Частица невероятности - Мс

Маша, выбитая из колеи пестрой чередой гостей и заданием, вздохнула и покосилась на яркого фэйри. Тот в свою очередь задумчиво, будто увидел впервые, изучал девушку. Потом проронил:

— На поляне демонический полог отвода глаз.

— Да, наверное, знакомый поставил, — рассеянно согласилась ортэс, пообещав себе поблагодарить демона за создание уединенного местечка для занятий, и уточнила:

— Чем ты питаешься?

— Жидким солнечным светом, кровью, чистым ягодным соком, звучаньем гармоний, — в очередной раз выбитый из колеи упоминанием демонов, пожал плечами Фэб с легким недоумением, будто все сказанное им было само собой разумеющимся и не ведать подобного невозможно.

— Ох, — только и смогла сказать Маша, пытаясь сообразить, чем из представленного экзотического списка она сможет обеспечить нового знакомого. Солнца в мире вдоволь, лето на пороге, но годится ли ему земное светило и как свет сделать жидким? До чистых, без всякой химии, ягод с дачного участка еще не меньше пары недель, в магазине же покупать страшновато — неизвестно, чем полили фрукты-ягоды, чтоб они быстрее зрели и красивее выглядели. Отравится еще гость, лечить придется или, что страшнее, и вовсе уже не придется. Кровь ортэс ему не годится вовсе, ловить же кого-то на замену безнравственно. И последнее странное из перечня: где искать звучанье гармоний, Маша понятия не имеет. Словом, было от чего пойти кругом голове. И ведь еще экзамены на носу, к ним надо готовиться.

Что оставалось девушке в итоге? Только попросить:

— Превратись, пожалуйста, в листик, мне пора возвращаться домой.

— Не желаешь, чтоб очи иные зрели несказанную красу мою? — самодовольно уточнил Фэб, приосаниваясь и нарочито театрально выставив вперед правую ногу.

Поза была изысканно-картинной до той поры, пока Маша не опустила фэйри с небес на землю.

— Дедушку не хочу волновать. Если нас с тобой увидят, ему всякое передать могут.

— Хм? — фэйри перестал ломать комедию, приблизился к девушке вплотную и, наклонившись, заглянул в глаза. Кажется, чуть ли не на зуб вынужденную компаньонку попробовал, а потом с задумчивым неудовольствием констатировал:

— Не лжешь. Ты правдива больше, чем сиды. Мы говорим правду словами, но туманим смыслами. Твои же речи истинны на любом слое.

— Не люблю вранья, — согласилась Маша и попросила: — Превращайся, мне надо домой, готовиться к экзаменам. Или, если можешь и хочешь, оставайся здесь, я завтра утром на разминку приду.

Фэб поморщился и, более не тратя времени на препирательства, обернулся листом березы, мягко спланировавшим в волосы девушки и затерявшимся среди прядок. Маша искренне поблагодарила тихим: 'спасибо!' и сорвалась с места.

Дома была тишина, кучка грязной посуды и конспекты с закладками. Перемыв остатки кружек и тарелок, Сазонова засела за учебники, молча радуясь тому, что фэйри решил пока не принимать обличие человека. Получить тройку из-за иномирных проблем совершенно не хотелось. Четверки и пятерки в зачетке радовали и саму Машу, и дедушку Федю.

Честных три часа занятий закончились вечером, уже почти поздним. Сазонова вскочила с кровати, где ей удобнее всего было заниматься, обложившись материалами для подготовки, и сделала легкую зарядку, давая чуток нагрузки застоявшимся мышцам.

На последнем энергичном наклоне лист слетел с головы девушки и, картинно спланировав на ковер, обернулся Фэбом.

Брезгливо оглядев спальню девушки и процедив что-то про нищих побирушек, фэйри передернул плечами и пожаловался:

— Мертвые стены из мертвого подобия камня. Здесь невозможно жить.

— Осталось две недели экзаменов, потом три практики, затем я поеду на дачу. Там дом из кирпича и дерева. Вокруг лес, — постаралась утешить бедного пленника собственной глупости Маша. — В гостиной есть уголок с растениями. Может, тебе там будет лучше?

