Последние сутки лайнер шел на полной скорости, чередуя стремительные броски по-прямой и противолодочные зигзаги, то отклоняясь на несколько градусов от курса, то возвращаясь обратно, сбивая возможное наведение. В сопровождении эскорта эсминцев, спрятавшись под воздушный зонтик, соблюдающий светомаскировку лайнер больше походил на громаду линейного корабля или тяжелый войсковой транспорт, нежели на круизное судно высшего класса.
Радостное оживление, охватившее было пассажиров при приближении к Острову, сменилось тревогой при виде хищных остроносых силуэтов боевых кораблей и самолетов, неспешно парящих в небесной выси. Эти приметы времени настойчиво напоминали о смерти таящейся в морских глубинах, о смерти, готовой низвергнуться с неба. Люди боялись оставаться в своих каютах, они старались собраться на открытых местах, в крайнем случае, на верхних палубах. Там, небольшими группами по пять-семь человек они бесцельно ходили, бесцельно разговаривали, то и дело неосознанно оглядываясь в поисках чего-то, чего они и сами не ведали. Только близость спасательных средств успокаивала. Лишь глубокая ночь разгоняла пассажиров по местам, но только до первых лучей солнца. Спасательные шлюпки стали предметом самого пристального внимания и точкой сбора наибольших компаний. В конце концов, капитан приказал разгонять околошлюпочные сборища, но это мало помогло.
Берлинг, слегка восприявший духом в последние дни, снова впал в глубокое уныние, да и Мартину, при всей его жизнерадостности было не по себе. Он крепился до последнего, зачеркивая дни в календаре лишь к вечеру, испытывая снисходительную жалость к тем слабым духом, кто делал это уже к обеду. Но в день прибытия поймал себя на том, что физически не может больше находиться в каюте и готов часами бездумно смотреть по сторонам, вслушиваясь в успокаивающее урчание двигателей сопровождения, знакомый гул авиамоторов, высматривая белесые бурунчики торпед в темной мрачной воде.
Город был затенен, пирс практически пуст, лишь несколько небольших групп встречающих и редкие правительственные автомобили для особых персон под не менее редкими фонарями. Остальным предлагалось искать путь самим. И ни одного лишнего человека, только таможенники, портовая охрана и полиция.
Мартин и Берлинг сошли на берег одними из первых. Досмотр багажа проводился прямо на причале, в огромном ангаре, разделенном длинными стойками на ряд параллельных проходов. С собой у добровольцев был лишь скромный багаж, документы 'Арсенала' так же способствовали ускоренному прохождению бюрократических процедур.
Берлинг вздохнул, покачался с ноги на ногу, потянулся.
— Приступим? — кисло спросил он, подозрительно всматриваясь в темное небо, начинавшее моросить мелким нудным дождиком.
— Ну, да..., — так же, без всякого энтузиазма ответил Мартин.
Впереди у них была долгая процедура приемки привезенного товара и оформления документов на добровольцев 'Арсенала'. А потом отчет начальству. Каждому к своему. И то и другое было по-своему неприятно и утомительно. Приемка сулила бессонную ночь полную ругани, согласований, многокилометровых пробежек с кипами бумаг, организацию погрузки и еще много разных занимательных приключений. Общение с командованием в свою очередь обещало такую же бессонную ночь подробного отчета и грандиозный нагоняй на тему 'почему так мало привезли?', поскольку Большой Босс 'Арсенала' и маршал Даудинг, как сговорившись, судили только по конечному результату. Ченнолт любил повторять: 'объяснения как пот — всегда есть и всегда воняют'. Даудинг избегал таких вульгаризмов, но его поджатые аристократические губы по выразительности стоили гневной многоэтажной тирады.
Канадец и австралиец, оба понуро стояли под мелкой водяной пылью, ожидая припозднившихся, а скорее просто застрявших на проходном контроле коллег.
Шейн прошел мимо незамеченным, склонив голову, скрывая лицо под полями шляпы. Наемники Ченнолта были по-своему забавны, в другое время он, возможно, перекинулся бы с ними парой слов. Бесполезных знакомств не бывает — это был один из первых его жизненных уроков. Но сегодня его ждали важные и неотложные дела. Очень важные и очень неотложные.
Шейн прошел к воротам пирса на первый взгляд неспешным, но ритмичным и решительным шагом, тяжелый чемодан оттягивал руку. Он озирался по сторонам, привычно надев маску простака и изумленного зеваки, одновременно отмечая все происходящее вокруг профессиональным взглядом. Его удивила необычно многочисленная охрана. Хорошо скрытая от беглого обывательского взгляда, она выдавала себя темными фигурами среди теней портовых сооружений и техники, чересчур внимательным взглядом таможенника. И замешавшимися в толпе прибывших незаметными людьми, чья объемистая бесформенная одежда укрывала блеск оружия.
Порт охранялся и охранялся отменно. Несмотря на то, что Шейн не вез с собой ничего противозаконного, разве что маленький перочинный нож, покинув территорию порта, он вздохнул с облегчением. Попутчиков у него не было, большая часть прибывших на 'Куин' или осталась на территории порта для своих надобностей, или дожидалась специального транспорта. Гражданских на борту почти не было.
