Зверь лютый. Книга 30. Канава

Сможет этот, "в семи щёлоках вываренный", залитый самообладанием, этикетностью с притворством по темечко, аристократ найти общий, хорошо бы — дружеский, язык с Кастусем? — Не уверен. Лишь бы не передрались.

Что этому... "царёнышу" более всего надо выбрать верный тон с Елицей...? С наложницей кое-какого князьца из дебрей... Рук не распускать, шуток вольных не шутить — Кастусь ревнив. Голову не оторвёт, после моего письма, но вышибет не раздумывая. Но и обидеть равнодушием, не замечая... Пройди по лезвию.

Если ты, блин, не можешь в доме, в семье разобраться не по кольцам венчальным, а по взглядам да вздохам, то нахрена тебе тот Руян?! Не осилишь.

Про Фанга говорить? — Битый боевой волхв совершенно ушёл в астрал. И увёл туда новую группу учеников. Отслеживается только по расходной ведомости да по трупам придурков из окружающей Кауп прусской элитки. Неумного шутника из числа гостей... если Кастусь прямо не запретит, то... А зачем мне "неумный шутник" на Руяне?

— Дальше идёшь в Гданьск. Кестут, поди, и корабли попутные пошлёт. В Гданьске... Ты Самборину, вдову князя Василько, которого я в Янине... помнишь?

Боголюбский только фыркает.

— Да уж. Жива ещё?

— Ага. Сидит опекуншей при своих единокровных малолетних братьях. А Сигурда-нурмана помнишь? Конюшим у князя был. На щите белый стоячий лис на красном поле. Песец в маках.

— Помню такого. Мелкий среди своих нурманов. Но въедливый.

— При ней главным советником. У меня с ними отношения добрые. И им я кое-чего посылал. Приказчики мои там торг ведут. Пруссы и ляхи друг друга не выносят, а Кестут в Гданьск гонит немало товара. Чтоб покупатели с продавцами, католики с язычниками, друг друга не резали, а делом занимались, православные приказчики очень полезны. Церковка, кстати, там уже есть.

— Как у тебя... ловко получается. С одного камушка на другой. Прыг-прыг да и припрыгал.

— Ага. Дальше, правда, самому идти придётся. Карты у меня есть, пришлю. Но уж больно они... слабенькие. Не всё. Не везде.

— Твои люди и там лазают?!

— Этим путём шёл мой Саксонский караван. Люди, кораблики, товары — пока там. Война Новогородская, "призыв воровской". На Русь хода с Варяжского моря нет. Но письма мне принесли, там и карты есть.

Основной путь — Новгородский — для нас закрыт, Западная Двина — превратилась в линию фронта. Но есть ещё Висленский путь. Тючок с перепиской двое ребят смогли притащить. Двое... Из Брауншвайга вышли впятером...

— К-какие письма?!

— А, так ты не знаешь? Твоя племянница, дочка Государя нашего, Ростислава Андреевна — ныне государыня Саксонская. В герцогинях там сидит. А матушка её, Софья Степановна Кучковна — там же, в тёщах обретается.

Андрей и Михалко потрясенно смотрели на меня. По-разному. Михалко удивлён моей... предусмотрительностью, давней подготовкой "его пути". Хотя, что этот "путь" — его, я решил только нынче ночью. У Андрея... реакция на имя его первой жены.

— Так вона чего ты задумал... с камушка на камушек...

Я смущённо улыбнулся, почесал тыковку.

— Не, Государь, я не задумывал, оно само собой... как-то так... Говорят, что одни люди идут по судьбе, других судьба тащит за ворот. А я просто не мешаю.

— Дай-ка. (Андрей отобрал карту) Ишь как ты делаешь. Тропка. Как по болоту. С кочки на кочку.

— Ага. И это ещё не всё.

— А что ещё?

— А про то говорить ещё рано. Надобно, чтобы... проросло.

Три года назад в Мазурских болотах сложил голову в бою с пруссами третий из нынешних Болеславичей — Генрих. После чего самый младшенький, Казимеж, перебрался в Сандомир. Вместе со своей княгиней. Давно и ярко мне знакомой Еленой Ростиславовной. Бывшей "самой великой княжны Всея Руси".

