Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Отпевание закончилось. Затрещали барабаны, наклонились знамена, ударили пушки, взметая белые клубы и гроб медленно опустился в свежую яму.
Утренний ветер скорбно шуршал степными травами над свежим земляным холмиком. Егор, глубоко задумался перед крестом из дуба, крепкого и тяжелого, на котором свинцового цвета краской тускло блестела надпись: Александр Петелин, ниже годы жизни.
— Сын мой, вы верующий? — негромкий голос позади вырвал из задумчивости. Егор обернулся и увидел отца Даниила, смотревшего на него со сложным выражением — с сочувствием, и будто бы с печалью, и с непонятным сожалением. И он еще не был уверен, что определил все чувства священника.
— Да, — отворачивая взгляд произнес Егор и подумал — что этому попу надо? И так хоть стреляйся.
— Я знаю, — словно прочитал мысли молодого человека священник и вздохнул, — тяжело тебе. Но таков ваш крест и таков крест вашего батюшки. Он сознательно вызвал огонь на себя и, тем самым, предотвратил опасности для русского воинства.
— Крест... тусклым голосом произнес Егор, упорно пряча взгляд от священника, — Крест... тяжел... не по плечу мне такой крест... знать, что собственными руками убил отца — неожиданно для себя сказал Егор.
— Вы ошибаетесь, сын мой. Господь каждому дает крест по силам его. Значит и вы сможете. А вы, сын мой, утешьтесь. Ваш отец уже на небесах и наблюдает за вами.
В общем, Егор многое рассказал священнику. И как жить не хотелось после того, как узнал, кого разбомбил и, как хотел сбежать из лагеря чтобы найти навахо и перебить столько, сколько сможет. Зачем открылся? Он не знал, что-то подсказывало, что поступал правильно. Священник не перебивал, просто слушал, а после того, как Егор закончил, сказал:
— Да... не я вам, сын мой, отпускаю грехи, грехи отпускает Господь наш Всемогущий, и не я вам судья, а он. Вы, сын мой, мне сейчас не исповедовались, а просто поделились накипевшим в душе, поэтому скажу вам и как священник, и как мирянин.
Он улыбнулся ласково и продолжил:
— И сказано было: нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Ваш отец был настоящим воином и судьба его — это судьба защитника... он не мог поступить по-другому. И то, что вы выполнили свой воинский долг и приказ вашего батюшки — в том нет греха на вас. А что невинные души забрали в том числе отцовскую... Господь простит вас, ибо принадлежите вы к воинству Христову, православному и не было умысла у вас. Зайдите ко мне как-нибудь, дам вам книги почитать занимательные. И помните, крест освященный должен быть при вас всегда... ну и автомат тоже. Принесите оружие, я освящу его.
И нее терзайте себя, все мы не праведники, просто живите и все. Придете, когда сможете, исповедаю вас, сын мой и, назначу посильное покаяние...
Впервые за последние дни, ложась в спальник, Егор разделся. За брезентовой преградой сначала нерешительно постукивали дождевые капли, торопливая дробь в какой-то момент захлебнулась, и на лагерь и окрестности лег ровный шелестящий гул вертикально падающих струй воды. Он спал так, словно ничего не произошло. Под утро приснились мать и отец, молодые и счастливые. 'Снам верить, так и дела не делать' ... Известная, старинная мудрость. Проснувшись, долго лежал вспоминая сон, но от него остались только обрывки и осколки, а еще ощущение добра и отцовского благословения. Он понял, не разумом — сердцем, что его больше нет. Что он навсегда покинул его и смирился этим.
Знавшие Егора отметили его мрачный вид, но взгляд стальных серых глаз снова стал строгим и внимательным. Чувства притупились, кроме тех, разумеется, что потребны в 'работе'. И он 'работал', потому что война для офицера — это прежде всего работа. Тяжелая, грязная и смертельно опасная, но профессионал делает, что должно, и получается это у него, как надо. Оттого он и профессионал.
* * *
Катерина Петелина прижимала голенькое тельце дочки к себе и с легкой грустью смотрела, как старательно сосет малышка грудь.