Шейн не был в Британии почти полгода и теперь был неприятно удивлен. Он и раньше не слишком любил эту страну. Воспитанный как американец, притом американец юго-запада, он не понимал и не принимал аккуратную английскую архитектуру, маленькие, будто кукольные городки с непременными кладбищами павших в Великой Войне и высокопарными надписями на могилах. Но больше всего раздражала чопорность англичан, высокомерие, склонность смотреть на все свысока. Последний работяга из доков взирал на окружающий мир как будто за плечами у него, по меньшей мере, пятисотлетняя аристократическая родословная. Разумом Шейн понимал, что это защитная реакция достаточно небольшого народа, окруженного многочисленными и сильными врагами. Но раздражения это не снимало.
Теперь же к общему неприятию прибавились еще и чисто бытовые неудобства. При нужде Шейн мог спать в грязи на охапке листьев, проходить в день по три десятка миль и есть дохлятину. Все это ему делать доводилось, притом гораздо чаще, чем хотелось. И все же он предпочитал хотя бы умеренный, но комфорт. Теперь же предстояли хлопоты по поиску транспорта, потому что пункт назначения находился на другом конце города. Стоя посреди темного пустынного проспекта, в кружении затененных домов с редкими полосками света, пробивающимися через щели плотных занавесок, он почувствовал нечто вроде ностальгии. Насколько просто эти вопросы решались раньше, до войны, настолько было сложно сейчас, в воюющей стране.
Хорошо, что мне не надо искать дорогу, утешил он себя, озираясь в поисках машины. Машина и в самом деле обнаружилась неподалеку, в глубокой тени под огромным тополем, невесть как пережившем новые противопожарные предписания. После того как в середине сорок второго была проведена реквизиция частного автотранспорта, на время пышным цветом расцвел новый вид предпринимательства — закончив дневные дела, шоферы старались подработать вечерними перевозками. До недавней поры спрос был достаточно велик, а полиция смотрела на такой извоз сквозь пальцы, с пониманием относясь к стремлению людей заработать пару совсем не лишних монет. Но после зимних поражений цены на топливо в метрополии взлетели до небес, комендантский час ликвидировал все ночное движение, а безобидная подработка превратилась в почти что подрывную антибританскую деятельность. 'Государственные извозчики' исчезали как класс, и Шейну весьма повезло.
Везение обошлось ему почти в два фунта, сумму совершенно нереальную еще пару лет назад, да и теперь запредельно высокую, даже с учетом обесценивания британской валюты. Но альтернативой был пеший переход через весь город, поэтому пришлось согласиться.
— Наценка за риск? — спросил он, умещаясь на тесном сидении, пристраивая рядом объемистый чемодан. Автомобиль, явно знавал лучшие времена, острая пружина немедленно впилась в бок через плотную ткань пальто.
— Ага... — односложно ответил водитель, не оборачиваясь, со скрежетом включая передачу. Автомобиль тронулся, рыча мотором как тигр в прыжке.
— Могу заплатить обменом. Есть иголки, пуговицы, разные швейные принадлежности, — деловито сказал Шейн.
Никогда не нужно упускать возможности лишний раз поработать на свою легенду.
— Деньгами, — односложно ответил водитель, рыжий и в потертой кепке, все остальное скрывалось за спинкой сидения. — Если есть доллары, возьму их. Из порта, с 'Элизабет'?
— Долларов нет. Все поменял, — очень добропорядочно и законопослушно ответил Шейн.
Автомобиль вполне мог быть подставным, а водитель — получать жалование в одном из учреждений избегающих больших заметных вывесок.
— Напрасно. Доллары нынче в ходу.
Словно испугавшись собственной откровенности, водитель быстро, одним глазом глядя на дрогу, через плечо глянул на Шейна, тот пожал плечами.
— Нет долларов, увы, — постарался развеять его опасения Шейн. — У вас в последний год обозвали обмен валюты 'спекуляцией'. Не хочу проблем с законом.
— Понятное дело, — отозвался водитель. — Американец?
— Да.
— Поменьше этим козыряйте, — неожиданно посоветовал водитель. — Любит ваш брат показать, какой он весь из себя спаситель и помощник. То продает, это дарит... А у нас три дня назад танкер на дно пустили. Полыхало так, что с набережной было видно.
— Так мы то здесь при чем? Мы с вами дружим вроде как.
— Все знают, звездно-полосатые со всеми торгуют, одной рукой нам, другой красной сволочи. Немцам разные штуки для их подлодок продают, русским самолеты. Не любят у нас ваших...
— Учту, — сдержанно ответил Шейн, — Спасибо.
Теперь кололи уже две пружины.
— Не за что, — буркнул англичанин. — Два фунта стоят совета. А за коробку иголок подскажу, где можно остановиться. Чтобы не побили по лицу за акцент в первый же день.
— Много, — немедленно и бодро включился в торг Шейн, имидж настоящего хваткого американца следовало отрабатывать до упора. — Четверть коробки или две обычных катушки ниток.
