Частица невероятности - Мс

— В Оплот Света, скорее всего, не открылся бы, — с совершенно очевидной иронией согласился черный коллега. — Но так— то речь про Истинный Свет идет, а ты к себе в орден собрался.

И Фалькор снова проглотил оскорбление, потому что проклятый черный в очередной раз был прав — рыцарский орден, осквернивший себя вмешательством в разум адептов, белым именоваться не может. Вернее, назваться-то можно как угодно, но истине сие более соответствовать не будет. И горько было рыцарю от сомнений, а был ли он когда по-настоящему белым? Что ж, над этим можно будет поразмыслить позже, а сейчас надо закончить с очищением. Хоть и непонятно, зачем вся эта затея Черному Властелину. Не в его же интересах возвращение Света!

Рыцарь не утерпел и озвучил вопрос.

— Не в его, — охотно снова согласился проклятый Зэр, многозначительно побарабанив пальцами по колонне портала. — Но кто тебе сказал, что Свет к вам снизойдет сразу после того, как исчезнет скверна? Его, как и истинную Тьму, еще надо заслужить. Действуй уже!

Помня инструкции по предыдущему перемещению, белый рыцарь не стал играть в тупицу. Сосредоточился на цели — крепости Белого Ордена. Название теперь казалось ему издевкой. Сомневался он и в самом Ордене, и в своих деяниях, совершенных во имя Света. Слишком много в перечне его подвигов было смертей. Теперь Фалькор мучился вопросом: а были ли все эти жертвы во имя Жизни и Света, а не во имя чуждых высоким идеалам интриг и амбиций? Хотя бы бóльшая их часть? Мучился и ответа не находил, как не находил себе оправдания, ибо воистину являлся белым рыцарем.

И вот белый рыцарь встал на потертый палас в своей комнате, рядом практически штабелем — все-таки комната у Фалькора была весьма скромных размеров — улеглись шестеро спящих под чарами Черного Властелина. Дроу за ним не последовал, остался в черном замке.

Рыцарь все еще сжимал в руке мягкую бутыль с чудодейственной влагой из водопада, получившей благословление Высших Сил. Фалькор приблизился к окну и касанием пальцев распахнул тяжелые створки. В цитадели в рассветный час царствовала тишина. Спали все, даже стражи на постах, лишь высоко-высоко в летнем голубом небе парила хищная птица и время от времени издавала крик: 'Чиль! Чиль!'. И утренний свет заливал все вокруг, кутая нежным чистым сиянием.

Там, наверху, действительно было ясно и чисто так, как казалось, в отличие от белой крепости — пристанища Белого Ордена. Это несоответствие, внутренняя грязь коробили душу рыцаря, рождая желание очищения.

В ответ на невысказанную вслух, но горячую просьбу встряхнулась, заискрилась, как живая, вода в бутыли. Фалькор поспешил надежнее сжать емкость и отвинтить крышку. Из-под нее взметнулась радуга. Мельчайшие сияющие капельки повисли в воздухе лишь на долю секунды и ринулись во все стороны разом: вправо, влево, вверх, вниз, сквозь любые препятствия. Это был живительный, неумолимый, исцеляющий и разящий СВЕТ. Не однообразно белый, но яркий и настоящий.

Искры живой радуги брызнули во все стороны с невероятной быстротой и, пожалуй, целеустремленностью, будто каждая из крошечных светящихся брызг видела перед собой цель. Это было столь прекрасно, что на миг-другой рыцарь залюбовался, позабыв обо всех своих опасениях и горечи. Таково было действие истинно светлой магии.

Спустя несколько блаженно-тихих прекрасных минут в Обители условного Света воцарился безусловный дурдом: ор, стоны, скрежет зубовный и хаос. Это спеленатым черным заклятьем сна пленникам лорда Дейдриана повезло пережить все в беспамятстве, а все иные, пребывающие в стенах обители, впрочем, как отчетливо понял Фалькор в эту секунду, вообще все члены Белого Ордена, где бы они сейчас ни находились, одномоментно лишились туманной сети, спутывающей сознание, и познали истину горького пробуждения. И это было больно, пусть оно и было правильно. Свет отнюдь не всегда милосердие, чаще он ослепительная высшая ясность, режущая принудительно распахнутые очи.

