— Мне пора. Но я хочу ещё с тобой встретиться. Приходи в тот же бар завтра вечером. Приходи обязательно, я буду ждать.
О-Най уткнулся ему в плечо.
— Я приду, — пообещал он.
Но он не смог выполнить своего обещания. Уже под утро домой явился Зиддик, где-то изрядно выпивший, прошёл, грохоча сапогами, за стол, плюхнулся в своё любимое кресло и заорал:
— Хаифа! Лапушка моя! Господин проголодался!
Вскочив с лежанки, Хаифа захлопотала, как преданная жена. Она принесла еду и, пока Зиддик насыщался, чистила ему сапоги.
— Ну, как провели день без меня? — спросил Зиддик с набитым ртом.
— Хорошо, моя господина, — пролепетала Хаифа.
— Вы скучали по мне?
— Оченна скучали, господина.
Зиддик вдруг повёл носом, принюхиваясь, поморщился.
— Я чую чужого. Здесь кто-то был в моё отсутствие?
Хаифа замерла и сжалась на миг, но снова продолжила до блеска надраивать сапожищи повелителя. Покачав головой, она ответила:
— Никто не быль, господина.
Зиддик, взяв её за подбородок, поднял ей лицо и заглянул в глаза.
— Не врать мне! — рыкнул он. — Я чую это носом! Кого вы впускали без меня? Кто здесь был?
Хаифа вся затряслась, уронила щётку и убежала. Зиддик, поднявшись на ноги, заорал:
— Хаифа! Я задал вопрос!
Разбуженные его оглушительным голосом, выползли близнецы, приласкались к Зиддику.
— Папочка пришёл... Он принёс нам что-нибудь вкусненькое?
Сделав над собой усилие, Зиддик унял начавшую клокотать в нём ярость, подхватил близнецов на руки.
— Конечно, принёс, мои сладенькие... Папочка всегда вам что-нибудь приносит, вы же знаете.
— Дай, дай скорее! — обрадовались близнецы.
— Обязательно дам, мои лапочки, — сказал Зиддик. — Но сначала расскажите, как вы провели день.
Усадив близнецов к себе на колени, он стал расспрашивать: что они делали, куда ходили, не приходил ли кто чужой. Близнецы бесхитростно выкладывали всю правду.
— А у нас был гость, папочка! Он пришёл с О-Наем. Весёлый! Он с нами играл.
— Так, — сказал Зиддик. — И во что же он играл с вами, мои деточки?
— Он катал меня на плечах, — сказал Ой.
— А меня — верхом на себе, — был рад поделиться Уф.
— Мы играли в догонялки! И в жмурки! А потом О-Най танцевал для него, а потом они пошли в спальню.
— Так, — прорычал Зиддик, еле сдерживаясь. — И что они там делали?
— Мы не знаем, папочка, мы не видели. Но О-Най кричал: "Приди ко мне, мой господин! Владей мной!"
— Довольно, мои сладкие, это всё, что я хотел узнать, — сказал Зиддик, спуская близнецов с колен и оделяя их обещанными сладостями. — Бегите, мои хорошие. Папочке нужно поговорить с О-Наем.
О-Най не пришёл на встречу с Фалконом, потому что Зиддик жестоко наказал его. Услав Хаифу с близнецами погулять, он избил О-Ная. Когда вернулись Хаифа и близнецы, Зиддик был ужасающе пьян, а О-Най рыдал, запертый в одной из комнат. Время от времени Зиддик туда заходил и жестоко насиловал его снова и снова. Хаифа и близнецы, дрожа от страха, сидели в спальне на кровати, прижавшись друг к другу: они думали, что настанет и их черёд. Но он не настал: Зиддик заснул глубоким пьяным сном.
— Моя говорила, что будет плохо, — вздохнула Хаифа.
После побоев и жутких, жесточайших изнасилований О-Най слёг и больше не вставал, и Хаифа ухаживала за ним, а Зиддик рыскал по всей Гавани, ища ненавистного соперника с намерением растерзать его в клочья и выпить всю его кровь. Когда в жилище Зиддика в его отсутствие ворвался Фалкон, Хаифа замахала на него руками:
— Ай, господина, уходи! Наша повелителя твоя искала, она хотела твоя убивай!
Фалкон и не подумал её слушаться. Он закричал:
— Где О-Най? Что этот зверь с ним сделал?
