Кондотьер Богданов

От посада по направлению к наблюдательному пункту ландмейстера двигалась группа всадников. Готфрид пригляделся: добрые кони, блестящие доспехи. Вальдемар... Юное лицо подскакавшего принца сияло.

— Мы захватили их врасплох!

— Еще не захватили! — поправил ландмейстер. — Ворота успели закрыть. "А твоих конников остановили монахи!" — хотел добавить Готфрид, но промолчал.

— Не страшно, возьмем приступом! — сказал Вальдемар. — Ты уверен, что в городе малое войско?

— Довмонт отправил дружину в помощь родне. Осталось сотни две кметов, не более.

— Один против наших десяти!

— В Плескове много жителей. Они выйдут на стены.

— Горожанин не воин! — презрительно сказал Вальдемар.

— Надо выбить ворота! — напомнил Готфрид. — Ты обещал. Привез таран? Не вижу! Твои воины грабят дома...

— Поставим! — успокоил Вальдемар. — Воинов соберу. Зачем грабить предместье, когда перед тобой город? Точно знаешь, что богатый?

— От серебра и золота, что ждут за стенами, потонут твои корабли! Принц довольно захохотал и тронул шпорами коня. После того, как датчане уехали, Готфрид созвал комтуров. Военный совет не затянулся. Братья согласились: вперед пусть идут датчане. Юный Вальдемар жаждет прославиться, не стоит ему мешать. Первым ворваться в город почетно, но цену заплатить придется немалую. Датское войско вдвое больше орденского, после приступа численность сравняется. Проще делить добычу... Ландмейстер отдавал короткие, но ясные распоряжения. Спешиться, лошадей поручить кнехтам, но держать их рядом. Датчане ворвутся в Плесков пешими, как только бой переместится за стены, братья сядут на отдохнувших коней и поскачут к воротам. В тесноте улиц укрытый латами, боевой рыцарский конь валит и расшвыривает пешцев неудержимо. Датчане кинутся грабить первые же дома, не следует им мешать. Достаточно, чтоб они открыли дорогу в город. Плана Плескова у датчан нет, а вот братья знают расположение улиц и домов как господню молитву. Заранее выучили. Действовать следует, как оговорено, пробиваться к центру. В мелкие стычки не вступать, стремиться к палатам боярской старшины и собору — там хранилище ценностей. Кто захватил добычу, тот диктует условия дележа... Комтуры разъезжались, когда прискакал гонец.

— Наемники Конрада высадились в миле отсюда! На плотах приплыли. Надевают латы, скачут сюда. Зачем-то привезли копну сена...

"Думают ночевать в поле! — мысленно улыбнулся Готфрид. — Запасливые! Не верят, что захватим город сегодня. Куда их направить?"

В суете первых часов Готфрид забыл о наемниках и не слишком на них надеялся. Они, однако, прибыли. Что делает серебро! Это не за выкуп русским служить...

— Пусть станут позади, загородят дорогу и ждут повелений, — ландмейстер указал место. — Если какая-либо дружина русских вздумает придти на помощь Плескову, Конрад прикроет. Здесь узко, не обойти, сотня легко сдержит тысячу.

Гонец ускакал. Готфрид поднес ладонь ко лбу и стал наблюдать, как датчане, закрываясь щитами, ладят перед воротами таран...

* * *

Со стены смотрел на копошащихся врагов Довмонт. Ярость душила князя. Проглядел, упустил! Богдана называл куренком, а сам хуже. После похищения богатыря следовало догадаться: орден не угомонится. Сначала Казимир в Сборске, после нападение на Богдана в Плескове, попытка уничтожить богатырскую птицу... Потерял ты, князь, нюх, как старый пес! Следовало, как Ласке, плеснуть зелья в мед! Врага привычно ждал с Запада, понадеялся на Сборск. Там Данило с Евпраксией, Богдан с птицей — не укусишь! Нашли куда укусить, в подбрюшье бездоспешное... Пришли со стороны, где дальней сторожи нет. Прозевал ты, князь! Обленился, привык, что в рейзы орден ходит зимой, а немцы взяли и явились летом. С датчанами — вон их стяги! Подгадали час, когда Довмонт с малой дружиной... Урок с Путилой не пошел впрок. Орден не жалеет денег лазутчикам, потому все ведает о Плескове. Довмонт об ордене не ведает...