— Сомневаюсь вельми, — буркнул Фэб и отправился на экскурсию по квартире, пока девушка убирала разложенные материалы и разбирала кровать перед сном.

Откуда-то из-за приоткрытой двери раздался сдавленный не то сип, не то хрип. Обеспокоившись тем, что гость нашел нечто не просто неприятное, а смертельное для себя, Маша побежала на звук.

Фэйри стоял перед мусорным ведром совершенной статуей и пялился на отходы, виднеющиеся в лишившейся крышки емкости.

— Что это? — вяло шевельнул языком Древний.

— Мусор и мусорное ведро. И да, ведро мне подарили, и да, мне уже сказали, что оно мифраиловое, — терпеливо объяснила Маша, как и то, что в ее мире этого металла нет, а мусор есть, образуется, зараза такая, постоянно, и его надо где-то хранить перед тем, как выбросить. Не бегать же с каждой бумажкой на помойку?

Отошедший от шока и очень недовольный тем, что позволил человечке увидеть свою очередную слабость, Фэб капризно вопросил:

— Чем ты намерена кормить меня, дева?

— Не знаю, — честно ответила Маша. — Из того, что ты назвал, я ничего приготовить не смогу. Можно подыскать замену?

Фэб зло фыркнул и снова отправился бродить по квартире, словно это не он навязался на голову ортэс, а его силой вынудили покинуть родные пенаты.

А Маша пошла в душ. Не шататься же за фэйри следом? Смысла никакого! Когда девушка вышла из ванной комнаты, Древний сидел в гостиной, передвинув кресло к зеленому уголку, и мрачно цедил вино из хрустального бокала. Емкость позаимствовал из праздничного набора в серванте. Вино оказалась хорошим кагором, привезенным Машей в прошлом году из Анапы и до сих пор живущим в баре как память о каникулах.

— Жидкий солнечный свет и ягодный сок, — небрежно отсалютовав девице бокалом, проронил фэйри.

— Просто вино? — испустила вздох облегчения Маша, отыскав ответ-перевод на загадку.

— Лучше слаще и большего срока, — надменно пояснил Фэб.

— В баре есть еще одна бутылка, попробуй потом ее. А что-то другое я смогу купить только через семь дней. Когда перевод от родителей придет. У нас хорошее вино недешево, — пояснила Маша.

— Жалеешь? — прищурился по-кошачьи фэйри.

— Пей на здоровье, тебе нужнее, — пожала плечами девушка и, постелив, как обещала, навязавшемуся гостю на диване, ушла спать. В спину ей донесся полуудивленный-полуоскорбленный фырк Фэба. До Маши так и не дошла его истинная причина, а ведь Древний до последнего всерьез рассчитывал, что позовут или, что вернее, будут просить разделить ложе. Даже готовился вдоволь поизмываться с отказом. Обломался. Сазонова говорила и делала именно то и так, как думала, не более, но и не менее.

Глава 21. Охота

Фалькор вернулся в расположение Белого Ордена, базировавшегося сейчас в одной из крепостей-обителей, посвященных светлому богу-покровителю ратных подвигов с труднопроизносимым именем (адепты звали его просто Рра Лучезарный). Первым делом рыцарь отправился на доклад к старшим товарищам из ордена.

Им он честно поведал о возможной ошибке пророчества, о предназначении Солнечной Девы — миссиях ортэс, о том, что такое уникальное создание в стане Черного Властелина убивать не намерены, доложил и о своем намерении обучать девушку владению мечом.

Рыцаря со вниманием выслушали, особо внимательно в части, где описывалось прибытие Черного Косца, забрали путевой медальон, настроенный на мир ортэс, и отправили отдыхать. Заодно предписали совершать очистительные ритуалы. Окончательное решение до слуха соратника обещали непременно донести позже.

И все было благопристойно, все было, как обычно, однако, что-то не давало Фалькору покоя, скребло где-то на задворках разума, теребило душу. Он даже после вечерней молитвы и обращения к сонму светлых божеств не чувствовал в себе привычного удовлетворения.