Хаифа только трясла головой, отчего её серьги звенели. Фалкон побледнел.
— Он... убил его?! О-Най!
Он кинулся осматривать все комнаты, нашёл лежащего в постели О-Ная, замер на секунду как вкопанный, а потом бросился к нему, так что, глядя со стороны, можно было подумать, будто их действительно связывали глубокие чувства. Склонившись над О-Наем и приподняв его голову, Фалкон позвал:
— О-Най! О-Най, ты слышишь меня? Я здесь, я с тобой!
Тот открыл глаза, и на его лице отразилась мука. Его тонкие руки поднялись и обвили Фалкона за шею.
— Я хочу умереть, — прошелестел его шёпот. — Зачем ты не дал мне умереть?..
Его глаза закатились, и Фалкон затряс его:
— О-Най! О-Най!
Тот снова открыл глаза и устремил на Фалкона взгляд, полный нежности. Его посеревшие губы шевельнулись, сложившись в блеклое подобие улыбки, и он чуть слышно сказал:
— Забери меня... Увези меня... на край Вселенной. Я пойду за тобой... куда угодно.
Прижавшись губами к его лбу и погладив его по лицу, Фалкон сказал, глядя ему в глаза:
— Мой милый О-Най, я убью Зиддика. На самом деле я сюда прилетел, чтобы сделать это. Я — тот человек, который его как следует вздует. И покончит с ним раз и навсегда.
Глаза О-Ная снова стали закрываться. Фалкон опять стал его ласково тормошить:
— О-Най, О-Най, не уходи! Посмотри на меня!
О-Най смотрел на него из-под полуопущенных век далёким, нежным и усталым взглядом.
— Всё, что со мной в жизни случилось хорошего — это ты... Спасибо тебе, — смог сказать он, перед тем как его глаза закрылись, чтобы больше уже не открываться никогда.
Тихо плакала Хаифа, близнецы в недоумении смотрели на весёлого гостя, который держал в объятиях О-Ная, странно обмякшего, безжизненного, и уже не был весёлым. Крепко зажмурив веки и прижавшись губами к белому лбу О-Ная, он был неподвижен, как статуя, и не отпускал О-Ная очень долго. Потом он бережно опустил его на постель, поправил по его головой подушку, склонился и поцеловал его в губы. Выпрямившись, он смотрел на О-Ная, а тот как будто спал: глаза у него были закрыты. Ой, решившись подойти, тронул гостя за плечо. Тот открыл глаза и посмотрел на него. Взгляд у него был странным, как будто пьяным.
— О-Най уснул? — спросил Ой.
— Да, мой хороший, — ответил гость и погладил его по щеке.
— Ему больше не больно? — спросил Ой снова.
— Нет, ему теперь хорошо и легко, — сказал гость.
Он был очень похож на пьяного, хотя от него ничем не пахло. Он бродил по комнатам, шатаясь, зачем-то передвигал мебель, а потом вдруг хлопнул об пол кувшин с вином. Вино разлилось большой лужей по ковру, и Хаифа вздрогнула всем телом.
— Повелителя будет сильно ругайся, — прошептала она. — Это очень дорогая ковёр.
— Ничего, Хаифа, — сказал гость. — Повелитель не будет ругайся. Он больше никогда не будет ни на кого ругайся, ни на твоя, ни на близняшки.
— Ни на О-Най? — спросила зачем-то Хаифа, а потом вдруг закрыла лицо руками.
Гость погладил её по плечу.
— Ни на О-Най, — сказал он. — Ни на кого больше. — И добавил, приложив руку к груди: — Моя это обещать. Но твоя должна помочь, Хаифа.
— Как моя может твоя помочь? — спросила та тихо.
— Возьми деньги, ценные вещи — сколько сможешь унести, — сказал гость. — Возьми детей и уходи с ними. Ищи себе другой повелитель, потому что этот — плохой, очень плохой. Он убивать О-Най, и моя будет его за это тоже убивать.
— Моя понимать, — сказала Хаифа, чуть подумав. — Твоя любить О-Най?
Гость чуточку помолчал и кивнул.
— Да.