Князь явственно ощутил на плечах груз прожитых лет. Тридцать три года княжения в Плескове... Руки еще крепки, а ноги сдают. Волосы побелели, лицо в морщинах. Но, самое главное, он растерял остроту ума и способность предвидеть замысел врага. Сегодня будет его последний бой... Пасть, защищая свой дом — честь для воина, если гибнешь не зря. Не пустить врага к родному порогу, спасти семью! Сегодня это не удастся, враг велик числом. Кметов Довмонта сомнут, горожанам против немцев с датчанами не выстоять. Плесков вырежут, как некогда сам Довмонт вырезал двор Миндовга...

Над головой пропела арбалетная стрела. Датчане начал обстрел стен. Стоявший рядом Давыд тронул Довмонта за плечо:

— Отец...

Довмонт покосился свирепо, Давыд умолк. Князь глянул за забороло. Перед воротами внешнего города, получившем имя Довмонта, датчане прилаживали таран. Привратная стража бросала сверху камни, но те отскакивали от скатной крыши, укрывавшей орудие. Крышу немцы соорудили из снятых в посаде тынов, на каркас тарана пошли балки чьей-то избы. Враг действовал быстро и умело. Довмонт глянул во двор. Под котлами со смолой только-только разгорались костры. Не успеют вскипятить, не успеют...

— Дружину — во двор городка! — велел князь притихшему сотнику. — Всю! Встати против ворот, взять копья и загородиться щитами! Горожан не брать, пусть обороняют Кром. Скажи кметам: за спинами — наши жены и дети! Сами знают, что будет, если немцы прорвутся...

Сотник построжел лицом и загремел сапогами по лестнице. Довмонт глянул на сына и попробовал, легко ли выходит из ножен меч. Дружина ляжет во дворе костьми, как и он с сыном. Им не уцелеть. За тридцать три года счастливой жизни надо платить. Жаль, нельзя расплатиться одному... Они завалят двор трупами датчан, может, это остановит врагов. Побоятся приступать к Крому. В глубине души Довмонт понимал: не побоятся. За спинами датчан ждет орден... Зато Довмонт не увидит, как падет Плесков. Хотя там, на небе, ему, наверное, покажут. Чтоб и в загробной жизни мучился. Довмонт скрипнул зубами.

Давыд тронул его за рукав. Князь сердито скосил взор и удивился: сын указывал куда-то в небо. Довмонт пригляделся. Черная точка приближалась к городу со стороны солнца. Вот она увеличилась в размерах, затем еще... Неужели?

— Богдан! — радостно крикнул Давыд.

Довмонт вцепился в забороло. Богдан! Сверкающий диск вместо головы, двойные крылья, торчащий вверх хвост... Птица летела высоко, ее громкий клекот почти не доносился с неба; вернее, его заглушал шум под стенами — датчане пустили в дело таран. Враг птицу пока не видел. Вот она приблизилась, мелькнула над городом и стала разворачиваться по плавной дуге. "Что он задумал?" — удивился Довмонт. Тем временем Богдан снизился и повел птицу вдоль стен — прямо над головами выстроившегося для штурма войска. Дальнозоркими глазами князь различил черную каплю, отделившуюся от птицы; набирая скорость, та летела вниз. Довмонт проследил ее взглядом. Капля ухнула в гущу датчан, на этом месте вспух огромный куст. Бревна, люди, кони взлетели вверх и разнеслись в стороны. По ушам ударило тяжко и гулко. А с неба летела уже другая капля...

— Вели дружине — на конь! — крикнул князь Давыду. — Моего жеребца привести! Изготовиться и ждать!

Он обернулся к заборолу как раз вовремя — второй гигантский куст вспух среди вражеского войска...

* * *

С километровой высоты вид открывался великолепный, Богданов быстро оценил обстановку. Осаждавшие плотно сгрудились с южной стороны Плескова, заполнив не только улицы посада, но и дворы домов. Собственно, более сгрудиться негде. С Запада мешает река Великая, с Востока — Пскова, на севере они сливаются за городом прямо под высоким, отвесным каменистым берегом. Осаждавшие готовятся к штурму и не ждут нападения. Им бы рассредоточиться, но в тринадцатом веке не знают о воздушных бомбардировках...

