— Всё ли хорошо, матушка Славуня? Мы потеряли тебя!
Я огляделась вокруг, и словно проснулась. Солнце красным шаром лежало на далёком степном окоёме, небо приобрело красивый голубовато-сиреневый цвет, переходящий в фиолетовый с зелёным оттенком. На прозрачном и глубоком фоне краснели многочисленные перья облаков, словно небеса покрылись розоватыми песчаными дюнами. В зените перья становились бледными, но, возле солнечного шара они светились раскалённым металлом, благодатным огнём.
Пелена спала с моих глаз, я всё вспомнила. С блуждающей по губам улыбкой, я ответила ученицам:
— Пойдёмте, мне необходимо посоветоваться с вами.
— Что-то случилось, матушка? Тебя кто-то обидел?
— Нет, меня никто не посмел бы обидеть! Просто, приходил он!
— Кто, матушка? — глаза девушек стали круглыми, испуганными.
— Тот, кого я видела во сне! Бог Агни! Только тише, пока об этом никому не следует знать.
Я шла с ученицами по улицам города, и в моих ушах звучал влюблённый голос Агни, нашёптывающий мне волшебные заклинания, тайны Верхних и Нижних миров, байки про богов и титанов. В минуту неистовой страсти, когда любовный восторг затуманил его разум, стоны сплелись с руками, тела с чувствами, и огонь бога влился в мою кровь — я это точно помню, хриплый шёпот Агни пообещал мне многое — и последним, в момент восторга, было названо бессмертие...
— Так вот как оно было, — промолвил Коттин, глядя на огонь в очаге, на раскалённую железную руду. — Надеюсь, когда-нибудь ты расскажешь продолжение своей истории. Ну, допустим, я кое-что знаю, но вот они, — бывший Кот кивнул на молодых людей, — не знают. Даже и не слышали. У них история мира начинается или с рождения Иисуса, или со знакомства со стариком Фавном.
— Видимо, мы последние, кто помнит Хайрат, — напомнила Баба Яга.
— Ты знаешь, у меня на этот счёт есть сомнения, — вдруг сказал Коттин, приподнявшись. — В мой прошлый приход...
— Так я правильно вычислила, ты приходишь, один раз за век, остальное время спишь.
— В мой прошлый приход, — нисколько не смутившись, продолжал странник, — я слышал историю про таких же, как мы... Якобы, они и сюда, в Великую Пермь заглядывали. Есть какие-нибудь соображения?
— Смотрела я на воду по этому поводу. Только ты сам знаешь, в чаре можно смотреть вдаль, бессмертных не распознаешь. А сквозь магический кристалл я не могу — нет у меня его. У тебя нет в заначке?
— Кристалла? Нет. Зачем мне кристалл?
— Откуда они, эти бессмертные, могли взяться? Давным-давно, когда боги гуляли по земле, тогда появлялись бессмертные. Мы бы услышали про новых! Или это старые?
— Услышали здесь, в глуши? Ты хоть была в Вавилоне? В Риме? В гротах Эллады?
— Нет, конечно, — вздохнула Славуня. — Но, ко мне довольно часто заглядывали рассказчики...
После этих слов Коттин призадумался — черепа на кольях говорили о многом.
— И что же с ними произошло? — спросил он, наконец.
— Да всё какие-то грубые попадались, задиристые.
— А... тогда да. Такое бывает, конечно. Я и сам не ангел.
— А ты не хочешь рассказать про себя? Давай, приступай, пока печь разгорается.
— Слушайте, раз обещал, — смилостивился бывший Кот:
— Итак, в один прекрасный день я пошёл в степь, чтобы выменять у пастухов стальной нож на увесистого барашка. Пастухи охотно меняли изделия городских кузниц на мясо, шерсть, кожи и молоко, тем более что главным там был мой старинный друг Арат. Стада овец и коров отогнали далеко в степь, так как под стенами города устроили покосы. Сочная трава росла только на дальних пастбищах. К своему стыду, искусством конника я владел посредственно...
— То есть шарахался от коней, — Славуня вставила слово, усмехаясь. Коттин замолчал, долго смотрел на неё сердито, затем рассмеялся и продолжил:
— То есть, я действительно не был конником. Но не забывайте, что сёдла были неудобны, просто-напросто подушки какие-то, а стремян не было и в помине.
— Конечно, стремена были придуманы позже, во времена скитания скифов, — промолвила Славуня.
— Да, и я пошёл пешком. Ближе к вечеру я решил с помощью огнива добыть огонь для костра.
— Да ты обманщик! Только жрице огня было позволено вызывать бога Агни! А угли носили из дома в дом!
— Так вышло, — скромно ответил бывший Кот. — Я увидел ручей, там, на перекате барахталась огромная золотистая стерлядь. Я подкрался и прыгнул на неё, прижав к камням голыми руками.
— Пузом придавил, — засмеялась красавица Яга.
— Эй, когда ты рассказывала байку, тебе никто не мешал! — обиделся Коттин. — Практически, никто!
— Всё, молчу, молчу!
— Так как я весьма сильно возжелал рыбки, а кушать вкусную, жирную стерлядь сырой не хотелось...
— То ты решил сам добыть огонь! — хором, в три голоса, сказали слушатели.
В дверь заглянул вернувшийся из леса кот Бабы Яги, прислушался, но ничего не сказал. Не дело благородных котов вмешиваться в делишки жалких людей.
— Да, а что тут такого? — обиделся Коттин. — Не всегда же в этом деле рулить женщине? Я и сам на Хайрате сидел в пещере, а рядом текли огненные реки лавы. И ничего — не сгорел от гнева Агни.
Короче, я достал огниво, сделанное ночью в кузнице, и начал высекать искру, чтобы поджечь кудель. В тот момент, когда появился первый огонёк, и я начал его осторожно раздувать, кто-то взмахнул широкой полой и погасил огонь. Но рядом никого не было — я сидел в степи, у ручья, местность вокруг хорошо просматривалась. Костёр был сложен меж двух плоских камней, вокруг не было ни одного дерева, ни одного кустика.
Я в раздражении вскочил, чтобы отругать озорника, погасившего огонёк, оглянулся и застыл, как громом поражённый. Рядом стоял красивый юноша в красной тунике, он посмотрел на меня в некотором недоумении, затем улыбнулся:
— А, это ты, Страж Коттин! А я решил погулять по Срединному миру!
— Здравствуй, светлый Агни, — с почтением ответил я, догадавшись, кто передо мной, ибо в глазах бога полыхал яркий огонь пекельного царства.
— И ты здравствуй, Страж! Решил развести огонь огнивом? Что будешь жарить? Рыбу?
— Да, светлый! — ответил я, боясь, как бы бог не наказал меня за то, что я развёл огонь огнивом, словно жрица огня, а не священным деревом или камнями. — Ты ведь сам, по своей доброте, подарил нам огонь, частицу своей души, как говорит наша возлюбленная матушка Славуня!
— Ты знаешь Славуню? Ну конечно, знаешь, — улыбнулся бог. — Матушка, говоришь? Да, конечно, она уже матушка, здесь ты угадал.
— Откуда мне знать божественные истины, — продолжал я трепать языком. — Разве я совершил некое зло, ежели решил скушать эту великолепную стерлядь жареной, а не сырой, холодной и мокрой? Это истина человеческая!
— А язык у тебя подвешен знатно, — рассмеялся Агни, присаживаясь на камень. — Я тоже не люблю мокрое и холодное!
Бог наклонился к костру, сложенному из тонких высохших веточек, собранных на берегу ручья, и тихонько дунул. Костёр сразу же загорелся ярким пламенем, я побежал и приволок корягу, принесённую весенним половодьем. Когда древесина превратилась в багровые угли, по которым пробегали таинственные белые и голубые огоньки, я обжарил рыбу, затем немного остудил её, предложив самый лучший кусочек Агни.
— Я не нуждаюсь в пище людей, — отверг угощение бог. — Но в некоторых вещах я по-прежнему нуждаюсь.
— Ты всегда являешься, чтобы посмотреть, кто высекает искры?
— А ты зол на язык, — поморщился Агни, — Славуня моя жрица. К ней я могу являться по её зову.
— А, правда, что боги когда-то топтали пыль дорог, как и все люди?
— Да, я не всегда был богом. Когда-то, на заре времён, я принёс в Мидгард огонь, возлюбив ваше племя.
