Зверь лютый. Книга 30. Канава

Значения — не имеет. У меня есть собственный опыт. "С той стороны". И решение я уже принял. Вопрос только в цене, в "сколько и кого надо зарезать". Но не прямо же здесь!

Два часа... Пулька один против двухсот.

Вру. Три четверти промолчали. Одни — ввиду очевидности моей глупости, "не о б чем языки мозолить", другие — очередь не дошла. Третьи воздержались... "на всякий случай". Зная о приязни ко мне Боголюбского.

Были, я надеюсь, и такие, кто, хотя бы в душе, со мной согласен. Но... голосов их я не услышал.

Публичная групповая порка. В одни ворота.

Ванечку выпороли. Остаётся только утереться и поклониться. Спасибо, люди добрые, что не побрезговали, вложили дурню лысому ума-разума. "Макнули в парашу".

"Ястребы взлетают гораздо выше, когда летят против ветра" — сэр Уинстон? — Вы правы. "Противного ветра" у меня — хоть захлебнись. Осталось только перья в задницу вставить.

Следствия... Я прокукарекал? — Народ услышал.

Уже вечером пошла молва по Киеву, на другой день к нам в расположение пришло с сотню "добровольных полонян".

Пошёл звон по Руси. Тысячи призадумались, сотни стронулись. Не только беглые, но и вольные. Если там, во Всеволжске, холопов нет, то идти можно без опаски.

Такая "публичная порка", "снос" был для меня личным оскорблением. Мало что не заплевали и выгребной яме не утопили. Утрата репутации. Не только по этой теме, не только моей.

Вечером, с глазу на глаз, Боголюбский высказал мне своё "фе":

— Слабоват ты, Воевода. Не умён. Слова-то ты красивые говоришь, а на Руси от них толку нет. Воздуха сотрясение.

Я, честно говоря, перепугался. Так он и все мои прожекты, с Крымом, Руяном, митрополитом — похерит?! Выкинет, как "происходящие из недостоверного источника"?

Причём, по моему суждению, в моём провале он, отчасти, сам виноват. Да и прежде, в переписке нашей, отмена холопства у него неприятия не вызывала. Правда, и энтузиазма тоже.

— Я, брат, человек нудный. Как дятел лесной. Долблю и долблю. Долбодятел. Длительного действия. Продолблю и вольную для людей русских.

— Х-ха! Продолбит он! Ты хоть видел, как вся смоленская свора на тебя смотрела, как промеж себя переглядывалась? С радостью! Будто битву какую выиграли, победу немалую одержали.

Фыркнул и согласился:

— Да оно-то, пожалуй, так и есть. Теперь всякое твоё слово... пустой брёх. Силы не имеет. Все твои прежние подвиги... прежние. Любая новизна, хоть от тебя, хоть от меня... ух, морды самодовольные. Есть с чего. Нынче они верх взяли. Не над волей холопской, не над тобой даже — надо мной. Будут теперь всякому моему слову прекословить, в болтовне топить да выворачивать.

Он смотрел куда-то мимо меня, пытаясь найти решение. Я чувствовал себя виноватым.

Хотя чего я такого сделал? — Сказал что думаю. От двух сотен бородатых голов не отбрехался? — А кто бы это смог?

— Для уменьшения болтовни уменьши количество болтунов. Семнадцать князей да семь иерархов. Всё. Слуг ты уже отвадил — убери советников да подсказчиков. Ляхи да чахи тебе в таком совете не нужны. Оставь, пожалуй, одного-двух бояр из полоцких.. Чтобы от имени своих князей говорили. Пару писарей посади. Чтоб речи записывали.

— Глупость. Не успеть по бересте за словом человеческим царапать.

— А всё не надо — суть.

— Опять ты... благие пожелания... Нет таких писарей!

— У тебя нет — моих пришлю. Они скоропись знают. Ещё. Поставь часы. Хоть песочные, хоть водяные. Кончалась вода — кончались речи, следующему слово. Кто будет говорящего прерывать — гони с совета. Невежа.