— Целься в гущу! — крикнул Богданов в переговорное устройство. — Я уйду подальше от стен иначе своих осколками зацепим! Не спеши! Два захода!

— Поняла! — подтвердила Аня.

Богданов развернул По-2 над Великой и снизился до шестисот метров — лучшей высоты для бомб. Наставление требует лететь выше, но с шестисот точнее прицел. Он вел самолет над посадом — ровно и прямо. По-2 слегка "вспух", отправив первую ФАБ-50, но удержался на курсе. Вниз ушли вторая бомба, затем третья. Занятый управлением, лейтенант не видел разрывов. За Псковой он развернул самолет и только здесь оценил эффект налета. Внизу будто муравейник разворошили: крохотные черные фигурки метались в панике, но не убегали. "Добавим!" — с веселой злобой подумал Богданов, ложась боевой курс. Он вел самолет туда, где на земле было черно от врагов. Когда последняя ФАБ-50 ушла вниз, Богданов развернул По-2 и спустился до бреющего. По пути к Плескову они разделили боезапас. Но наземным целям штурману стрелять не сподручно, "ДТ" оставили два диска. Остальными патронами снарядили ленту крыльевого "шкаса" — получился почти полный боекомплект. Менее минуты беспрерывной стрельбы, полтысячи бронебойно-зажигательных, бронебойно-зажигательно-трассирующих, пристрелочно-зажигательных и обычных пуль из магазинов "ДТ"...

Целиться было легко: плотная масса людей, уцелевших после бомбардировки, все еще не понимала, что происходит, и потому суетилась в растерянности в посаде и за его границами. Богданов взял правее, туда, где не было домов и тынов, а на открытом пространстве стояли в изумлении воины в плащах с тевтонскими крестами.

— Вот вам русская земля! — яростно закричал Богданов, нажимая гашетку. — Вот вам русский город! Жрите!

Обозначенный трассерами смертоносный стальной кнут смел строй тевтонцев, повалив их наземь как кегли. Плотные порядки немцев сослужили им дурную службу. Бронебойные пули легко прошивали доспехи вместе с заключенными в них телами, после чего разили следующих... По-2 проскочил над головами немцев к реке, над Псковой Богданов развернулся. Глазами он искал толпу погуще и нашел: осаждавшие схлынули от стен и клубились возле посада. Богданов взял прицел и нажал гашетку. Плотный рой пуль будто осадил черное облако, заставив его лечь на землю. "Шкас" умолк.

— Кончились патроны! — крикнул лейтенант в переговорное устройство. — А у тебя?

— Тоже! — отозвалась Аня.

Богданов подумал, что ей приходилось не сладко. Снимать тяжелый "ДТ" со шкворня, перебрасывать с левого борта на правый... И все это на лету, когда самолет хоть немного, но болтается... Богданов взял курс на юг и, спустя несколько минут, приземлился на речном берегу. Здесь еще колыхался на воде плот, на котором доставили По-2, лежали вороха сена, которым укрывали самолет. Вокруг не было ни души — рота наемников ушла к городу. Богданов заглушил мотор, выбрался на крыло, сел. Аня спрыгнула на землю и стала перед ним.

— Закурить бы! — вздохнул лейтенант.

Аня открыла гаргрот, покопалась и принесла коробку "Севера". Богданов изумленно взял коробку, открыл — внутри болталась единственная папироса.

— Откуда?

— Нашла в самолете, когда прибиралась. Забыл кто-то.

Богданов взял папиросу, привычно дунул в мундштук и примял его пальцами. Аня чиркнула спичкой.

— Были в вещмешке! — пояснила в ответ на удивленный взгляд.

Богданов прикурил, затянулся. Горячий дым ободрал горло, заставив летчика закашляться.

— Черт! Отвык!

Богданов бросил папиросу и притоптал каблуком. Аня засмеялась, он не поддержал.

— Там люди гибнут! — сказал с горечью.