Самого рыцаря от болевого некогда спас температурный шок — следствие купания в водопаде, собратья же его в полной мере сейчас ощущали все 'прелести' прояснения сознания. И, что еще более занятно, одновременно с прояснением приходило четкое осознание причин помутнения, то есть его властных виновников с магическими кристаллами подчинения, замаскированными под почетные знаки Братьев-Советчиков. Одним словом, желающих 'побеседовать по душам' с Советчиками в замке и за его пределами неожиданно нашлось предостаточно.

Фалькор только сейчас уяснил, взирая на разверзшийся ад, почему так мстительно усмехался Черный Властелин, помогая рыцарю Света. О да, лишь жажда мести двигала Владыкой Дейдрианом. Но, положа руку на сердце, рыцарь не мог упрекать черного. Это чудовище, бушующее сейчас в замке, они — светлые — взрастили сами.

Что оставалось делать Фалькору? Следовать извечной истине: не можешь предотвратить — возглавь. По крайней мере, его авторитета и силы должно было хватить, чтобы остановить банальную бойню, обратив ее в справедливое судилище. Ну... в относительно справедливое. Собственный пожар в груди, взывающий к мести не за туманную пелену рассудка, но за едва не загубленную жизнь ортэс, рыцарь постарался сделать пламенем истины.

Закупорив вновь почему-то совершенно полную бутылку, рыцарь высунулся из окна и, перекрывая шум замка, заорал:

— Во имя ортэс, братья, стойте!

Завопи он что-нибудь про свет, милосердие или иное абстрактное понятие, осточертевшее и извращенное сетью подчинения, эффекта бы не было, или, скорее, он оказался бы обратным. Но странное, едва знакомое слово 'ортэс' заставило притормозить даже наиболее ретивых мстителей.

Мысленно попросив у Света помощи, Фалькор помчался к собратьям. Бедный, бедный рыцарь, он позабыл старинный постулат: всякое доброе дело наказуемо, и не обратил внимания на еще один, вульгарно близкий по смыслу: 'инициатива имеет инициатора'.

Одним словом, к середине безумного дня белая верхушка ордена целиком сменилась на одного единственного белого главу — рыцаря-спасителя Фалькора. И самым обидным было то, что сам спаситель этой славы и этого бремени ни на ломаную медяшку не жаждал. Но везет тот, на ком едут. И Фалькор взвалил на себя бремя со смиренным вздохом и смутной надеждой, что теперь-то никто из его соратников не вздумает поднять руку на ортэс, а сам он когда-нибудь еще посидит на милой кухоньке. Там, где так вкусно пахнет домашним печеньем, где так спокойно и уютно, что даже соседство за одним столом с черным рыцарем ни капли не раздражает.

Когда встал вопрос о каре для 'кукловодов', Фалькор почти растерялся. Те, кто провоцировал такое, на его взгляд, лишились самого права именоваться рыцарями Света, погрузившись даже не во Тьму, а в грязь, не имеющую оттенка.

Машинально рыцарь, теперь уже официально именуемый спасителем, положил руку на бутыль с волшебной водой. И та толкнулась ему в руку, будто просилась наружу. Фалькор снова осторожно открутил крышечку, и весь замок, собравшийся на суд, замер в благоговейном изумлении. Светящиеся искры, вылетевшие из-под крышки, снова накрыли искристой светлой и живой радугой-куполом все вокруг. Те, кто пострадал от серой сети, получил исцеление, а те, кто был причиной чужих мук и ждал наказания, были ему подвергнуты.

Нет, их не казнили и не пытали. Их кара оказалась иной. Вместо восьмерки — счастливого числа света — братьев-советчиков, помятых 'благодарными' жертвами, теперь стояли, лежали, сидели создания, опутанные светлой сетью контролирующего заклинания.

Среди них были почтовые птицы — из тех, которых посылают в те края, где послание не доставить магией, сторожевые ящеры, призываемые для охраны форпостов света в самых суровых землях, и боевые жеребцы, бросаемые хозяевами в гущу безнадежного боя, зачастую даже без седока, лишь с единственной целью — закрыть брешь в обороне, дать разумным двуногим шанс уцелеть.

Фалькор оценил иронию кары и кривовато усмехнулся. Дошел смысл наказания и до призывающих к расправе с предателями рыцарей. Они разразились ликующими криками, почему-то прославляющими не только справедливость Света, но и Фалькора.

Будто в ответ на эти крики радужный дождь не ограничился преобразованием виновных, он сформировал в подтверждение уже врученных взбудораженными массами полномочий медальон. Украшение чем-то походило на носимые прежде братьями-советчиками, но сияло как белая звезда, излучая квинтэссенцию света. Это артефакт неведомая сила поместила точно на грудь Фалькора и оставила там. Ни застежки, ни цепочки камень не имел, просто висел на груди рыцаря и все.

А ведь тот, по собственному глубочайшему убеждению, был совершенно не при чем. Вся вина или заслуга — тут уж каждый пусть судит сам — заключалась лишь в том, что он последовал совету Черного Властелина. Но разве ж кого-то в этом можно было убедить? Фанатики порой такие фанатики, а уж светлые втройне. Фалькор познал это на собственной шкуре.

Глава 27. Право на отдых и подарки

В сумасшедшей и по большей части самой ненавистной из всех — административной — круговерти для несчастного минуло несколько десятков дней. Когда рыцарь-спаситель понял, что еще одна папка с документами, еще один доклад брата-письмоводителя и еще одна исповедь-покаяние от очнувшихся рыцарей, и все — он станет не спасителем, а убийцей, рыцарь позорно бежал. Последней каплей стало вытряхнутое перед ним грязное белье гнусных деяний проспавшегося Серо и его команды. Этим, оказывается, такую гнусь, как уничтожение ортэс, поручали с мерзейшей систематичностью. Фалькор, мысленно кривясь от поступающей тошноты, выслушал всех с непроницаемым лицом и своей волей назначил бессрочное покаяние: служение в госпиталях, сиротских домах и приютах умирающих от неизлечимых болезней. Если уж смывать грязь с душ, то не затворничеством и не битвами с тьмой, а сражением с тьмой в собственных душах и милосердием.

Выпроводив захлебывающуюся восторгом и горящую жаждой немедленных действий команду, Фалькор сдался собственным желаниям. Ему даже не понадобился открытый портал, артефакт или помощь брата-открывающего пути. Медальон-кристалл на груди вспыхнул и переместил рыцаря к двери знакомой квартиры странного технического мира, служившего приютом ортэс.

Рыцарь потоптался, тщательно вытирая сапоги о влажный коврик, и неуверенно постучал. Вдруг Солнечная Дева дома? Замок щелкнул и дверь распахнулась. На пороге стоял осенний фэйри и с возмущением глядел на белого рыцаря. Вместо приветствия Фэб топнул ногой и капризно выпалил:

— Половина печенья моя, ортэс обещала! Уяснил?

— Э-м, — многозначительно ответил Фалькор и едва не поплатился за свою мудрую речь захлопнувшейся перед носом дверью, как к стоящему фэйри присоединились Зэр и Мария.

— Приветствую, белый, решил, наконец, возобновить тренировки с ортэс?

— Э-м, — теперь уже смущенно потупился рыцарь, у которого под гнетом многочисленных управленческих задач совершенно вылетела из головы необходимость обучения девушки элементарным правилам владения мечом. Он и о еде-то забыл напрочь и вспомнил только сейчас, когда пахнуло на него запахом печенья и... да, какого-то варева с мясом.

В животе у Фалькора не забурчало или заурчало, а хищно взрыкнуло столь громко, что Зэр осклабился, Фэб поморщился и буркнул: 'Ладно, поделюсь', а Маша ухватила бедолагу за рукав и потащила на кухню, кормить.

Две тарелки странного, но ужасного вкусного красного и обжигающе горячего варева рыцарь сглотнул одним махом. Жареную картошку с котлетой ел уже медленнее, чувствуя, как приятная сонная сытость разливается по телу. А потом исчезло все, кроме ласковой тьмы, качавшей его, как в колыбели.

Очнулся Фалькор с блаженной улыбкой человека, впервые за несколько дней вкусно поевшего и толком выспавшегося. Весь такой счастливый он лежал в просторной мягкой кровати пару минут, пока до рыцаря не дошло, что собственная его узкая кровать подобными просторами и удобством никогда не отличалась. Проклятая аскеза и ограничение во всем. Следом мужчина вспомнил, где именно прошли его последние сознательные минуты, и подорвался, словно опаздывал на пожар.

Он был почти одет, лишь котта покоилась на стуле рядом и шнуровку рубашки кто-то распустил, облегчая дыхание спящему. Первые пару секунд рыцарю было немного стыдно, а потом он решил наплевать на правила приличия. Не голый же он с парой девиц на ложе проснулся, ничьей скромности не умалил. И вообще, если всяким черным дроу можно трескать печенье на кухне у ортэс, то и белым рыцарям вздремнуть поблизости тоже никто не запретит. Хотели бы помешать, разбудили. А его сон тревожить не стали, наоборот, накормили, позаботились и дали выспаться.

Судя по положению солнца за окном, спал рыцарь недолго, самое большее пару часов. Разрушая эту наивную уверенность, слева от ложа раздался мелодичный смешок и звонкий голос Древнего протянул:

— Ну и горазд же ты дрыхнуть! Более суток поваленным деревом в лесу лежал. Если б не черный, я бы тебя давно растормошил. И она запретила. Пожалела. Хотя... — Фэб сделал вид, что задумался, или в самом деле какая-то крупица сочувствия закралась в его буйное ледяное сердце. — Черный говорил, ты теперь владыка над рыцарями в своих мирах. А водить воинство — та еще морока. Умаялся с непривычки-то, особливо если о нуждах телесных забывал. Вы, люди, такие хрупкие порой, только поиграть соберешься, раз — и сломались.

Фэйри скорчил недовольную гримаску капризного ребенка, у игрушечного солдатика которого 'случайно' отвалилась нога. А ведь ничего не делал, только пару... десятков раз на пол уронил, пяток наступил и разочек сжечь попытался, когда утопить не получилось.

— Леди Мария в доме? — споро одевшись под сентенцию Фэба, справился Фалькор.

— Занимается науками, у нее испытания завтра поутру, — ответил фэйри, не вдаваясь в подробности, смысла которых не ведал, да и не особенно стремился вникать. Если скачки по мирам и всякие веселые приключения Древнего забавляли, заставляя смириться с противоестественной связкой человек-фэйри, то науки технического мира, как точные, так и гуманитарные, навевали откровенную скуку. Потому Фэб удалился от ортэс на максимальное, какое только мог себе позволить без ущерба для комфортного бытия, расстояние и нашел подходящее занятие.

Он развлекался наблюдением за дрыхнущим рыцарем. Ну, как развлекался. Непросто смотрел. Поначалу часа три или пять пытался навеять засоне кошмар поужаснее. Тщетно! Рыцарь беспечно улыбался во сне и шлепал губами, будто видел что-то очень вкусное. Поскольку ни многоглавое с тысячью зев чудовище, прозванное Поглотитель Бытия, ни туманные кошмары Бездны Двора на право именоваться вкусной и здоровой пищей претендовать не могли, Фэб признал личное бессилие в деле выкошмаривания толстокожих идиотов.

Его чарам твердолобый чурбан-рыцарь оказался не по зубам. То ли слишком тупой, то ли слишком белый. Эх! Потому Древний придумал другое развлечение и вот уж ему-то отдался всеми сердцем, вдохновением и душой, которой, как напропалую врали в иных мирах, у фэйри обоих Дворов не имелось. Идиоты! Без души невозможен полет вдохновения, фантазия, радость и смех. Жестокими, по скудному разумению людей, Древние были, но чтоб бездушными — никогда!