— Ишь ты. "Гони". Да они все разбегутся. У всякого дел найдётся выше носа.

— Туда им и дорога. Свои дела делать. А твоё дело — законы устанавливать. И после — за их неисполнение взыскивать. Ещё. Отдели суд от законов. А то они сегодня полдня спорили кто ту церковь, ротондой построенную, гробанул, да по какому праву. Ещё. По делам важным, где общего согласия нет, вести голосование. Поимённо. И грамотку с тем делом — на торгу объявлять. Чтобы люди знали: чего их главные думают. Ещё. Выкинь молебствований. Время уходит. Ты перед атакой перекрестился да в сечу? Или псалмов попеть начинал? Ещё: по каждому делу записать решение. "Государь решил и дума приговорила". Хоть как. "Да", "нет", "после обговорить...". Чтоб ты мог через день или год спросить: А что ж ты князь Роман, вчера одно говорил, ныне другое? Что ж ты как лисий хвост мечешься? Следы свои заметаешь?

— Хм... То-то у тебя столько этой... бумаги делается, писалы всякие придумываются.

— Да. У меня всякое слово — в строку. "Слово — не воробей", "назвался груздем — полезай", "за базар — отвечаю".

Мой провал на совете, утрата репутации дал немедленную отдачу: в тот же вечер у меня зарубили двоих постовых. Пьяные придурки из "ляхов". Сперва разговоры разговаривали, внимание отвлекали. После — ударили. Исподтишка. Так бы и ушли, но завозились, обдирая покойников: снаряга моих бойцов приобретает популярность. Тут и тревожная группа подоспела. Каких-то дальше "хвостов" углядеть не удалось. Просто полупьяная компания с гонором.

Раньше такие моих обходили: "Зверь Лютый", ну его нах...". После моего провала на совете осмелели.

Караулы пришлось усилить, ребятам промыть мозги по теме: "правила поведения на посту". Но я же понимаю, что если полезут все желающие проверить моё майно... крови будет много. Недругов у меня достаточно.

На другой день снова совет. Помещение другое. То была большая трапезная, то — малая. В том же дворце, с другой стороны вход. На крыльце не вчерашние владимирские гридни, а кипчаки с плешивым писарёнком. Всех разворачивают:

— Государь велел на Малый совет звать только князей да архиереев.

Одни с радостью сваливают, другие "права качают". Меня тоже пускать не хотели. Потом вышел Асадук, рявкнул по-своему.

Уже лучше: зала меньше — вопить не надо.

Простое правило: если человек вынужден напрягать горло, говорить громко, то у него и эмоции меняются в сторону командных, агрессивных.

Пространства даже избыток: метров 15 в длину, 10 в ширину. У дальней стены — "дубовое чудище". Его постоянно туда-сюда таскают. Там Боголюбский будет. Перед ногами у него — двое моих вестовых. У Пантелеймона, как меня увидел — улыбка до ушей. Возле каждого, тоже на полу сидят, по писарчуку. Не то проверяльщики, не то ученики. Через плечо моим заглядывают.

Вдоль стен лавки, все сидят лицом в середину. Похоже на Палату Лордов. Но без woolsack, мешка с шерстью. И отделка у нас... нету у нас отделки, ободрали при штурме.

Под правую руку у Государя князья, по левую — епископы, трое бояр из полоцких. Ну и я туда приземлился. Князья — не все. Нет Всеволода, Михалко, Искандера. Первые караваны себе собирают, последнего Андрей погнал в войсках порядок наводить. Нет Антония Черниговского — тоже дела караванные. Нехорошо: ежели что — теряем их голоса.

Вошёл "сам", чуть подшаркивая, кивнул мельком. Совет не встаёт, так, сидя, кивнули в ответ. Я как-то... дёрнулся. Но вовремя остановился: не в школе. Смотрим на других. Другие — князья-рюриковичи, им перед братом припрыгивать да подскакивать невместно.

— Ну.

Встал Кирилл, прочитал "Отче наш", все перекрестились, уселись.

— Про что ныне говорить будем? Чти.

Боярин, что прежде оглашал награждённых, поднимает лист, отодвигает его на вытянутую руку.