Закрыла глаза и вспомнила мужнины ласки. Он тоже, бывало, играл, прикасаясь губами к ее соскам и втягивая их в рот. Грудь небольшая, упругая. Налитая... Как он там, соколик мой ясный? Она почувствовала, что глаза вот-вот увлажнятся. Ослабли нервы. И некому снять с нее давящую тяжесть.
Посмотрела на часы. Пожалуй будя. Перекармливать тоже плохо.
— Охти мне! Ну будя, будя доча...
Осторожно вытащила из маленького ротика напрягшийся сосок. На порозовевших губах доченьки осталась капля, похожая на растопленное масло ...
Накрыло ее ночью. Приснился муж, они беседовали, шутили, смеялись и все было хорошо и, вдруг, она понял — его больше нет. Что он навсегда покину ее. И в тот же миг проснулась.
В комнате одиноко горел ночник, желтым светом освещая стол и часть пола вокруг. Все остальное тонуло в чернильной тьме.
Несколько минут лежала неподвижно, изо всех сил стискивая зубы и давя стон боли от раны в сердце.
— Почему? — Прошептала и почувствовала, как глаза стала щипать и повторила: — почему? Почему он? Боже, зачем это? Что я делала неправильного, что ты его забрал?
Больно!.. Под лопаткой будто воткнули сверло и включили дрель. Та крутит неспешно, и тупое сверло елозит по телу, пытаясь прогрызть кость.
Время подходило к завтраку, когда кормилица, с девочкой в руках, беспокойно агукавшей, прошла по безлюдным переходам и лестницам наверх. У дверцы с искусно вырезанными сценами из далекой Индии — слонами и диковинными, длиннорогими быками, осторожно постучалась. Девочку ночью кормила она, а днем — барыня, как по старой привычке дворня называла Екатерину Петелину.
Кормилица потопталась, потом удивленно сморщила курносый носик. Барыня в такое время давно уже не спала.
Осторожно толкнула дверь.
— Барыня? — в ярком утреннем свете, из широкого, по мастерградской моде окна увидела хозяйку в постели. Бледное лицо с заострившимися чертами. Глаза закрыты, — Барыня? — шепотом повторила кормилица, — все ли по здорову?
Она уже знала, понимала, что с барыней, которую дворня любила, все плохо. Вскрикнула и закрылась руками. Ребенку предались эмоции кормилицы, широко открывая беззубый ротик, девочка расплакалась. Кормилица изо всех сил побежала в дворецкую с криком, что барыне плохо.
Прибыл доктор и после недолгого осмотра вышел к толпившейся перед крыльцом дворне. Оглядел горящие надеждой бородатые лица мужиков и женские, под платочками.
— Сожалею, но медицина бессильна. Инфаркт миокарда, — наткнувшись на непонимающие взгляды, добавил, — 'грудная жаба'.
Толпа молчала, не понимая, а точнее не желая понимать.
— Умерла ваша хозяйка...
Дурной, разноголосый бабий крик, — Молоденькая какая. Да на кого ты нас оставила! — оглушил. Мужики, с суровыми лицами, поскидывали шапки.
* * *
Мы Петр Первый Император и Самодержец Всероссийский и прочая, и прочая и прочая.
Объявляем, понеже всем ведомо есть, какие услуги оказал престолу Нашему покойный барон Петелин, фельдмаршал российский, коий доблестно не пощадил живота своего на службе Нашей, то жалуем его и семью его графом и дворцом в любимом граде нашем Петрограде по адресу: улица Финляндка дом 5.
Тако же объявляем всем верным подданым Нашим, что супруга фельдмаршальская, представилась, оставив младенца женского пола, но и в Святом писании указано Нам Господом Нашим, что: Делая добро, да не унываем, ибо в свое время пожнем, если не ослабеем, посему следуя Господним поучениям, объявляем всем верноподданным Нашим что берем оного младенца под покровительство Наше и жалуем пенсион до совершеннолетия оного младенца две тысячи рублей золотом в год и десять тысяч рублей золотом на приданное.