Не смог и заснуть на своем жестком ложе в одинокой келье — роскошной по меркам рыцарства именно уединением вместо общей казармы.

На дворе было шумновато для вечернего времени. Куда-то, переодевшись в неприметные серые доспехи, собирался отряд Серо. Не друга, но славного приятеля Фалькора, с которым было приятно скрестить клинки на тренировке или посудачить за бокалом подогретого вина.

Рыцарь подошел ближе, собираясь проводить товарища по оружию в путь. Серо был сосредоточен и как-то странно, не по-хорошему весел. Увидев Фалькора, первым приветствовал его хищным оскалом. Хлопнув по ножнам меча, выдал:

— Хой, друг! Иной раз я люблю поручения храма более, чем ночной сон! Что может быть лучше, чем пролить кровь ведьмы — любовницы Черного?

— Я предпочту честную встречу на поле брани с самим Черным, — честно и прямо ответил рыцарь.

— Ха, ну... каждому свое, — ответ собрата по оружию не испортил настроения Серо. Скорее уж тот пришел еще в более доброе расположение духа — дескать, хорошо, что нам по нраву разные забавы, на мою долю больше достанется!

Рыцарь легко вскочил в седло и поднял руку, отдавая команду отряду. При движении серый плащ чуть распахнулся, и Фалькор уловил отблеск путевого медальона с характерной выщерблиной на ободе сверху. Зная, как братья-хранители на складах горазды придираться к любой порче магического имущества, рыцарь всегда пристально разглядывал любые предметы, принимаемые во временное пользование. Недоброе предчувствие, смутной тенью одолевавшее белого рыцаря после беседы с начальством, поднялось во весь рост и властно забило в тревожный барабан.

— Вперед, братья! Убьем рыжую ведьму! — скомандовал Серо, и тихий, исполненный скрытого злорадного предвкушения голос его прозвучал для Фалькора грохотом гробовой крышки. Той самой, под которой хоронили смутную надежду на ошибку.

Да, не в добрый час последовал белый рыцарь щедрому предложению обитателей горного монастыря. Спал бы сейчас на своем жестком ложе, и никакие сомнения и муки совести не теребили бы его душу. Увы! Сделанного не воротишь. Да и не жалел ни о чем Фалькор. А еще очень надеялся на то, что он сейчас глубоко заблуждается. Так хотелось, чтобы все его подозрения оказались ужасными, нелепыми, пустыми домыслами.

Белый рыцарь взлохматил пятерней свою льняную гриву и пошел в сортир. Единственное место, где, как он знал точно, услыхав как-то от приятеля, не работали никакие следящие чары, вступая в конфликт с очищающими. Прислонившись к стене, Фалькор подул на ноготь своего указательного пальца, где проступила нет, не черная метка, а небольшая белая закорючка, нацарапанная при расставании поганцем дроу. Просто так, на всякий случай.

— Зэр, — подышав на палец, ощущая себя при этом и дураком, и предателем всех идеалов одновременно, позвал Фалькор.

— О, мой белый приятель! Кого я слышу! Уже соскучился? — удивился дроу, отражая чей-то удар и смаргивая кровь с разбитого лица, половину из которого представлял великолепный серо-лиловый синяк.

— Скажи, ты можешь проверить, все ли благополучно с Марией?

— Конкретнее, — потребовал ответа враз отбросивший шутки дроу, и его противник отступил, проявил несвойственное черным великодушие, позволяя партнеру завершить разговор, не отвлекаясь на бой.

— Не могу, — выдавил Фалькор, едва не отключаясь от боли, вызванной тем, как слишком близко подошел он к границе нарушения клятв Белого Ордена. Один из постулатов его гласил: никогда и ни при каких обстоятельствах не передавать черным ничего, касающегося белых собратьев.

Впрочем, слов более не требовалось, Зэр понял и процедил:

— Вот как. Лицемерные твари...

