По пути заехали в пару магазинов, я хотел купить Ильясу, в подарок, какой-нибудь хороший алкоголь. Однако выбор в магазинах был скудным и ничего особо хорошего не было. Тогда я вовремя вспомнил про семейство Шпильманов и поинтересовался у топтавшегося рядом приятеля:
— Леша, а у тебя телефон Шпильманов где записан?
Реакция была странной, Леха сначала открыл рот, затем закрыл, а потом ругнулся.
— Ты чего? — удивился я.
— Да я забыл про них... — начал мямлить Леха.
— Ну и что? Я тоже, а вот потребовалось и вспомнил, — "не въехал" я.
— Ну, там же... костюм... — еще невнятнее пробормотал Леха.
— Твою ж мать! — уже ругнулся и я, — про костюм-то мы и забыли! А он, кстати, оплачен!
— Да, столько всего уже случилось за последнее время, — начал Леха, — у меня за всю жизнь столько не происходило! Не удивительно, что забыли, — закончил он, уже виновато посматривая на меня.
— Ага! — я обличительно упер в него палец, — костюм твой, ты и должен был помнить!
— Должен, — кивнул Леха белобрысой головой, — но я забыл.
— Ладно, давай им позвоним... "двушка" есть? Гони...
Отобранная у Лехи "двушка" провалилась в таксофон, и я услышал сказанное молодым голосом:
— Хэллоу?
— Э... Борис?
— Он самый!
— Привет! А это Виктор, мы с братом приезжали к вам, покупали вещи и заказали костюм...
— Привет, привет! — засмеялся Борис, — а костюм-таки все, моль съела! Сказала, что больше терпеть не может и сожрала!
— Передай ей, что мой брат — боксер и не то что моль из костюма выбьет, но и костюм из любой прожорливой моли! — пошутил я в ответ, с легким привкусом тонкого намека на толстые обстоятельства.
Младший Шпильман все тонкости чутко понял и заверил, что костюм целехонек и дожидается своего припозднившегося хозяина, но перед старшим Шпильманом, все равно, придется извиняться, потому что старый мастер не привык, что про его труд забывают.
Я поклялся, что мы-"таки" раскаиваемся и уже едем, а заодно поинтересовался, не может ли Борис достать пару бутылок хорошего импортного алкоголя. Борис таки мог, и мы поехали к Шпильманам.
Церемонные расшаркивания и извинения перед старшим Шпильманом и последующая примерка Лехой великолепного темно-синего костюма, были прерваны вечнолохматым Борисом, принесшим заманчивое позвякивание в фирменном пакете с рекламой "Мальборо".
Любопытный я заглянул в пакет и обнаружил две коробки "Камю Наполеон".
— Устроит? — улыбнулся Борис.
— Ну, если нет "Корвуазье"...— сумничал я.
— Есть, но в четыре раза дороже, — еще шире улыбнулся Борис.
— А этот-то сколько? — насторожился я.
— По 50... Еще есть коробка виски с двумя стаканами, интересует? 75 рублей...
— Вам, молодой человек, к этому костюму нужны туфли, рубашка и галстук... и не спорьте, — безапелляционно заявил Лехе старший Шпильман, прервав наша алкогольно-финансовые переговоры.
Леха стал беспомощно оглядываться на меня.
— Братец, надо так надо — не спорь с великим мастером! А все требуемое найдется? — этот вопрос я уже адресовал Борису.
Тот задумчиво закусил губу, оглядел Леху и пожал плечами:
— Все есть, главное, чтобы размеры подошли. Пойду искать... — и сорвался с места.
Пока мы ждали возвращение Бориса из "тайных закромов", Изя Борухович все это время сетовал на подрастающую молодежь, которая совершенно не способна к "высокому портняжному искусству" и позорит профессию, не понимая даже простейшего задания "надеть шпульку на шпиндель моталки, так чтобы шпонка шпинделя вошла в прорезь шпульки". А Борис тот и вовсе "покатился по наклонной" — связался с "готовой одеждой"! Последние слова, старый Изя произнес так, как будто его внук — Боря ограбил синагогу и изнасиловал раввина.
