До своего прошлогоднего срыва Гарри никогда не чувствовал, как его пронизывало волшебство, но и тогда, и сейчас это были жалкие остатки. На мгновение он сам испытал ужас, представив, что способна сотворить его магия, если отпустить ее всю целиком.
Температура повышалась, выжигая кислород и воду. Двигаясь в кильватере испускаемого зверем жара, Гарри ощущал, как становилось нечем дышать. Он вбирал легкими пыльный сухой воздух, словно внезапно оказался в пустыне, а дрожащее перед глазами марево усиливало иллюзию до пугающей реальности. От жара мутилось в голове, и возникшая в поле зрения громадина замка в первую минуту показалась ему миражом.
Когда впереди замаячил черный прямоугольник двери, вдохнуть было уже совсем невозможно. Поттер с неимоверным облегчением спешился и взобрался вверх на несколько ступенек парадной лестницы, стремясь уйти от климатической аномалии обратно в промозглую, ветреную осень. Гарри улыбнулся и закрыл глаза, позволив себе на мгновение забыться и решить, что беспокоиться больше не о чем, чтобы, едва снова посмотрев на мир, ощутить легкий укол паники — пейзаж перед глазами расплывался. Впрочем, он быстро сообразил, что виной слегка смазывающему изображение серо-оранжевому ореолу были еще недавно четкие фигуры защитников, которые сейчас, теряя плотность, звездной пылью оседали на едва видимой ауре. Блеск проявлялся все отчетливее, пока, вспыхнув, не втянулся полностью в тело Гарри. Чистейшая магия потекла по венам, наполняя его восторгом. На него нахлынула непонятная и неуместная игривость, и, еле сдерживаясь от желания восторженно завопить, он запрокинул голову, с наслаждением подставляя лицо под мелкий дождик, и готов был поклясться, что отродясь не пробовал ничего вкуснее ледяных капель, стекавших по пересохшим губам в рот.
Теплая ладонь опустилась на плечо Гарри, мягко, но настойчиво, увлекая за порог. Скосив глаза, он увидел сосредоточенное лицо Невилла и подчинился, позволяя тому захлопнуть тяжелую створку. Сквозь закрывающиеся двери до Гарри донеслись отдаленные хлопки аппараций, а глаз уловил мельтешение аврорских мантий.
Глава опубликована: 16.05.2011
Глава 15
Подтянув к себе ноги, чтобы не мешать сновавшим туда-сюда людям, Поттер сидел у стены в Больничном крыле, уткнувшись лбом в колени и закрыв руками голову. Мадам Помфри и вызванные на подмогу колдомедики из Святого Мунго носились по расширенному пространству Больничного крыла, уже в открытую огрызаясь на путавшихся под ногами магов. Насколько Гарри сумел понять из пробивавшихся к его сознанию обрывков разговоров, с появлением журналистов хаос достиг своего апогея. Пострадавшие и их родители, спасенные беженцы и просто любопытные посетители — все одновременно говорили, возмущались и кричали. Шум стоял невообразимый: от него голова медленно, но верно начинала раскалываться, а если приплюсовать к нему истощение, то состояние Поттера с уверенностью можно было диагностировать как действительно крайне паршивое.
Он слишком долго действовал на чистом адреналине и теперь в состоянии покоя имел удовольствие прочувствовать все прелести последствий подобного всплеска. Гарри был исчерпан до такой степени, что в том отупении, куда он постепенно проваливался, уже не раздражали ни постоянные прикосновения, какие обычно приберегают для приобщения к святыне, ни лживые заверения директора, адресованные журналистам и представленному в полном составе Совету Попечителей. Дамблдор громогласно распинался о том, как оперативно собирался он лично при поддержке остального учительского состава, едва окончившего внеочередное учительское собрание, оказать помощь жителям деревни, когда внезапно стали поступать оцепеневшие от шока дети и раненые маги. Как педсоставу срочно пришлось вместо сражения заниматься их размещением. И как трудно ему было пойти на этот шаг. Но, выслушав многократные свидетельства раненых и детей в более вменяемом состоянии о великолепной слаженной работе откомандированного для защиты отряда авроров при неоценимой поддержке взрослого населения деревни и даже некоторой помощи со стороны старших студентов, он скрепя сердце был вынужден согласиться с подобным решением и заняться не менее важными делами.
Появление Гарри привело директора в состояние преувеличенного энтузиазма. Дамблдор прилюдно мягко пожурил своего Золотого мальчика, едва не грозя ему при этом пальцем, как малолетнему младенцу. Гарри отметил для себя озадаченные взгляды очевидцев его действий, которыми сопровождалось замечание директора, что он должен беречь себя и не участвовать в событиях, к которым он еще не подготовлен ни морально, ни технически. "Везение не всегда будет приходить тебе на выручку, мой мальчик, а я не перенесу, если потеряю тебя из-за глупой случайности". Несмотря на ярость, всколыхнувшуюся при практическом упоминании его необдуманных действий в Министерстве и губительных последствий его глупости для чужих жизней, Гарри покорно склонил голову, что послужило для старика достаточным сигналом к окончанию спектакля. Все еще пребывая в своей ипостаси доброго дедушки, Дамблдор не преминул потрепать его по холке, отметив, как он рад, что мальчик внял его советам и больше не лезет в пекло. И хотя он и видит, что Гарри отлично себя чувствует, настоял, чтобы его осмотрела мадам Помфри. Конечно, как только она освободится. К окончанию пространной речи директора взгляды очевидцев выражали явственное отвращение и омерзение. Гарри почти улыбнулся, заметив хищный блеск в глазах нескольких обративших на это внимание представителей журналистской братии.
В результате, как и положено хорошему мальчику, поскольку ему велели сидеть и ждать, он просто упал, где остановился, с долей безразличия осознав, что несколько его друзей ненавязчиво, не бросаясь в глаза остальным посетителям, устроились рядом. Тело больше не принадлежало ему: оно было захвачено болью, а у него не было ни сил, ни желания бороться за возвращение себе главенствующего положения. Хотелось только завалиться спать на ближайшую тысячу лет и побыть наконец-то в благословенной тишине. Естественно, как, впрочем, и всегда, до его желаний никому не было дела.
Приближение Люпина ознаменовалось накатившей теплой волной беспокойства и гнева. Гарри мягко улыбнулся в свои колени, услышав, с каким грохотом Ремус ворвался через двери, едва не сорвав их с петель, и поднял голову, только когда над ним раздался угрожающий рык.
Взбешенный Ремус рванулся к гриффиндорцу. Рука метнулась движением слишком быстрым, чтобы быть замеченным человеческим взглядом, и вцепилась в горло парня, такого хрупкого и уязвимого по сравнению с оборотнем, с настолько тонкой шеей в его большой ладони, что казалось, сдави посильнее — и позвонки с хрустом раздробятся, заставив мальчишку отхаркивать их осколки вместе с кровью.
Гарри осознал, что на его горле сомкнулись тиски, и сам он потерял контакт с полом, пришпиленный ими к стене. Не акцентируя внимания ни на адской боли, ни на колокольный звон, с новой силой взорвавшийся в голове, ни на пляшущие перед глазами черные пятна, он собрался. Таким своего названного отца Гарри еще ни разу в жизни не видел, и только знание, что Ремус вел заранее оговоренную игру и скорее умрет, чем причинит ему вред, не позволило сейчас, глядя в злобное лицо оборотня, поддаться страху. Хотя играть свою роль Гарри стало на порядок легче. Руки парня взметнулись вверх и вцепились в запястье Люпина, но не крепко, не сжимая, не тратя понапрасну сил на безнадежную, заранее обреченную на провал попытку ослабить хватку оборотня, а придав себе некое подобие устойчивости. Гарри прекрасно понимал, что, по сравнению с оборотнем, особенно разъяренным, он слабее котенка и только и сможет, что кусаться и царапаться, как тот. Вот только такое поведение не для него. Так ведет себя девушка, которую тискает в темном переулке нежеланный кавалер. Однако если Гарри и можно сравнить с котом, то с уличным, способным извернуться, проскользнуть под рукой и попытаться удрать, напоследок цапнув поглубже и побольнее не важно чем — когтями или зубами — как получится.
— Сколько сегодня жертв у твоей глупости? — глубоким рычащим баритоном спросил Люпин, скорчив презрительную гримасу и смотря на юношу снизу вверх желтыми волчьими глазами на расстоянии вытянутой руки.
— Глупости?! — возмутился Гарри свистящим полушепотом, хрипя и задыхаясь, вцепившись в твердую, точно отлитую из стали руку оборотня. — Я выполнял вашу работу!
И он сделал единственное, на что был способен в этом положении: согнув правую ногу, Гарри замахнулся и острым носком своего кроссовка нанес удар наискось, с расчетом выбивая правую коленную чашечку Люпина. Оборотень взвыл, отшатываясь от него и позволяя кулем обрушиться на пол. Первым делом Гарри бросился за волшебной палочкой, недавно выбитой из его рук и отброшенной Ремусом в сторону, и только потом, не спуская с оборотня внимательного взгляда зло сощуренных глаз, начал медленно подниматься. Правда, цепляясь одной рукой за стену и только сейчас осознавая, что так досаждавший ему гомон прекратился. Парень презрительно хмыкнул про себя: никто не решился встать на его защиту, хотя совсем недавно он помогал спасти их собственные жизни. Как это типично.
Гарри откашлялся, потирая начавшее синеть горло. С недюжинной силищей второй ипостаси Ремуса синяки гарантированы по определению. Просто замечательно, что анатомия не входит в базовый курс обучения юных магов, и завтра только он среди других немногих, глядя в зеркало, поймет, что следы пальцев на его шее не приходятся на артерии и прочие жизненно важные органы. Однако все же стоит подстраховаться и попросить Гермиону навести несколько иллюзорных отметин. Ну так, на всякий пожарный.
Ремус, припадая на ногу, решительно направился к Гарри, все еще опиравшемуся спиной о стену, готовый и дальше продолжать их игру. Поттер уже с трудом удерживал вертикальное положение на подгибающихся ногах, держась за покрасневшее горло. Им обоим сразу стало гораздо легче, когда внезапно между ними весьма решительно возникла мадам Помфри, на лбу которой залегла жёсткая складка, не предвещающая ничего хорошего никому из присутствующих.
— Довольно! Я не потерплю драк в моем крыле! — выкрикнула она, поскольку чаша ее терпения вполне оправданно оказалась переполненной.
— Пускай убирается! — с прорывающимся рычанием произнес Люпин. — На сегодня достаточно незаслуженных восхвалений!
— Гарри здесь по приказу директора.
— Он в порядке! Пусть выметается!
— И, тем не менее, мне приказано осмотреть его, когда я закончу с остальными.
— Проверь сейчас и убедись, что я прав! Он просто привлекает к себе внимание!
— Тогда ты прекратишь угрожать дракой? Мне сегодня уже пришлось разнимать обмотанных бинтами, напоенных лекарствами, но не утерявших чувство факультетской ненависти студентов. Я не позволю вам двоим устроить дуэль, хотя понимаю, каково тебе, да и Гарри тоже. Вас таких сейчас много, ненавидящих собственное бессилие и чужую боль...
— Не смей сравнивать меня с этим ничтожеством! — взревел оборотень. — Я хочу, чтобы ты разоблачила этого симулянта!
— Не твое дело судить о здоровье моих больных! И хватит устраивать здесь балаган! Кстати, цирка здесь тоже довольно. Всем посторонним немедленно очистить помещение! Мистер Поттер, займите койку, пожалуйста, — чуть мягче, обратилась она к сползающему вниз по стене под аккомпанемент недовольного мычания выставляемых Гарри. И снова командным голосом: — Здесь останутся только студенты, персонал и родители пострадавших...
Больше Гарри ничего внятного не расслышал. Лишившись опоры, он сумел сделать всего несколько шагов, прежде чем у него подкосились ноги и он упал на колени. Его пронзила боль, легким шорохом с губ сорвался стон. Тело немело, мышцы перестали слушаться, и палочка выскользнула из пальцев. Он слышал крики, топот ног, но не чувствовал прикосновения рук. Он вообще ничего не чувствовал: ни биения своего сердца, ни бега собственной крови. Веки отяжелели, и глаза закрылись, но перед ними не было даже темноты. Следом исчезли голоса. Все ушло. Казалось, само время остановилось. Пустота — затягивающая, успокаивающая, нереальная и сводящая с ума — быстро забирала его. Он знал ее. Он не сопротивлялся ей, понимая, что это бесполезно, и с легкостью шагнул в ее раскрытые объятья, позволяя ей окутать себя, опрокинуть в ослепительную тьму безвременья. Чувство было таким знакомым и ощущалось правильным, потому что на этот раз уже ничто другое не поможет... Он слишком долго от нее бегал... Накатила волна истомы, окутывая и унося вдаль. Последнее, что слышал Гарри, были слова мадам Помфри, выставлявшей всех за дверь.