Тема очень интересная. Аж душа кипит и сердце плачет. Как подумаю, представлю... Но — рано.

Я об очень многом не рассказываю. О выгодном положении Руяна в нынешних условиях, когда всё мореплавание каботажное, а ширина пролива между островом и материком — пара-тройка километров. Перекрыть пролив и брать мзду — без проблем, оба берега под одним владетелем.

Об устье Одры (Одера) с Волином. Когда (в 1043 г.) датчане напали на Волин, Адам Бременский писал: "наступило крушение торговли". Сейчас городок восстановился. Можно прибрать. Если будет желание и силы.

О Борнхольме, который лежит на северо-восток, в 35 км от побережья Швеции. Борнхольм и Руян, с базирующимися на них флотилиями, способны стать "воротами Западной Балтики" — закрыл, получил плату, открыл.

О возможности перекрыть в этом месте всю торговлю Любек-Готланд. После чего немецкие кораблики пойдут вдоль Зеландии, платя Вальдемару пошлины. Что, безусловно, порадует датского короля.

О том, что нынешний Руян больше, чем в 21 в.: в 14 в. страшный шторм смоет треть острова "за одну ночь".

О делах на севере. Где Дания владеет Сконией, в Норвегии идёт бесконечная война "лапотников" и "посошников", в Швеции отношения между готами и свеями... только при заранее полученных заложниках.

Об очень интересных перспективах на материке. Начиная от Шлезвига и Данверке. Где возможно построить очень полезный канал в обход датских проливов. Или южнее — Кильский. Или путь Трава-Эльба. Или...

— Короче, князь Михалко, зацепись там крепко. И тебе помогут. И отсюда, и там, ближе, есть кому. Конечно, и ты должен будешь соседям помочь. Но первое и главное: возьми Руян под себя. А если нет, не смог, не осилил... Ну тогда... придумаю чего-нибудь.

Боголюбский внимательно, подозрительно смотрел на брата. Тот, к удивлению моему, не реагировал: в глубокой задумчивости рассматривал карты. При таком уровне сложности задачи, на такой дистанции... нет сил отвлекаться на любое "кто что сказал, как посмотрел".

— На сегодня всё. Идите.

Удивительно. Просто кое-какая неприязнь в семье, просто межличностные отношения, между нами — вздорность, антипатия. Мелочь. А уж в историческом процессе... Но потребовали для устранения постановки и формулирования пары задач геополитического уровня. Уж как их решать придётся...

Уже говорил, что Боголюбский просто фонтан рефренов? — Прозвучал и повтор вчерашнего: "а вы, Штирлиц, останьтесь".

— Она пишет?

Блин.

— Да.

— Тебе. А мне?

Наполеон: "Любовь для праздного человека — занятие, для воина — развлечение, для государя — подводный камень".

Вот наш Государь об этот камень и колотится. Всем сердцем.

— А ты бы сам написал. И вон, с Михалкой отправишь.

Взрослые люди! Элита, итить их короновать и помазывать. А письмецо родному человеку написать — духа не хватает.

— И что она?

Так я тебе и буду Софочкины письма пересказывать. При нашем с ней уровне доверительности она описывает подробности... не для твоих глаз. Другое дело, что я могу теперь, при случае, послать Генриху Льву в подарок... м-м-м... гульфик шёлковый в брильянтах. Подходящего размера и окраса.

— Ругает немцев. За грязь, за пьянство. В домах холодно. Хамят. Пока не щёлкнешь — лезут, напрашиваются. Я с ними своего гридня опоясанного отправил, Ивашку. Может, помнишь? Ещё люди есть. Щёлкают. А так... она возле дочки крутится. Никаких обид от зятя ни в корме, ни почёте не имеет.

— Вот как... Ладно. Михалку ты с Руси выставил. Сунул в руки такую прикрасу... И нести тяжело, и бросить жалко. И поднять — ума дашь. Хорошо задумано. Поглядим. Но раз он уходит, то надо кого-то в Торческ князем ставить. Что думаешь?

