Путь хранителя@последний из рода .1 часть

— Нравиться? — Спокойно, негромким голосом спросил он у непрошеной гостьи.

— Ага, очень. Интересно, а их потрогать можно или заругают. — Не смотря на собеседника, спросила девочка.

— Да нет же никого, трогай, только смотри, чтоб не затоптали. — Ответил тот же господин, ухмыльнувшись в усы, глядя на такую ценительницу его достояний.

Малышка бочком подошла к животным и осторожно протянула им свою кукольно-маленькую, почти прозрачную ручку. К удивлению хозяина крайний жеребец сам опустил голову и принял ласку от незнакомки, на что та оказалась вне себя от счастья.

— Ты чья, малышка будешь? — Поинтересовался хозяин такого богатства.

— А, ничья, приблудная я. — Продолжая любоваться животными, и поэтому даже счастливо ответила на вопрос девочка.

— Что, от родителей отбилась? — Не совсем понял её барин.

— Нет у меня родителей, померли они. — Продолжая не обращать внимание на собеседника, отвечала она лишь на поставленные вопросы.

— А где до этого жила? — Уже посерьёзнев, участливо расспрашивал хозяин.

— Около леса.

— Чего ж, тогда сюда к родне пришла? — Не понимал и потому продолжал расспрашивать барин.

— Нет у меня больше на всём свете ни кого.

— А как деревня твоя называется, ну где жила, где родных похоронила? — Не отставал с расспросами любопытный человек.

— В доме так и остались они, не могла я их похоронить.

— Да можешь ты мне про себя как надо рассказать? — Возмутился выхоленный мужчина, явно заинтересовавшейся судьбой малышки.

— Да. — Односложно ответила она, внимательно посмотрев на собеседника, и поняв, что это не простой крестьянин, которых не так уж и мало сновало во дворе.

— Ну, уважь моё любопытство, а я уж подумаю, чем смогу помочь твоему горю. — Уже спокойно произнёс важный господин под таким доверчивым и наивным взглядом.

— А вы и вправду захотите мне помочь?

— Если расскажешь, то постараюсь. — Снова терял терпение барин.

— Да, я мало что помню. — Испугалась девочка.

— Тогда, что помнишь, скажи. — Умерив свой тон и опершись на трость, сделал внимательное выражение лица пухлый барин.

— Жили мы с родителями не далеко от леса. У моего отца тоже почти такой же был, только поменьше и пегий такой. Мы его все очень любили. А вы, наверное, своих красавцев тоже очень любите, да? — Протянула девочка и, взглянув в лицо господина сразу поправившись, продолжила свой рассказ. Ну, вот, потом не знаю почему, прихожу домой, а они мёртвые лежат, я испугалась и убежала, а потом в лесу заблудилась. Так вот шла, шла, пока сюда не пришла. — Тяжело вздохнув, закончила свой сбивчивый рассказ девочка.

— А, хочешь, здесь жить остаться? — Неожиданно предложил хозяин.

— Кто ж меня, сироту захудалую, при таких хоромах оставит-то? — Помня советы матери, но, стараясь не обидеть важного человека, она отвечала, пытаясь бороться с желанием остаться при таком сказочном месте.

— Я оставлю, только вот просто так не смогу.

— А денег-то у меня и нет, хороший барин.

— Что же это? Людям только за деньги помогать можно что ли? — Возмутился хозяин. — Лучше скажи, что делать умеешь.

— Так прямо и не скажешь — всего понемногу. Мамаше по дому прибираться помогала, за хозяйством приглядывала, курей, да гусей гоняла.

— Раз так, то пойдёшь ко мне за гусями приглядывать?

— Пойду, а чего не пойти, коли люди такие, хорошие здесь проживают. — Боязливо, но в тоже время с радостью согласилась девочка.

— Только не плачь, потому, как они больно щиплются. — Предупредил хозяин.

— Этого мне вовсе не страшно, они только того щиплют, кто им не нравиться.

— А ты, значит, обязательно понравишься?

— А как же иначе!? Да меня и щипать-то не за что, кожа, да кости. Вот таким, вроде вас есть чего бояться — вон каким приметным вымахал. А мне только прутик взять, дорогой господин, и я готова. Знайте, только во время кормить, да спать укладываться позволяйте.

— Уж на счёт этого не сомневайся, всё как надо устроим. — Снова довольно ухмыльнувшись в усы, договорился барин о работе с малолетней сиротой.