Леха округлил глаза еще на стадии "моталки шпинделя", я же сочувственно покивал головой и глубокомысленно заявил:
— Что же поделаешь, современная мода зачастую такова, что молодежь готова заплатить любые деньги, чтобы выглядеть, как босяки.
Шпильман снял очки и внимательно на меня посмотрел.
— А вы очень неглупый молодой человек. Вы это знаете? — изрек он на полном серьезе.
Тоже сохраняя серьезную мину на лице я ответил:
— Спасибо, но лучше был бы круглым дураком — легче было бы катиться по жизни!
Пока Изя Борухович беззвучно смеялся, а Леха сдержанно фыркал, вернулся со свертками и коробками Борис.
После завершения примерок и покупок, а также благодарностей и торжественных прощаний со Шпильманом-старшим, мы вышли на улицу в сопровождении Бориса.
— Боря, а у тебя женские вещи на продажу есть?
Борис насмешливо улыбнулся:
— Раз на этой планете обитают женщины, то у Бориса есть что им предложить. В том числе и хорошие импортные вещи!
— Угу, — я задумчиво почесал затылок, лихорадочно соображая, — видишь ли, я хотел бы, чтобы моя мама что-нибудь у тебя купила бы...
— Я бы тоже этого хотел, — засмеялся Борис, — надеюсь, у тебя есть много родственников и помимо мамы!
— Есть, есть — заверил я его, — только, так же, есть одна просьба...
Младший, из знакомых мне Шпильманов, изобразил полное внимание.
— Я бы хотел, чтобы ты ей продавал все вещи в два раза дешевле, чем они у тебя стоят.
Борис вопросительно вздернул бровь.
— А Алексей приедет и возместит разницу. Или мы оставим денег, на разницу, сразу, — поспешно добавил я.
Шпильман задумчиво соображал.
— Так же не надо говорить ей о нашей договоренности и о том, что мы уже знакомы, — я немного "запнулся", — ну, сложные отношения и все такое, ты же понимаешь? — "смущенно" закончил я.
Борис "понимал". Поверил или нет, я не разобрал, но пообещал все сделать так, как его и попросили. Алексей отсчитал авансом, вяло возражавшему Борису, триста рублей и мы, довольные друг другом, попрощались...
От Шпильманов мы направились, прямиком, на работу к Ретлуеву и уже минут через 15 парковались у здания Василиостровского РОВД. Леха достал из багажника полиэтиленовый пакет "Мальборо" с коробкой "Джек Дэниэлса" и двумя солидными квадратными стаканами, и мы потопали через маленький дворик, от нашего "Москвича" ко входу в райотдел.
Следует отметить, что никаких автоматчиков на входе не стояло и паспорта у людей не переписывали. Родная милиция свой народ еще не боялась.
Мы почти подошли ко входу, когда мне наперерез рванула какая-то тень.
Не знаю, как я успел среагировать, ушел с линии атаки, свернувшись через правое плечо и пробил кулаком в чужую джинсовую куртку...
* * *
...Мдя! И смех, и грех! Чесслово...
Мы сидим в кабинете начальника райотдела и продолжаем молча усмехаться и переглядываться. Мы это — я, Леха, Ретлуев и сам начальник РОВД полковник Займишин. На диване, около окна, врач и медсестра заканчивают приводить в себя довольно молодого длинноволосого парня в потертом джинсовом костюме.
От моего "удачного" удара в печень он уже оклемался, и теперь отходил от прилетевшего, вдогонку, удара, от Лехи, в лоб. Звали парня, как меня успели просветить, Николай Завадский, и был он отцом Саши Завадской, той самой девочки, которую я спас от маньяка Григорьева.
Николай хотел, во что бы то ни стало, встретиться со спасителем дочери. Он уже вычислил мою школу, но попал на начавшиеся каникулы, мой домашний адрес ему в школе не сказали, а в ответ на настойчивые расспросы вызвали милицию. Тогда Завадский стал каждый день приходить в РОВД и, наконец, полковник Займишин не выдержал и приказал Ретлуеву поговорит со мной о возможности нашей встречи.
