Путь хранителя@последний из рода .1 часть

Вот берег, на который так неизбежно опускается уставшее солнце. Оно словно решило омыть свои раны в быстротечной Оке, пуская кровавые блики по тёмной вечерней воде. Они дрожали так трепетно, словно хотели показать всем картину ещё одного безвозвратно умирающего из этой жизни дня. Пара молодых людей сидела у воды и молча любовалась уходящим солнцем.

— Влас, ты же обещал, что не будешь грех на душу брать. Ну, когда же повенчаемся мы? Ведь Манечку давно пора окрестить. — Ворковала хрупкая молодая женщина около сухощавого мужчины с хищным орлиным носом. На фоне этой красавицы он выглядел даже зловеще.

— Люблю смотреть на кровавый закат, который по тихим волнам воды, словно плачет, истекая кровью. — Не обращая на слова попутчицы ровным счётом никакого внимания, и выговаривая тихим и вкрадчивым голосом каждое слово, произносил Влас.

— Милый мой, ты же знаешь, что я за тобой хоть куда, только об одном прошу — давай по-людски поступим, чтоб ребёнок не мучился. Ведь она-то не в чём не виновата. — Не унимаясь, уговаривала своего спутника молодая мама.

— Не причитывай, лучше посмотри, что там с дитём. Хоть и девка, но всё-таки родная.

Ребёнок лежал, мирно посапывая и ему не было никакого дела до проблем родителей.

— Сейчас солнце зайдёт, тогда и двинемся. Сначала с братьями посоветуемся, а они уж подскажут, где и как нам повенчаться, да и её окрестить. И, вообще, ты же мне поверила? А раз поверила, то теперь у тебя одна дорога, до конца мне верить, поняла, глупая ты баба. — При этих словах, хмурый и неулыбчивый человек так зловеще блеснул глазами из-под нависших густых широких бровей, едва сросшихся на переносице, что даже мне стало не по себе, а хрупкая женщина-ребёнок лишь прижалась к нему плотнее и словно очарованная, стала тихой и довольной. Солнце, отдавшее, наконец, последние лучи воде, ушло. Небо стало черно и темень, похожая на плотную ткань спустилась, мягко окутывая окрестности. Двое людей встали и пошли будто видели во мраке лучше, чем при ясном дне. Попутчица несла на руках ребёнка и следовала по пятам за своим неразговорчивым спутником.

— Варь, а ты родных-то своих вспоминаешь? — Первым прервал глухую тишину Влас.

— А чего мне о них мяться? У меня теперича своя семья. Вот о ней и думы думаю. — На этих словах змеиные губы мужчины растянулись в подобии, то ли довольной улыбки, то ли жестокой насмешки. Варя этого не видела, но мне показалось, если бы и увидела всё равно истолковала по-своему, поэтому продолжала радостно и деловито щебетать, желая показать своему любимому хозяйственность и преданность. — А они-то что, живут, поди, поживают на насиженном-то месте. Чего им будет? — Стараясь подражать его тону, говорила женщина.

Меня словно молнией поразило — вот так Машенька! Но пара шла и через вереницу времени не чувствовала моего подглядывания за ними. Пришли они в маленькую неприметную деревушку, в которой даже церкви в ту пору не было. Постучали в самый крайний дом. На порог вышла отворяя дверь уже не слишком молодая растрёпанная женщина со свечой в руке.

— Это кого же в такую ночь сюда занесло? А то... — Она осеклась на полуслове, когда её лицо поравнялось с хмурым лицом Власа. — Проходите, постарайтесь только не шуметь. Ох, и умаялась Грушенька за сегодняшний день, только и смогла заснуть, даже поесть отказалась. Барыня её всю загоняла, будто бы она за родителя ответ держать должна. Чего на малышку такую злиться? Не пойму. Лучше бы на своего барина злилась. Я-то что? Всего, что раба подневольная. Но всё одно верно — благодарная ему по гроб жизни останусь. Такое чудо мне, да на старости-то лет. — Шептала женщина, накрывая на стол уставшим путникам. — Ешьте, да ложитесь, вижу, что ноги не держат, а тебе молодая люльку Грунину приверну, чтоб и сама смогла передохнуть.

Варя попыталась хоть чем-то помочь хлебосольной хозяйке, на что та лишь отмахнулась, мол, у неё и справней и быстрее выйдет. Рассиживаться долго не стали, поев, сразу легли спать. А, как только забрезжил рассвет, снова двинулись в путь, не будя спящую хозяйку. Дорога вела через лес. Как долго они добирались по тропинкам и глухим зарослям, мне было не понять, только вид у Вари стал на столько истерзанным и потрепанным, что выдавало со стороны неимоверную усталость женщины, несущей всю дорогу ребёнка. Её спотыкания участились даже на гладкой и вытоптанной тропинке.

