Путь хранителя@последний из рода .1 часть

— Чего сразу засуетился так? Ты же мужик, так по-мужицки спокойно и соберись. — Пролепетала она. На ту пору я не без гордости был, прямо так голышом из кухни и подвигал к себе. А она сама вперёд меня в мою комнатушку — шасть, и за мной дверь-то и закрыла, да ещё так странно улыбается. Стою, смотрю на неё, глазами моргаю, понять ничего не могу. Если она надо мной посмеяться вздумала, так зачем сама в тоненьком халатике пришла, если нет, то чего о надобности своей молчит. На подлости вроде не приученный, да и зачем, когда я у барина на хорошем счету. Житьё не в пример другим.

— Вы чего это удумали? Вот барин узнает, что вы тут Екатерина Николавна творите, вот он не порадуется тогда. — Стараясь пристыдить глупую бабу, хоть и барыню, наскоро пытался одеться. А она возьми и разденься совсем, да и начала на меня глупого и грешного напирать. Разделась и ходит вокруг, разные глупости мурлыча.

— Не уж-то я такая старая, Трифон, что ты на меня и смотреть не хочешь? — Шёлковым голоском прямо в ухо снова заговорила дурная баба. А я лишь моргаю глазами и поверить не могу, что на такое, барыня решиться сподобилась.

— Ты лампу-то хозяйскую не жги, приглуши, а то видишь как коптит. — Сладеньким таким голосочком ко мне обращается. Вот я её и потушил: то ли от страха, то ли от гордости, сейчас трудно сказать.

Ну, а уж по осени, она сама мне невесту и выбрала. Так я и женился на Марьюшке. Вот ведь какая штука жизнь, внучек, ведь ежели и вправду, по справедливости, то со всех сторон виноватый получаюсь. — Досадно вздохнув, отвёл свои сильно погрустневшие глаза Трифон.

— А чего она, вдруг, из соседнего села тебе невесту подыскала? В своём не нашлось что ль? — Заинтересовался я изгибами судьбы, которых у человека могло встречаться помимо того, что великое множество, но ещё вдобавок такого нежданно-негаданного, от которого можно прийти либо в дикий восторг, либо впасть в кромешную тоску.

— Да захотела барыня вроде награды мне сделать, чтоб красивая, да деловитая была, вот в своём месте и не нашла. Ну, а их богатых не поймёшь, вот к соседям и отправилась, будто у нас девки хуже. Это ещё что, она за ней приданое дала! Эх, о той ночи больше никогда не вспоминали, только после этого многое прощалось, да даже от барина старалась в стороне мои последние подвиги по пьяному делу не раскрывать. Народ говорил, дескать, что за старые заслуги такое отношение имею, того не понимая — за какие в действительности заслуги-то. Любой другой как сыр в масле катался б, да не успевал свечки в церкви ставить, а у нас почему-то не вышло. Одно грело, что стал мой сынок в барском доме жить, да наукам разным обучаться. А вот как раз, когда ему осьмнадцатый годок минул, влюбился в дворовую девку. Только опосля ей бедняжке никто поверить не пожелал, что она от барчука мальчиком разрешилась. Дворовые жалели, потому что на глазах у них любовь выростала, а хозяева признать даже издали отказались.

— Так вы ж его бедного папочку и уморили, связав благородного сопляка своим словом. По любому получается, вы и здесь роковую свою руку приложили. — Вспомнил я свой такой ясный и правдоподобный сон.

— Да кто ж его поди разберёт теперь? Но прав ты в одном, погиб он, не сдюжил супротив такой черноты.

— Так ты всех мужиков из нашего рода и уморил? Теперь, очередь за мной пришла?

— Ну, да! Потому Анютка и заманила тебя к Агашеньке. А прежде мы долго спорили, стоит тебе на заветную полянку ходить или нет, что после с тобой станется, коли съешь. Ты ж ведь правильно догадывался, дара в тебе либо нет, либо не проснулся он, вот и решили попробовать. Что будет, то будет — так ты здесь и оказался.

— Вот вам и пожалуйте, то столько про свободу выбора твердили, а тут на тебе, по-твоему, выходит, что не было его у меня вовсе. За меня всё решили. — Сильно удивляясь, я стал с огромным возмущением выражать свои эмоции.

