14. Кофе для эстетов

На мгновение я ощутила укол совести за ту шутку, с которой начала этот разговор. Пожалуй, мистер Мирей ещё хорошо держался...

— Знаете, мне тут вспомнилось, что у гипси есть презабавные суеверия. Некоторые умельцы из этого народа плетут занятные вещицы из ниток, натянутых на небольшой обруч, "ловцы снов". Говорят, что если повесить такой ловец у изголовья кровати, то дурные сны будут обходить вас десятой дорогой.

— Правда? — с неожиданной живостью откликнулся Мирей.

— Если хотите знать больше, спросите у мистера Маноле, моего водителя, — не моргнув глазом, посоветовала я. — Он ведь гипси... И, пожалуй, нам с вами уже пора покинуть кофейню. Мы ведь не хотим поставить мисс Рич в неудобное положение?

Марсовиец никак не подал виду, что вообще услышал мою последнюю шутку. Но позже, уже придерживая для меня дверь, чтобы я могла выйти из кофейни, он произнёс:

— Я бы сказал, кто ставит милую Мадлен в неудобное положение, но не стану. Доброй ночи, леди Виржиния, — и он притронулся к полям своего ослепительно-белого цилиндра в знак прощания.

Мэдди хихикнула и закрыла дверь прежде, чем я успела что-либо спросить. Лайзо, который издали наблюдал за этой странной сценой, тоже посмеивался; когда мы отъехали от кофейни, я попросила объясниться.

— Неужели ты не переживаешь за Эллиса? Он ведь твой друг.

— Он мне как брат, — серьёзно ответил Лайзо. — Да и матушка его как родного сына привечает... Вот только не о чем беспокоиться.

— Разве Рене Мирей не соперник Эллису? — наполовину серьёзно предположила я. — Высокий, элегантный, с прекрасным чувством юмора — и довольно состоятельный, если судить по его костюмам. Перчатки у него прекрасные.

— Перчатки-то перчатками, а любовь выбирают сердцем. А оно, непослушное, не всегда на правильных женихов указывает: кому мил детектив с заплатами на одежде, а кому вообще безродный гипси. — Он усмехнулся в сторону. — И Мадлен к тому же не из вертихвосток: если б разлюбила, то так бы и сказала. А сердится она сейчас и изводит его, секретничает с этим Миреем, только затем, чтобы он сильнее её полюбил.

"Безродный гипси"... К щекам у меня прилил жар, и я отвернулась, чтобы скрыть смущение, а затем спросила нарочито громко:

— А Эллис сам об этом знает?

— Узнал бы, если бы со мной хоть раз поговорил, — невозмутимо ответил Лайзо. — А не бегал бы за советами к человеку, которому сладко людей мучить. Ну и поделом.

Я невольно рассмеялась. Бедный Эллис! Действительно говорят — что посеешь, то и пожнёшь.

Теперь мрачные тени, преследовавшие меня с самого визита в особняк Хэмпшайров, развеялись без следа. Платок, намоченный в чае, Лайзо передал в Управление; оставалось только ждать результатов, а потом... если яд действительно обнаружили бы, боюсь, мне бы всё же пришлось рассказать дяде Рэйвену правду.

Чем бы это ни грозило красавице Фэйт.

...Погода выдалась чудесная, жарко было по-летнему. Я проснулась ещё до рассвета, вместо завтрака разобрала переписку и отбыла в "Старое гнездо". Звук моих шагов далеко разносился по улицам, пустынным в ранний час; посреди бледного неба солнце казалось зеленоватым, точно светило сквозь линзу, наполненную застоявшейся болотной водой. Из-за этого моё белое платье выглядело немного грязным — досадно, право; к тому же в оборки на чересчур длинных юбках набился мусор — осколки бутылочного стекла, птичьи кости, фарфоровые кукольные головы...

— Что за беспорядок, — вздохнула я, доставая из-за пояса пиратский нож и обрезая юбки чуть выше колена. — Даже для сна это слишком. Не так ли, Абени?

Откуда-то сверху — не иначе как из сердца зелёного солнца — донёсся смешок.

— Значит, догадалась.

Теперь, если приглядеться, можно было различить, что пейзаж вокруг шит белыми нитками, и то была не метафора: неровные стежки виднелись повсюду. Зажав зонтик-трость под мышкой, я подцепила одну из нитей и потянула на себя... Заборы, крыши, стены, деревья и облака — всё сложилось, точно карточный домик при дуновении сквозняка. А вместе с декорациями уходил и свет, и вскоре мы с Абени остались вдвоём в удушающе-чёрном мире — две нелепые фигуры в одинаковых кукольных платьях.

— Когда мы наконец поговорим? — прямо спросила я.

Абени поднесла белый костяной веер к губам, тёмным и гладким, как полированное дерево.

— Скоро, — улыбнулась она. — Он слабеет. Он чаще смотрит в сторону. Мы должны выбрать правильное время...

Внезапно Абени замолчала. А потом с тихим, леденящим душу треском её губы рассекла глубокая трещина, и ещё одна, и ещё... Кукольное лицо раскалывалось и истаивало в воздухе, а она словно и не замечала, как исчезает по частям.

В груди у меня разлился болезненный холод.

— Правильное... И какова же цена ошибки?

Веер упал на ворох ткани, и шёпот прозвучал изнутри моей головы:

— Смерть и порабощение — для тебя. Несмерть и несвобода — для меня.

Задыхаясь, я села на кровати. Спальня выстыла; окно было распахнуто, и занавеси колыхались на ветру, раздувались, как паруса.

Ещё вчера то, что Валх перестал врываться в мои сны и подсылать убийц наяву, казалось очевидным благом. Но теперь мне стало страшно. Абени сказала, что он ослабел, но что означала эта слабость для нас? Возможность избавиться от давнего преследователя...

...или то, что вскоре он начнёт действовать отчаянно и жестоко, чтобы восстановить свои силы?

— Если бы мне только знать, — прошептала я, зябко стягивая ворот ночной сорочки. — Если бы только знать, что ему от меня нужно... Я ведь даже не знаю, что защищать, откуда ждать удара.

Пальцы у меня отчего-то плохо гнулись, и голова кружилась. Надо было бы закрыть окно, но сперва для этого требовалось встать — или кликнуть Юджинию, но ни на то, ни на другое сил не хватало. Зато веки отяжелели, но сомкнуть их не давал страх: а что, если на сей раз во сне меня подстережёт не Абени? Не зря ведь она предупредила меня именно сейчас...

Как не вовремя!

Я и без того чувствовала себя измотанной. Который день кофейня бурлила из-за убийств, и прежде спокойные люди перемывали кости то погибшим циркачам, то герцогу, и пари между ла Роном и миссис Скаровски только добавляло жару. А каждая следующая смерть наносила всё более тяжёлые удары по моему самообладанию — наверное, потому что эти люди больше не были для меня чужими, незнакомцами, и я глубоко сопереживала мисс Ишервуд. А чудовищный финал Салиха, о, святые Небеса, прямо у нас на глазах... И ведь в стенах родного дома тоже не найти покоя: нрав де Нарвенья походил на подожжённую коробку с чжанскими фейерверками — то одна ракета устроит переполох, то другая загорится от искры... И Джул, дядин камердинер — откуда мисс Ишервуд его знала? Куда исчезал он по ночам? Конечно, Клэр не стал бы покрывать убийцу, но...

Ощущая всё яснее эту опустошительную беспомощность, я невольно сжалась. И тут щёлкнул замок, а дверь спальни начала отворяться.

— Как удачно, Юджиния, мне как раз нужно... — начала было я и осеклась, ибо на пороге комнаты возникла отнюдь не моя горничная.

— Сон дурной приснился? — спросил Лайзо, невозмутимо прикрывая за собою дверь.

Его появление настолько обескуражило меня, что я не сумела ни разозлиться, ни смутиться даже. Напротив, почувствовала постыдное облегчение: теперь-то Валх точно не дотянется до этой спальни...

"И есть кому закрыть окно, наконец-то", — пронеслась в голове незваная мысль, и сделалось смешно.

— Зачем ты пришёл? — спросила я, понизив голос. — Уже рассвело, прислуга давно не спит. А если бы тебя кто-то увидел?

— Да кто смотреть-то станет, — невозмутимо ответил Лайзо, проследовав через всю комнату. И — о, чудо! — сам закрыл окно, без всяких просьб. — И, значит, ночью к тебе приходить можно?

Запоздало ощутив смущение, я опустила взгляд.

— Можно подумать, ты когда-то спрашивал у меня разрешения. Неужели я... — меня пронзила пугающая догадка — ... неужели я кричала во сне?

Кулаки у него сжались.

— Нет, криков я не слышал. Но только что у меня в изголовье сам собой разомкнулся ловец снов, а нитки полопались. — Лайзо бесстыдно присел на край моей постели и прикоснулся к щеке ладонью, сухой и обжигающе горячей. — Мне сразу стало за тебя тревожно, решил проверить... И не зря, — голос у него дрогнул. — Ты же совсем в ледяную статую превратилась, Виржиния. И в другой раз ты б уже как маков цвет полыхала, если бы я так тебя коснулся, а у тебя щёки, как восковые. Что случилось?

Надо бы отвести его руку, но не хотелось. Да и сил, по правде признаться, не было; однако они постепенно прибавлялись — от его голоса, от жара, источаемого кожей...

— Абени, — произнесла я коротко и, словно в забывчивости, накрыла ладонь Лайзо своей, прижимая к щеке сильнее. — Ничего дурного она не сделала, наоборот, предупредила. Но у меня отчего-то скверные предчувствия. Ну почему все сны, все до одного, которые я вижу сейчас, сулят только беды? — вырвалось у меня.

Не знаю, чего я ждала... Но точно не того, что он придвинется вдруг, обнимая меня крепко — моя тонкая сорочка, его рубашка, две зыбких, почти неощутимых преграды — и скажет, медленно проводя пальцами по спине вниз:

— В этом твоей вины нет точно. А беды... с бедами мы справимся.

И стало вдруг так спокойно, и так легко было поверить, что действительно любое горе можно осушить, зло — предотвратить, надо лишь держаться вместе и точно знать, что всё будет хорошо. Но в то же время я знала, что это иллюзия.

Мои родители погибли вместе, в одном доме, в одну ночь.

Эвани умерла, когда была любима и влюблена.

Циркачей убивал кто-то вхожий в их круг, кто-то из своих же, из друзей...

— Виржиния?..

Только услышав собственное имя, я осознала, что безжалостно стискиваю пальцы на плече у Лайзо, да так, что следов от ногтей не миновать.

Но всё же он не отстранился.

— Прости, — спрятала я улыбку, наклоняя голову. Тепло постепенно возвращалось ко мне; кровь приливала к лицу, и в губах, искусанных в тягостном беспамятстве, начинало ощущаться слабое биение. Онемевшие от холода ладони снова ощущали шершавость ткани, жар кожи, удары сердца в чужой груди. — После этих снов голова кругом, видения путаются с явью. Там нет ни запретов, ни преград, но и ставки выше, и опасность, словно... словно на войне. А здесь...

— А здесь, — неожиданно перебил меня Лайзо тихим, точно охрипшим голосом, — я, кажется, тоже путаю сны и явь.

Краем глаза я уловила странный силуэт, отражённый в полированном изголовье кровати, сдвоенную фигуру — то были мы, до сих пор не разомкнувшие объятий. Неужели со стороны это выглядит так... так...

— О... я... мне...

Я подняла голову, но сделала только хуже — теперь мы смотрели друг другу в глаза, и я ясно видела своё отражение с пунцовыми щеками и непристойно разметавшимися волосами. Руки Лайзо были на моей пояснице и на плече, и мозолистые, загрубевшие от работы с машиной подушечки пальцев пугающе явственно чувствовались сквозь батист сорочки.

...а ещё у него были разомкнуты губы.

"Он меня сейчас поцелует, — подумала я в блаженном оцепенении. — Поцелует, а я даже его не оттолкну. Потому что не хочу... Значит, это случается именно так? Даже со мной?"

Последнее удивляло, наверное, больше всего.

Стук в дверь показался мне громом небесным, обрушивающимся на грешников.

"Юджиния", — второй раз за утро решила я — и снова ошиблась.

— Дражайшая племянница, вы не спите? — послышался вкрадчивый, приторный вопрос Клэра. — Ответьте, прошу вас покорнейше, иначе я войду.

Взгляд, который я устремила на Лайзо, клянусь, был самым-самым холодным из обширного арсенала Валтеров.

— Ты говорил, — шепнула я почти беззвучно, — что тебя никто не видел. Что некому смотреть. И что?

А Лайзо, этот нахал из нахалов, не только не ответил мне с достоинством. Он имел наглость рассмеяться, прикрывая глаза одной рукой, а другой опираясь на мои перины. Воистину — нельзя доверять мужскому слову, особенно сказанному для бахвальства!

— Дорогая племянница, я...

— Погодите, дядя, — откликнулась я сонным голосом. — Я ещё спала и не вполне готова... что-то случилось?

Одновременно я стукнула Лайзо — надеюсь, пребольно — кулаком по плечу и указала на дверь, как бы спрашивая, что делать теперь. К счастью, он наконец перестал веселиться и с деланно серьёзным лицом поднял ладони вверх, а затем легко и бесшумно поднялся с кровати. Цепочка невесомых шагов — и он оказался около окна, вновь распахивая его.

— Случилось, случилось, — ворчливо откликнулся Клэр. — Прошу прощения, племянница, но мне всё же необходимо войти.

Дверь приоткрылась.

Качнулась створка окна... Святая Генриетта Милостивая, хоть бы никто в этот момент не смотрел в сторону моего дома! Час, конечно, ранний, но...

— Так и знал, — произнёс между тем Клэр, замерев на пороге моей комнаты. Тон его колебался между настороженностью и досадой. — И здесь тоже. Около часа назад, видите ли, в доме распахнулись все окна, и я забеспокоился. Дети изрядно напуганы.

— Я вижу, что вы немного не вовремя проявляете беспокойство, — ледяным тоном ответила я, опираясь на подушки. — Дядя, при всём уважении, не изволите ли вы...

— Да-да, разумеется, — ответил он и посмотрел на меня искоса. — К слову, мне померещилось... Впрочем, потом.

И, снова извинившись, Клэр вышел.

А я в тот момент, думаю, поняла, почему рассмеялся Лайзо — но, право, обошлась бы вполне и без этого знания.

До чего же всё это было... нелепо!

ПРОДОЛЖЕНИЕ ОТ 08.07.2019

Короткая вспышка дурного веселья подействовала на меня, как чашка крепкого кофе: обострила чувства и придала сил. Ощущение скорой беды не исчезло, но отступило — так лёгкая дурнота ещё надолго остаётся после мигрени; ожидая худшего, я весь день пребывала в некотором напряжении, казалась самой себе... уязвимой, пожалуй.

Взять хотя бы эти злосчастные окна, так перепугавшие не только прислугу, но даже и Клэра. Уже второй раз за последние месяцы сон влиял на действительность — в самом прямом смысле. Сперва появление букета из искусственных цветов, затем распахнувшиеся створки... Нет, разумеется, и прежде я знала, что существа, повелевающие снами, как Валх и Абени, могут вмешиваться и в простую жизнь, но то была жизнь... как бы сказать... нематериальная. Умереть от ужаса, не просыпаясь, лишиться рассудка во сне, раскрыть тайну прошлого или даже прозреть будущее — всё это события одного порядка, затрагивающие только разум и душу человека.

А вот окно — совсем иное дело. Вот оно, твёрдое, прочное, ладно сработанное из стекла, дерева и железа... Как простой сон в состоянии заставить его распахнуться?

Сновидец способен поместить на подушку к другому человеку букет восковых цветов — а, к примеру, зажжённую свечу?

Если можно заразить жертву безумием или даже убить, то что насчёт болезней?

Что на самом деле убило моих родителей? Как действительно начался пожар, был ли это поджог, как говорили? И леди Милдред... какая хворь её подкосила?