— Отдыхать не станем, надо только через мосток перейти, а там мы и дома. — Не утешая, а радуясь чему-то своему, произнёс Влас, даже не посмотрев на свою спутницу. Тут же неподалёку и впрямь, посреди леса выросло огорождение, напоминавшее старинный частокол. Через него едва-едва проглядывались соломенные крыши домов. Около частокола был вырыт огромный ров, через который и проходил ветхий мосток. Как только Влас оказался около огромных ворот, они словно по волшебству открылись сами, пропуская внутрь лишь только путников и никого больше. Правда из-за любопытства, я попытался пройти следом, но вязкая и густая темнота, окутавшая со всех сторон будто запеленатого младенца, буквально вышвырнула меня наружу, захлопнув ворота и не показав дальнейшее.

Открыв глаза, я увидел яркий свет и, склонившуюся надо мной Анюту.

— Оклемался, молодец? Это хорошо! Вот папанька придёт, тогда и дальше смотреть станешь, а сей час тебе лучше поспать. Даже на такие путешествия силы нужны.

— А Трофим где? — Слабым голосом спросил я.

— В лес за травами отправился вместе с отцом, да, наверное, и с Агашей переговорить нужда возникла. Ты не смотри, что он такой, ну вроде как старый, он душой моложе некоторых, которые ему в правнуки годятся. Любовь, когда настоящая, она не такие чудеса творит, что тебе показывали. Она многое что может.

— Ну, вот опять, вроде позднее утро на дворе, чтоб мне сказки на ночь рассказывать. — На что я действительно, словно древний старик проворчал, чем вызвал лучезарную улыбку своей хозяйки, развевая своё недоверие и, подтверждая её правоту.

— Вот видишь? Не мы с тобой этот мир придумали, а значит, и не нам в нём законы править. Я может, многого не знаю, а ты, так и подавно — дитё неразумное.

— Наверное... — Только и смог произнести перед тем как провалиться в мягкую перину сна.

— Вот ведь дрыхнуть здоров. — Услышал я скрипучий голос ночного приведения. — Сколь ещё ждать-то его?

— Я проснулся. — Не открывая глаз, мне пришлось подключиться к разговору. Ощущение, что только их закрыл, как тут же пришлось открыть, развеялось при взгляде в открытое окно. Вечер уже отсчитывал последние минуты перед наступлением ночи.

— Садись, голубок, подкрепись и опять в путь, а наперёд умней будь. Не лезь дракону в самую пасть или туда, куда нам смертным путь заказан. Вреда бы они, конечно, тебе не причинили, но напугать смогли бы аж до икоты. Если ты к ним примкнуть не решил, конечно, почуяв их силу.

— Не решил. Я ж тебе слово дал, а ты всё не веришь. — Обиделся я на деда Трифона.

— Да ладно тебе дуться-то, уж и спросить нельзя. — Снова заскрипел, но уже виновато, хозяин. — Я же просто, поинтересоваться и для поддержки беседы, чтоб пока ешь не заскучал.

— Не заскучаешь тут у вас. — Произнося это, я заметил отсутствие Трофима. — Куда же это мой учитель подевался?

— За него не беспокойся, как сильная нужда в нём появиться, так и тут как тут будет. Ты давай, наваливайся, а то во времени мы сильно теряем. Ты-то сам ещё не перенял, как в чужие давние дела соваться, а я только приведением могу помочь. Днём-то сила во мне человечья.

Подкрепившись на скорую руку, уже через несколько минут был готов к просмотру следующей серии из жизни предков. Правда ли, выдумка, но эта история меня начала увлекать более ожидаемого.

Вот передо мной тот же узенький ветхий мосточек, ведущий в поселение, откуда я недавно так бесцеремонно был выгнан. Видимо после того раза прошло несколько лет. По нему снова шёл угрюмый Влас, а за ним плыла измождённая Варя. Она, не касаясь земли, именно плыла за ним.

— Оставь её в покое, зачем она тебе? — О чём-то вновь уговаривала, лучше сказать умоляла своего мучителя.

— Нет, я ошибся. А мои ошибки — только моё дело и ничьё больше. Ты задание получила? Так чего ко мне пристаёшь? Делай, что тебе назначено, отрабатывай свою вечную жизнь.

— Знала бы раньше, ни в жизнь бы не согласилась на такую долюшку. Сам-то ты куда теперича? — Так же заунывно и надоедливо пристанывала неестественно бледная Варя.

— Не твоего умишка дело, ишь, взяла моду в высшие дела лезть. — С такими словами они вошли в распахнутые ворота и исчезли из виду.

Ждать, как и в любом фильме их долго не пришлось. На этот раз Варя вышла уверенной походкой и не обернулась на ранее вышедшего Власа и уже скрывавшегося за частыми деревьями, шагая уверенной и быстрой походкой. Его чёрный плащ с капюшоном не позволили бы даже если он и захотел оглянуться, но, по-видимому, подобного желания у него не возникло. Красивая и довольно нарядно одетая Варя явно ждала только того, чтобы ушёл её бывший любимый. Она делала вид, что рассматривает свой новый башмачок, изящно сидевший на маленькой ножке. И, как только Влас скрылся из виду, женщина с заговорческим видом, оглянувшись по сторонам, тихо свистнула три раза. Потом медленно пошла прочь от мрачного поселения, в которое, даже через много лет, не было пути. На её свист из самого большого проёма в заборе сначала показалась чёрная головка маленького человечка. Ловко прошмыгнув в дыру старого забора, девчушка лет семи-восьми пошла вслед за Варей. Отойдя на приличное расстояние от жуткого места, они сошлись за густым кустарником дикой малины, разросшейся, довольно густо и беспорядочно. С тропинки от зловещей деревни их почти не было видно, за исключением головы женщины, которая возвышалась над зеленью и из-за этого Варя стояла, пригнувшись над ребёнком.

— Мам, а если меня найдут? Ведь ты же знаешь, они всё равно меня найдут. — Говорила маленькая девочка с длинной чёрной косой и огромными чёрными глазами, обрамлявшимися широкими чуть сросшими у переносицы бровями. Её беленькое личико до такой степени было мило и невинно, что даже я залюбовался таким ярким ребёнком. Она доверчиво старалась выслушать свою мать и запомнить всё, что та старалась ей внушить.

— Слушай только меня, моя милая, и никого больше. Ты невинна, и сделать они с тобой ничего не смогут. Уговаривать станут, а ты крепись и не соглашайся. Сейчас вот по тропинке выйдешь к деревне, тебя там покормят, но ты особенно на эту деревню не полагайся, лучше подальше отойти. Уйди от них, как можно дальше уйди. Посмотри на меня — это они из меня такое чудовище сделали. Понимаешь, кто я теперь? Не хочу тебе такого, поэтому слушай, и постарайся сделать в точности, как говорю. Не смотри людям прямо в глаза, бойся прямых долгих взглядов, а то если беда случиться, люди могут и не простить. Эх, маленькая ты моя, жаль мне тебя, да ничем больше помочь не в силах. Вот ещё что, попробуй пристроиться к какой-нибудь вдовушке. Помогай ей, словом лишним не перечь, постарайся у неё остаться и жить как с матерью жила бы. В церковь ходи справно, старайся каждую воскресную службу посещать. К батюшке подойдёшь, скажешь, что сирота и ничего не помнишь, крещёная или нет. Если повезёт, то может и покрестит тебя. О родителях спрашивать станут, так ты всем говори, что рядом с лесом жили, а когда они умерли, то ты от страха убежала. Это, конечно, обман, но правду сказать просто невозможно. Пока ты не в чём не замешана, пока не успели тебя в свою общину закабалить — это Господь простит. Хорошо бы хоть у тебя всё сложилось, причащайся как можно чаще. Слушай и учи молитвы, проси Бога остаться для этих поганцев незаметной. Без молитв чтоб ни одного дня не проходило. И ещё, ни единой душе, никому на всём белом свете не рассказывай откуда в мир людей пришла, кто на самом деле твои родители. А отец твой и сам о тебе не вспомнит, только вот если ученик его больно дотошный, только он может. Да ты и его не бойся, без твоего согласия всё едино, не подступиться, если и отыщет тебя.

— Мама, а мне Фёдор нравиться, он такой ласковый. Меня завсегда ягодами угощал и никак остальные — со злыми лицами, он всегда с улыбкой и по голове погладит, и в глаза ему смотреть разрешал.

— Пока тебе возраст не вышел, вот он и ласковый, а как подойдёт время, да ты в его лапы угодишь, тогда куда вся ласковость денется. Нет, пожалуй, его больше всех опасайся, а особливо, когда в возраст входить начнёшь, не зря же отец твой его в ученики взял. Постарайся при возможности побыстрее замуж выйти, чтоб у тебя защитник был. Запомни, ты дочь лесника, родители умерли, а ты испугалась и убежала. Где и что — не помнишь, не единой душе, кроме Бога, и то только перед иконой за запертой дверью. Трудно мне тебя такую маленькую и беспомощную отсылать, но поверь — это лучше, чем вроде меня убийцей стать. Всё запомнила, маленькая моя?