Поиски Зиддика не увенчались успехом: никто не видел, с кем встречался О-Най. Злой и голодный, Зиддик возвращался домой, намереваясь ещё раз хорошенько задать коварному изменнику. Однако с порога он почуял неладное, а когда увидел разбитый кувшин и разлитое по ковру вино, взял оружие на изготовку. Дюйм за дюймом он обследовал своё жилище, но не обнаружил ни Хаифы, ни близнецов, а О-Най спал, на удивление спокойный и красивый как никогда. Ящики были выворочены, вещи разбросаны, мебель сдвинута, и Зиддик подумал, что его ограбили, да ещё и увели Хаифу и близнецов. Выругавшись, он откинул оружие за плечо и склонился над безмятежно спящим О-Наем.
— Эй, соня, проснись! — позвал он. — Что здесь произошло? Куда девались Хаифа и ребята?
О-Най не ответил, не открыл глаз. Зиддик потряс его за плечо — безрезультатно. Зиддик нагнулся, понюхал и всё понял. О-Най был мёртв.
Издав жуткий, звериный рык, Зиддик схватил хрупкое безжизненное тело на руки и встряхнул, как будто это могло его оживить.
— О-Най! — проревел он.
Но этим уже ничего нельзя было изменить. Жизнь ушла из этого красивого хрупкого тела, ушла безвозвратно, и оборвал её он, Зиддик: он не рассчитал силы, когда наказывал О-Ная за измену. Словно обезумевший, Зиддик бродил по комнате с телом на руках и выл, потом уронил его на кровать и, стиснув кулаки, издал над ним ещё один страшный, долгий рёв. После этого он начал безжалостно крушить всё в своём жилище. Он ломал мебель, бил посуду, рвал одежду, а когда не осталось ни одной целой вещи, он стал стрелять в стены. К счастью, Гавань была построена очень прочно, и ничего, кроме царапин и подпалин, выстрелы не оставляли. Зиддик стрелял и стрелял, но стенам было хоть бы хны, и тогда он, приставив дуло себе под подбородок, ожесточённо и даже с каким-то яростным удовлетворением нажал на спусковой крючок. Застрелиться не получилось: он израсходовал весь заряд.
Ещё горя желанием свести счёты с жизнью, он кинулся к своему арсеналу, но всё оружие оказалось разряженным, а боеприпасы исчезли. Кто мог открыть замок и натворить всё это, когда ключ-то всегда у него? Зиддик ощупал себя: ключ был на месте.
— Существует много способов открыть замок и без ключа, — вдруг раздался молодой незнакомый голос.
Зиддик обернулся, как ужаленный. Он был в своём разгромленном логове не один: вместе с ним находился молодой светловолосый альтерианец в чёрном лётном костюме и сером плаще, с виду как будто безоружный. Стройный и прямой, как стрела, он стоял, прочно упираясь в пол расставленными ногами в высоких сапогах с шнуровкой по бокам, и его кулаки были сжаты, а взгляд сверкал холодно и враждебно.
— Я тот, кого ты ищешь, — сказал он.
Желание умереть у Зиддика как рукой сняло. Умереть он всегда успеет, но сначала он должен отправить на тот свет этого юного мерзавца.
— Ты! — проревел Зиддик. — И ты имел наглость явиться ко мне!
— Да, я пришёл, чтобы задушить зверя в его собственном логове, — ответил альтерианец.
— Однако, ты смельчак, раз так говоришь, — холодно усмехнулся Зиддик. — Но и глупец, потому что я прикончу тебя. Ты трахал моего О-Ная, и это тебе с рук не сойдёт.
— О-Най не изменял тебе, — ответил альтерианец. — У нас ничего не было.
— Так я тебе и поверил! — хмыкнул Зиддик, а сам похолодел, на миг представив себе: а ну как это правда? Выходит, он убил О-Ная ни за что?
— Он был ни в чём не виноват, а ты убил его, чудовище, — сказал молодой наглец. — Хаифа и близнецы ушли от тебя, потому что больше не хотели оставаться с убийцей.
— А! — закричал Зиддик. — Куда ты их дел, гадёныш?
— Они ушли, — спокойно повторил альтерианец. — И правильно сделали, потому что ты — мерзкая тварь. Ты только причиняешь боль всем, кто встречается на твоём пути, ты ничего не создал в своей жизни, ты можешь только грабить, губить и разрушать. Пора положить конец твоим бесчинствам.