— Артемий Семёнович, поехали? — Послышался зычный голос здоровенного мужика в потёртом картузе и довольно поношенной фуражке, но зато до блеска начищенных сапогах.

— Пойдём, только Глаше скажи, что у нас столоваться ещё одна работница станет. — И снова, обращаясь к девочке, продолжил. — Как хоть зовут-то тебя, матушка?

— Дык, Марьей кличьте.

— Слыхал, Марья теперь гусей пасти станет, потому Кузьку можно в кузню к Мирону учеником отпускать, пришло время. Он давно уже проситься, а замены всё никак не находилось — вот теперь пускай радуется.

— Как скажите, барин. — Ответил кучер и бросился в сторону большого дома. Вскоре за ним выплыла небольшого роста полная улыбчивая женщина.

— Это что ль Марья-то? — Удивляясь, спросила она, с интересом поглядывая в сторону худенькой девочки важного вида, с большими необыкновенно чёрными глазами. — Она хоть чья у нас будет?

— Ничья, сиротка она, Глаша. Приюти её, да накорми, а потом с работой познакомь, а мы и так уж заболтались, пора. — Тут же вскочив в коляску и забыв обо всём, стал озираться в поисках кучера. — Пахом! Где ты бродишь, окаянный, сам знаешь, ехать пора.

Как только Пахом взобрался на козлы и взмахнул кнутом, коляска с быстротой ветра сорвалась с места и понеслась по просёлочной дороге, оставляя за собой лишь долго не оседавший пыльный след. Мальчик, который открывал ворота, тут же выбежал на улицу, чтоб ещё раз посмотреть на удивительно красивых удалявшихся животных.

— Во дают! Видать застоялись. — Деловито проговорил он, закрывая ворота. — А вы чего рот раззявили? Барин вон и дел нет?! Пошли сполнять, чего велено было.

— Ох, и грозный же ты Кузьма, не уж то в приказчики барские метишь? — Улыбаясь, потрепала по вихрам важного мальчишку Глаша и тут же переключилась на заботу о вверенной ей девочке.

— Ну, что Машенька, пошли, с хозяйством знакомить буду.

Девочка потупила свои огромные грустные глаза и направилась за женщиной, которой её поручили. От неё пахло вкусно пирогами, домашним теплом и уютом. Что жало впереди ребёнка боль ли, разочарование, новые потери — этого предположить не могла она, но более сильной боли от разлуки, чем она уже испытала, не могло уже произойти. Так, немного потупясь, Маша начинала свою новую, независимую не от кого жизнь.

— Вот и всё, на сегодняшнюю ночь хватит. Продолжение лишь вечером теперь. А тебе, милок, отсыпаться время настало — мне, по людским делам хлопотать. — Сначала услышал голос Трифона, только потом и увидел его самого.

— Жаль. — Произнёс я, прокручивая в голове ещё раз только что увиденное.

— Чего так? Никак жалеть стал кого? — Остановился Трифон, намеревавшийся минуту назад уходить по неведомо важным для него делам.

— Чего цепляешься? Жаль, что от начала до конца сразу просмотреть не могу. — Парировал я. — Будто нельзя всё одним разом просмотреть, даже как-то грустно становится на душе. Вот теперь думай, чего с девочкой приключилось.

— От этого не грусти, так даже лучше — будет время умишком пораскинуть. — Вроде примирившимся тоном проговорил человек, который ещё не так давно выглядел, словно приведение из ужастика.

— Ладно, иди куда шёл. Мне и впрямь поспать надо. — Почувствовав усталость, произнёс я с уже смыкающимися глазами. Как добрёл до приготовленной мягкой кровати, ощущал очень смутно, только сильно понравилась её воздушная лёгкость и мягкость, потому не заснул, а улетел тут же. Отдых без снов — самое лучшее лекарство от усталости. К вечеру меня уже будить не пришлось. Чувство животного голода само разбудило и погнало на поиски еды, тем более, что запах жареного мяса действовал просто одуряющее. Подойдя к столу, я откинул широкое полотенце. На огромном плоском блюде лежали ещё тёплые пироги с дурманящим яблочным ароматом, они будто сами просились в рот. Не в силах оторваться от такой аппетитной красоты, мне захотелось найти наибольший раздражитель моего внимания — это не менее ароматное жаркое, которое будоражило обоняние сильнее сладких и румяных пирогов, потому погнало на розыски к выбеленной горячей печи. За ситцевой занавеской я увидел изобилие деревенских изысков. Запеченный до хрустящей корочки заяц в яблоках, круглый обжаренный картофель, большой чугунок с томлёными чисто рязанскими щами, которыми можно кормить даже младенцев, тыквенная каша, приготовленная так же в печи, прорвали целый поток слюноотделения и невозможности ожидания, пока хозяева сами пригласят к ужину. Просто-напросто, я положил в первую попавшуюся тарелку по небольшому кусочку всего, что особенно хотелось немедленно положить в рот и сел за стол, быстро уничтожая причину моего томления. Понемногу отступающий голод вызвал желание запить поглощённое пусть и травяным, но горячим, чаем с мягкими и пышными пирогами. Пока я совершал все эти манипуляции, до меня стал доноситься вкрадчивый и несуетливый голос Трофима, который разговаривал по душам явно с нашим странным хозяином.