Петр 1
* * *
На американском континенте продолжалась война всех со всеми, первобытные леса и прерии кипели кровавыми схватками между бывшими подданными Соединенных племен Америки, осознавшими, что теперь каждый сам за себя.
По прогнозу Службы Безопасности Мастерграда хорошие шансы на создание собственных государств имели сиу, апачи, чероки, семинолы, могавки и ряд других, на атлантическом побережье бывшие английские колонии. Центрами 'кристаллизации' протогосударств индейцев стали бывшие воинские лагеря, где навахо обучали индейскую молодежь военному делу, а также земледелию и передовым технологиям. Каждый из этих городков были для окружающих районов промышленными и аграрными центрами и как правило в них было по одной-две мануфактуры, производивших из местного сырья продукцию и множество ремесленников-белых, переселенных навахо.
А бывшие повелители Соединенных племен Америки — навахо-попаданцев, то район хребта Адирондак они сумели удержать под контролем, обезлюдившие после переселения большинства навахо владения в их 'историческом' районе на юго-западе: Навахо-нэйшен, завоевал племенной союз апачей. Судьба завоеванных осталась русским неизвестной, но судя по ожесточенности столкновений между индейскими группировками, она была незавидной. Навахо сполна заплатили за свои грехи.
Русско-мастерградская армия выдвинулась к побережью. Пережидая сезон штормов, удивительно мягкую осень 1712 года русские провели в укрепленном лагере на берегу Атлантического океана в двадцати километрах от Нью-Йорка, что позволило солдатам и офицерам изредка посещать город со всеми его манящими удовольствиями, а горожанам серьезно поправить финансы. В ноябре победоносная армия погрузилась на корабли экспедиционного флота и за пять дней до нового года высадилась в празднично разукрашенном к встрече Петрограде...
На третий день празднования заморской виктории Егор Петелин, в парадной форме и, его лучший приятель Генрих Вильчек переминались с ноги на ногу — морозец чувствительный и глядели на двухэтажный царский дворец. Император, они дожидались его, еще не выходил.
Летом известие, что мстительные Лопухины окончательно исчерпали лимит императорского терпения и всей семьей отправились осваивать Дальний Восток, в Желтороссию, переплыла океан и Генрих, рассудив, что опасаться теперь некого, зато связи в Петрограде позволят устроить собственную судьбу, решил отправиться в Россию. К тому же прекрасная графиня Шувалова... отношения с ней решительно шли к помолвке, да и граф — ее отец не был против. У зятя кое-какой капиталец был, а остальное... Служи и за царем не пропадет. А парень грамотный и перспективный — не пропадет с ним дочка.
Окна небольшого дворца — Петр любил все компактное и миниатюрное: здания, женщин, машины, ярко горели электрическими огнями, по фасаду переливались разноцветные гирлянды. Эффектное зрелище, полностью отвечавшее представлениям подданых о том, где должен проживать император. В прозрачном, морозном воздухе плыли торжественные звуки вальса — играл невидимый оркестр.
Пронзительный 'змеиный' свист. Егор вздрогнул и стремительно развернулся. В глубине Летнего сада бешено завертелись огненные колеса, с шипением роняя алые искры на снег. По каменным дорожкам, освещенных опять же электрическими огнями, мимо деревьев с китайскими фонариками на голых ветках, мимо смутно белевших в ночи мраморных статуй, чинно прохаживались празднично разодетые дамы и кавалеры. Слышен дразнящий женский смех. С берега Двины с грохотом взлетали в ночное небо салюты, на миг расцвечивая все красным, белым или зеленым.
— Так вот ты где! — Егор услышал смутно знакомый голос и стремительно развернулся. Император Петр, высоченный и простоволосый, в накинутой на плечи незастегнутой бараньей шубе, стремительно шагая и раскинув руки, приближался. Тонкие усики на круглом лице стояли дыбом. За ним спешили Меньшиков и два дюжих телохранителя. Вильчек — до этого видел императора издали и не был представлен, учтиво склонил голову. Егор последовал его примеру.
Подошел, сграбастал в объятия, Егор уткнулся носом в грудь императора. От него пахло табаком и совсем малость алкоголем.