Во, блин! "Повестка дня" появилась. Дерьмократия прогрессерится каждодневно!

— Об сословиях. На Руси. Государь.

И сам не понял, что сказал. Остальные тоже не поняли. А чего тут говорить? Оно ж всё испокон веку, с дедов-прадедов...

— Та-ак. Никто ничего не хочет? Тогда Воевода Всеволжский. Сказывай.

— По суждению моему следует иметь на Святой Руси семь сословий.

— Скока-скока?

И тон такой мерзкий издевательский.

Андрей и головы не повернул:

— На первый раз прощу. На другой — велю выгнать с совета, Мстиславе. За невежество, за перерывание говорящего. Худо братьев учишь, Романе, пороть чаще надо.

И старший из смоленских, Роман Благочестник, и попавший под раздачу младшенький Мстислав Храбрый — в малинов цвет. Боголюбский не только саблей хорошо рубит, но и словом срезать может. А вы не знали?

* * *

Среди немалого числа обычаев и установлений, вызывающих у меня бешенство, по которым "Святая Русь" живёт, сословность — второе после рабства. Рабство, как я уж говорил, нужно прямо отменить, ибо... я попробовал и мне не понравилось. Без вариантов.

С сословиями несколько иначе. Противно, но указ об отмене сословий взорвёт страну. Тут уже надо прикинуть цену вопроса.

В Российской империи сословия отменили только большевики. Что дало мощную злобу белоказаков. Казаки, по имперским законам, одно из сословий со своим набором обязанностей и привилегий. Понятно, что уравниваться со всем трудовым народом многие не захотели. Из тех, кто этих привилегий имел.

* * *

Понимая неизбежность сословности в средневековом обществе, я пошёл другим путём. Не в смысле В.И.Ленина, но тоже по-совейски: не можешь развалить — возглавь.

Начинаю бодренько. Вот, де, Русь наша Святая. Пирамидкой. На самом верху Государь. Выше — небушко, там — ГБ.

* * *

Тут я следую Миниху:

"Русское государство обладает тем преимуществом перед другими, что оно управляется непосредственно самим богом. Иначе невозможно понять, как оно существует".

Миних, немец, в начале своей карьеры типичный иноземец-наёмник на русской службе, ухитрился не только уловить важные особенности государства Российского, но и глубоко воспринять их, стать своим. Да так, что когда его освободили из Тобольской ссылки, тамошние жители плакали и желали ему всех благ за добрые дела его.

* * *

Государь, типа, перед ГБ предстоятель за весь народ русский. Несёт персональную ответственность за всякое, на Руси случившееся. И, для божьей милости меж человеков распределения, имеет неограниченные права. Самодержец.

— А как Государь состарится, или, не дай бог, в битвах с ворогами смерть геройскую примет, то будет ему наследник, согласно закону о престолонаследованию, который ещё принять предстоит.

— (Михаил, епископ смоленский): Чего? Какой такой закон? У нас есть закон! С дедов-прадедов! Владимиром Крестителем установленный, Ярославом Хромцом подтверждённый!

— (Боголюбский): Владыко Михаил. Вышибу. Велю батогами на конюшне угостить до несхочу. Хочешь сказать — терпи. Пока этот кончит.

— (Я) Отмечу для недо... понявших. "Государя" прежде на Руси не было. Поэтому и применение прежних законов... Прежде надо явно подтвердить, распространить на новую, появившуюся на Святой Руси, сущность. Теперь о сословиях. Во всякое сословие дитя рождённое и крещённое вписывается по отцу своему. Войдя в возраст, подтверждает пригодность, пройдя испытание, для данного сословия установленное. Не прошедшие испытания — из сословия родителя исключаются. Исключаются также и персоны, кто по делам своим негоден в сословии пребывать. Однако и взрослые уже люди, желающие в сословие быть вписанными, могут пройти испытание или делами своими подтвердить годность свою.

Включение/исключение в сословия на "Святой Руси" происходит постоянно. Кому-то дают боярскую шапку, кому-то — рукоположение. Важно барьеры между сословиями сделать достаточно проницаемыми. И — формализоваными. Для обеспечения единства стандартов качества.