— И когда же ты намерен ему всё рассказать?

— Не знаю, пока не думал об этом.

— Так дело не пойдёт. Сколько лет маешься, а до конца открыться ни одному так и не решился. Так может, пришло время-то, подумай.

— Эх, чем хвалиться-то? Что же ты думаешь — это просто так сказать, о чём молчать привык, и даже с дочкой стараемся не касаться. А чужому мужику, которого только третий раз в жизни вижу, на тебе, всё вывалю, бухну ему, как обухом по голове. А ты знаешь, что он после моего признания делать будет? Вот и я сильно переживаю, что не сможет он такого понять.

— Индюк тоже думать пытался. Просто подойди, да и скажи парню всё как есть. Ведь не от тебя, а от него зависит сейчас твоя душа и покойная старость Анютки. Не хорошо, если он это без твоего рассказа увидит. Не доверием от этого всего тянуть станет, а вам друг другу верить надо обязательно.

— Знаешь, прошлым особо не объяснял и ты меня не толкал к этому так упрямо, что теперича-то переменилось? Ежели не дурак, то сам до всего дойдёт, да и молчком примет, чего я натворил.

— Чего разворчался не по делу? Давешние не особенно тебе помогли? А у этого в руках твоя последняя возможность, так чего же упираться-то?

— Может и впрямь сможет помочь, а если нет, то, как он с таким грузом жить станет, подумал? Будет каждую неудачу на меня валить, мол, из-за прадеда глупца весь род и мучается.

— Да перестань гудеть, ты же в седьмом колене дед, так что тогда ему про такое голову ломать. Да и по уговору, он просто забудет всё словно дурной сон.

Тут у меня недоеденный пирог остановился и замер вместе с рукой по направлению ко рту. От растерянности, я снял защиту на мысли и чисто по человечески, мгновенно, пронеслась ничем не прикрытая мысль: "Доигрались, мне только родственника аж в седьмом колене недоставало".

— Слышал, проснулся внучок твой, и теперь объясняться не надо, всё как кот Васька, ел, да слушал.

— Ох, до чего же они теперь все быстрые и умелые. Глаз, да глаз за такими, а мы их самих на помощь зачем-то кличем. Вот невезение-то какое, да и Анютка куда-то запропастилась. А может это твоих рук дело? Признавайся, специально это подстроил?

— Опомнись, ещё и полоумным станешь, так тогда не только мы с Агашей, но, глядишь и Нюрочка от тебя откажется.

— Ладно, не думай чего плохого, пошли, а то темнеть начинает. Где же она так долго ходит? Ведь говорил же, чтобы без меня никуда не отлучалась или, если по срочной надобности, хотя бы упреждала на сколько уходит. Так нет, всё норовит по-своему сделать. — Завёлся Трифон, начиная кашлять и хвататься за уже почти прозрачную поясницу.

— Да не бухти же ты, ни за что не поверю, что заболел. За эти годы, поди, забыл, как это происходит. Так что двигай, давай старый ворчун.

— Ага, хорошо тебе стороной судить, а мне только и приходиться от раздумий, да тревог мучаться. — Продолжал бить на жалость Трифон до самой двери в избу.

— Вот те на, нарисовался не сотрёшь. — Возбуждённо отреагировал я на их появление. — Что ж до сих пор молчал-то, родственник? А я-то, грешным делом, всю голову себе сломал, зачем, да почему именно меня вырвали, да сказками разными мучают. Оказывается у предка во мне потребность приключилась, а он и молчит, словно в рот воды набрал. Да ещё и пугать надумал, родственничек.

