Зверь лютый. Книга 30. Канава

"Опять пустые разговоры

С концами не свести концы

Нас учат честной жизни воры

И — благородству — подлецы...".

Государь у нас... комполка, а не комитетчик. В смысле: в проведении групповых посиделок понимает на уровне съели-выпили, девок пощупали.

Он всегда принимал решения единолично. Типа: Эскадрон — марш! Или: никто не хочет чего суду сказать? — Отрубить голову. Или: все высказались? — Всё забыть, слушать сюда.

В молодости бывало так, что решения принимал его отец. Но и там, Долгорукий велел — все свои мнения засуньте в задницу.

Есть совещало, есть решало. Когда решало сказало — все совещалы побежали исполнять.

Здесь... торжество демократии. Со святорусской спецификой: дискуссия с мордобоем без регламента до консенсуса.

Главную беду ни он, ни я сразу не поняли.

"Консенсус".

На обсуждение можно выносить только те темы, по которым ожидается общее согласие. То есть — ничего.

Если один скажет "погода — плохая", то, в здешнем многочисленном и разнородном собрании, обязательно найдётся человек, который скажет "погода — хорошая". И они будут убеждать друг друга в своей правоте до полного истощения сил. Или до того момента, когда одна из сторон не получит оплаты своего согласия. Хотя бы в форме согласия в другом конфликтном вопросе: "но день — короток". Тогда спорщики радостно покивают, дружелюбно, если не успели расцарапать физиономии, оглядят друг друга. Может, даже, облобызаются и поклянутся в вечной любви.

И я, и Боголюбский много раз подобное видели: так крестьянские общины на "Святой Руси" делят каждый год землю, раскладывают повинности. Видели. И старательно пропускали мимо ума. Экая глупость, времени перевод. Будет так, как я решил. А кто против — у меня сабля есть.

Прикол в том, что здесь у каждого "сабля есть". А за спиной — восемь тысяч бойцов с мечами. И с какой стороны эти мечи блеснут... есть варианты.

Мало вытерпеть бред, выслушать мнения, решить. Нужно, чтобы это мнение стало всеобщим.

Чем-то похоже на архиерейский собор августа прошлого года: митрополит мнения выслушал. И принял решение. Своё. Поддержанное частью собравшихся. Решение, которое вызвало бешеное сопротивление, вопли о "неправде митрополичьей" и, в конечном счёте, его смерть.

Как с этим бороться? — Превратить членов совета в союзников, убедив их в своей правоте. Или — в марионеток. Подкупив или запугав.

Причём все варианты — краткосрочны. А от членов такого совета требуется не только согласие прямо здесь, вот в этой трапезной, но и потом, в их городках и усадьбах: они не только законодательная, но и исполнительная власть. Здесь он тебе говорит "да", а приехал домой, подарки пропил, почесал потылицу... да ну его, "нет".

Я в первый день этой... деятельности опоздал. Они молебны служили, молились о процветании Руси Святой, церкви православной, Государя и Великого Князя, всех князей Русских, о памяти Бориса и Глеба, защитников Земли Русской, о воинах славных, об урожае, о благоволении Господнем и милости Богородицы. Потом сцепились по поводу "спора о посте". Кирилл их долго увещевал, уговаривая подождать решения Патриарха, потом занялись обсуждениями мероприятий по защите дворов на Почайне от приближающегося половодья, о нынешней ненадёжности ледяных дорог через Днепр...

* * *

Похоже, наверное, на работу Уложенной комиссии 1767 г. Екатерины Великой.

"Работы комиссии отличались случайностью и отсутствием системы... 8 первых заседаний были посвящены чтению большого наказа, обряда управления и определению о поднесении Екатерине II титула "великой, премудрой, матери отечества"; с 8 по 15 заседание прочли 12 крестьянских наказов, 10 заседаний было посвящено чтению законов о правах благородных, потом перешли в продолжение 36 заседаний к чтению законов о купечестве и т.д. Никакого голосования не происходило, заседания комиссии отличались... полной бесплодностью".

* * *

У нас — хуже, чем в крестьянской общине.

У крестьян — различия в возрасте, в авторитетности, в характерах: один наглец, другой тихоня. В личных свойствах. Так-то все равны.

В нашем совете — все члены иерархических групп. Такие группы имеют лидера, подголосков и клакёров. Как и в общине, все роли давно определены, часто — с ещё до-рождения. Но тут имеет место смешение 30-40 таких команд. С неустоявшимся ранжированием между ними. Поэтому каждый член каждой группы стремится высказаться по каждому вопросу. Чтобы повысить свой статус внутри группы, чтобы повысить статус всей группы, чтобы... "урону чести не было".

Повторю: каждый, в каждой, по каждому.

Навыка государственного мышления, кроме единичных персонажей, нет. Вообще нет привычки думать о больших, долговременных, пространственно протяжённых, многолюдных, много-следственных и много-условных темах. Поэтому, в частности, с таким удовольствием, так долго обсуждают простые понятные вещи, вроде вешек на льду.

* * *

Паркинсон показывает, что для комитета есть "диапазон обсуждаемого". Если предлагают выделить 100 млн. на строительство ядерного реактора, то обсуждать не будут — сумма за пределами обычного масштаба средств, которыми оперируют члены. Другая крайность — изменение на 5 центов субсидии школьных завтраков — тоже не вызовет споров из-за ничтожности суммы. А вот в середине... будет озвучено множество аргументированных точек зрения.

* * *

Ещё из местного: любой вопрос, в сути своей, значения не имеет. Важно — что сказал старший в группе. Все остальные поддерживают его шиканьем, топаньем, одобрительными возгласами. "Потому что — наш". "Фракционная дисциплина" — на высшем уровне. А как иначе? — Им же всем потом домой идти, с этими людьми жить.

Если, по возвращению в места постоянного проживания, лидер скажет:

— Петя — фу, бяка.

То этого "петю" так всем обществом "умоют"...

Итого: бесконечная говорильня, фокусирование на мелочах, необходимость общего согласия, групповые интересы превалируют не только над государственными или сословными, но и над личными.

"Не верю в разум коллективный

с его соборной головой:

в ней правит бал дурак активный

или мерзавец волевой".

"Никто не уйдёт обиженным" — сделай консенсус.

Первый уровень: "обиженный" возражает. И его будут уговаривать до посинения.

Второй: "обиженный" молчит. А вернувшись в своё владение выражает обиду и далеко посылает принятое решение.

Его можно заставить. Если группа, в которую он входит, считает важным исполнение принятого общего решения. Силами самой этой группы. А если "ну, хорошо бы...", то заставить такого "молчуна" невозможно, ибо при внешнем наезде группа сразу разворачивается в "наших бьют". Хоть бы и за дело.

Конец сто девятнадцатой части

Часть 120. "О, женщина, летающая трудно!"

Глава 603

И тут я. Весь в белом. Довольный от проделанного за последние дни, "у нас всё получится", не озверевший от молебнов, не выслушавший с утра десяток рассказов о том, как надо вешки на льду ставить...

Стража тормознула сразу на крыльце:

— Шеломы и мечи оставить.

Во, блин. Я как-то говорил Боголюбскому, что толпа мужиков с острозаточенным — рать, а не со-едалище или со-вещалище. История с Бастием — яркий пример.

Воспринял, применил.

— Слуга? Оставить.

Это насчёт Сухана.

— А кого можно?

— Советника. Помощника, ежели от ран ослабел.

Жаль, не знал. Без моего "ходячего мертвяка"... неуютно. Но радует: Боголюбский начинает... "двигаться по пути демократии".

Просовываюсь в эту... трапезную. Типа, как при почествовании. Темновато: свечей меньше. Столы пустые — непривычно. На Руси за пустым столом не сидят. В конце залы на помосте — князья и иерархи в ряд. Посреди пустого места стоит боярин и что-то нудно проповедует. Я тихонько, на цыпочках, к краюшку, к свободному месту.

Язвительный голос Боголюбского:

— Добро ты, боярин, про вешки сказываешь. Как их на Чудском ставят. Однако же — довольно. А вот и Воевода Всеволжский проснувши, собрание наше явлением почтивши. По здорову ли? Вот и ладно. Выходь сюда да сказывай.

Чего это он? Как с цепи сорвавши. Я ж в темноте ещё не приглядевши. Кто, про что — не слыхавши...

— И тебе государь здравствовать. А про что сказывать-то?

— Да всё ж про то ж. Как бы нам Русь Святую подобустроить. К добру, стал быть, благолепию и процветанию.

Повторю: я с такими... конгломератами таких... персонажей не работал. Если в моём времени мог интуитивно, на уровне эмоций, уловить интересы, настрой, поменять стиль... Да просто подготовиться! Тему изучить, перед зеркалом на магнитофон погонять... А тут... сплошной экспромт.

Ну я и... экспрометнул. Или правильнее: экспромтнул? Экспромтиснул?

— Первейшая забота, государь, есть холопство русское. Полагаю, что надлежит сиё состояние немедля отменить.

Всё враз замолкли. То чихали да кашляли, март — время гнилое, с носов через одного течёт, а то слышно как свечки потрескивают. Ну, я и распелся соловьём.

— Русский человек рабом быть не должен, раб божий не может быть рабом человечьим.

Дальше вспомянул о толпах бездельников, которые по усадьбам сидят да хлеб едят, а ничего толкового не делают.

И на меня обрушился. Поток... выражений и возражений.

Какие-то аргументы уровня 19 в., типа: "в каждом помещичьем доме всегда найдёшь множество совершенных дармоедов" — отметаются совершенно.

Надо сказать, что в их словах смысл есть. Например, я говорю:

— Зачем тебе, боярин, в усадьбе холоп-сапожник? Он тебе, вместе с семьёй и верхней дворней, делает десяток пар сапог за год. Отпусти на волю — он в год и сотню пар сделает.

А в ответ, если сильно отфильтровать и из множества уст скомпилировать:

— В усадьбе сотня не нужна. Станет вольным — уйдёт в город. Нынче он сам кормится, огород ковыряет, за скотиной ходит, сапоги — приделье. Чтобы не пороли. Нужны новые — дал в ухо, утром бежит, несёт. А городскому платить надо. За гнильё не выпорешь.

Прелести натурального хозяйства: рынка нет, транспортные расходы зашкаливают, нестабильность. Но есть и более общий вопрос всякой корпорации. Выбор между качественным аутсорсингом и доморощенной службой. Слабенькой, но своей.

Держать в усадьбе в этой позиции вольного — дорого. Ездить в город, сапоги покупать — дорого и долго. То, что когда городской рынок наполнится, офени понесут товар в усадьбы по пристойным ценам... Понимают. Но это ж когда будет? А жить-то нынче надо.

Забавно разделение реакций по уровням владений:

— Ладно, боярин, тебе без холопов никак. А вот если соседи твои своих рабов отпустят?

— Не! Не дай бог! Тогда ж и мои взбунтуются. Беда будет.

Явное несовпадение с отношением к крепостным в 16-17 в. Идея сманить к себе, хоть бы в тот же Юрьев день, не просматривается. Ближе к 18-19 в.:

"Зато в углу своем надулся,

Увидя в этом страшный вред,

Его расчетливый сосед".

Чья-то воля рядом — мне ущерб и риски. И вообще: вольтерьянство с вольнодумством.

На уровне князей подход другой:

— Ежели кто в своём уделе такое учинит, то пусть. Иные из тамошних бывших холопов ко мне в удел придут. Станут насельниками, посадскими да смердами.

Такое высказал рязанский Живчик и собрание мгновенно затихло. Соседи смотрят подозрительно: ты у меня смердов сманить хочешь?

У бояр: пусть все будут холопами. Тогда и бегать не будут.

У князей: пусть все будут вольными. Кроме моих.

Пошёл раскол среди иерархов. Кирилл высказался в духе Нифонта: отпустить — хорошо, добрый обычай. Михаил Смоленский в крик против: прокормить себя вольноотпущенники не смогут, начнут грабить. Дать человеку волю — обречь на голод, муки и грехопадение. В духе Карамзина:

"И будут ли земледельцы счастливы, освобождённые от власти господской, но преданные в жертву их собственным порокам? Нет сомнения, что [...] крестьяне счастливее [...], имея бдительного попечителя и сторонника".

Почему Карамзин считал, что быть "преданным в жертву собственным порокам" страшнее, чем быть "преданным в жертву чужим порокам" — не знаю.

Тут я врубил усвоенное ещё в Пердуновке. Второзаконие. Аким тогда читал, а я запомнил:

"Если продастся тебе брат твой, Еврей, или Евреянка, то шесть лет должен он быть рабом тебе, а в седьмой год отпусти его от себя на свободу; когда же будешь отпускать его от себя на свободу, не отпусти его с пустыми руками, но снабди его от стад твоих, от гумна твоего и от точила твоего: дай ему, чем благословил тебя Господь, Бог твой: помни, что и ты был рабом в земле Египетской и избавил тебя Господь, Бог твой, потому я сегодня и заповедую тебе сие.

Если же он скажет тебе: "не пойду я от тебя, потому что я люблю тебя и дом твой", потому что хорошо ему у тебя, то возьми шило и проколи ухо его к двери; и будет он рабом твоим на век. Так поступай и с рабою твоею.

Не считай этого для себя тяжким, что ты должен отпустить его от себя на свободу, ибо он в шесть лет заработал тебе вдвое против платы наемника; и благословит тебя Господь, Бог твой, во всем, что ни будешь делать".

— Господа русская! Славные князья, да бояре, да епископы. Быть ли вам к единоверцам, к братьям и сёстрам нашим, более жестокосердными, нежели иудеи — к их?

Думал — "Святое Писание" их проймёт. Детские иллюзии...

Много мне слов разных в ответ наговорили. Князья да бояре — о крамолах да мятежах грядущих, об обнищании Земли Русской. Клирики же более Илларионом, его "Словом о Законе и Благодати" бить пыталися. Увы, я уже и сам чуток в той мудрости понимал, мог возразить квалифицированно.

Сказать прямо: "рабы — се имение моё, не отдам" — ни один не посмел. Ибо признаться в стяжательстве, в корыстолюбии, в скупости своей — не по чести. Толковали об общественном благе, о заботе о малых и сирых, об обычае, который с отцов-прадедов, о неугасимой любви "детей" (холопов) к их "отцам" (господам) исконно-посконной...

И, конечно, масса свидетельств в духе тётушки Найси Пью из "Глазами рабов" — сборника воспоминаний бывших американских рабов:

"... жизнь у негров тогда была счастливой. Конечно, у нас не было тех возможностей, которые есть сейчас, но было кое-что, чего сейчас нет — защищенность. Да, нам было к кому пойти, если что не так. У нас был хозяин, который за нас заступался, помогал нам, смеялся и плакал вместе с нами. У нас была хозяйка, которая нас лечила и утешала, когда нас наказывали. Мне иногда хочется туда вернуться. Как сейчас вижу тот ледник с маслом, молоком и сливками. Как журчит по камням ручей, а над ним ивы. Слышу, как во дворе гогочут индюки, как бегают и купаются в пыли куры. Вижу заводь рядом с нашим домом и коров, пришедших напиться и остудить ноги в мелкой воде...

Разве это называется рабством, белые господа?".

Можете умиляться, или приводит опровергающие примеры, или рассуждать о "хороших господах" и как бы поспособствовать их приумножению...