Факеншит. Как-то я к такому повороту...

— Думаю... Тебе виднее. Но ставить надо Чарджи.

Оп-па.

Ты что, думал — я только по одной несуразице в день выдавать могу?

— На Рось ставят русского князя. Иначе "чёрные клобуки" между собой перережутся.

— "Чёрные клобуки" — это кто? Торки и печенеги. Они между собой не режутся уже лет двести. И они с восторгом примут настоящего инала из рода Кайи, потомка великих древних ябгу. Владеющего, подобно их родоначальнику Огузу, золотым луком с тремя золотыми стрелами. Власть древняя, священная, прежде разделённая, от чего многие беды произошли, снова собралась, по воле Неба, в одних руках.

— Х-хм...

— Успокойся. Ты — не Небо. Но твоими руками священные символы вручены настоящему владельцу их. И будет всем счастье. Третье племя ковуи. С ними надо разговаривать. Но они прежде в особой вражде замечены не были. Им всё едино, лишь бы с пастбищами не прижимали да в службу не сильно дёргали.

— Там и половцы есть.

— И это хорошо. Здешние торки начали последнее десятилетие родниться с кипчаками. И эта вражда в народах спадает. А Чарджи, пожалуй, единственный из ханов, который может с кипчаками нормально разговаривать. Да он у меня много лет растил Алу! Сына старого Боняка, правнука Боняка-"Серого волка" — торкский инал! Алу и по сю пору в своём наставнике души не чает. Ты только спроси — он тебе таких песен хвалебных пропоёт!

— Вон оно как...

— И остаются у нас берендеи. Вероломные и продажные. Но не глупые. Враждовать с соседями, когда те объединены новой властью... дурных нет. Тут забота другая: как бы они между собой не сцепились. Часть смотрит в сторону волынцев. Как у них давно заведено. Бастий... высунулся. И помер. Но он не один. Есть ещё, кто смоленским князьям кланяется. Ныне они слабы, расколоты. Самое время их прижать. Но не князю стороннему, а хану, который торкский. Который не снаружи, а изнутри.

— Интересно ты сказываешь. Завлекательно. Ладно. Иди.

Уже выскочив на крыльцо, я сообразил, что вся эта история с Руяном вполне может воспринята Боголюбским, Михалко и другими, как попытка освободить место для "своего человека", взять под контроль Рось. А болтовня о Руяне... просто дымовая завеса. Но я же там вполне конкретные цели ставил! Я же результатов жду! Не пустить немцев на Балтику — это ж такой прогрессизм! Тысячелетнего мирового уровня! А выглядит... как мелкая бюрократическая возня. Подсидел начальника для приятеля.

Убил ли Яромир Теслава? — Там была зимняя рыбалка. Простуда, горячка, лечение. Смерть. На каждом этапе... подозрительные детали. Но однозначности нет. Не знаю, детка. Важно другое. Люди Стоислава успели в Волине наболтать много. Не про смерть Теслава, а про сильную нелюбовь своего господина к датчанам. Князь очень обижался, что ему не досталось доли в сокровищах Арконы, и говорил лишнее.

На Руяне Михалко оправдал эпитеты Боголюбского: "аспид ядовитый грецкий". Весьма любезно перешёл, всё с улыбочками и ласковыми словами, к сыску, довольно громкому. Яромир, обманувшийся в первом впечатлении, возмутился, Михалко ответил прямыми обвинениями, спровоцировал князя на лишние слова и вооружённые действия. Михалко бежал в Ральвик, где стояли его корабли. Яромир лично повёл дружину на обидчика. И был убит.

Всё просто: Михалко собирал караван "с бору по сосенке". В состав включили и пару десятков торков из его прежних подчинённых. У них, естественно, их степные составные реверсивные луки. Как противостоять такому оружию — на Варяжском море не знают. Сама мысль о том, что стрела может пробить человека в кольчуге... Рыцари Оттона Великого, которых мадьяры пробивали с тридцати метров... прошло два века. Сейчас в этом регионе — только по рассказам вернувшихся из Палестины. Опыта — нет, тактических наработок — нет.