— Сам понять должён был. Что ж думаешь — это просто так тебя на улице подобрали, да сюда приволокли? Потому что глазки твои Анютке дюже приглянулись? — Стал защищаться нападая, мой прозрачный и такой реальный предок. — Мы с Трофимом даже Агашеньку не во всё посветили. Потому и ты, прими уж, как есть и не ерепенься. — Ответил хмурый Трифон, оттого, что его застали врасплох.

— Вот и славненько, только не сочти за труд, просвети убогого мозгами, хоть по какой линии роднёй приходишься.

— А чего тут светить? Сам не понял что ль?

— Чего препираетесь словно дети малые? — Не выдержал Трофим. — Один краше другого. Вот и Нюрочка из-за этого и ушла, чтоб вас не слушать, да не разнимать. Пока время терпит, давай, рассказывай внучку его родословную.

— Я что собака что ли? — Продолжавшееся возмущение лезло наружу.

— Ты, молодец, гляжу, чай надумал пить, так давай и пирогом закусывай от греха, да и слушай, чего старшие говорить станут. — Продолжал утихомиривать Трофим.

— Чего старшие наворочали, то младшим не под силу расхлебать получается, а ещё возмущаться лезет. — Продолжало рваться не остывшее возмущение.

— А ну, молчать, мальчишка-недоучка, ещё не известно, как ты бы на его месте поступал, ишь, даже слово сказать не даёт. — Возмутился не на шутку мой учитель. — Уж давно вроде понять-то должен, что в жизни просто так ничего не бывает, всё для чего-то твориться и создаётся. И не нам с тобой грешным, другого судить и рядить отпущено. Вот у тебя — новый порожек поднялся, так переступи его и дальше шагай. Только не забудь о том, что и у тебя промахи случиться могут и кто-то, вроде тебя, в истерики кидаться начнёт. Ох, и быстрые вы сейчас на расправу, пока вас самих жареный петух не клюнул. — Уже спокойней и уверенней продолжил сильный и волевой Трофим.

— Мне-то что? Это вон он никак успокоиться не может. А я, так рад даже! Это кому при жизни такая возможность своего прапрадеда видеть приходилось? Поэтому, не трусь дед, рассказывай, где ж тебя так нагрешить угораздило. — Взяв себя в руки, и посмотрев, как предлагал умный человек, на проблему с другой, более человеческой стороны, раззадорился я.

— Только ты не зубоскаль. Обскажу всё своей чередой, тогда и станешь говорить, прав я, али не прав, по твоему разумению. — Понурив голову и примирившись, спокойно усаживаясь на свой хозяйский табурет, наконец, решился начать свой рассказ Трифон.

— Долго я в парнях ходил, жениться сам не хотел, всё мне не нравились местные девки, то больно говорливые, то уж очень некрасивые. А мой барин будто и забыл об этом, всё грузил, да грузил работой. Только ты не подумай, что я на него из-за этого зуб имею, нет. Мне даже очень у него в работниках нравилось. Он ведь меня вроде своей правой руки сделал. Даже одного в город посылал, чтоб я к его с барыней приезду дом приготовил, продукты закупил, проследил за разными мелочами. Вот так и в тот раз получилось, что осталась барыня одна в городском доме, а я ей вроде помощи оставлен барином. Целый день я за ней то по магазинам, то по лавкам мотался, вообщем уморился как незнамо кто, а ей хоть те хны. Девок тоже так работой завалила, что к ночи они на ногах стоять не могли. Барин, как обещался к ночи из имения не возвернулся, так и пришлось нам устраиваться на ночлег одним. Екатерина Николавна, в своих комнатах расположились, ну, а нам сам Бог велел в людской места занимать. Эх, прислуга так умаялась, что и накормить-то меня не кому было, потому, самому пришлось по горшкам лазить. Наевшись, решил, что пока никого в кухне нет, пока, значит, ещё до конца не обустроились, там же и вымыться, тем более, что после того как барыне воду грели, ещё тёплой много осталось. Вот я разделся, куда мне торопиться-то, коли все без задних ног уже десятый сон видят? Стал в корытах около печи намываться, только чую, что вроде не то чего-то. Вроде того, что кто-то наблюдает за мной. Оглянулся и обомлел, барыня на лавку села и сидит на меня смотрит. А я-то совсем голый. Ну, стыдно мне сделалось, не знаю чего и делать: толи бежать в чём мать родила, то ли барином ей пригрозить. Вот так, разинув рот и простоял бы. Коли она сама не подошла и так ласково не прошептала, что заждалась мол, когда я словно маленький наплескаться вздумаю. Тут уж я быстрее сворачивать свою походную баньку стал, а она опять.