Старший царь Иоанн Пятый

— Чего надо, смутьяны, почто беспокоите зазря? — откликнулся вышедший наверх Михайла, — царевич отдыхать изволит.

— Покажь его, хотим убедиться что он жив-здоров. Пусть сам скажет, что по доброй воле здесь прячется, когда его на Москве ждут.

— Язык укороти, чучело! — резко ответил Вяземский, — Царевич тебе не кукла, чтобы туда-сюда таскаться. Ежели вы всерьёз хотите убедиться и с Иоанном Алексеевичем пообщаться, то сдайте оружие. Зайдёте внутрь и сами на поклон к царевичу пройдёте, а он за вами бегать не будет.

Юдин понимал, что Михайла прав и отдал указание сложить оружие у привратницкой двери. Тем более, что полки, если что, были развёрнуты и готовы к штурму, а пушки заняли выгодные позиции в двухстах шагах напротив ворот. Всё-таки двухтысячный корпус — серьёзная сила. Любой должен понимать бессмысленность сопротивления, а излишнее упорство лишь приведёт к вызову из Москвы подкреплений и тогда пощады никому не будет. Делегаты прошли цепочкой во внутренний двор, через него в штабное здание, а там их отвели в гостиную горницу, где находился Иоанн и его соратники.

Вид царевича, живого и явно свободного, вызвал чувство неудовлетворённости у посетителей. Алексей Юдин понял, что претензий к Вяземскому, как и повода к грабежу просто нет и быть не может. Впрочем Михайла тут же создал сии предпосылки своими словами и действиями.

— На колени, твари, — жёстко сказал он, заломив руку Юдину, — кайтесь перед смертью за всё, что сотворили на Москве, выродки.

Других стрельцов точно так же опустили на пол перед Иоанном, а некоторые и сами опустились.

— Мишка, тебе сие даром не пройдёт, — шипел выкормыш Хованского, — снаружи два полка стоят и сигнала ждут. Коли мы не выйдем, они штурм начнут и вырежут вас поголовно!

— Через четверть часа сами сигнал дадите, — нехорошо улыбнулся царевич, — прямо со стены. Никому не дозволено нарушать покой и творить дела поганые, кровью умоетесь за убийства и воровство! Ну, а ежели ваши стрельцы возьмут крепость — останетесь живы, мы вас убивать не станем.

Глава одиннадцатая

Мятежники заряжали пушки и мушкеты на виду у гарнизона, потихоньку занимающего свои позиции. Пришёл момент истины и ответ на извечный вопрос "кто кого?" уже приближался. С одной стороны, разудалые полупьяные ухари, уверенные в своём превосходстве, и потому толком не приготовившиеся к бою, с другой стороны, дружинники-татеборцы, ветераны бесконечных боёв с разбойниками, имевшие великолепную силовую и боевую подготовку, вооружёные превосходным оружием, те, кто со спокойной душой сжигал воровские деревеньки, убивая даже баб, стариков и детей. Дикость противостояла дикости, выявляя, кто более прав по жизни!

Визитёров вывели на стену, показав наглядно, как выглядит "миссия дружбы и почтения" со стороны. Одно дело, быть среди друзей и чувствовать их поддержку в "деле справедливости" и другое, оказаться практически голыми, на другой стороне баррикад. Качать наивняки и изображать мягкость, белость и пушистость больше не было надобности, всё встало на свои места. Бунт, есть бунт, с какого бока его не разглядывай. Впрочем, ничего плохого посланцам не сделали, дали оценить ситуацию и... отправили восвояси. Иоанн ещё лелеял надежду, что мятежники откажутся, побеседовав со своими и уйдут обратно в Москву. Последние надежды, а с ними и отрочество царевича, ушли, как только раздался барабанный стрелецкий бой. Юдин начал сражение!

Пушкари изготовились к стрельбе, а две пушки даже успели выстрелить, когда раздался залп дальнобойных снайперских пищалей. В одно мгновение артиллерия осталась без прислуги, ценных и редких специалистов. Ещё несколько снайперов накрыли группу старшин, пристроившихся позади шеренг, в безопасности. Раненый Юдин сразу отправил всё воинство на штурм, чтобы побыстрее взять стены, коли разрушать ворота боле некому. Он так и не знал сколько защитников в крепости, оценивая их в три-четыре сотни. Двух тысяч должно было хватить с лихвой для быстрой победы. Передовым линиям, бегущим с лестницами и пиками наперевес, оставалось лишь тридцать-сорок шагов до стены. В бойницах первого этажа показались стволы сотни пищалей ближнего боя, громыхнувших залпом. Дружинники передали отработавшие стволы назад, а взамен получили другие, заряженные. После второго залпа перед стенами никто больше не тусовался, а последующие шеренги наконец-то разглядели, куда они бегут. Впрочем им тоже не дали времени на раздумья — со второго этажа произвели сотенный залп из мушкетов, потом второй и третий, зачищая всё на расстоянии сотни шагов. У Вяземского хватало не только стрелков, но и вторых номеров, подававших заранее заряженные мушкеты.

Порох и пули никто не жалел, мёртвым они не нужны! Из бойниц третьего этажа началась почти бесшумная стрельба ещё одной сотни: лучников и арбалетчиков. Наконечники тоже не жалели, после победы их можно будет вырезать из трупов. На тех, кто застрял на отметке в сотню шагов, провели полевые испытания ручных бомб, весом в три четверти фунта. У части из них погасли в полёте фитили, а остальные исправно взорвались, увеличивая количество раненых и убитых, и добавляя паники. На бомбы особого расчёта не делали, лишь хотели проверить их в бою. Ошалевшие стрельцы, потерявшие в первые же минуты треть своего войска, бросились назад, выкидывая всё, что сковывало движение. Однако сюрпризы ещё не кончились, начала стрельбу артиллерия Михайлы. Гранаты, ударяясь о землю, взрывались на всех пристрелянных участках вплоть до лесной дороги, ведущей к тракту. Попытка пробежать через лес тоже не удалась — сотня Мышецкого, в камуфляже, встретила своих визави стандартным залпом, почти в упор, после чего переключилась на пики.

Почти две сотни стрельцов, не разобравшись, свернули на запад к Беспутину, где их встретили дальнобойные картечные пушки и городская дружина. Все простые горожане прошли трёхмесячные сборы за два года и умели воевать. Михайла был сторонником обязательной военной подготовки для всех мужчин. И в двадцать первом веке, и в семнадцатом тоже! Надежда пересидеть за спинами других нелепа по сути и кончается с первыми залпами войны! Любая война выкашивает в первую очередь тех, кто к ней готов и находится на службе. Потом наступает очередь ополченцев: готовых или не готовых защищать своих. Очень быстро наступает, да ещё справок и объяснений не принимает.

Несколько сотен бунтовщиков бежали по дороге к тракту, чтобы побыстрее сделать ноги подальше от побоища. Но им тоже не повезло. Из достаточно густого леса, который никто так и не прореживал, фланговым залпом ударили пищали и мушкеты голицынских и нарышкинских дружинников. Попробуй разгляди на бегу бойцов в камуфляже среди зарослей кустов и деревьев. Оставшихся добивала уже тяжёлая конная сотня, полностью бронированная и вооружённая по артикулу. Впереди мчались Вяземский и Иоанн, как полагалось по протоколу Ордена!

Всех тяжелораненых добили, а из пленных и легкораненых создали похоронную команду, заставив вырыть несколько братских могил вдоль Тверского тракта. Развешивать бунтовщиков по деревьям было слишком муторным и затратным делом, как и лечить смутьянов. Тех из стрельцов, кто сумел вырваться из мясорубки, не стали преследовать. Пусть несут панику и ужас в Москву своими ногами, да врут безбожно по дороге. С той же целью отправили и временных могильщиков на следующий день. Никакие нанятые шептуны не нагородят больше, чем уцелевшие свидетели разгрома, которым жизненно важно придётся привирать.

— Ну что же, други, первый шаг мы сделали успешно, — начал Михайла, — боевая операция проведена по плану.

— Да уж, стрельцы бежали, как зайцы, — самодовольничал Голицын.

— Не радуйся, Борис Алексеич, они просто не ждали, потому не приготовились, — засомневался Нарышкин, — в другой раз так легко не дадутся, небось.

— Куды ж ещё боле готовиться, итак и пушки выкатили и шеренги построили...

Командующий обьединёнными силами учеб-полковник Кузьма не согласился, помня тактику полков в свою бытность. Ромодановский, будучи ветераном кампаний, поддержал его. Ошибка стрельцов базировалась на отсутствие информации о противнике и его вооружении. Брать крепость, имевшую полторы тысячи гарнизона и несколько сотен стрелков в своём тылу, замаскированных в лесу, силами всего лишь двухтысячного отряда, просто абсурдно. Плюс, следует учитывать, ещё и три тысячи оружных беспутинцев, готовых в любой момент подсобить.

Два года было посвящено подготовке, потрачено огромное количество денег, закупалось отличное, а порой и ультрасовременное оружие. Да и поголовное персональное бронирование, в век солдат, воюющих голышом, сказалось. С трупов и пленных противника сняли всего лишь полторы сотни кольчуг и кирас! Хорошо хоть в обозе нашлось в достатке пороха и пуль. С чугунными пушками неясно было что делать, разве Петру подарить для баловства, а вот три медные пришлись очень даже ко двору, на переплавку. Металл дефицитный нужный и полезный на дорогах и полях в эти времена не валялся бесхозно.

В златоглавую отправили нарочных с новыми инструкциями для засланцев и поддержантов — инфоатаки следовало скорректировать. А заодно и выяснить, что там изменилось за последние дни.

Москва постепенно приходила в себя, патрули и караулы отслеживали улицы и закоулки, народ успокаивался и словоблудил повсюду, даже в спичечных отделах элитных супер-универмагов. И хотя не было ещё гигантских стеклянных витрин, супермаркетов, отделов и даже спичек, но процесс обсуждения всего подряд шёл по нарастающей.

— Ох, повяжут Мишку Вяземского и в клетке привезут...

— Фу ты, ну ты, да голову прям там срубят и на кол оденут...

— Так царевич, небось, не позволит надругаться...

— Умучали твово царевича Нарышкины, прости меня господи, люди правду говорят...

— Да как же умучали, кады он ополчение собирает в лесах...

— Алёшка Юдин тому ополчению разгон устроит и Беспутин разграбит...

— Дык его же за царевичем послали, шоб на царство помазать...

— Нет, говорят бутто сам Хованский царём будет, когда Пётр Ляксеич отречётся...

Жидкие слухи превращались в твёрдые сплетни, те реструктурировались в стойкую молву, а молва определяла планы на будущее. Для всех разное — в зависимости от вводных.

Двадцать третьего мая стрельцы подали ещё одну челобитную — в пользу царевны Софьи Алексеевны и с её подачи. Просьба-требование о предоставлении Иоанну Алексеевичу Романову царского венца для успешного двоецарствия. Мол, один царь будет в Кремле рулить, а другой в походы ходить. Опять же, оба царя будут разные заботы регулировать: кто внешнюю политику и торговлю, а кто внутренние дела и ремёсла. Ни и ежели один скончается, али будет убит на войне, то другой на царствии останется и народ не смутится. Боярская Дума, которая по определению должна сначала думать, от страха, не задумываясь, приняла сие челобитье и объявила указом. Осталось лишь найти самого царевича и помазать на царство.

Однако, вместо Иоанна, начали прибывать недобитые под Беспутиным стрельцы, принесшие росказни о битве у лесной крепости. И воинов у Вяземского сто тыщ, и пушки стреляют аж за горизонт, и чудища лесные на его стороне, и сам Иван-царевич карает копьём народ русский. Жаль, что они не сообщили о том, что скоро в Москву придёт Кирдык Иванович и всем наступит полный и безоговорочный трындец. Отсюда и во веки веков!

Новости переполошили Хованского и порадовали Софью. Всестрелецкий судья растерялся узнав о разгроме юдинского отряда и пытался на ходу просчитать варианты. Посылать ещё два-три полка не имело смысла — явно, что у Иоанна и Михайлы гораздо больше войск под рукой, чем думалось и хотелось. И атаковать сильную крепость, в которой наверняка полно запасов, тоже не стоило. Отправить целый корпус из десяти полков — означало остаться ни с чем на Москве, да и уверенности не было в том, что большая часть стрельцов не разбежится во время похода. Одно дело грабить незащищённый Кремль и беззубых горожан и совсем другое погибать под стенами цитадели. Раз Иоанн жив, значит и Петра бессмысленно уничтожать. Осталось продолжить уже начатую игру в спасителя, приведшего бунтовщиков к порядку.

Голицын поздравил Софью и даже назвал её великой княгиней, столь удачливой в делах государственных. Возвращение и воцарение Иоанна сразу обеспечивало царевну должностью регента, а самого Василия возводило в первые министры. Потухшая Наталья Кирилловна ещё не отошла от стресса и неспособна руководить Московским княжеством, не говоря уж о других землях Руси. Иоаким засуетился, проявляя активность, уж так ему хотелось, чтобы именно его гонцы привели царевича обратно. Ну не будет же пятнадцатилетний вьюнош держать зло на патриарха? Стрельцы, не участвовавшие в походе, злорадствовали и радовались поражению выскочек. Закон суров, но он закон: "Коль сам не гам — другим тоже нефиг, на фиг!" Они готовились встречать победителей, чествовать их и изъявлять почтение и верноподданность, в расчёте на дополнительные ништяки в честь возможного празднества.

Бояре, имевшие свои дружины, решили добраться в Беспутин, чтобы изобразить боярское ополчение и гордо вернуться в Москву. Правда белых коней на всех не хватало.

Двадцать пятого мая три сотни "солнышек", две сотни "тигров" и две сотни "драконов", все на конях, выехали с Солнечного посада и направились походной колонной в сторону Кремля. Стрельцы десяти оставшихся нейтральными полков, ещё с раннего утра, перекрыли все улицы на пути следования сводного отряда. Учеб-капитан Дмитрий Лукьянов, витязь Ордена Юрия Боголюбского, возглавлял подразделение. Стрельцы других полков, не зная и не понимая что происходит, тем не менее в бучу не лезли, боясь ошибиться ненароком. Шествие выглядело торжественным, потому что на дружинниках была явно парадная форма, хотя каждый татеборец имел и броню, и оружие. Подъехав к Спасским воротам, тоже символично распахнутым заранее подкупленными караульными, спешились и проследовали внутрь. Стремянной полк, возобновивший кремлёвскую службу в последние дни, поддержал и великую княгиню Софью Алексеевну и Ивана-царевича. Так что проблем с дублированием некоторых постов, как и со службой белых рынд не произошло.

Думские бояре, увидев входящего в залу Дмитрия с рындами, сначала обеспокоились, но Лукьянов не даром бывал за границей и знакомился с положенными видами политеса. Который базируется, в первую очередь, на уважении к тем, кто пока не нужен и особо не мешает.

— Позвольте, люди думные, произвести арест Ивана Андреевича, князя Хованского, поднявшего руку и пославшего войска для уничтожения сына царского, Иоанна Алексеевича, гостившего в городке Беспутине? После этого мы уйдём, чтобы не мешать вам в работе вашей.

Думцам, врубившимся, что пострадает лишь один наглец, возомнивший себя самым главным в государстве, возразить было нечего. А их молчание означало официальное утверждение приговора Хованскому. Побледневший князь, стоявший возле Петра Алексеевича, лишь оглядывался по сторонам, поняв, что попал в ловушку. Верные стрелецкие массы были где-то там, на Москве в посадах, а здесь его никто не любил и не собирался заступаться. И обвинение звучало в соответствии с фактами, хотя и было не совсем таким, как казалось ранее. Действительно, посланный им Юдин напал на крепость, где находился царевич. Формально ни один юрист такое оспорить не сможет, даже из Гаагского суда!