— Остынь немного и подумай, выбора ты ещё никогда лишён не был. Он у тебя, родимый, всегда оставался, потому на других не спихивай своих решений. А то, что тебе чего повыбирать прибавилось, не как каждому из твоих товарищей, так за то не кричать — благодарить надобно. — Отвечал мой новоявленный прапрадед, превращаясь в приведение. — Ишь, моду взяли свои промахи на других спихивать. Не каждому в жизни такие подарки-то делаются, подумай сначала, а потом руками махать будешь, да жертву из себя строить.

— Ладно, будь по-твоему, выбор я сделал, так что давай дальше смотреть, а то чего и вправду время попусту терять.

Зажигая керосинку и ближе подсаживаясь к столу, протянул Трифону свою руку. Тот, не глядя, прикоснулся к ней, и картина о судьбе моего предка поплыла вновь, продолжая показывать события давно минувших лет.

Прошло несколько лет и уже не маленькая девочка, а почти что девушка занималась уборкой большой комнаты в явно барском доме. Как позднее оказалось, в её ведомство входили комнаты первого этажа. Невысокая, хрупкая полудевушка полуподросток с толстой чёрной косой, доходившей ей почти до колен и алой атласной лентой, обвязанной вокруг головы, выглядела скорее барской дочкой переодетой для маскарада, чем простой холопкой в услужении. Бело-голубое, почти до болезненности бледное лицо, оттеняли алые, будто нарочно выведенные припухлые губы. Порученную работу она выполняла не суетясь, но чётко и с неимоверным достоинством. Переходя из комнаты в комнату, она постоянно встречалась с рыжим и конопатым юношей в светлом чуть удлиненном пиджаке и тонкой белой рубахе. Его изнеженные руки, то теребили хлыст, то вдруг суетливо поправляли безукоризненно отложенный ворот рубахи, как только приходилось ему столкнуться с девушкой. Чуть оттопыренные уши барчука даже краснели и словно наливаясь кровью становились не только сильно красными, но и довольно мясистыми, как только она задевала его нечаянным взглядом. Долго не решаясь заговорить, наконец, видимо овладев собой, он решился подойти к статной работнице и показать на высоте своего положения, как ей несказанно повезло, что его драгоценное внимание заслужила она, а никто другой.

— Машенька, ты, как только уберешься здесь, пойдем со мной на реку. — Сделавшийся малиновым от явного напряжения, и при этом, стараясь не потерять лицо, начал свой разговор юный ухажер, полный достоинства и не на минуту не забывающий о своём высоком положении.

— Нет, барин, не пойду. Прикажите лучше Глаше, она завсегда вам готова услужить, а мне барыня столько дел задала, что и к вечеру не управлюсь. — Бесстрастно ответила работница, обходя высокого статного юношу, нервно вытиравшего вспотевшие ладони.

— Что ж, тогда вечером придёшь ко мне постель сменить. — Продолжал стараться командовать барин, при этом настойчивость его, не увенчавшаяся успехом, оставалась загадкой прежде всего для него самого.

— Так чего же вы Глаше не сказали? Она бы с радостью вам уже всё сделала. Не переживайте, я ей обязательно все скажу, да и матушку вашу предупрежу.

— Ты что совсем дура или прикидываешься только? — Не выдержал такого равнодушия, да ещё и от простой дворовой девки, господин и наследник свого довольно зажиточного отца.

— Не понимаю вас, Егор Артемьевич, так вам что-то нужно или нет? Коли надобность есть, так чего же самому утруждаться-то? Вы только матушке вашей скажите, так у вас в раз всё что ни пожелаете будет. — Пряча глаза от барчука, говорила Маша с бесстрастным лицом. Но, почему-то у юноши оставалось впечатление, что над ним очень умно посмеиваются, а это вводило его почти в полуобморочное состояние.

— Ладно, я тебе прямо скажу. Может, как только стемнеет, и в доме все улягутся, ты сама ко мне придёшь? — Осмелев от наглости дворовой девки, издевавшейся над ним прямо не стесняясь, продолжил свои горе-ухаживания молодой человек. — Ты не думай, ни чего для тебя не пожалею, даже денег дать могу.