— Конрад справится! — возразила Аня.

— Не Конрад, а Довмонт! — возразил Богданов. — Без него швейцарцам капут. Слишком много гадов!

Аня села рядом, приникла к его плечу.

— Хоть бы коня оставили! — пожаловался Богданов. — Пешком пока дойдешь...

— Правильно сделали, что не оставили! — сказала Аня. — Непременно поскакал бы, влез в драку... Получишь стрелу, кто исцелит? Конрад умный! Кметов у князя хватает, пилот один.

— Толку от пилота! — вздохнул Богданов. — "Эресов" нет, бомб нет, патроны кончились. Две обоймы к "ТТ"...

Она погладила его по руке. Он обнял ее за плечи.

— Это был лучший наш вылет! — сказала Аня...

* * *

Когда птица скрылась, распахнулись ворота Довмонтова города. Датчан возле них не было — в страхе убежали к посаду. Выскочившие наружу кметы столкнули с пути громоздкий таран. Почти немедленно из ворот вынеслись всадники. Довмонт с обнаженным мечом в руке скакал первым, Давыд — чуть позади, следом немолодой сотник, за ним — десятники и простые кметы с копьями наперевес. Конная лава врезалась в толпу датчан. Копья пронзили ближних врагов и застряли в их телах. Всадники бросили древка, достали мечи. Тяжелые клинки в руках кметов стали равномерно подниматься и падать. Датчане подались назад и побежали. Их оставалось все еще много — трое, четверо против одного русского, но они более не были войском. Оглушенные, потерявшие кураж и стойкость, обуянные паническим страхом датчане думали только о спасении. Кто мог, вскакивал на коня и гнал его в панике, безлошадные бежали так. Пешие гибли первыми. Нет более приятного занятия для всадника, чем рубить бегущего. Тяжелые, остро отточенные клинки кметов рассекали кольчуги и панцири, впивались в нежную человеческую плоть, терзали ее, добираясь до горячих сердец, исторгали души из тел. Алая кровь била тугими струями, обильно орошая сухую землю, а подкованные копыта коней топтали ее, превращая в липкую грязь...

Войско ордена стояло в отдалении, осколки бомб не зацепили его. После первого разрыва ландмейстер изумленно поднял взор и заметил над посадом странную птицу с двойными крыльями. От птицы отделилась черная капля, ударила в землю, на этом месте вырос огромный дымный куст. Невыносимый грохот ударил по ушам, высоко над землей взлетели бревна, тела людей и коней...

— Содом и Гоморра! — воскликнул стоявший рядом Зигфрид. — Пресвятая Дева!

"Содом и Гоморра! — толкнулось в виски Готфрида. — Монах говорил... Ему было ведомо..."

Он повернулся к Жидяте. Лицо сотника стало серым.

— Ты говорил: Адальберт убил птицу!

— Убил, убил!.. — забормотал Жидята. — Богдан другую нашел, у них птиц много... Эти русские все чародеи... Надо бежать, бежать, не медля...

— Заруби его! — велел Готфрид,

Зигфрид вытащил меч, замахнулся. Жидята дал шпоры коню. Жеребец прыгнул и понесся прочь. Зигфрид догнал и на скаку ткнул сотника острием. Жидята взмахнул руками и завалился на бок. Ландмейстер не видел этого. Обернувшись к Плескову, он, как зачарованный, наблюдал за разгромом датского войска. Воины Вальдемара испуганно метались на узких улочках посада меж высоких тынов, падали и снова бежали, но безжалостная смерть, падая с неба, настигала их везде. Войско ордена пока не страдало. Готфрид хотел произнести благодарственную молитву и поднял руку для крестного знамения, но тут птица устремилась к ним. На нижнем крыле ее заплясал огонек, от него протянулась к стягам ордена огненная плеть. Братья, сержанты и кнехты ряд за рядом стали падать на землю. Птица пронеслась совсем близко от Готфирида, ландмейстер заметил головы двух людей, торчавших из ее тела. Внезапно огонек заплясал сбоку птицы; рядом с ландмейстером закричала раненая лошадь, упал на землю комтур Кенигсберга. Затем еще один брат, другой...