— Ты был титаном? — жадно спросил я, вспомнив сказки о великанах, когда-то населявших землю.
— Много эпох утекло с той поры, — ответил Агни, любуясь огнём заката. — На небе меньше звёзд, чем пролетело лет.
— Ты сказал, светлый, что голод тебе не ведом, но, азарт, страх, любовь?
— А ты хитрый! И гордый! И рыбу любишь! — засмеялся Агни. — Если не отстанешь — превращу тебя в кота!
— Не превратишь! Меня хватятся, а наша ведьма, Славуня — умная, она меня расколдует!
— Вот сейчас и превращу!
— Ну вот, азарт в тебе присутствует! — я рисковал, выводя бога из себя, но чувствовал, что дело здесь нечисто, что мнение жрицы для светлого бога было не пустым звуком.
— Азарт, говоришь? Да, страх у меня давно ушёл в небытие, но любовь и азарт остались. Эти чувства присущи всем богам. Любовь и её изнанка — ревность, творчество и его оборотная сторона — азарт.
— А ненависть?
— Спроси Бела. Он был светлым богом, но возненавидел мир Бела — белый свет.
— Спрошу при случае, — серьёзно ответил я, садясь на камень напротив бога.
— Тогда сыграем, раз ты угадал во мне азарт. Да, огонь не может остановиться сам, он, можно сказать, азартен. Его гасят водой, или лишают топлива, или пускают встречный пал.
С этими словами в руках Агни появилась глиняная кружка с двумя костями.
— Умеешь играть?
— Приходилось коротать время, — ответил я скромно.
— Моя белая, твоя чёрная! Играем на твой нож, — сказал Агни и затряс кружкой с костяшками.
— А если я выиграю?
— Он останется у тебя! — засмеялся бог, и я понял, что чувство мести и коварства тоже присуще высшему существу.
Агни перевернул кружку, кости клацнули о камень, бог медленно приподнял её. Я выиграл — один на пять.
— Играем на твой пояс!
— Да зачем тебе он?
— На память о забавном человечке!
В эту ночь мне страшно везло. Агни сначала вставал, потом вскакивал, заставлял трясти кружку меня, огненным вихрем метался вокруг угасающего костра. Удача отвернулась от бога.
Мы ставили на кон мой ремень, мои новые сапоги, мою шляпу из войлока, мой заплечный мешок — и каждый раз кости указывали волю небес — в мою пользу.
Наконец Агни решился сыграть серьёзно, он весь кипел, сквозь его кожу просвечивали всполохи огня, бушующего в его душе.
— Играем на совесть!
Я потряс кости, и выпало три-три.
— Ага! — заорал, словно помешанный, Агни. — Удача поворачивается в мою сторону!
— А что это значит? Я имею в виду, в данном конкретном случае, о, великий?
— Да, ерунда, — махнул рукой разгорячённый Агни. — В зависимости от обстоятельств, ты будешь жить, когда с совестью, когда без совести. Если вообще выживешь!
От этих слов я похолодел, несмотря на присутствие воплощённого Огня.
— Играем на храбрость!
Кинули кости, выпало в мою пользу — четыре на три.
— Ну что ж! Ты и твои потомки будут скорее храбрыми, чем трусливыми. Если...
— Светлый Агни, не поминай про выживание!
— Играем на ответственность!
— Ась? Расскажи подробнее!
Но кости уже выкатились из кружки. В мою пользу.
— Ты будешь отвечать за своё племя, каким бы великим оно не сделалось под сенью стальных клинков.
Я так и сел. Хорошо, что не в костёр. Потом я несколько остыл — племя, всё-таки не народ.
— Давай на ум!
Просто беда — три — три.
— Когда умный, когда дурак, ну, ты понял. Давай, на вино!
— Да у меня, его нет! Я его и не пил никогда. Один раз Славуня дала попробовать глоток.
Шесть — ноль в мою пользу. Что бы это значило?
— Опять ты выигрывать начал, — заметил Агни, вскочив и возбудившись. — Играем на жестокость!
Три — три.
— Когда жесток без меры, когда мягок и слезлив! На судьбу и долю!
Агни осторожно поднял кружку — шесть на шесть.
— Ого! Твои потомки уравновесят мироздание. Если ты...
— Опять?
— Ладно, на твою карму!
— Не понял, что это?
Но Агни уже перевернул кружку. Выпало шесть-один в его пользу.
— Вот! — захохотал Агни. — Теперь ты будешь Котом. А раз у тебя подвешен язык — Котом Баюном! Но, пока — походи человеком, пусть всё свершиться через год! Слово бога крепко, отмене не подлежит!
— Шутишь? — чуть не заплакал я. — За что, светлый бог?
— Спасибо ещё скажешь. Ты же говорящим будешь! И о народе позаботишься! Станешь уважаемым человеком... котом.
— Да что б ты... погас! — крикнул я, представив себя блохастым котом с репьями в хвосте.
— Так ты, значит — вот как? Играем на жизнь! — окончательно разозлился бог.
Я только что-то жалко мяукнул, видимо, уже готовясь к своему новому образу. Звякнули роковые кости, я зажмурился. Когда приоткрыл глаз, кости показывали пять — шесть. Я проиграл! Что же делать?
— На смерть! — заорал я, тряся кружку так, что звон костяшек грохотал на всю степь, и, видимо, достиг небес.
— Что... — начал было говорить Агни, но кости уже коснулись поверхности каменной плиты. Поздно!
Шесть на один. Я проиграл.
— Ой, уморил! — Агни согнулся от смеха. — Ты проиграл свою смерть! Будешь Котом Баюном вечно! Заходи ко мне в пекельное царство, будешь байки сказывать. А двери в другие миры, Низшие и Высшие, расположены... — Агни наклонился к уху, и начал перечислять известные ему переходы и ворота в мироздании.
Год прошёл в лихорадочных сборах. Я и верил и не верил, что скоро превращусь в неведомого Кота. Постепенно, встреча с Агни начала казаться страшным сном, а игра в кости — забавным эпизодом жизни. Я худо-бедно научился ездить верхом, сковал себе меч, а моё огниво лежало на дне мешка.
К весне я заметил, что Славуня носит ребёнка. Мы не были в дружеских отношениях — я ревновал жрицу, ведь дары Индры теперь находились в доме молодой женщины, Матери Славуни, как называл её сам царь Брама. Судя по тому, что старый вождь был спокоен и не задавал жрице вопросов, я понял, что он знает, кто отец будущего ребёнка. Мне же было неудобно приставать к ведающей матери с глупыми вопросами — судя по её положению в Аркаиме, это мог быть сам царь, а то и бог, тот же Индра, например. К тому же, я заметил, что ученицы Славуни стали относиться к ней с неслыханным почтением.
Когда пришло время родиться ребёнку, Славуню увели в баню, где обычно рожали женщины, там было тепло, чисто, и вода под рукой. Почти все ученицы ушли из дома со своей госпожой, на дверях стояли два молодых ученика.
Над городом висела яркая Вайрашура, Мать женщин. Деревья стояли голые, земля ещё не просохла, но от неё уже шёл щемящий аромат весны, запах древесных соков. Я чувствовал себя очень странно, меня знобило и трясло, мне казалось, что я почему-то вижу в темноте намного лучше, чем обычно. Вдруг руки скрутило резкой болью и на мгновенье мне показалось, что из пальцев вылезли и тут же спрятались чудовищные когти дикого зверя.
— Ну и пусть, — прошептал я. — Видимо, Агни не обманул меня. А вдруг я сейчас превращусь во льва? Надо напугать этих глупых учеников Славуни.
Про то, что если я превращусь в Кота, и бессмертие для меня станет реальным, в ту ночь я как-то не задумывался. Слишком всё казалось невероятным. Я резко выскочил из-за угла и прыгнул к дверям дома.
— Перевёртыш! Оборотень! — закричал один из учеников. — У него глаза горят зелёным!
Парни в ужасе побежали от меня, и я застыл, ошеломлённый. Потом на полусогнутых ногах подошёл к большой луже, осторожно посмотрел в чёрную воду. В отражении блеснули два изумрудных светящихся глаза, лицо было тёмным, по нему перекатывались волны изменений. Я погрозил пальцем ночному светилу — слышал, что когда око Вайрашуры открыто полностью, на белом свете порой происходят тёмные дела.
