Башня удивила меня гораздо сильнее, чем всё остальное. Выяснилось, что ей активно пользуются: дважды в сутки делают объявления, а также связываются с другими, живущими вне селения, йети. Если позволяла погода, в периоды затишья на закате и рассвете над Колыбелью и окружающим лесом разносилась гулкая барабанная дробь. Йети разработали специальный алфавит для передачи сообщений с помощью ритмичных звуков, солнечных бликов, огней и жестов — последнее использовалось реже всего.

Для передачи звуков в Колыбели применяли большой и очень громкий щелевой барабан, а для разговора с помощью солнечных зайчиков — отполированные куски золота (йети до сих пор не выплавляли металл, но активно обрабатывали естественные слитки). Понятно, каждый из способов передачи информации требовал определённых условий, но все вместе они обеспечивали достаточно стабильную и удобную связь на многокилометровые расстояния.

Ещё йети произвели на меня очень сильное впечатление своей открытостью и готовностью к общению. И при этом сородичи не являлись наивными или глупыми: многие обладали очень острым умом и немалой подозрительностью. Просто выражалась она иначе, чем у свободных. Этим местные очень располагали к себе.

Одновременно у жителей Колыбели была очень сильно развита ещё одна черта. Они не просто взаимодействовали, а очень активно помогали друг другу. Регулярно поддерживали связь, а если кто-то вдруг исчезал, на его поиски отправлялась целая команда. Учитывая острый нюх (который действовал ещё лучше в отношении своих сородичей), наличие многочисленных способов связи, организованность и готовность при необходимости взяться за оружие, йети могли превратиться в очень опасного противника. Но при всём этом мои сородичи отличались удивительным миролюбием друг к другу. Благодаря такой необычной черте большая часть битв и даже драк между йети закончилась ещё в самом начале новой жизни, после того, как исчезли почти все фертильные особей. А после агрессия шла исключительно от разума. Более того, по словам сородичей, им каждый раз приходилось перебарывать себя, чтобы напасть. Тем не менее, волей и разумом йети уничтожили тех из своих, кто убивал и грабил людей (убийств, грабежей и, что самое удивительное, даже опасных подстав по отношению к йети у них ни разу не случалось), а также воров и прочих мелких жуликов (вот это, к сожалению, было).

Кстати, то ли из-за поведения местных йети, то ли из-за неких биологических особенностей я тоже ни разу не замечала здесь за собой агрессии. Из-за этого даже начала подозревать, что у моего вида работает некий защитный механизм, благодаря которому йети не убивают йети. Исключение составляли фертильные мужчины, но и те в данной зоне обходились парой синяков. А у фертильных женщин желания напасть на соперницу не появлялось — только сбежать.

Мысль про биологическую особенность пришла после понимания, что у йети совершенно нет склонности к дракам, и в тех ситуациях, в которых люди уже бы напали, мои сородичи умудрялись ограничиться словами или демонстрацией собственной силы на чём-то левом (бревне, камне и так далее). Причём, самое удивительное, даже во время очень бурной ссоры никого не тянуло применить силу к противнику.

Второй стороной необычного инстинкта оказалась склонность к взаимопомощи. Любому йети сложно пройти мимо страдающего сородича — даже того, с кем отношения очень плохие, на грани ненависти. Йети буквально тянуло оказать помощь, в том числе возможному конкуренту. Эта особенность удивила меня гораздо сильнее банального отсутствия агрессии. И объяснить её с биологической точки зрения сложнее. Может, такой механизм возник из-за резкого ограничения рождаемости? Хотя это предположение очень слабое и не выдерживает критики.

Однако к людям никаких подобных ограничений йети не чувствовали. Да и вообще, негативное отношение к другому виду хотя и сильно уменьшилось, но, в некоторых случаях, всё ещё чувствовалось. Так, один из йети во время беседы пытался убедить меня, что люди — это зло и лучше дать им погибнуть... а то и поспособствовать. Впрочем, после краткого спора, больше на эту тему мы не общались... да и вообще я начала избегать негативно настроенного мужчину.

Уже в конце пребывания в Колыбели я решилась на серьёзный разговор с лидерами йети. Высказала восхищение некоторыми особенностями селения, пообещала не распространять их достижения без разрешения, а также закинула удочку насчёт того, не удастся ли в будущем получить разрешение на использование некоторых находок. Например, средств связи.

— Даже сейчас это не повредило бы — телефонов на всех не хватает. А сообщать хотя бы экстренную информацию или послать просьбу о помощи бывает нужно, — честно изложила свои соображения. — В свою очередь, мы тоже могли бы чем-нибудь поделиться.

К моему удивлению, лидеры йети отреагировали очень спокойно и с улыбкой — как будто давно ждали этого разговора.

— Мы тоже думали, что вам это не повредит, — кивнул главный мужчина. — И решили, что это будет ответным даром. Ведь союз, не ставя условий, поделился с нами некоторыми своими достижениями.