"Воинские уставы пишутся кровью". Здесь — кровью Яромира.

По прибытию в Данию Михалко вывалил результаты своего расследования на тинге в Рингстеде. Нападение Яромира расценили как доказательство его виновности. Вальдемар оказался в сложном положении: его обвиняли в том, что он оставил князей править Руяном, а не посадил в темницу, как сделал с ободритами его отец. Не истребил "тайных язычников", как проповедовал "Неистовый Бернард". Начинается война с Штеттинским Богуславом, а удержать Запезенье без участия Руяна невозможно. На острове нужен сильный, надёжный, воинственный лидер. А Абсалон подпрыгивал и подталкивал:

— Давай-давай! Новообращённый! Из рода императоров! Схизматы признают истинность Престола Наместника Петра!

Сыграли свадьбу. Девочка, как её мать полтора десятилетия назад, перебралась в дом мужа. Для выращивания до готовности. Что Михалко получил титул графа... чисто в пику прочим датским аристократам. Он вернулся на остров, сформировал дружину и, через год, как и в РИ, вместе с Вальдемаром явился к Штеттину.

Вместо осады (в РИ), город взяли.

Та же история: Богуслава убили на стене стрелой мощного торкского лука. Растерянность обороняющихся позволила малоопытной дружине Михалко ворваться в город. Руяне воспринимали поход как месть за Аркону и выжгли всё. Вальдемар получил, конечно, свою долю. Графство разорили, чтобы исключить возможность нападения на Запезенье. А вот аннексировать Штеттин (Щетинье) было невозможно — феод Саксонии.

На обратном пути заглянули в Волин. Штурмовать не стали, ограничились получением контрибуции и выдачей Стоислава. Через полгода тот умер в подземелье Кореницы.

Поход не только показал воинские умения Михалко, но и обеспечил его стартовым капиталом.

Дальше... Фому Бекета не убили у алтаря в Кентербери на Рождество 1170 г. (как в РИ). Два Генриха, отец и сын, "Короткий плащ" и "Молодой король", погибли в "битве на холмах". "Империя Плантагенетов" начала разваливаться, Абсалон отправился в Англию и принял там смерть, Вальдемара призвали жители Денло... Интересы датчан всё более концентрировались на западе. А на востоке Михалко "прикрывал спину" королю. Получив для этого необходимую "свободу рук". Которую и использовал вполне грамотно.

Несчастливое паломничество Генриха Льва, оставившее зияющую прореху в рядах германской аристократии. Польский поход на пруссов с гибелью Болеславичей. Восстание Никлоты Малого, катастрофа Брешии, "чудо дома Гогенштауфенов"... Михалко было где развернуться, к чему приложить таланты. А я помогал чем мог.

Э-эх, девочка, как хорошо дело делать. Пилить, строгать, копать, строить. Придумати и изделати. А вот с людьми говорить...

Нет, не так. Говорить, просто быть рядом с иными — радость радостная. Как господь по душе пяточками. Счастье. Но — со своими. Известными, понятными, интересными. А вот с чужими... Враждебными, непонятными... С множеством их... Таких хорошо рубить. Или стрелять. Командовать, гнать, пугать. Разговаривать же с такими... плохо.

Воевода — то, Воевода — сё... Вот смотри: "хищника киевского" — истребил, ворота в Киев — открыл, Государя — повенчал, митрополита — избрал, двум князьям такие дела нашёл, что и вражда меж юрьевичей позатухла. Ванец-молодец. Везде успел, всё у него спорится. И тут же — мордой в грязь. Почему? — Возомнил, не подумал.

"Человек — мера всех вещей. И этот человек здесь - я".

Ага. Домовины плечами мерить — годен. А вот Русь повернуть...

На другой день Боголюбский собрал, наконец, Большой совет. "Для обсуждения дел нынешних воинских и Всея Руси". Явившись по вызову в трапезную Западного дворца, где стоял ещё крепкий запах пролитого, выпитого и съеденного, я сразу понял: фигня получается.