— Это зачем ещё? Для ваших разных нужд, к вам Степана специально приставили, да ещё и мусьё не уехали, так чего же мне прикажите по тёмному дому шататься? — Продолжая насмехаться, с серьёзным видом отвечала девушка, постоянно делая попытки уйти. Барчук же, недоумевающий от отказа, взял Машеньку за подбородок и сначала зашипел от негодования, зато потом, всмотревшись внутрь бархатистых глаз, не смог ни говорить, ни даже думать о том, зачем так упорно добивался её благосклонного поведения по отношению к нему. Он, словно замороженный стоял не в силах пошевелиться, пока не вошла барыня Елена Владимировна.

— Что тебе здесь нужно? — Сердясь, стала она надвигаться на Машеньку. В отсутствии барина она становилась полновластной хозяйкой и могла даже собственной изнеженной ручкой отхлестать по лицу не только дворовую девку, но и огромного работника, не боясь при этом ни его глаз, ни его сокрушительных размеров. Её боялись все: и дворня, и крестьяне, даже её домашние признавали за ней право на строгие различные изъяснения. Уж больно быстра была на расправу. Особенно она не любила копаться в дрязгах, кто по её личному мнению стал виноватым, тот и будет нести наказание. Сдержать такие самодурские порывы мог только её муж — Артемий Семёнович. Он со своим весёлым и жизнелюбивым нравом обладал какой-то властью над этой высокомерной женщиной.

Особенной любимицей барина в доме была Грушенька — это такая же как он сам, весёлая дородного вида девица, огромного роста, но и такого же плотного телосложения, что приводило барина в умиление, когда он разговаривал с ней или просто встречал за работой. Грушенька отличалась покладистым характером и весёлым нравом. Всегда чуть розовые щёки, будто специально придуманные для такого заразительного и раскатистого смеха, были показателем здоровья и счастья, по мнению её хозяина. Даже когда она просто улыбалась, оголяя крупные белые зубы, на них сразу образовывались премиленькие ямочки, добавлявшей своей хозяйке только больше своеобразного очарования. Любуясь ей, хозяин порой забывал о присутствии своей жены, что вводило барыню в молчаливый байкот по отношению к своему мужу на несколько часов. Она до такой степени не могла видеть добродушную Грушу, что старалась нагрузить её специальной работой, которая не давала возможности девушке порой даже нормально перекусить. Да и мать ее — Глаша, старалась ограничить пребывание девушки в доме не меньше своей хозяйки, чтобы уберечь дочку от лишней незаслуженной оплеухи. Когда пришла пора решать её судьбу, то все были сильно удивлены. Кузнец, который был моложе Груши лет на пять, пришёл к барину с просьбой дать позволения на венчание. Из-за нетерпения Елены Владимировны в доме ненавистной девки, барин не долго думал о судьбе любимицы и хохотушки, потому скоро дал своё согласие на венчание в праздник Красной Горки.

Барыня, Елена Владимировна, представляла собой высокую высохшую женщину с огненно рыжими чуть вьющимися волосами и заострёнными чертами лица, на котором россыпью обосновалось огромное количество веснушек. Чуть оттопыренные уши, на фоне гладкого зачёса, смотрелись, словно насмешка над её суровым нравом, а зелёные проникновенные глаза так суживались, когда их хозяйка выходила из себя, что казалось ещё немного и из них всё-таки вылетят молнии, стоит только ещё чуть-чуть добавить раздражения. Пристрастия этой холодной госпожи ограничивались лишь скарпулёзным ведением хозяйства и приёмом очень ограниченного круга лиц, в который входил единственный родственник с ее стороны — это сын брата и, следовательно, её единственный племянник Сафрон. Молодой человек приезжал в имение к своей единственной, обожающей его тёте в обязательном порядке раз в месяц, чем доставлял ей огромное удовольствие. К его приезду она готовилась за несколько дней, гоняя при этом дворовых без роздыху. Племянник, недавно принявший постриг, в миру имел имя Владимир в честь своего деда по праву первого внука, но в силу сложившихся и им сильно желаемых обстоятельств, стал Сафроном. Три года, проведённые им в монастыре, ещё больше укрепили его веру, так благоговейно взращенную в нём с самого детства. Взгляды Сафрона на жизнь формировались его родителями, оберегавшими и ограждавшими своё любимое чадо от светского воспитания. Он рос в такой чистоте веры и независимости от окружавшей действительности, что по вступлении им в возраст, у него не было другого решения, кроме того, чтобы посвятить свою жизнь и силы только Богу, укреплению веры и любви во всех людях. Таковой романтический юноша вёл учтивые беседы со своей тётушкой, не в пример её сыну, добродушно и с усердным вниманием он старался выслушать все её накопившиеся душевные тягости и проблемы, которые она с огромным усердием выливала на него потоком жалоб и нытьём на нерадивую дворню. Племянник, закаляя свой дух монаха, не прерывая излияний тёти, смиренно принимал посланное Богом испытание, помня о различности Его творений. Семинарское образование, которое он недавно получил, позволяло ему беседовать с различными людьми на очень обширные темы. С юношеским пылом он восхищался подвигами Серафима Саровского, Сергия Радонежского, мечтая хоть на крупицу приблизиться к ним, в своих обыденных монастырских днях. С юношеской запальчивостью мечтал об испытаниях, которые станет терпеть и преодолевать, совершая над собой огромные усилия. Брат Елены Владимировны, Алексей Владимирович, как мог, уговаривал своего сына на мирскую жизнь с её прелестями и слабостями, о том, что благоговейно относиться к вере можно и в миру. Но увещевания отца не привели ни к чему, а лишь ещё больше подтолкнули на отречения. Лишь одно решение, которое было принято, не посоветовавшись с родителями, совсем было сразило родителей своей твёрдостью и убеждённостью — это когда он решил не идти по пути священника, а принять постриг с обетом безбрачия. Люди всегда хотят видеть своих детей счастливее и удачливее их самих, а их сын не давал даже шанса на то, чтобы увидеть продолжение их рода. Сердиться, и тем более таить обиду на юношу с одухотворённым лицом и тёмно-зелёными глазами, длинными, цвета спелой пшеницы волосами и едва пробивающимися усами и бородой, не представляло возможным. Он, не зная того сам, просто сражал своей честностью и открытостью. Такого упорного молодого человека, казалось, ничто не могло поколебать в выбранном пути и пожалеть о свершённых поступках.

Его кратковременные, но периодичные посещения усадьбы своей тётушки, стали в последнее время всё больше и больше удлиняться. Всё чаще и чаще стал задерживаться его взгляд на худенькой яркой дворовой девушке. Всё рассеянней он стал выслушивать жалобы своей брюзжавшей и постоянно недовольной тёти, пристально следя за передвижениями скромной холопки, которая будто нарочно превращаясь во всё более изящную красавицу, будоражила его, заставляя чаще навещать свою единственную родню. А та, в свою очередь, будто ненароком, находя при этом какую-то важную работу, старалась выслушать его пылкие речи о принадлежности человека не только к обывательской жизни, но моментах, при которых становиться необходимым отдать себя в услужение более высоким целям. Всё для того, чтобы спасти не только свою, но и другие, зачастую невинные души. Он так искренне и пылко отстаивал своё мнение, что терял контроль и не замечал, как говорил, повернувшись в сторону необразованной дворовой девки, забывая о непримиримых нравах своей тёти. Их перекрещивающие, будто случайно взгляды, становились заметны своей пылкостью остальным. Их молчаливое любование друг другом становилось очень заметно для окружающих. Елена Владимировна, пережившая, но не смирившаяся с изменой мужа с простой крестьянкой, взятой в дом для услужения, стала особенно резко реагировать на появление простолюдинок в комнатах при посещении и, тем более беседах, такого чистого и бесхитростного Сафрона. Её болезненная неприязнь ко всем девушкам, обслуживающим дом, росла с каждым годом, усугубляя в особенности пребывание в доме бедной Груши, которая с нетерпением ждала большого праздника, после чего намеревалась тут же покинуть, ставшие ей за эти годы ненавистными барские хоромы. Барыня, не имея пристрастий, кроме Груши среди холопок, просто не любила их всех, потому приказала не входить при посторонних никому в комнаты, за исключением уже старых слуг, таких как Глаша или Степан, да и то, на случай острой нужды. Только вот чему быть, того не миновать.