— Договорились, — согласился англичанин и по быстроте ответа Шейн понял, что переплатил, по меньшей мере, вдвое.
— И кто же польстился на этот двигатель прогресса? — не удержался он после очередного укола пружины, звучно хлопая ладонью по сиденью, — реквизировали ведь наверняка?
— Отобрали... Армейский Совет, будь он неладен, — злобно ответил водитель. — Курьеров вожу.
Видимо, он решил, что хватил лишку в откровенности и умолк до места назначения. Единственные слова, которых дождался от него Шейн, было название гостиницы-пансионата, той самой, где не будут бить за американский акцент. Высадив пассажира, автомобиль еще до того как закрылась дверца, взревел мотором и скрылся за поворотом.
Шейн осмотрелся.
Тихий переулок с единственным фонарем заканчивался тупиком, глухой стеной небольшого трехэтажного здания, носящего неповторимую унылую печать доходного дома. Не то дешевые конторские помещения в наем, не то меблированные комнаты по-недельно. Вездесущие плакаты 'Кто-то разболтал' на стенах домов в добром десятке вариаций, совсем новенькие вперемешку с уже облезшими от времени и непогоды.
Несколько минут он просто стоял на месте, под фонарем, суетливо роясь по карманам, доставая, роняя и отправляя обратно массу разнообразных предметов: авторучку, ножик, блокнот, спички, носовой платок. Пока не нашел искомое — клочок бумажки с нужным адресом. Так же долго, шевеля губами, разбирал скверный почерк, то и дело озирался, пытаясь в неверном свете фонаря рассмотреть номера окружающих домов. Хватался за чемодан и снова бросал, сомневаясь в том, что доставлен по назначению. В-общем, вел себя, как и должен вести человек впервые оказавшийся в незнакомом городе, на незнакомой улице, по наспех набросанному адресу.
И, наконец, перехватив поудобнее чемодан, он шагнул к тупиковой стене и открывшейся в ней неказистой двери.
Глава 17.
Апрель 1943 года
'...Премьер-министр безбожной так называемой 'Германской Демократической Республики' любит повторять: 'Британия проигрывает сражения, но не проигрывает войн'. И это так! Мои соотечественники, и ранее случалось, что враг стоял на пороге наших домов. Но никогда его сапог не ступал на землю Британии!
Я буду с вами откровенна и честна, как подобает королеве свободного народа нашей благословенной страны. И не стану обманывать вас подобно сладкоголосым и лживым главарям большевиков. Я скажу просто и прямо — нам будет тяжело. Впереди у нас трудное время, в котором будут лишения, страдания, потеря близких. Но это так же будет время мужества, торжества нашей несгибаемой воли и стремления к свободе, которое не сломить никому! И это будет время победы! Пусть большевики приводят свои дьявольские легионы, нам есть, чем встретить их!..'
Сталин отложил лист с переводом, глубоко задумавшись. Снова перебрал стопку фотографий, приложенных к переводу речи Елизаветы. Взглянул на Жукова, Хлынова и Берию, собравшихся на совещание по проблеме вторжения.
— Талантливая девочка, — сказал он, наконец. — Весьма талантливая.
— По анализу стилистики речь писал Черчилль, — вставил Берия. — Его специфические обороты и построение общей темы. Но, по-видимому, кто-то серьезно ее подредактировал. Сократил и убрал лишнее.
— Какая реакция широких народных масс? — спросил Сталин, рассматривая особенно удачную фотографию. Она, как и прочие, была копией с британских изданий, распространявшихся в Испании и Италии, оставшихся в стороне от бурных европейских событий. Изображена на них была главным образом Елизавета в разных ракурсах во время речи в школе Хэрроу. Надо признать, идея предстать перед журналистами и фотографами в маскировочном комбинезоне шотландской штурмовой гвардии была если не гениальной, то близкой к тому. В целом новый образ юной королевы символизировал готовность объединенной нации бороться до конца, но при этом не вызывал нехороших ассоциаций с мобилизацией подростков в девятнадцатом.
— Умеренно благожелательная, — ответил Лаврентий Павлович. — Конечно, в целом продолжение военных действий воспринято без энтузиазма. Но Черчилль и его клика возлагают на нас и немцев вину за развязывание войны и нежелание идти на разумный компромисс. Они очень активно используют пропаганду и печать с радио. У них так же успешно работает система постоянных секретарей к каждому министру плюс костяк высших госслужащих, поддерживающих Черчилля. Можно сказать, что премьер преодолел кризис и удержался. Кроме того, очень активно действует Елизавета. Она всецело поддерживает премьера, ездит по стране, выступает перед собраниями...
— Талантливая девочка... — повторил Сталин. — Кто бы мог подумать, что кукольная принцесса из Кенсингтона станет иконой нации... Притом вполне заслуженно.
— Может, ширма? — гнусаво прогудел Жуков. Он сильно простудился во время дальневосточной поездки и говорил с трудом, что не прибавило хорошего настроения славившемуся скверным характером наркому обороны. — Прикрытие для империалистической политики Черчилля и его банды.