— Первое сословие — княжеское. Дети княжеские по достижению десяти лет должны быть Государю представлены. После чего поступают в училища на государевом дворе. Княжны — в женское, княжичи — в мужское. Где и учатся. Княжны — четыре года, княжичи — пять.

— Ты чего, Воевода, с глузда съехал? Чтобы своё рождённое, лелеянное дитятко за тридевять земель, на чужбину, в чужие люди?

О! И Благочестника прорвало. Семьянин, однако. Любящий отец и супруг.

Что-то я похожее в Елно слышал. Когда Прокуя торговал в холопы с приданым. Матушка его тогда долго разорялась. Но не разорилась, а согласилась.

Андрей, открывает, было, рот, для выговора, но я опережаю: лобовой конфликт между лидерами святорусского войска мне не нужен. Пока. Работаем "миротворцем":

— "Нет" так "нет", князь Роман. Дитё, училище не закончившее, из княжеского сословия вычёркивается. К делам княжеским — негодно. Дитятко роженное, лелеянное — таковым дитятком и остаётся. Не князем.

Дальше закономерно начался общий хай. Неостановимый. Боголюбский, видя, что с этой публикой ничего сделать нельзя, прекратил попытки привести их к вежеству, запахнул свою дорогую шубу, уселся в кресле поудобнее и только переводил глаза с одного говоруна на другого, да меч свой жмакал.

В полный восторг пришёл Пантелеймон. Я его хорошо вижу: глаза горят, щёки горят, рот открыт, чтобы ничьего слова не пропустить. То и дела пинает напарника: запиши это! Запиши то!

Кирил попытался сунуться со словами умиротворения — послали. Очень далеко.

У русского младенца, родившегося в княжеской семье, три пути: в корзно, в монастырь, в могилу. Даже и пострижение — чрезвычайная редкость.

Поразительно: они приводят множество аргументов против моего предложения, но не могут согласиться между собой — что считать обоснованием.

Ждём, скучаем. В отличие от Пантелеймона, я ничего особо умного, что запомнить, записать надо, не нахожу — думал я над этим. И над всеми их доводами. Новых для меня нет.

Даже когда Рюрик Стололаз зарычал прямо на меня:

— Аманатов набрать хочешь?! Детей наших в заложники требуешь?! Вот тебе! — и столь надоевшая мне уже на "Святой Руси" фигура из трёх пальцев явилась мне воочию — это не было новостью, ответ готов заранее.

Э-эх, князья русские, не доводилось вам накатывать заготовки для кавеэновской разминки. Кстати, князь, ногти чистить надо.

— Заложников берут у врагов, кто изменить вознамеривается. Ты, княже, думаешь Государя предать? Как Жиздора предал?

— Что?!

Конечно, и заложники тоже. Но говорить об этом непристойно. Поэтому о другом.

— А коли нет, то о каких аманатах речь? Выучившись на государевом дворе, княжичи и в науках познания свои увеличат, и в деле ратном усовершенствуются. Будучи несколько лет вместе, лучше друг друга узнают, подружатся. А от дружбы князей Святой Руси, по моему мнению, будет немалая польза. Или ты против согласия меж князьями русскими?

Рюрик захлебнулся от моей наглости, но не успел ответить: они переключились на обещания друг другу разнообразного блуда среди собранных в одном месте княжон. Как оказывается, есть... если не прецеденты, то, хотя бы, слухи о них.

Пришлось вспоминать Евфросинию Полоцкую, у которой княжон в монастыре несколько штук. И ничего.

Наконец, все несколько поутихли и я предложил:

— Государь, предлагаю для княжеского сословия правила обсуждаемые — установить. Прочее же прописать подробнее в "Уложении о русских князьях". Давайте поднятием рук. Кто "за"?

Тут пошли проблемы "мандатной комиссии": полоцкие сообщили, что они, хоть и представляют своих князей, но веления так или иначе голосовать у них нет. Боголюбский взбеленился: