А ещё вечерне-ночные бдения с магией, по пять-шесть часов ежедневно. За три месяца я усвоил едва ли десятую часть первого свитка, зато моё Сосредоточение Силы выросло до размеров вишни и пустило по организму паутину каналов жизненной энергии. И теперь усвоение последующего текста поможет эти каналы пробить и расширить. Как это ни странно, но лишь совсем недавно у меня появилось не только желание, но и безудержное устремление к изучению этой могущественной Инструкции. Всё дело в том, что магические способности начали давать практическую пользу: чувство усталости исчезает гораздо раньше чем прежде, и ещё я стал непроизвольно чувствовать направленные на себя чужие эмоции. А по их оттенкам могу даже узнавать людей. Например, утром к дромону прибегает Ирис звать на завтрак; она ещё рот не раскрыла, а я уже о ней знаю по специфике направленных чувств. Девочка несколько раз пыталась затеять важный разговор, но я догадывался о его содержании и всячески старался избежать. Пока удавалось.

Однажды утром проснулся и не услышал удара волны о корму, а лишь мягкое шуршание; как долго я ожидал этого момента! Выскочил на палубу и убедился, что напор ветра телом всё же ощущается, зато волны катятся не длинные, камень полутораметровой высоты не захлёстывают, и едва заметные в рассветной серости белые барашки на ней частые, но мелкие, как и положено при умеренном волнении. С облегчением вздохнул: можно выходить в море.

"Ros" к открытию навигации был подготовлен с февраля месяца. Мачты с золотыми солидами под пяткой (на удачу) смонтированы, в их верхней части опоры с поворотными грузоподъёмными консолями закреплены, оба рейка с парусным вооружением подвешены на места, шесть десятков каменных ядер для баллист поселковыми подростками наточено, четыре десятка пучков дротиков и два десятка горшков с напалмом приготовлено, семьдесят четыре пары крюков для подвески гамаков народом распределены и, самое главное, варочная плита камбуза неоднократно испытана. Осталось лишь загрузиться продуктами, сухим вином и свежей водой. И всё же, без дополнительных ходовых испытаний и слаживания никак не обойтись, ближайшие два дня придётся покататься вдоль берега. Сегодня уже ничего не получиться, киль дромона до половины корпуса сидел в песке пляжа, поэтому снимемся завтра перед отливом.

В прекрасном расположении духа вернулся в каюту, переоделся в спортивный костюм, в одну руку захватил тренировочный меч, а во вторую — обычную боевую дагу, на плечи закинул банное бамбуковое полотенце и вышел на верхнюю палубу, сейчас слегка приподнятую к носу. Вначале разогрел тело обязательными упражнениями по физо, а затем взял в руки меч и приступил к комплексу "ballare — schermire" (танцевать — фехтовать) — "два на одного", который некогда создали мой тренер и его супруга, мастер по спортивным танцам.

Данный комплекс представляет собой целый ряд приёмов, начиная от салюта и исходного положения перед боем, до действий разных намерений — движений, применяемых для решения тактических задач, атаки, батмены (захваты, отбивы), защиты, переводы финтов, игра клинком, при этом ноги и тело выполняют движения в определённой последовательности — шаги, развороты, флеш, скачки, выпады, уколы, при этом скользить по паркету должен не хуже, чем профессиональный танцор.

Вообще-то комплекс исполняется со шпагой и дагой в руках под композицию "Погоня", Яна Френкеля и Роберта Рождественского. У меня же вместо шпаги меч, но в данном случае вес и баланс оружия не играл совершенно никакой роли. Что же касается музыки, то медведь мне на ухо не наступил, я её помню до последней ноты. Зато за пять минут и сорок секунд танца выматываешься физически и психологически, как на соревнованиях.

Моим душем был двадцатилитровый деревянный бочонок с ввинченным в днище бронзовым смесителем и запорным краником, который был подвешен к грузовой консоли. Вытирался уже в первых лучах восходящего солнца. Именно здесь, под душем я впервые в своей жизни ощутил чужие эмоции и, нужно сказать, довольно добродушные. От пляжа до первых домов было метров сто, но всё равно, местные меня без внимания никогда не оставляли. Вот и сейчас. Но в данном случае, меня сканирует Ирис, я её ещё не вижу, но чувствую. Собрав с палубы спортивную одежду и тренировочное оружие, отправился в каюту переодеваться.

По местной моде я одевался, лишь когда имела место вероятность встречи с чужаком, но обычно по посёлку ходил в цифре альпийского стрелка. Сегодня, ощутив настоящее тепло, впервые одел новый осенне-весенний комплект, и уже завязывая шнурки на летних берцах, услышал приглушенное:

— Алексис! Пойдём уже! — беспардонная Ирис, единственная из поселян изначально называла меня без какого-либо почтения, за что была бита братом неоднократно, но исправляться не желала принципиально. Чувствует, чертовка, что я ей благоволю.

— Девочка, не морочь мужчине помидоры, — сказал ей, выходя на верхнюю палубу, — Сколько можно говорить? Незачем за мной бегать, я бы и сам пришёл. Лучше бы поспала лишний часок.

— Ага, тут поспишь, когда все ходят, и тётка завтрак приготовила, — ответила надутая Ирис, а затем стрельнула весело глазами и спросила, — А что такое помидоры?

— Когда-нибудь покажу и научу как их выращивать, — скинул с борта трап и спустился на пляж.

— Да знаю я, что это такое..., — махнула она рукой, — И не надо там ничего выращивать, оно у тебя всё давно выросло и стало такое, как надо.

— Это ты так сама решила или кто-то подсказал?

— Я решила, что оно там у тебя слишком большое, но тётка смотрела и сказала, что такое и надо.

— М-да, — покачал головой и зашагал к посёлку, — каждый мыслит в меру своей распущенности.

— Это как? — спросила она, стараясь не отставать.

— Это так, что у тебя с воспитанием проблемы, — ответил этой девочке, прекрасно понимая, что в нынешние времена целый род живёт, совокупляется и размножается в одном помещении. И всё же Ирис родилась не в бедной семье и жила в совершенно другой обстановке.

— Мне мама хорошее воспитание давала, — угрюмо возразила она, — Я читала Аристофана* из Александрии, Зенодота* из Эфеса и древнего Гомера*, его "Одиссея" знаю на память. И историю Геродота читала.

* Филологи и поэты древности.

— Здесь ты умница, но я о другом. Рано тебе о мужских прелестях размышлять, подрасти надо, маленькая ещё.

— Я маленькая?! Да я уже замуж могу выходить! Уже три дня, как можно...

— Ух ты, три дня?! А сколько тебе лет?

— Второго дня месяца мая будет тринадцать!

— Ха! Было бы тебе лет шестнадцать-семнадцать, тогда бы можно и... поговорить.

— Что ты, Алексис, что ты?! — воскликнула она, распахнув глаза до анимешного состояния, — Кто же такую старуху замуж возьмёт? В семнадцать лет многие уже родили двоих детей и ходят с третьим.

— Нет, солнышко моё, запомни крепко, что для сохранения здоровья матери и ребёнка, рожать раньше семнадцати лет нельзя.

— Да? — огорчённо пробормотала она, — А почему другим можно?

— И другим нельзя, — ответил ей, но подумав, что моё мнение в настоящей современности посчитали бы глупостью, поправился, — Не желательно.

— Алексис, вы скоро отъезжаете? — Ирис резко перескочила на другую тему.

— Да, через пару дней.

— Возьми меня с собой, а? — на мордашке проявились глаза кота из "Шрека".

— Мне некуда тебя поселить.

— Постой, Алексис, постой, — она вцепилась мне в рукав, и от шторма чувств и эмоций исходящих от этой девочки, я остановился, — А ты не хочешь жениться?

— Нет. Пока не построю свой дом, ни о какой женитьбе не может быть и речи.

— А сколько ты его будешь строить?

— Года два-три, наверное.

— Алексис, я подрасту на сколько ты скажешь, только ты на мне женись, а?

Несколько мгновений я находился в ступоре, потом улыбнулся, засмеялся, затем стал неистово хохотать.

— Ирис, солнышко, тебе никто не говорил, что ты страшно нахальная особа?

