А вот палатки оказались очень удобными и, если не злоупотреблять их использованием, могли бы существенно облегчить жизнь. Например, они позволяли спать без задних ног, а не вполглаза — чтобы не придавить незваных гостей, и при этом гораздо меньше ослабляли внимание. Однако и к нормальному сну людям оказалось сложно приспособиться, более того, выяснилось, что они настолько привыкли к неприятностям, что при их отсутствии начинали видеть кошмары. Сон становился беспокойным и отдых — менее качественным. Последнее больше всего удивило самих экспериментаторов.

— Нет, мы точно уже ненормальные какие-то, — заметил Илья. — Вроде радоваться должны, а не получается.

В один из вечеров мы отпраздновали переход в категорию взрослых Цезаря и Лёвы с Лизой. Теперь из младших осталось только два подростка и два ребёнка (дети от вторых и третьих родов Щуки).

Количество известных инфекционных болезней превысило пятьдесят, причём тринадцать из них являлись смертельными. К этому времени сомнений уже не осталось: если симптомы болезни ребёнка оказывались неизвестными (то есть взрослые этим не заболевали), то, значит, болезнь будет протекать тяжело и велика вероятность потерять ещё одного человека. Мы не обманывались и не тешили себя пустой надеждой, что, повзрослев, дети перестанут заражаться такими болезнями. Мы — нулевое поколение, инкубаторы, и именно по этой причине о нашем здоровье позаботились и защитили от самых больших опасностей. Росс до сих пор рассматривал нас как возможный источник лекарств или прививок для молодого поколения, но увы, пока ничего хорошего из этого не вышло: при нанесении взрослой крови на царапину никакого положительного эффекта не наблюдалось, а вводить цельную кровь или плазму малышам хирург опасался. И, как выяснилось, не зря.

Мы долго искали животных, на которых удалось бы протестировать кровь, плазму, лимфу или межклеточную жидкость людей и йети. Но у всех этих зверей наблюдались серьёзные поражения органов и последующая гибель даже после однократного введения. Почти через месяц после начала экспериментов мне пришла в голову идея проверить кровь не только взрослых, но и молодого поколения, причём той его части, которая уже начала болеть. Результаты очень сильно отличались: кровь человеческих детей, введённая в том же (малом) количестве, почти никогда не убивала и не вызывала патологических изменений, хотя почти во всех случаях животное некоторое время недомогало. А вот введение крови маленьких йети чаще всего вызывало серьёзные нарушения, а то и гибель, но всё равно не так быстро, как при использовании препаратов из особей нулевого поколения (причём — даже людей).

Отсюда напрашивался вывод, что мы очень сильно отличаемся от наших детей. Гораздо сильнее, чем может показаться на первый взгляд. Это подтвердил единственный эксперимент на человеке: Росс попытался ввести небольшое количество межклеточной жидкости (как самой безопасной) безнадёжно больному ребёнку — в результате тот погиб не от инфекции, а от лечения.

— Выходит, мы и наши дети отличаемся не меньше, чем два разных вида, — Щука осторожно поправила костёр палкой. — Мы чужие друг другу. У меня единственный вопрос: почему не болеют дети до годовалого возраста? Даже предположение появилось: не может ли в этом случае быть, что тот иммунитет, который есть у маленьких детей, на деле заёмный?

— Очень вероятно, — согласился Росс. — И это означает, что у детей наших детей его уже может не быть.

Я смотрела на языки пламени и думала. Потом решила высказать сомнения вслух:

— Не сходится. Если бы у детей был просто заёмный иммунитет, то тогда они бы заражались обычными болезнями. Но этого нет. Создаётся впечатление, что у малышей он сильнее, чем у нас. Как будто... — я сделала пауза, ловя ускользающую мысль. — Как будто у них не просто наш, но ещё и простимулированный мучениями иммунитет. Причём сильными мучениями.

Росс медленно кивнул.

— Примерно в годовалом возрасте у детей начинает атрофироваться один из органов непонятного назначения, — заметил он. — Я считал, что он связан с иммунитетом, но не мог понять, зачем организму избавляться от такой хорошей защиты.

Я недоуменно пожала плечами — этот вопрос мы уже обсуждали, и не раз, но все исследования противоречили выводам. В том плане, что постоянно исследуя кровь младенцев, мы пришли к выводу, что при рождении их защита крепче всего, а потом количество белых кровяных медленно падает и резко, почти рывком, уменьшается примерно в годовалом возрасте. А загадочный крупный орган начинает рассасываться только после того, как исчезнет защита.

— У меня появилась гипотеза, — улыбнулся нашему непониманию зеленокожий. — Если иммунитет на деле наш, то не может ли этот орган служить защитой от пагубного воздействия заёмных лимфоцитов на организм ребёнка?

А ведь он прав. Если подумать, то такой орган был бы нужен до той поры, пока в крови находятся чужие тела — то есть логично избавляться от него уже после их исчезновения. Только вот проверить эту гипотезу ой как непросто. Хотя...

Мы дружно посмотрели в сторону лаборатории и обменялись понимающими взглядами. У многих детёнышей животных имеется аналогичный орган. Значит, нет необходимости ставить такие эксперименты на человеке.

Проверка подтвердила гипотезу Щуки и Росса. Детёныши с развитым органом принимали инъекцию чужой крови гораздо легче и даже выживали после введения жидкостей людей нулевого поколения. А те, у которых орган начал рассасываться или вовсе исчез — погибали. Мы попытались избежать атрофии органа, регулярно вводя детёнышам чужую кровь (ведь в этом случае у него будет постоянная нагрузка), но это не принесло ожидаемого эффекта — орган начал рассасываться в то же время, что и у контрольной группы. Тогда Росс ударился в патологоанатомию. Мы сгубили больше двух сотен детёнышей прежде, чем смогли понять и подтвердить настоящие функции органа. Оказалось, что он не просто защищает от пагубной реакции на чужие ткани, но ещё является «складом» иммунитета матери, то есть в начале жизни имеет огромный запас неактивных лимфоцитов. Если концентрация их в крови понижается медленно, то в буфере (так назвали этот орган) — гораздо быстрее. Буфер размеренно выпускает в кровоток ребёнка почти одинаковые большие порции лимфоцитов до тех пор, пока запас не подойдёт к концу — после чего молодому организму приходится рассчитывать только на себя. А через неделю после последнего выброса начинается атрофия буфера.

— Вот так-то, — констатировал Росс. — Выбросы большие — поэтому и защита хорошая — ведь концентрация лимфоцитов у детей гораздо выше, чем у нас.

Мы разгадали причину крепкого иммунитета детей и теперь можно легко предсказать будущие трудности. Дети второго поколения уже не будут так хорошо защищены даже сразу после рождения. А мы пока не можем сохранить жизнь даже детям первого... Проблем больше, чем решений.

1 – 33 декабря 4 года. Орден — Колыбель — Орден

Я с улыбкой смотрела на детей... точнее, маленьких взрослых. Они собирали прусовский пот для репеллента. Сейчас полукровки уже стали слишком большие для того, чтобы кататься верхом на этих флегматичных животных. Впрочем, и желания Дима с собратьями такого не выказывали. А вот Цезарь ещё мог, особенно в воде — и вовсю этим пользовался. Кстати, и маленькие йети отставали в росте, причём даже мальчики и их прусы тоже ещё выдерживали. Хотя миниатюрные свиногиппопотамчики и такой нагрузке не радовались. Впрочем, порой, под настроение, они сами начинали заигрывать с детьми, предлагая попытаться их оседлать — и старательно сбрасывая молодых наездников.

Взрослые. Только сейчас я поняла, что хотя мы дали молодому поколению самостоятельность, власть над решениями племени осталась у нас. Дети могли выбирать, чем будут заниматься, имели право жить отдельно, но не принимали участия в судебных делах и не голосовали на совете.

Ближайшим же вечером я вынесла этот вопрос на обсуждение, и мы решили не менять сложившееся положение. Пусть наши дети и стали взрослыми, но у нас всё равно очень разный жизненный опыт. Возможно, со стороны это выглядит дискриминацией... да ею по сути и является, но мы постановили, что возраст новых людей и йети для вхождения в совет должен быть не менее девяти лет. К этому времени молодёжь наберётся ума. Если, конечно, доживёт.

Полукровки по характеру очень сильно отличались от Цезаря и маленьких йети. Спокойные, как будто даже безразличные почти ко всему, но, одновременно, очень внимательные и исполнительные. Странные, но способные, с отличной памятью и развитым мышлением. И с одной удивительной особенностью, которую оказалось сложно заметить.

Лиля первой обнаружила эту странность и, вместе с Россом проследив за молодыми около недели, поделилась с остальными. Полукровки очень хорошо воспроизводили увиденное, отлично решали поставленную задачу по уже известному пути или формуле... но не искали оригинальных ответов. Вообще. Только применяли уже усвоенное.

Заинтересовавшись, мы поставили несколько опытов. Если йети и Цезарь при необычной задаче пытались отыскать новый путь (чаще всего — безуспешно), то полукровки после проверки уже знакомых способов сдавались и ни разу не подключали фантазию. Причём, в отличие от других детей, они справились с относительно большим количеством заданий. Но позже, при разборе решений, выяснилось, что все применённые подходы Лорд, Дина и Дима уже видели прежде. Особенно ярко эта особенность оказалась заметна при выполнении творческих заданий: рисовании, пении или вырезании фигурок.

Практически полное отсутствие фантазии полукровки хорошо компенсировали высокой обучаемостью и склонностью в тему воспроизводить увиденное. По этой причине мы не сразу обнаружили их ущербности. Возможно, именно из-за данной особенности Лорд, Дима и Дина не высказывали своих желаний, с одинаковым безразличием работая в лаборатории, на охоте или собирательстве, выполняя повседневные, бытовые дела... Мы не раз пытались узнать, чем бы они сами хотели заниматься, но ответа получить так и не удалось.

С другими детьми было сложнее. Рысь неохотно работала в лаборатории, предпочитая проводить время с Вероникой и активно помогая ей с разработками сельского хозяйства. А вот Лев и Лиза, как и Цезарь, отлично сработались с Россом. Лиза предпочитала ухаживать за животными и отлавливать новые экземпляры для опытов, Лев — собирать корма и помогать в экспериментах, а Цезарь за свою короткую жизнь отлично научился брать анализы и готовить препараты. По поведению он был взрослее йети, возможно, из-за множества болезней и страданий, которые пришлось перенести мальчику. Кстати, он намеревался получше освоить методы лечения и уехать в Волгоград помогать Наде. Естественно, мы пытались отговорить Цезаря от этой идеи, ведь он уже не обладал таким крепким иммунитетом, как мы. Мальчик соглашался, отступал, но уже через пару дней возвращался к идее переехать к волгорцам.

Бывшие жены Дета постепенно пошли на поправку. Паралич отступал медленно и неохотно: к тому времени, как к конечностям вернулась хотя бы минимальная подвижность, мышцы сильно атрофировались, из-за чего находившиеся в неподвижности рука и нога выглядели тоньше и значительно отличались от здоровых. Речь пострадала намного больше и всё ещё оставалась невнятной, но мы научились её разбирать.

Удивительно, но женщины не лишились рассудка, полностью сохранив память о том, что с ними произошло. Вот только оценивали и свои, и чужие поступки теперь совсем иначе. Навязанная сверху любовь и преданность превратились в ненависть и отвращение. А ещё — в страх. Именно последнее оказалось самым опасным — Олю и Таню постоянно преследовал страх вернуться в прежнее состояние. Снова стать другими, такими, какими их хочет видеть «хозяин». По признанию женщин, наиболее ужасным было даже не само слепое подчинение, а то, что под воздействием приборов они искренне считали правильными те свои поступки. Этот кошмар не оставлял жертв Дета ни во сне, ни наяву.

Мы даже всерьёз задумались о том, не ликвидировать ли физически угрозу для душевного здоровья Тани и Оли (и, откровенно говоря, не только их). Но жертвы Дета категорически отказались.

— Это против вами же принятого закона, — сказала Оля. — А мы будем искать другой выход.

И уже на следующий день она попросила собрать совет.

— Если вы позволите, то мы уйдём, — правый глаз женщины всё ещё косил, особенно сильно, когда она нервничала. — Мы готовы пройти проверку на детекторе лжи и пообещать не раскрывать те тайны, которые узнали.

— Сдурели?! — раздражённо взмахнул полуобъеденной рыбиной Росс. — Как вы будете жить в таком состоянии? Погодите хотя бы, пока хромота пройдёт и в глазах двоиться перестанет.

— Мы собираемся уйти не для одинокой жизни, — пояснила Таня. — Мы хотим вступить в племя сатанистов, и Вадим согласился нас принять. Естественно, предварительно, при условии, что вы отпустите.

Я вздохнула. С одной стороны, понятно желание жертв оказаться подальше от своего мучителя, а с другой — опасения остаются. В первую очередь, за жизнь и здоровье непоправившихся женщин.

— На мой взгляд, мы должны их отпустить, — сказала Лиля после недолгого размышления. — Как ни крути, сатанисты наши союзники. Да и Дет...

Почти все пришли к таким же выводам. Причина у Тани с Олей очень уважительная и её нельзя игнорировать. Ведь если смотреть честно, то они никогда добровольно не вступали в ряды посвящённых... и имели полное право уйти, вообще не спрашивая разрешения. На всякий случай мы проверили намерения женщин на детекторе лжи и, убедившись, что их слова искренние, отпустили. Мужчины отвезли Олю и Таню в Штаб на лодке сразу, как только у дюжиноногов закончился очередной брачный сезон.

Задолго до этого, когда жёлтая луна ещё не достигла зенита, Щука облысела.

— Ты как, чувствуешь какие-то изменения? — поинтересовалась она.

— Пока нет, — прислушавшись к ощущениям, ответила я.

Как и в моём случае, фертильный муж Щуки тоже начал переходить в стерильную фазу, хотя находился довольно далеко отсюда — в Волгограде.

— Недостаточно далеко, — задумчиво констатировала я. — Впрочем, Марк тоже не близко был. Сдаётся мне, что тут не всё так просто. Может, изменения у одного провоцируют таковые у второго партнёра?

— Возможно, — кивнула Щука. — Кстати, и в нашем... в селении йети тоже фертильная пара сменилась.

Я удивлённо посмотрела на подругу.

— Ещё почти год назад, тогда мы заняты были, и я забыла рассказать, — покаянно добавила она.

Через пару дней стало очевидно, что ни я, ни Марк обратно фертильными не становимся, а освободившуюся нишу заняла пара других пришлых йети. Ну и хорошо — сейчас мне не до размножения.