И вот сегодня наши пути "удачно" пересеклись! Николай сидел на лавочке около райотдела милиции, и сразу узнал меня по фоткам в газетах и репортажу в программе "Время". Не долго думая, он вскочил и бросился ко мне обниматься. Тут и "словил" от обоих. От меня не сильно, а от Лехи прилично. Что и исправлял сейчас врач, вызванной "Скорой", поскольку, поначалу, Завадский был без сознания.
Впрочем, когда "безвинно пострадавший" окончательно оклемался, у нас состоялся довольно душевный разговор. Николай был беспредельно признателен, мы с Лехой здорово смущены, оба мента бескорыстно наслаждались ситуацией! Когда Займишин, на правах хозяина, стал угощать всех чаем, я улучил момент шепнуть Лехе на ухо, и тот быстро смотался к "Москвичу" поменять коробку с виски на два одинаковых "Наполеона". По бутылке я и вручил Займишину с Ретлуевым, как московские "сувениры". Те сначала поотказывались, а затем сдержанно поблагодарили. Но по лицам было видно, что офигели от, поистине, царского подарка. Что ж, может и пригодится...
За чаем я, для Завадского, повспоминал историю моей встречи с маньяком, а для Займишина с Ретлуевым рассказал о поездке в Москву. Впрочем, без особых подробностей.
Примерно через час мы попрощались с милицейскими начальниками и покинули райотдел. Николай стал активно зазывать нас к себе домой, желая познакомить с женой и дочкой.
— А ты уверен, что Саше стоит напоминать о том дне? — благоразумно поинтересовался Леха.
Завадский растерялся.
— Давай лучше посидим в кафе, а с женой и Сашей познакомимся как-нибудь попозже, — предложил я. Николай поколебался, но все же согласился. Он еще в милиции успел нам рассказать, что у дочери, после происшедшего, был нервный срыв и сообразил, что Леха прав.
Поехали мы, правда, не в предложенное мною кафе, а в ресторан "Арагви". Оказалось, что Николай работает клавишником в вокально-инструментальном ансамбле "Радуга" и его ВИА постоянно выступает в этом ресторане, поэтому хороший прием нам там обеспечен.
Находился ресторан довольно далеко, в Купчино, к тому же логично предполагалась выпивка, поэтому решено было ехать туда на такси. Машину поймали довольно быстро, загрузились и покатили. По дороге я, с понятным любопытством, стал расспрашивать Завадского об его ВИА. Хотя Николай и не думал ничего скрывать, кроме нескольких забавных историй, особо интересной информации подчерпнуть не получилось.
Мечтая о славе "Битлс", несколько ребят объединились и создали "группу". Где-то выступали, что-то сочиняли, кому-то пели... "Битлов" из ребят не получилось, а получались вечные проблемы с властями на тему "тунеядства". Затем у некоторых из участников "группы" появились жены, а потом и дети. Стало необходимо содержать семьи. Кто-то остался верен романтике юности и продолжал играть в чужих квартирах и на подпольных концертах, а кто-то разбрелся зарабатывать по ресторанам и свадьбам.
Николай оказался среди вторых.
— Семья: жена, дочка... Сами понимаете... — Николай пожал плечами и философски вздохнул.
Таксист, гревший уши, но не встревающий в разговор, вздохнул тоже. Некоторое время в салоне раздавалось только мерное щелканье таксометра.
— Так что поем, в основном, "песни советских композиторов", "Битлс" в ресторанах заказывают редко, — преувеличенно весело засмеялся Николай, тряхнув головой, — А в газетах писали, что ты тоже сочиняешь песни? Там даже марш был...
— Ну, рок-н-ролл не напечатали бы, — улыбнулся я.
— А ты и рок-н-ролл можешь?!
— Он много, что может, — гордо встрял Леха.
— Так надо попробовать кому-то из известных предложить, — оживился Николай.
Леха усмехнувшись открыл рот, потом его закрыл и посмотрел на меня.