— Угу, когда-то папа говорил, — смущённо ответила и опустила глаза, — И Парис говорил, он мне даже треснул подзатыльник. Но всё равно ты должен знать, я решила! Я ни за кого не выйду замуж, кроме, как за тебя!

— Моё мнение не учитываешь?

— Учитываю, — она кивнула головой, — Все говорят, что ты меня любишь.

— М-да, ты мне своим нахальством и непосредственностью действительно нравишься. Таких, как ты больше нет не только здесь, но и во всём Наполи.

— Алексис, и таких как ты больше нет во всём свете, я тебя тоже люблю! — при этом она меня опять дёрнула за рукав, — Нет, я знаю, что мужчины без этого дела с женщинами, прожить никак не могут. И все знают, почему ты через день ездишь в город. Так ты купи себе рабыню, так все делают. Купи две! Я их потом не буду обижать.

— Хорошо, — я хохотнул, — подумаю над этим. Потом! И вообще, меня сегодня будут кормить?!

За столом, как обычно, прислуживала тётка ребят. Кроме Париса и Ирисы рядом сидел Тимон. Как только поели, я повернулся к нему и сказал:

— Можно приводить людей, через два дня уходим.

Дело в том, что Тимон несколько раз наведывался в свои родные пенаты, где нанимал молодых воинов, некогда служивших его погибшему отцу. Захватившая власть новоявленная администрация пристраивала на хлебные места подразделения собственных вооружённых сил, поэтому оставшиеся не у дел местные воины разбрелись кто куда. Более опытные смогли устроиться в охрану торговых домов или к аристократам Рима, а молодёжь осталась бесхозной. Вместе с восемнадцатью нанятыми на службу, троих опытных кадров он всё же уговорил.

Совсем недавно от одного из наших молодых воинов Тимон узнал, что на его родовой вилле объявился новый хозяин, который притащил собственную прислугу. С кузнецом прекратили договор аренды и он вместе с семьёй должен освободить домик и кузницу. В округе он считался хорошим специалистом. Говорят, что даже лет семь работал на изготовлении оружия и доспехов, поэтому работу найти сможет. Зато старшей кухарке с двумя дочерми, а также семье вдовца-садовника — его сыну, служащему конюхом и двум дочерям-горничным деваться некуда. Восемнадцать лет подряд они считали эту виллу своим домом, а теперь их выставляют за ворота. Новый хозяин готов оставить четырёх молодых горничных, но те сами не хотят, однако, и бежать некуда.

Когда я услышал эту историю, то отрезал ножовкой небольшой брусок стали и вручил Тимону:

— Держи, съезди и отдай кузнецу, пускай изготовит для себя нож. И скажи, что если он захочет работать с таким металлом, то я готов заключить договор, по условиям ничем не хуже, чем он заключил с твоим отцом. Единственное дополнение — обустраиваться придётся на новом месте, — выложил мешочек на стол, — Здесь деньги на обустройство. Если захотят переезжать, то семьям дашь по два солида.

— Это много, — он отрицательно повертел головой.

— Нормально, пускай знают о моей доброте. И девчонки у вас симпатичные, намекни, что женихов у нас много, а если захотят ехать, то выдай по шесть миллиарисий.

— Это их полугодовое жалование, — пробормотал он, но взглянув мне в глаза, сменил тему, — Коммодоре, но у меня всё равно спросят о месте, где они будут жить?

— Будут жить на моей земле. Место прекрасное, на берегу моря; земля лучше, чем здесь и вода лучше, чем здесь. Там хлеб растёт не хуже, чем в Египте, а земли арендаторам буду давать столько, сколько смогут распахать они сами или их рабы. Правда, зимой прохладно, как в горах, но никто не замёрзнет, уж я об этом позабочусь, — вспомнив, что большинство моего конного воинства, выходцы из многодетных крестьянских семей, где сыновей отделить в самостоятельное хозяйствование невозможно из-за отсутствия свободных земель, добавил, — Кстати, нашим воинам о благодатных землях уже можно рассказать.

— Обязательно расскажу, коммодоре! А вилла большая, имею в виду земельный надел? — Тимон заинтересовано склонил голову к плечу.