— Это какими? — тут же поинтересовалась я, начав подозревать присоединившихся к свободным йети в шпионаже.

— Извращённо-здоровым образом жизни. Более того, чуть ни каждую неделю новые меры профилактики сообщаете.

Ответ не просто успокоил, а заставил почувствовать стыд. Ведь мне-то пришлось бороться с соблазном не спрашивать разрешения, а просто воспользоваться результатами чужих умственных трудов. Впрочем, кто сказал, что таких мыслей не возникает и у других йети? Не воплощать их в жизнь — вот что главное.

После этого мы обговорили ещё некоторые важные вопросы (по поручению межплеменного правительства), сошлись во мнении, что форсировать развитие отношений нельзя... как, впрочем, и рассчитывать на жизнь за счёт начальных вещей. Особенно уникальных, а не колец-анализаторов.

Посмотрев на местных йети и их селение, я снова погрузилась в пучину сомнений. Нам будет нелегко сработаться. Да и о союзе, как таковом, речи пока нет — зато радует заключённый договор о ненападении и взаимопомощи при расследовании преступлений.

А потом я вернулась в Орден. За это время свободные ещё не успели надоесть Летунье, и она сообщила, что останется и продолжит работать экстренным курьером. Если же решит уйти — предупредит за несколько суток. Данный факт позволил мне почувствовать себя свободней, больше сил бросить на эксперименты и исследования.

— Хорошо, что ты прямо заговорила с лидерами йети о возможном развитии отношений, — заметила Щука вечером после моего возвращения, когда мы забрались в расположенные рядом гнёзда. — Это пошло как плюс не только тебе, но и всем свободным — ведь ты говорила не как личность, а как представитель союза.

— Мы пытаемся выжить, — тихо ответила я и грустно усмехнулась. — Мы. Знаешь, я ведь не сразу стала считать себя одной из них, — кивнула вниз, туда, где устраивались на ночлег люди. — Долго не могла привыкнуть, мысленно разделяла себя и свободных. Но теперь я тоже свободная. И их проблемы — мои проблемы.

— Только так и можно чего-то добиться, — согласилась Щука.

— Ты с нами или с йети? — прямо спросила я, встретившись взглядом с подругой.

— Я между, — спокойно ответила она. — Не полностью с вами, но и не однозначно с йети.

— А если вдруг возникнет конфликт, чью сторону примешь?

— Всё зависит от обстоятельств и от того, из-за чего начнётся противостояние, — честно сказала Щука. — Но любое противостояние в нынешней ситуации — зло. Для обеих сторон. Поэтому я надеюсь, что вражды не будет.

Восстановлено по записям правительства

Заключённый между свободными и йети пакт о ненападении и взаимном соблюдении гостями законодательства чужой страны при пребывании на её территории позволил йети более комфортно путешествовать к соседям. Людям тоже не запрещалось посещать йети, но из-за постоянной необходимости прививок и короткого срока их годности никто не осмелился пуститься в такое путешествие.

В Волгограде затеяли грандиозную стройку и массовую посадку серебристых леших. По планам, новый участок города должен был стать «детским»: укрытие-больница с индивидуальными палатами для матерей с младенцами, отдельными помещениями для процедур (чтобы не мешать детей с взрослыми), детская площадка, отдельный водопровод, ограничение на посещение детского района посторонними — всё для того, чтобы дать молодому поколению шанс выжить. Это оказался воистину грандиозный труд, в который волгорцы, кошки и многие другие вложили много сил и времени. Но он был необходим.

Одновременно развивался и остальной город. Учитывая, что эпидемий стало гораздо меньше, теперь больных удавалось рассортировать и разместить с достаточным комфортом. В Волгограде возвели несколько дополнительных открытых сортиров и душ — данное нововведение осуждалось немалым количеством народа, но союз остался непреклонен. Ведь если вдруг человеку станет плохо в скрытом от посторонних глаз туалете, то ему не всегда успеют оказать помощь. А сопровождающих на каждого больного не напасешься. Поэтому гигиенические постройки располагали чуть сбоку, но так, чтобы их посетители были на виду.

Кроме того, союз постановил, что сокрытие симптомов, неизвестных ранее изменений (пусть даже не болезненных), попытка выдать себя за более здорового или бодрого, чем на самом деле, являются хотя ещё не преступлением, но уже серьёзным проступком. Как и очевидная переоценка сил. Ведь и из-за того, и из-за другого может пострадать не только тот, кто пытается быть героем, но и окружающие его люди. Либо заразившись, либо не рассчитав силы и не успев сделать что-то необходимое. Поэтому любого нарушителя могли изгнать из города. На день, неделю или даже на месяц — решение принимали волгорцы. Причём независимо от того, как чувствует себя нарушивший правила человек и насколько он болен. И, несмотря на многочисленные возмущения, свободным пришлось принять данные условия. По крайней мере, исполнять их на территории Волгограда.

Новые правила, законы, обычаи — порядки свободных всё больше разнились с принятыми на Земле. И отнюдь не все из них оказалось легко принять.

34 декабря 4 года – 1 января 6 года. Земли свободных

— У меня крен как раз в сторону высокотехнологичных приборов!

— Вот не надо, — насмешливо возразил мне Маркус. — Если смотреть правде в глаза, то ты заказала не что иное, как магический нож (способный резать даже камень), кристалл связи или нечто типа магического шара (вовсе он не выглядит как компьютер) и личную, индивидуальную способность летать... да ещё и с уменьшением массы.

Я возмущённо засопела.

— Но ведь я понимала, что прошу не сказочные фантазии!

— Это ничего не меняет, — твёрдо отрезал физик. — Сама говорила, что другие йети тоже не заблуждаются по данному поводу. Так что они заказывали не сказку, а некое её технологическое воплощение в жизнь. Как и ты.

— Тогда вообще все такие. И люди изменённые — тоже, — подумав, заметила я.

— Считаю, разница в том, что они заказывали больше таких вещей, реализацию которых с помощью технологий хоть примерно представляют. А йети ничем свою буйную фантазию не сдерживали, вот поэтому... — Игорь замолчал и поражённо уставился на вернувшегося из леса Севу.

Мы тоже удивлённо взирали на запыхавшегося инженера и его груз: зелёный куст с корнями и комом земли.

— Ёлочка, — поставив добычу вертикально, заявил Сева, посмотрел на наш ступор и добавил, словно оправдываясь: — Ну, настоящих-то ёлок здесь нет, так хоть это. Посадим, если и не приживется, то дня три наверняка простоит — как раз новый год отпразднуем.

Принесённый инженером куст хотя и не слишком напоминал привычную ёлку, зато выглядел достаточно празднично даже без украшений. Длинные сочные тёмно-зелёные мягкие иголки и многочисленные небольшие ягоды от зелёных до зрелых, голубовато-белого цвета, рыхло усыпали ветви. Хвойный куст одновременно с плодоношением продолжал цвести — но цветы были очень невзрачные, мелкие и почти незаметные. А главное — запах. Новогодняя «ёлка» сильно и приятно пахла пихтой... ну почти пихтой.

— Нам нужен праздник. Пока есть возможность. Хоть какой-то, — тихо сказал инженер. — Нельзя, невозможно всё время ждать неприятностей, работать, да и вообще жить в таком напряжении.

С этим никто не стал спорить. Мы шутили, поддразнивали друг друга, улыбались... и за маской обычной жизни пытались спрятаться от горечи потерь и поражений. А их было много. Так, из более чем двух сотен человеческих детей выжил только один (Цезарь). Из двухсот сорока шести взрослых свободных (столько нас было после окончания путешествия) погибло или пропало без вести более семидесяти. И, даже научившись кое-как справляться с эпидемиями, мы продолжаем балансировать на грани — ведь дети как гибли, так и гибнут. А если люди, пусть даже потенциально бессмертные, не могут оставить потомство — они обречены. Со времени, как нас «посеяли» на этой планете, прошло уже четыре с лишним года (более одиннадцати земных)... а свободных становится всё меньше.

С другой стороны, сейчас шансов у нас даже больше, чем вначале. Практически защитив от гибели старшее поколение, мы значительно увеличили время на поиск путей спасения детей. Думаю, что погибнут ещё даже не десятки, а сотни малышей, но теперь есть хоть какая-то надежда. К тому же, в настоящее время у свободных почти нет преступности — что очень радует. Да, может, отношения не самые лучшие, но подлости почти нет. Наш союз уже стал реальной силой. Волгорцы, сатанисты и посвящённые — по отдельности усилия каждого из племён практически сводились бы на нет, зато вместе мы можем многое. И, если смотреть оптимистично, нам есть чему радоваться.

Мы поддержали идею Севы и во второй раз за жизнь отпраздновали наступление нового года. Воспользовавшись случаем, Игорь подвёл итоги наших успехов и достижений после начала колонизации. Собранные вместе, они производили куда лучшее впечатление, чем порознь... и помогли поверить в светлое будущее. Тем более, что кому, как не нам, знать, насколько сложно двигать прогресс и повысить уровень жизни не за чужой счёт, не в фантазиях или планах, а в реальных, причём очень суровых, условиях.

Чем больше времени проходило, тем заметнее становилось, что люди независимо друг от друга разделились на несколько групп. Одни просто перестали заниматься сексом — чтобы ненароком не зачать. Другие теперь реагировали на смерть детей как-то... проще, что ли? По типу: не выжил, значит, не судьба. Третьи (к счастью, таких было немного) и вовсе отдавали детей на опыты либо выбрасывали. Но были и те родители, которые всеми силами пытались вытянуть, спасти своих потомков. Эта, четвёртая и тоже малочисленная часть свободных являлась настоящими, истинными героями. Причём немалую часть таких людей составляли матери-одиночки, реже — пары или группы, и всего один одинокий отец.