Старший царь Иоанн Пятый

— Так чем же я вам помогу? — резонно спросил Михайла, — Вы же подешевше отделаться хотели, вот и наняли слабую охрану. Больше потратились бы, целее остались. А я всего лишь попутчик и никаких обещаний никому не давал.

Нахрап — дело весомое, но рисковое. Претензии, наткнувшись на безразличие, сразу превратились в мольбы.

— Не оставь в беде, князюшко, проводи нас в Тверь, а уж мы отблагодарим всем миром.

Мальцев, сытый по горло "людскими благодарностями" ещё в прошлой жизни, лишь усмехнулся:

— Дам добрый совет, не боле. Отправьте кого-нибудь в саму Тверь, али в назад в Москву, наймите стрельцов и будет вам охрана. А меня больше не беспокойте своими хитрозадыми глупостями.

Кому нужно ещё несколько дней тратить, подставляться, а потом получить десяток-другой серебряников, вместе с горой объяснялок о том, что "это по-божески", "другие и того не имеют", "мы за тебя молиться станем". Каждый доброхот, рано или поздно, сталкивается со свинским отношением к оказанной им помощи и начинает чувствовать себя идиотом.

К вечеру прибыл обоз, который кое-как уместился на подворье. Впрочем, оградой был обыкновенный тын, усиленный дурной славой этих мест, так что ночного нападения можно было не опасаться. Хуторской транспорт уже загрузили всяким найденным добром и продуктами, а наутро оставили лишь заботы по запряганию хлопцами коней.

Беседа с Мышецким прояснила ситуацию. Оказывается его попросили помочь провести арест боярина Супонина, жившего неподалёку отдельным поместьем. Когда-то нагнанный Алексеем Михайловичем с глаз долой за мелкие хищения, Супонин затаился в тиши и прикормил одну из ватаг. Человек умный и хитрый, он наладил разбойный бизнес, не подставляясь самолично, развил Бортня в "авторитеты" и даже организовал контакты по сбыту. Купцы — народ ушлый и горазды торговать товаром, доставшимся по демпинговым ценам. Мораль, в таких случаях, бродит какими-то иными тропами, а деньги ни разу не пахнут.

Лишь случайность позволила вычислить боярина и для ареста отправили два десятка стрельцов, во главе с Василием. Общее командование поручили князю, чтобы придать весомость и перевес в титуле. Однако, сведения об аресте дошли раньше отряда, и стрельцов просто расстреляли на переходе, организовав засаду. Пленных оставили в живых, лишь потому, что Супонин имел какие-то планы на них. Приказ об аресте нашли среди бумаг Бортня, так что можно было попробовать закончить миссию своими силами. Николаю Степановичу оставалось лишь написать расписку о том, что четверть всего, что будет взято в поместье, перейдёт в собственность Вяземского. Раз уж стукачам выделялась четверть, то почему бы не оплатить, соответственно, силовую поддержку?

А Бортень, почти до утра, кололся по-чёрному, рассказывая всё, что знал о других ватагах и местах их базирования.

Утренний караван уползал с хутора, как истая анаконда, длинная и насытившаяся сверх меры. Сзади плёлся скот, который не хотелось оставлять незнамо кому — хутор решили не палить, чтобы не иметь в будущем проблем с законным хозяином здешних земель. Медленно, но верно, выбрались на тракт, где уцелевшие купцы по-прежнему гадали, как быть дальше. Увидев, что вяземцы свернули в сторону Твери, торговцы быренько пристроились сзади. Миша, продумав с Николаем Степанычем, Василием и Кузьмой план, решился на антисупонинскую операцию. Попробуй разбери, какой бы хитрован ни был, кто подъехал к поместью: купцы или каратели. Никто ведь не признается раньше времени!

К сожалению, съезд на Распутку, то есть Беспутку, оказался ближе. Михайла не захотел разбивать караван и силы, чтобы не накормить каких-нибудь других татей. Лучше уж потратить ещё несколько дней, но всё своё иметь с собой. Улитка ползёт медленно, зато всегда под крышей и при своих! До поместья добрались лишь поздно вечером, заночевав примерно в версте.

А с самого полчетвёртого утра, налегке, три десятка самых умных умников рванули на конях воевать боярина. Ворота даже выбивать не стали, несколько дружинников просто перелезли через ограду и открыли их. Пока дворовые и сам Супонин изволили просыпаться — отряд уже хозяйничал во дворе. Цель была одна: нейтрализовать дворовых и оружных холопов. Ну, а лидеры антитатьского движения, выломав двери, ввалились в особняк. Бортень подробно объяснил, где у боярина спальня, а где деловая светёлка. Крики и вопли затыкались без соблюдения прав человека, гуманности и прочей либерастии. Живёшь с бандитом — изволь отвечать вместе с ним!

Вообще-то, Супонин ожидал приезда Бортня с долей, а не набор каких-то полоумных стрельцов, облепленных изображениями тигра: и на спине, и на шевронах. Так что, когда ему под нос сунули бумагу с печатью, он растерялся. Карманный мелкий прикормленный подьячий из Разбойного Приказа о таких гостях весточку не присылал. Расстроившись от иронии судьбы, боярин опустил руки и даже не попытался откупиться. Деньги и драгоценности он хранил прямо в деловой комнате, где их и взяли вместе со всякими важными бумагами. Мышецкий аж растерялся от такой удачи со взломом — всё уж очень удачно складывалось. А то, что он сполна заплатил богине Фортуне тем, что погубил отряд и чуть сам не погиб, почему-то не считалось. Миша Вяземский, на всякий случай, опустил князя с небес, поближе к реалиям.

— Вызывай стрельцов с Москвы, пошли Василия, я добавлю двоих на всякий случай и пусть с заводными лошадьми мчатся за подмогой. Я обратно в Москву с тобой не потащусь, своих дел хватает. Как только люди прибудут, подосвиданькаемся и поеду в свою деревеньку, на печи пузо чесать.

Тут Мишка врал — не было у него пуза, лишь мышцы пресса стали проявляться, раскачанного за четыре месяца. А во всём остальном он оказался прав, возить преступников и их добро по дорогам России так же опасно, как и торговать без охраны. Гонцов послали побыстрее и подальше, а потом занялись учётом негаданного наследства (или как оно там называется). От доли в холопьях Михайла отказался, чтобы не заморачиваться с переоформлением. Забрал разницу струментом, продуктами питания и кое-каким скотом. Оружие тоже распределили по-братски: Вяземскому хоть и четверть, зато самую наилучшую.

— Михайла Алексеевич, проси что хочешь, — расшаркивался Мышецкий, — ты мне жизнь спас и помог благое дело свершить. Обязательно в Приказе доложу и попрошу, чтобы тебя вознаградили.

— Да не нужна мне награда, я и так вона сколько поимел, — отшутился Мишка, — ты лучше помоги мне с оказией. Когда в Москву вернёшься, найди время и отвези моему оружейнику мешочек с серебром. Тебе с отрядом будет проще это сделать, да и попутно как-никак. А мне не разорваться и туда, и сюда.

— Сделаю, не сумлевайся, а долг чести за мной останется, может когда и расплачусь?

На этом и порешили...

Все муки ожидания закончились, когда в поместье примчался отряд стрельцов. Всего-то несколько дней терпения и, на всякий случай, ежедневных тренировок оружных и безоружных. Особливо гляделась боевая Лукерья: синие татарские шальвары с лампасами цвета золота, военная рубаха с шевронами, синий шёлковый платок, плащ-накидка с тигриной рожей. Грозная лекарка быстро навела порядок среди женской составляющей поместья, сопровождаемая повсюду личной адъютанткой Глафирьей. Та, вся из себя, в такой же форме, да ещё с уменьшённым вариантом Мишкиного боевого посоха наводила шороху одним внешним видом.

Часть стрельцов осталась охранять усадьбу до приезда нового хозяина, кем бы он ни был, а остальные уехали с Мышецким, пленными и коробом с бумагами. Деньги и драгоценности, а так же некоторые "вещи на память" нагрузили на конфискованных коней, чтобы не связываться с медлительными повозками. Ну а вяземские потёпали потихоньку на новую малую родину...

— Вот моя деревня, вот мой дом родной, — напевал Мишка, озирая свою неказистую собственность.

Поселение на четыре десятка дворов имело лишь десяток "дымов", кто помер, кто разбежался от такой жизни. Большая часть пашни пустовала — народа не хватало на всё. Хотя микро-толпучка всё же собралась, когда из лесу начал появляться обильный караван, да ещё и с конфискатом.

— Заблудились, бедолаги, — сделали моментальный вывод сельчане, — неужто кормить придётся?

Впрочем тут же нарисовался староста и прямо с коня прояснил ситуацию:

— Чего бездельничаете, ироды, ваш князь едет, Михаил Алексеевич Вяземский, божьей волей! Ну-ка рты не разевайте, а встречайте как положено, он баловства не терпит.

Народ засуетился, не зная за что хвататься, поэтому подъехавший Михайла угомонил "броуновское движение".

— Стоять, не перепутываться, слушать. Вопросы потом задавать будете.

А уже Кузьма толкнул речь, объяснив сердешным, что каждому семейству раздадут хлеба и круп, скота по возможности и орудий для работ. Так же будет денежный дар — на каждого жителя по двадцать копеек серебром. От его княжьей милости! Ну и в ознаменование, так сказать, вступления во владение, все предыдущие долги будут списаны и забыты. Староста аж ёкнул от такого самодурства, но зная уже княжью отбитость головы не решился возразить. Лучше уж быть бесправным старостой, чем гордым, но перепроданным орлом.

В конце спича, произошло совсем неимоверное. Желающим было предложено подработать и за это, якобы, будет заплачено деньгами, пусть и медными. Список оплачиваемых работ пообещали объявить попозже, после размещения.

Обустраивались по пустующим избам, не отбирая жилище у Анисима. Ещё часть домов Михайла распорядился приготовить к капитальной переделке, включая огороды, и выравнивая участки. По пустующим пашням послали людей, чтобы определиться с местом под картошку и кукурузу. Князь объявил неделю на приготовления, не хотелось накосорезить из-за лишней спешки. Жить в деревне предстояло долго и имело смысл выводить её из прорыва пошаговым методом. Без всякого всеобъемлющего прогрессорства сразу по всем направлениям, а то можно и надорваться сдуру. Планы были просты, как ситцевые трусы: выращивание "второго хлеба" и основы для силоса, организация дренажных работ, база для отряда антитатей, эссенциеварение... И, главным номером программы, создание мыловарни!

Денег (спасибо Супонину!) прибавилось, а мешок меди и дополнительное серебро были получены в размен на четверть боярских драгоценностей. Из заветного ларца Мишка взял себе лишь перстень с крупным сапфиром, древний на вид. Который тут же засунул во вшитый в штаны "пистончик". Кузьма даже вздрогнул, но забот было много и он ничего не сказал. Пока!

С утра приступили к разметке, особенным строительством явилось создание площадки с разными непривычными диковинами для телесного развития. Практически все крепкие жерди из разобранных бесхозных оград использовали по назначению. Ну и другие готовые деревянные составляющие повытаскивали из ненужных изб и сараев. Брошенные огороды выпалывались и перекапывались под вспомогательные посадки.

Половину запасов в продуктах и в скотине раздавали по семьям, специально привезённый мешок серебра пустел. Дело в том, что "жителями" князь признал даже деревенских малят, нарушив все традиции. Но почему-то никто не возмущался по этому поводу! В итоге, местный народ взлюбил своего хозяина и слегка поверил в светлое будущее.

На краю деревни, в бывшей кузнице, навели чистоту и порядок и обустроили чаны для варки мыла и перегонки высокоградусных жидкостей. Дмитрия обеспечили парой помощников для сборки ценного устройства, потому что он был единственным механикусом вяземской мишпухи. Пахом, возвеличенный в должность какого-то "менеджера" (бродяжье слово, которое все должны были освоить), ходил гордым индюком по своей мыловарне. А чего не возгордиться, коли от других работ освободили, работниками обеспечили, даже долю в продажах выделили. Наказали работать головой, а не руками, лишь бы от души и как следует.

Единственного местного охотника Егора зачислили в знатоки-краеведы и даже посулили жалованье, подённо, независимо от того есть работа али нет. Он, конечно, изумился от такого поворота судьбы, но отказываться не стал. Жена, трое детей и оба престарелых родителя нуждались в регулярном приходе средств. Первым же заданием явилась двухдневная подготовка к походу на Малявку, следовало определить объём дренажных работ будущего.

Кузьма припахал дружинников на посменное патрулирование окружающей среды, вплоть до тракта. Не хватало заполучить налёт каких-нибудь лихоимцев, негаданный и потому возможно успешный. Не так далеко, верстах в восьми поближе к Москве, вдоль тракта действовала ватага некого Ивана Палко, с четырьмя десятками отмороженных "хунвэйбинов". На самопальной карте, созданной ещё в Москве, Бортень примерно указал место базирования банды и возможного схрона. А вот объяснить, почему Иван зовётся Палко, а не Палка он не смог.

Лучшая защита, как все знали, это обустроить налёт и почикать всех неправых, забрав себе чужойское добро. И сделать всё побыстрее, пока враг сам такой же подляны не сотворил.

Пока работы бурлили в своё удовольствие, Михайла с Егором и парой помощников обошли с севера болото, перебрались через Малявку и спустились до Вельги. Та сторона находилась в чужом владении, но также никому не была нужна. Рассчитывать на помощь соседей не приходилось, их берег, более высокий, проблем с заболачиванием не имел.

— Вот беда так беда, — переживал Егор, глядя на затопленный лес, — так и нас затопит через несколько лет.

— Не затопит, — возразил Вяземский, видя ту же картину, — видишь, болото к Вельге подбирается? Скоро дырочки найдёт и само в реку сливаться начнёт. А мы ему поможем! Найму на Москве безработных, нехай первые дренажные канавы начинают рыть.

— Так дорого же встанет, князь, — засомневался Алексей, взятый лучником-носильщиком.

— Дорого, не дорого, а выхода нет. Сей год подготовим место для работников, лагерь поставим и продумаем доставку всего нужного в эти места. А следующей весной мужиков привезём, побольше.

Мишка пока не делился истинными планами со своими людьми. Слишком долго объяснять, что такое "трудоотбор", когда через работу выявляешь исполнительных, старательных, понятливых. Потом, уже проверенных тяжкими условиями, переводишь на другие работы или в дружину. Крепостные для такого плохо подходили, нужны были вольнонаёмные пролетарии, а не прижизненные рабы в третьем поколении. Даже бесконечность ирригационных работ не пугала, коли служила базой для решения более важной задачи. Кадры решают всё, но их нужно выращивать, а заодно и обучать грамоте. Готовых "варягов" переманивать опасно — сразу заводятся враги боярского уровня. Да и бессмысленно! Специалист, выращенный кем-то другим, плохо поддаётся дрессировке на лояльность. Лучше уж самому поднять мужика из лужи беспросветности, помочь ему во всём, обеспечить необходимым, поставить на ноги... Тогда никого благодарнее не сыщешь!

"Спортплощадку" уже заканчивали и начали использовать. Михайла, вернувшись, отдал наказ об обязательных ежедневных занятиях всех, включая деревенских. Не менее часа в день, посменно, а утро следовало начинать пробежкой вокруг села. Отказы не принимались, а единственным бюллетенем признавалась лишь смерть! Семнадцатый век и крепостное право оказались удобными и полезными сущностями — никому ничего доказывать не было нужно. Наказ не для обсуждения, а для исполнения!