— Большая, — покивал головой, — размером с Италию.

— Коммодоре, ты шутишь?

— Нет. Возможно, что в моё отсутствие там обосновались какие-нибудь племена варваров, но я им либо укажу на новое место жительства, либо возьму под свою руку.

— Их много?

— На несколько лет активной войны.

— О! То, что надо!

Помолчав некоторое время, я встал из-за стола, заканчивая разговор:

— Мы их победим! И будь готов всадник Тимон лет через пять стать моим наместником над частью огромной страны.

— Магнус Александрос! — парень встал и торжественно поклонился, — Располагай мною, я твой меч до конца жизни.

Часть третья

Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало,

Два важных правила запомни для начала:

Ты лучше голодай, чем что попало есть,

И лучше будь один, чем вместе с кем попало!

(Омар Хайям)

Глава 1

"Ros", слегка наклонившись на левый борт, уверенно резал метровую волну Эвксинского Понта или, в переводе с греческого, Гостеприимного моря. Устойчивый южный "свежак", сорок шесть часов назад сменивший холодный северо-восточный, донимавший нас между Дарданеллами и Босфором, туго вздул паруса и ходко толкал к цели со стабильной скоростью в восемь узлов*. И это не смотря на полную загруженность по ватерлинию.

Наше путешествие длилось уже двенадцать суток, за которые смогли преодолеть около тысячи миль. Перед выходом на маршрут, как и планировал, прошли двухдневные ходовые испытания; нужно признать, что вполне успешно и без проблем. Таскать тележку** и при этом управляться с разъединяющимися вантами потомственные моряки научились в первый же день, а когда приказал взять круто к ветру и мы пошли в брызгах четырёхбальной волны со скоростью едва ли не в четыре узла, команда свой второй дом сильно зауважала.

— Коммодоре, мы идём почти против ветра, — потирал руки мой помощник Актеон, — При такой волне нас никакая галера не догонит!

— А может, убегать придётся не нам, а наоборот?

— Ха! — тряхнул он кулаком, — В этом случае, мы кого угодно догоним!

* 1узел = миля/час (1,852км/час).

** Тележка — передняя часть рейка. За тележку берётся галс (при смене курса), но особенность латинского паруса такова, что при этом нужно пересечь вант, который в этих целях делают разъединяющимся.

В корабль народа набивалось, как в бочку селёдки. Кроме моей банды грузилась семья кузнеца, две семьи арендаторов и прислуга из бывшей виллы Тимона в полном составе, теперь уже моя прислуга. И ещё пятеро рабов, за которых уплатил полновесное золото: двое карфагенян — мастер-строитель и краснодеревщик, два мавра — плотник-судостроитель и гончар, и один иудей-портной. Последнего хотели выкупить свои, но не успели, слишком долго торговались. На берегу оставались лишь Ксантос, и с ним четверо парней, к зафрахтованным судам они будут перегонять наших лошадей, и этими же судами переправлять потенциальных арендаторов.

Я объявил, что у меня вилла и земельный надел большие и каждый крестьянин может взять в аренду, сроком на пятьдесят лет земли столько, сколько сможет обработать; получит в кредит тягловую скотину и сельхозинвентарь, с правом начала его погашения через пять лет, а так же отмену всех налогов на тот же пятилетний период. Кроме того, обещал помочь со строительством и обустройством ферм. Покупку козы и клетки с курами я обеспечивал за свой счёт, деньги выдал старосте Никанору. Он оставался здесь главным по переселенцам, не бесплатно, конечно; за каждого отправленного мужика он имел право переложить в свой карман шесть миллиарисий. На удивление, начало вербовки получилось вполне результативным: прибыло двенадцать совсем молодых мужиков-одиночек и шестнадцать крестьянских семей. Правда, все они родственники моих воинов-кавалеристов, которые считались как бы их гарантами. Говорят, что на такие высоко привилегированные условия желающих есть очень много, но беда в том, что в отличие от воина, мужик — это тварь долгоживущая, ибо самая трусливая. Будут сидеть в ожидании: а что там скажут пионеры, стоит ехать или нет?