Отодвинул на расстояние вытянутых рук, покрутил головой, рассматривая слегка выпуклыми глазами, в которых отразились вспышки фейерверка.
— Ну здравствуй, здравствуй граф Петелин. Прими мои соболезнования, Царствие небесное родителю твоему, — император размашисто перекрестился, рука вновь легла на плечо смущенного юноши, — Надо же, одно лицо — вылитый Сашка в молодости... хотя нет... нос явно мамкин. Оленьки. Говори, говори, если в чем нужда. Для сына столь доблестного воина ужо растораюсь!
— Государь, позволь забрать сестру... не видел я ее еще.
Руки Петра упали. В свете разлетающегося в черноте неба алыми искрами фейерверка увидел гневно и ярко горящие круглые глаза царя, усики встали дыбом.
— Брезгуешь моими милостями?
Под гневным взглядом императора всероссийского Петелин вытянулся в струнку, глаза его были сухи, а губы крепко сжаты.
— Государь, разве семья моя не доказала свою преданность тебе и России? Я сам бился за Россию в Европе и в Америке, и никто не может меня в чем-либо упрекнуть в пренебрежении своим долгом.
Взгляд царя смягчился, переместился на застывшего с каменным лицом Вильчека, следом опять на Егора.
— То ведомо мне, славно бился, не посрамил и достоен своего батюшки. Ладно, забирай сестру, но она остается на моем попечении и пенсии. Понял ли?
— Вот за то спасибо, государь, — склонил голову Егор и приложил ладонь к сердцу, — И в мыслях не было перечить.
— А ты кто таков, почему не знаю? — император повернулся к Вильчека и ткнул в его сторону пальцем.
— Позвольте отрекомендоваться, Государь, — ответил с едва заметным акцентом Генрих и наклонил голову, — силезский дворянин Генрих Вильгельм Вильчек. Служил вам, Ваше Величество в американском походе по патенту временного лейтенанта командиром наемной роты. Учился в Петрограде, в филиале московского университета... Правда не доучился немного и имею намерение подать прошение сдать выпускные экзамены в особом порядке и продолжить служить Вашему Величеству, — закончил немного сконфужено.
— Вильчек? — озадачился император, круглая голова склонилась к плечу, — Что-то я о тебе уже слышал.
Генрих слегка побледнел, но вид имел все такой же решительный. Сзади к Петру подступил Меньшиков, зашептал, склонившись к уху.
— Воины добрые, да с образованием, мне нужны. Но будешь мне девок, портить, лейтенант, накажу! — погрозил пальцем император, но в голосе его не было строгости, а глаза скорее смеялись.
— Как можно, государь, невеста у меня есть — Графиня Александра Шувалова. Не нужен мне кто более.
— То добро. Придешь завтра в Военное министерство, я распоряжусь...
Вильчек получил назначение в Измайловский полк, чему был очень рад. А Егор Петелин через неделю, вылетел на рейсовом дирижабле с сестрой и ее нянечкой в Мастерград.
Эпилог
Почти четверть века, а точнее 23 года — прошло после чудесного Попадания Мастерграда в конец 17 века, в эпоху юного Петра Первого. Много это или мало? Судите сами.
Мир изменился. И изменился необратимо. С помощью друга и союзника — Мастерграда, отсталое, по меркам 'просвещенной' Европы Московское царство, притаившееся на диких восточных окраинах Европы и мало кому интересное, превратилось в гигантскую империю. Приросла Западной и Центральной Украиной, Прибалтикой, землями бывшего Дикого Поля, Восточной Фракией с Царьградом с узкой пятидесятикилометровой полосой азиатского берега, Ионией, христианскими районами Сирии и Ливана, Арменией, Трапезундом и Крымом. На Дальнем Востоке Желтороссией, колониями в Северной Америке и на Тихом океане. Смягчено крепостное право и восстановлен Юрьев день, в империи появились островки высокотехнологичного для восемнадцатого века производства, завязанные на поставки из Мастерграда. Восточную Европу контролировали союзные Россию королевства и царства, во главе их стояли ближайшие родственники императора Петра или всем обязанные ему аристократы.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |