Теоретик

* * *

Практически в каждом из нас живет уверенность, что он не такой как все. Он лучше, талантливее, умнее, удачливее, и так далее. Уверенность непоколебимая, которую порой не могут смутить ни многочисленные неудачи, ни удары судьбы, ни что. Я и сам из таких, кто бы спорил. И потому перед этим лежал и думал: когда все начнется, именно я лишу жизни этих существ. Ладно, пусть не всех, но парочку точно. А заодно кого-нибудь спасу. Славу, например. Или Гудрона, Яниса, а то и самого Грека. Но когда вся четверка этих созданий с невероятной проворностью бросились по направлению к нам, все мысли о геройстве мигом вылетели у меня из головы. И только чудовищным усилием воли мне удалось остаться на месте. А не вскочить, и не броситься к спасительной щели в камнях.

Пройдет всего несколько мгновений, гвайзелы преодолеют разделяющее нас пространство, затем на некоторое время скроются из виду, когда будут взбираться по откосу, и окажутся перед самым носом. И тогда уже будет слишком поздно. Мощные челюсти одной, а то и сразу двух тварей сомкнуться на мне, после чего придет боль. Боль ни на что не похожая, потому что мне не с чем будет ее сравнить. Она продлится недолго. Совсем недолго. Вряд ли дольше того, что понадобится на предсмертный вопль. И настанет темнота. Вечная темнота. Темнота навсегда. Без чувств, мыслей, радостей, надежд и разочарований. Судя по тому, как быстро приближались гвайзелы, все наши расчеты оказались не верны: нам не хватит времени на спасение. По крайней мере, его точно не хватит всем.

И тогда я вскочил на ноги. Вскочил, чтобы услышать яростный рык Грека. Яростный, потому что он решил: сейчас я со всех ног брошусь к спасительному укрытию. Тем самым лишая остальных одного стрелка а, следовательно, и шанса. А еще мое бегство отвлечет всех на какое-то время от целей, которые росли буквально на глазах. Нет, вряд ли кто-нибудь из оставшихся последует моему примеру — не те это люди. И все-таки каждый дрогнет: а не последовать ли за мной и ему самому? Затем переборет себя, но обязательно потеряет при этом такие драгоценные сейчас мгновения, каждый из которых равен прицельному выстрелу. Именно этих выстрелов может и не хватить, чтобы остановить несущихся на нас монстров.

Гудрон, который находился ко мне ближе других, дернулся, наверняка затем, чтобы попытаться оставить меня на месте. Тут же передумал и снова припал к прицелу, присоединившись к остальным, которые палили так часто, как только позволяли их навыки или технические возможности оружия. Начал стрелять и я. Стоя, как и привык. Стараясь угодить гвайзелам в их самое уязвимое место: непонятному выросту там, где соединяется нос со лбом.

Увидь меня сейчас Илья Олегович — мой бывший тренер, он остался бы мною доволен чрезвычайно.

— Игорь, — далеко не один раз говорил он мне. — Ну что же ты все время так горячишься?! Будь спокоен. Как скала, бревно... не знаю, как кто еще. На тренировках же получается? И куда все девается на соревнованиях? Все твои промахи из-за горячности. Именно она тебя и всегда подводит. Ведь умеешь же стрелять!

Я только вздыхал. То, что у меня легко получалось на тренировках, никогда не выходило на соревнованиях. Но как же мне тогда хотелось утереть нос всем этим корифеям!

Сейчас же я был спокоен как никогда. Потому что отлично понимал: либо мы уничтожим этих тварей, либо они нас. До укрытия при всем желании добежать не получится, настолько они стремительны. Да и поздно уже метаться. Так что или-или. И осознание этого факта давало мне то, чего так и не смог добиться тренер...

* * *

По грязному, с потеками пота лицу Славы, блуждала счастливая улыбка. Не переставая улыбаться, он заметно дрожащей рукой сорвал травинку, зачем-то куснул ее, провел большим и указательным пальцем по всей длине. По подбородку Яниса стекала струйка крови из прокушенной губы. Гудрон пытался что-то сказать, но слова встали в горле комом, и он закашлялся. Гриша пил воду из фляжки. Последнюю воду, которую он уже не счел нужным экономить после того, что случилось. И кадык на его горле дергался часто-часто: вверх-вниз, вверх-вниз. Грек тоже не смог удержать на себе вечно невозмутимое выражение лица, и ухмылялся. Его ухмылка была тем, что заменила ему счастливую улыбку Славы.

— Ну что парни, будем жить? — спросил он. Затем посмотрел на меня. — А ты молодец, Теоретик! Один из них точно твой.

Я даже знаю, какой именно. Тот, который оказался на вершине совсем не там, где их появление ждали. Как раз менял магазин, и тут он. Все остальные были заняты другими, и так уж получилось, что стреляя в него только я. И у меня даже получилось увидеть, как он завалился после единственного выстрела. На такой дистанции в его шишку на лбу трудно промахнуться.

— По-моему, и еще один, — продолжил Грек. — Но тут уже я не уверен.

И у меня уверенности нет. Да — стрелял, да — попал. Но туда ли, куда следовало бы?

— Кстати, и с теми, что остались внизу, разбираться нужно, — не унимался Грек. — Но не удивлюсь, если и там твоя работа окажется.

С теми совсем непонятно. В них ведь не только мы палили, еще и Ероха со своими людьми.

— Он их привел, ему и спасать было, — Гудрон, наконец, проглотил то, что застряло у него в горле.

— Я?! Мне?!

— Ну а кому же еще? Каску кто потерял? Сто к одному — именно тебя они здесь и поджидали. Приперлись сюда по нашему следу через горы, ну а затем его потеряли.

— Не фантазируй, — Янис трогал подушечкой мизинца прокушенную губу. Больно, наверное: вон какая дырка! И кровь все не унимается.

— Я и не фантазирую. Эти твари, — Гудрон с силой приложился носком берца одной из них в бок, отчего та даже не дрогнула, — давно бы уже напали, если бы имели такое желание. Но не нападали. Пока ветер не стал дуть от нас на них, и они не учуяли запах Теоретика.

— Сомнительно что-то все, — не согласился с ним Слава. — Мы встретили того гвайзела далековато от этих мест. К тому же довольно давно. И если на то пошло, они могли запомнить и любой другой запах. Например, твой. Вот.

— Могли и мой. Только я каски не терял. И у них не спросишь, — Гудрон снова пнул гвайзела, но уже другого. — Только что-то мне подсказывает, виновата именно она.

Я взглянул на Грека: неужели и он так думает? Но тот надел на лицо свою обычную маску, через которую никогда и ничего не разглядишь.

— Эй, на скале: есть кто-нибудь живой? — донеслось откуда-то издалека в тот самый миг, когда Слава хотел сказать что-то еще.

И снова все схватились за оружие. Да, с гвайзелами покончено, но наши враги по-прежнему никуда не делись.

— Ероха, черт бы его побрал! — покривился Гриша.

— Никого, что ли не осталось? — Вновь прозвучал все тот же самый голос. — Грек, Янис, Гудрон! И кто там еще?!

— Нормально с нами все, — наконец, ответил ему Грек. — Что хотел-то, Ероха?

Отвечая, он указал головой направление: отходим! К груде огромных валунов, где с легкостью можно держать круговую оборону.

— Да ничего не хотел. Интересуюсь: живы, нет? Может, какая-нибудь помощь нужна? А еще любопытно: как вы там оказались? Мы тут уже который день обитаем, но что-то не видели, как вы в долину прошли.

Сами мы успели уже попасть под защиту камней, но голос Ерохи был слышен все также отчетливо.

— Ну так что медлите? Спускайтесь!

— Сейчас! — негромко, только для своих, сказал Гудрон. — Это вы к нам поднимайтесь! Желательно поодиночке, и спиной вперед.

— Грек! — снова окликнул его Ероха, когда молчание затянулось. — Давно поговорить с тобой хотел. И недоразумение уладить.

— О чем поговорить?

— Да о Пожарнике, о ком же еще? Слышишь, какое дело — нашелся он. Не поверишь, где именно, — Ероха умолк, вероятно, ожидая вопросов Грека, но тот молчал. Так ничего и не дождавшись, заговорил снова. — Представляешь, у перквизиторов! Причем сам к ним подался! Вместе с пикселями.

— Свистит Ероха, поди, — тут же отреагировал на эту новость Янис. — Что бы Пожарник у них забыл?

— Зубы заговаривает, — согласился с ним Гриша. — Но не на тех напал!

— Да спускайтесь вы уже, наконец! — снова донеслось снизу. — Ну нельзя нам надолго ущелье без присмотра бросать: перквизиторов ждем! Возможно, и в случае с ними нам ваша помощь понадобится.

— Что он уж больно настойчив. Как будто бы и знает, что мы далеко не идиоты. Но который раз предлагает спуститься. Может быть, все не так, как мы думаем? — высказал свое мнение Янис.

— Пойду, поговорю с ним, — сказал Грек. — Тут действительно что-то не так.

— Ты поосторожней с ним, Георгич! — напутствовал его уже в спину Гудрон. И, как будто размышляя сам с собой, добавил. — Уж не тех ли они перквизиторов дожидаются, которых не так давно встретили мы? Долго бы им ждать пришлось!

* * *

Я украдкой взглянул на Грека. Это надо же, просидеть столько времени на скале, практически без пищи, экономя каждый глоток воды, в то время как эти люди ждали совсем не нас, перквизиторов! Посмотрел и не увидел на его лице ни малейшей тени смущения. С другой стороны, не благодаря ли таким вот предосторожностям, Грек умудрился потерять единственного человека? Который и погиб-то по собственной глупости. Когда в других командах жертв хватало, а некоторые гибли в полном составе. Или бесследно исчезали. Что, собственно, одно и то же.

— Что, даже раненных у вас нет? — удивления в голосе Ерохи хватало с избытком.

— Нет.

— Охренеть!

Ну да: справиться со столькими гвайзелами, и при том даже не пострадать!.. По словам Гудрона, об этом вскоре легенды начнут рассказывать по всем тем редким островкам человеческого существования, которые здесь имеются.

— Еще пальцем и в спину показывать: гляди — это один из них! — добавил он.

Мы давно уже спустились со скалы, и теперь находились в окружении людей Ерохи. Ероха особенного впечатления на меня не произвел. Мужик как мужик средних лет. Не богатырь, но и не доходяга. Возможно, взгляд у него какой-нибудь особый. Такой, от которого неподготовленного человека оторопь берет. Но глаза у него были прикрыты солнцезащитными очками. Со стеклами в виде капель. Такие очки еще называют "Кобра". Из-за голливудского актера, сыгравшего главную роль в одноименном фильме, и носившего в нем именно их. Но даже очки не смогли скрыть разочарование Ерохи, когда тот гвайзел, который сам он назвал "спорным", таковым не оказался. Смерть к нему пришла со стороны морды, а это означало, что ни сам Ероха, ни его люди, никакого отношения к ней не имеют.

— Сами разделывать гвайзелов будете? — поинтересовался Ероха, когда в этом убедился.

— Если за долю никто не возьмется, то сами, — ответил ему Грек.

— Будь уверен, такие найдутся!

— Ну вот и отлично. Хотелось бы побыстрее на Вокзал попасть.

Разговаривая с Ерохой, Грек практически на него не смотрел. Как будто бы и недоразумение улажено, и делить им теперь нечего. Но кто же простит нападение со спины, целью которого было убить? Вот и Грек явно не желал этого делать.

Глава 19

Вокзал оказался действительно вокзалом. Времен эпохи Сталина. Вспоминая которого, Гудрон всегда называл его Иосифом Виссарионовичем. С немалой долей уважения, должен заметить. С моей точки зрения — полностью тем заслуженной. Такие вокзалы обычно строили где-нибудь в глубинке. Но со всеми признаками присущего архитектуре того времени монументализма. На века, так сказать.

"Вокзал здесь, а паровоз в Фартовом", — вспомнив, улыбнулся я.

И без слов было понятно, что здание вокзала перенеслось с Земли. Перенеслось не полностью, поскольку одно крыло оказалось отрезанным. Ровненько так, как будто по нему прошлись лазером. Или чем-то еще. Я специально подошел поближе, и даже провел по срезу ладонью. Та скользила по нему как по стеклу. Или отполированному металлу. На срезе даже блеск присутствовал. И все это напоминало разрезанную наискосок дверь в той самой девятиэтажке, которая повстречалась нам по дороге сюда. И в связи с которой у нас возникло столько надежд.

Здание вокзала располагалось по центру поселка, и вокруг него, где теснились, а где стояли поодаль друг от друга разномастные постройки. Частью добротные, из тщательно ошкуренного бревна, в большинстве своем сложенные "в лапу". Но попадались и откровенные лачуги. Та же картина, что и в Фартовом. Правда, здесь было заметно чище. С одного взгляда можно определить, что за порядком на Вокзале следят. В той самой степени, в которой за ним вообще можно следить в подобного рода местах.

Сам Вокзал, как поселение, по периметру был огорожен высоченным частоколом. Где каждое заостренное на конце бревно — длиною метров в семь-восемь. И сторожевых вышки присутствовали. На них мне никого не удалось обнаружить, но это совсем не означало, что там никого нет. Добавить ров снаружи, и ни дать, ни взять — форпост средневековой цивилизации на землях, заселенных воинствующими дикарями. Но рва не было.

Зато над входными воротами алела яркая, выполненная крупными буквами надпись: "Территория терпимости". Вспомнив, что когда-то публичные дома назывались еще и домами терпимости, я невольно усмехнулся. Это что же получается, всё поселение — один сплошной бардак?

— Зря смеешься, Теоретик, — тут же отреагировал на мою ухмылку Гудрон. — Вокзал — действительно особая территория.

— И в чем же состоит его особенность?

-Тебе что, раньше не говорили? — похоже, Гудрон удивился не на шутку.

— Нет. Разговора об этом не заходило.

— Ну тогда слушай, — мы успели уже войти в само поселение, и теперь шли улицей, где в конце ее виднелся и сам вокзал. Народу хватало, а вместе с ним и шума, и потому он говорил громко, чтобы я мог разобрать каждое его слово. — Тут ведь какая история... Внутри Вокзала категорически запрещено сводить старые счеты. Категорически. А тому, кто этот запрет нарушит, наказание одно — смерть. Пусть он будет хоть трижды прав. Вот тебе живой пример для наглядности. Грек и Ероха — злейшие враги. По крайней мере, были ими до последнего времени. Хотя с этим не до конца еще понятно. Но не суть. Суть в том, что, если они бы встретились здесь, им и в голову не пришло бы палить друг в друга. Потому что победителя не будет. По причине, которую я тебе уже объяснил. За периметром — пожалуйста! Но не внутри. Вокзал — единственное место, где действует такой закон. Причем действует безукоснительно, не взирая ни на что. Так что если у тебя с кем-нибудь возникнут проблемы, даже не вздумай хвататься за ствол. Поверь мне, ты своего врага ненадолго переживешь. В лучшем случае, минут на несколько. И то, если повезет. Теперь понятно?

— Понятно. А если нападение? Каких-нибудь тварей? — вспомнил я события, произошедшие в Шахтах. Хотя мог бы не и не спрашивать: на кого ни взгляни, обязательно с оружием.

— Если нападение — тогда другое дело. Хотя их тут и не бывает — оазис.

— А если просто кому-нибудь в морду дать? — продолжал допытываться я. Ведь может случиться и так. Иные, особенно в пьяном виде, другой разговор и не понимают.

— Теоретик, я уже тебе объяснил: абсолютно все разборки за периметром. Снаружи можешь стрелять, взрывать, резать ножом, грызть зубами... делать все, что только в голову придет. Но не внутри. За "просто в морду" тоже гарантированно жизни лишаются, бывали случаи. Чтобы не создать прецедент. В общем, веди себя паинькой.