Решив, что пора заткнуть глотку молодому нахалу, Зиддик выхватил свой любимый нож — единственное оружие, которое у него осталось. В руке прыткого молодчика тоже сверкнуло широкое лезвие, и он принял боевую стойку, колюче сверкая искорками в светло-голубых глазах. В этой стойке опытный глаз Зиддика распознал армейскую выучку, а военных он терпеть не мог: они были одними из его главных врагов.
— Ты, я вижу, не промах, — прорычал он. — Ну, посмотрим, на что ты способен.
Молодчик оказался не промах не только на словах, но и на деле: искусством боя на ножах он владел неожиданно хорошо — пожалуй, не хуже самого Зиддика. Он ловко уклонялся от ударов, двигался пластично и стремительно и был невероятно вёртким: как ни старался Зиддик его пырнуть, его нож порол только воздух.
— Ты юркий малый, — сказал он. — Дьявол тебя разбери!
Они принадлежали к разным весовым категориям: Зиддик был супер-тяжеловес, а альтерианец — сверхлёгкий. Бесстрашный и наглый, альтерианец колол Зиддика холодными искорками своих голубых глаз, и с каждой его увёрткой Зиддик злился и ненавидел его всё больше. И ненависть эта была взаимна.
— Долго ты против меня не продержишься, гадёныш, — проскрежетал Зиддик. — Где тебе!
Альтерианец ничего не ответил. Его лёгкое, стройное тело двигалось с быстротой, за которой Зиддику было непросто поспевать, и тот уже сумел пару раз его оцарапать, а Зиддик всё никак не мог его достать. "Наверно, старею", — вдруг подумалось ему. Ещё никогда он не встречал таких вёртких ребят.
Но вот ему посчастливилось: он зацепил молодого альтерианца кулаком и сбил его с ног. Удар у него был по-прежнему мощный, и молодчик отлетел к стене. Быстрее молнии Зиддик бросился на него, чтобы вспороть его ножом от пупка до глотки, но тот соскользнул вниз и прошмыгнул у Зиддика между ногами. В бок Зиддику впилось что-то, и он, взвыв от боли, полоснул ножом наугад и припал на колено. Кажется, он всё-таки задел наглеца: послышался его стон. Поднимаясь, Зиддик вдруг почувствовал, что рана в боку серьёзнее, чем ему сначала показалось. Он пошатнулся, но устоял на ногах. Лицо альтерианца было залито кровью, но на Зиддика по-прежнему смотрели его бесстрашные глаза с колючими искорками.
— Кажется, я испортил тебе личико, — злорадно заметил Зиддик. — Какая жалость! В конкурсе красоты ты уже не сможешь принять участие, ха-ха!
Из раны в боку хлестала кровь, и Зиддик даже удивился: боль-то при ударе была не такая уж сильная.
— Ты серьёзно ранен, — сказал альтерианец. — Ты сам недолго продержишься, истечёшь кровью.
— Пустяки, — попытался Зиддик взбодриться.
— Живым отсюда выйдет только один из нас, — сказал альтерианец.
— И это будешь не ты, — пообещал Зиддик.
Но обещать — одно, а сдержать обещание — уже другое. Вместе с кровью его покидали и силы, и чувство равновесия, и меткость. Он попытался атаковать, но пошатнулся и промахнулся, немедленно получив в рёбра второй жалящий удар.
— Ах ты... гадёныш... — пробормотал он изумлённо, оседая.
Им владело крайнее недоумение: как он, капитан Зиддик, мог пропустить от этого хлипкого с виду молокососа два таких удара? Непростительная неловкость — с его-то опытом! Может быть, причина крылась в том, что он был захвачен врасплох, в расстроенных чувствах, потрясённый смертью О-Ная, которого он, несмотря на его измену, вроде бы всё-таки любил. И убил его он сам, Зиддик! Он растерзал бедного малыша, которого он сам защищал от всех и вся, берёг и баловал. Никто никогда по-настоящему не был нужен Зиддику, он всегда хвалился своим свободным от привязанности сердцем, потому что привязанность — та же слабость, но О-Най всё изменил. Как он теперь будет жить без невесомых объятий его тонких ручек, без его щекотных мягких волос, воркующего голоса, гладкой кожи и сладкого ротика? Встретившись взглядом с колючими искорками, он понял: жить он уже не будет. И, поняв это, он смирился с этим неожиданно легко. Ничего страшного или нелепого в идее отправиться следом за О-Наем он не усматривал. Что ж, быть по сему. Третий удар пришёлся в живот.