— Пройди, достойный рыцарь, я даю слово о непричинении вреда телу и душе, — звучный глубокий голос вступившего в беседу пробрал Фалькора до самого нутра. Но отступать перед кем-либо мужчина не привык. Он упрямо сжал челюсть и принял данное слово вместе с протянутой рукой. Обжигающей, как уголь, и леденящей, как снег.

Выглядел обычно надменный и будто сошедший с парадного портрета Зэр весьма потрепанным. И тот, кто его трепал, сейчас отпускал руку Фалькора, вкладывая меч в ножны. Идеалистом паладин был, но в дураках не числился отродясь, потому сообразил мигом: тот, кто дал ему слово и тот, кто разукрасил дроу, и есть тот самый ужасный монстр — Черный Властелин собственной персоной, которым пугали миры в целом и молодых послушников ордена в частности.

И вид 'воплощение истинного зла, что темнее беззвездной ночи' после вопроса о безопасности девушки Маши имело весьма встревоженный. Обратив свой взор на Фалькора, Черный Властелин велел:

— Ничего не говори, думай о том, что видел или слышал, думай о своей тревоге.

И Фалькор подумал, сейчас вовсе не считая себя предателем светлых идеалов. Уже не считая. То, чем собирался заняться Серо, даже если никоим образом не касалось Солнечной Девы, все равно оставалось гнусью, недостойной белого рыцаря.

И плевать было Фалькору на то, что сейчас Черный Властелин, чья тяжелая длань легла на макушку рыцаря, читает его мысли, разум или еще как-то постигает суть подозрений. Если Солнечной Деве воистину грозит смерть, плевать на все, если только беду от нее можно отвести. Понимание того, что подобная Марии необходима мирам, возникло у мужчины с первого мига и лишь крепло с каждой минутой, проведенной в обществе ортэс. Деяние же ее — пробуждение Спящих Холмов фэйри — перевело интуитивное понимание в истинную непоколебимую уверенность.

— Мой Повелитель? — уточнил Зэр, когда Дейдриан опустил руку и отступил от рыцаря.

— Лицемерная белая гнусь, — процедил Черный Властелин. — Следует навестить Марию. Может статься, твой приятель, прав в своих подозрениях.

— Я проверю, — с готовностью встал по стойке смирно носитель роскошного синяка на пол-лица, даже не сподобившись возмутиться производством белого рыцаря в свои приятели.

— Мы, — почти ревниво поправил воина Черный Властелин.

Его тяжелые руки поднялись и упали почти неподъёмным грузом на плечи двоих. Из фехтовального зала, где Черный Властелин выбивал из своего верного главнокомандующего пыль, точно из коврика для ног, все исчезли, чтобы возникнуть рядом с очень хорошо знакомой Фалькору и Зэру тренировочной полянкой. Нескольких секунд троим хватило, чтобы сориентироваться в происходящем.

Новый день начался у Маши с очередной порции удивления. Она могла бы предположить, что вредный фэйри вылакает всю бутылку кагора, допьет вторую, или даже выйдет ловить кого-то из соседей, чтобы добрать в рацион свежей крови, но ничего подобного неприятного не случилось.

Фэб обнаружился на кухне, сидящим у радио, вечно настроенном на волну классической музыки — единственную, которую признавал в качестве 'белого шума' дедушка Федя. Самой-то Маше ничто милее заурядной тишины или звуков природы не было.

Полузакрыв раскосые янтарные глаза, Фэб почти лежал на мягком диванчике у стола и упоенно слушал. Он словно качался на волнах музыки, и на ярких губах играла задумчивая улыбка. Сид даже не сразу отреагировал на присутствие девушки, а когда очнулся, задумчиво признал:

— Вино в твоем мире скверное, человечка, кровь несъедобна, но созвучия гармоний великолепны. Я смогу жить.

— Хорошо, — облегченно вздохнула Маша, совесть которой теребила мысль о вынужденной голодовке волшебного человека. Или, скорей уж, не человека. Но все равно теребила. Пусть вреднючий, но изумительно красивый, древний и вошедший даже в фольклор других миров. Узнал же его Фалькор по описаниям из легенд. И вообще, морить голодом никого нельзя!