— Всё. Так с тобой расставаться не хочется! Мы и так-то редко виделись, а сейчас и подавно прощаемся. Я же люблю тебя, может, вместе уйдём? Забьёмся куда-нибудь подальше, да твои грехи отмаливать станем.

— С тобой бы ушла куда угодно, но не смогу. Я даже обнять тебя не могу, и ты знаешь почему. А найти меня и того проще, только за верёвочку потяни и я тут как тут, а со мной и ты. Ну, ступай, ступай голубушка моя, ненаглядная. Умоляю, не забудь, только о чём мы с тобой говорили. — Варя, пока разговаривала с девочкой, старела прямо на глазах. Горе было настолько велико, что простая баба на её месте рёвом изошла, а она просто стояла и смотрела не в силах оторваться от худенькой фигурки девочки, удаляющейся по лесной тропинке в одинокую и незнакомую ей жизнь. А она, её мать, даже одним глазком не может посмотреть куда, чтоб не выдать свою единственную в своей жизни оставшуюся гореть и сильно волновать любовь.

Жизнь этой маленькой девчушки проходила среди особенных людей, которые прятались за высоким забором и даже друг от друга имели свои тайны. Некоторых детей приобщали к пению странных молитв, а про неё говорили, что ей уготована другая доля, потому и не трогали до положенного срока. Она шла и говорила сама с собой о том, как станет просить у людей милостыню. Рассуждала о поступке и боязни матери за её жизнь. К вечеру, выйдя из леса, она, наконец, увидела небольшую деревню. Сразу, на пологом пригорке, прямо вдалеке от сторонних глаз стояла одинокая обветшавшая избушка, а поодаль размещалась и сама деревушка с барской усадьбой по центру. Это был большой белый двухэтажный очень красивый дом, с четырьмя большими колоннами у входа. Около ворот чуть возвышались три разноцветные клумбы с цветами. Чистые, посыпанные песком дорожки, так и манили побродить по ним и рассмотреть такую красоту как можно ближе. Именно туда и направилась маленькая девочка, не забывая просить по дороге у добрых людей то, чего не жалко подать бедному ребёнку, оставшемуся без родителей, с их стола. Местные собаки, почуяв чужого, вылетали на дорогу и лаяли так надрывно, что казалось, хотели не просто загрызть малышку, а съесть её целиком. Но стоило им подбежать по ближе к этому беспомощному существу, как они тут же убегали, не решаясь после даже прорычать в ее сторону. На такую странность никто не обратил ровным счётом, ни какого внимания. Добрые и участливые люди подавали девочке довольно охотно, а кто и приглашал в дом, чтобы накормить остатками горячих щей. Изголодавшая и порядком уставшая малышка, не отказывая никому, послушно ела всё, чем угощали, поэтому, не успев отойти от одного хлебосольного дома, исторгала всю стряпню хозяйки прямо у калитки, не в силах отойти дальше, продолжала идти, по пути заходя в следующий. Так и дошла до высоких красивых ворот. Высокая и резная дверь, встроенная в воротину, мерно поскрипывала при переменчивом ветре, давая понять о её незапертости. Уставший, щуплый ребёнок, не думая прошёл прямо во владения местного хозяина. Первое, что бросилось в глаза — это большой посыпанный жёлтым песком двор и огромные красочные клумбы с диковинными цветами. Кроме простеньких лесных цветов она никогда в жизни не видела такое великолепие. Словно завороженная она стала рассматривать такое, на её взгляд чудо. Всё в этом огромном огороженном дворе казалось ей словно из сказки: блестящая чёрная коляска, в которой так удобно помещены сидения для тех, кто захотел бы в ней прокатиться, большие и величественные белые кони, призывно бьющие копытом и подзывающие к себе людей. Девочка с широко открытыми глазами не могла налюбоваться на грациозных длинногривых животных. Чистые и закрученные волосы коней, любовно уложенные на один бок, колыхались при каждом движении тонконогих животных, увлекая всё больше её от реальности в сказку. Она даже не заметила того, что к ней подошёл хорошо одетый довольно крупный мужчина с добродушным одутловатым лицом и пухлыми белыми руками, в которых поигрывала изящная трость с белым набалдашником в виде головы льва.