"Молоток, все-таки, парень, лишнего не говорит. К тому же, явно, признал мое первенство, а это уже очень хорошо."— подумал я и, посмотрев на Леху, слегка кивнул.
— Уже предложили, Сенчина будет петь... — небрежно сказал тот.
— Ух, ты... — выдохнул Завадский, — Сенчина, вообще, с целым оркестром выступает, может первоклассно получиться. А, что она будет петь?
— Так, песенку одну... может две... — уклончиво ответил я. В голове зародилась мысль, и я не видел причин, почему бы ее не попытаться воплотить...
В ресторане нас встретили хорошо. Просторный зал столиков на тридцать, скудноватый декор был выдержан в кавказских мотивах, а на стенах висело множество чеканки. Однако метрдотель был во фраке, да и официанты все были славяне. Посетителей почти не было, поэтому кухня готовила вкусно и быстро. Знавшие Николая, официанты были предупредительны и вежливы, а после, сделанного нами обширного и дорогого заказа, так и, вообще, стали душками.
Еще выйдя из такси, Леха, по моему наущению, категорически предупредил Завадского, что сегодня платим мы, в компенсацию за его пострадавшее здоровье. Почти все "свои" деньги Алексей потратил у Шпильманов, поэтому я незаметно передал ему мою заначку. Как-то сама собой родилась привычка всегда таскать с собой пять сторублевок. Потратить пятьсот рублей было совершенно нереально, но я все равно упорно их носил при себе. Вот сегодня и пригодятся...
За столом, после нескольких рюмок, установилось полное братство. Даже я "хлопнул" рюмашку "Слънчева бряга", пока лехин кулак не замаячил предупреждающе перед моим носом. Захмелевший Николай приобнял меня и начал путанно, но совершенно искренне рассказывать мне, что я спас не только его дочь, я спас и его жену, и его самого...
— Понимаешь, — говорил он, глядя на меня абсолютно несчастными и испуганными глазами, — все бы рухнуло... жена не хотела ехать на дачу без дочери... я настоял... выехали с утра, чтобы быстрее вернуться... а зачем ее было таскать если только туда и обратно?.. она просто устала бы... она же маленькая, — его глаза наполнялись слезами.
Николай судорожно хватанул стопку, закашлялся и хрипло продолжил:
— Она меня любит, и я ее, но она никогда бы меня за дочь не простила... и я бы себя не простил... она же маленькая у нас... как бы ее... он же порвал бы ей все... испоганил... Сволочь! НЕНАВИЖУ!!!
Метрдотель с тревогой поглядывал на наш столик.
Леха пересел к нам поближе и придавил своей лапищей обе руки Николая:
— Коля! Все, успокойся... Эта мразь уже в тюрьме и никогда оттуда не выйдет. Уверен, что "вышку" дадут! Саша твоя цела, и семья твоя цела, все в порядке. Давай выпьем за Витьку!
Они опрокинули еще по рюмке коньяка, и Леха увел, все-таки, заплакавшего, Завадского в туалет.
Метрдотель сразу подошел ко мне, оставшемуся в одиночестве:
— У вас все в порядке?
— Да, благодарю, все отлично.
— Просто, мы никогда не видели Николая в таком состоянии. Поэтому я спросил... — извиняющимся тоном пояснил метр.
— Нет проблем, — я вежливо улыбнулся в ответ, — Николай избежал ОЧЕНЬ крупных неприятностей, а это просто "откат".
— Да, мы в курсе той истории с его дочерью. Это просто ужас какой-то мог произойти! — мужика реально передернуло, — у меня самого две дочери, правда уже взрослые, если б не тот мальчик... — он неожиданно замолк посреди фразы и уставился на меня.
— Да, — согласился я, — "мальчик" оказался кстати...
— Это... ты? — тихо спросил метрдотель.
— Николай очень упорно меня искал, — я пожал плечами.
— Можно пожать ВАШУ руку? — его тон и голос изменились и зазвучали официально и торжественно.
Я оторвал взгляд от шашлыка и внимательно посмотрел на метра. Мужчина лет сорока пяти, среднего роста, большие залысины, говорит абсолютно серьезно.
