Путь хранителя@последний из рода .1 часть

От Глаши, как и от Сафрона, Машенька не прятала своих необычайных, наделённой странной силой глаз. Девушка стала понемногу понимать их возможности, пусть не в полной мере, но зато без боязни, того, что сможет причинить вред кому-либо, совершенно не желая этого. Становясь взрослее, понимание её природной силы уже не страхом и болью отдавалось в маленьком сердечке, а желанием управлять собой и полностью подчинять себе притаившийся, спящий до определённого момента дар. Любовь или горькая обида приводили девушку в замешательство, она понимала, что навредить можно любым сильным проявлением чувств, потому в минуты сильного возбуждения старалась больше оставаться одна и отгораживаться от остальных. Противоречивые толки односельчан мало волновали её поначалу, пока не пришло время задуматься о взрослой жизни. Замуж она не хотела, но понимала, что этого при сложившемся укладе просто не возможно будет избежать. Да и Сафронушка настаивал на этом, не понимая, что ранит такими речами её больше, чем кто бы то ни было, мог обидеть девушку, в начавшейся с потерь близких и потому, такой непростой судьбе. Она была открыта для большой и чистой любви, готова следовать за своим избранником куда угодно, но эта готовность, как в прочим и она сама, могли только навредить, а не помочь её любимому.

Вот так и сидели две разных по возрасту и судьбе женщины, думая, глядя на накрытый праздничный стол, каждая о своём. Зажженная лампадка и несколько сильно коптивших сальных свечей играли тенями по стенам и окнам обновлённого дома. Светлый праздник в их душах отражался спокойствием и тихим довольством происходящего, им хотелось задержать этот момент и избежать всяческих перемен, пугающих своими последствиями. Они словно боялись оборвать умиротворённое молчание, чтобы не накликать новых неприятных испытаний и так не очень лёгкой долюшки. Но все, хорошее является в этой жизни неожиданно, а плохое нежданно негаданно. Дверь в маленькую избенку распахнулась и на пороге, стряхивая налипший снег, появился давно забытый девушкой человек со своими спутниками. Его лицо, такое знакомое и милое, иногда теряющееся в чёрных длинных блестящих кудрях, напомнило о том, что она почти уже вычеркнула из своей памяти.

— Здоровья вам и долгих лет жизни хозяюшки. — Радостно начал он своё приветствие, ведя себя так, будто знал, кого встретит в этом маленьком, почерневшем от времени домике. — Чего такие печальные? Радоваться, да песни петь время сегодня, а не с такими постными лицами сидеть, да на такую еду, словно на кислые щи любоваться. Не получив ни какого ответа, уже более серьёзно садясь за стол продолжил он, смотря с радостью и надеждой на Машу.

— Нашёл, сколько искал тебя, а ты вот под самым носом была, да не показывалась. Смотри, какая взрослая стала, на отца сильно похожа.

— Нашёл... — Растерявшись, только и смогла в ответ вымолвить испугавшаяся девушка, узнавшая ученика отца — Фёдора.

— Покормите странников убогих, дорогой, да голодом в ваш дом к сытому столу направленных? — Весело пропел старый знакомый, которого Маша не видела, и надеялась больше никогда не встречать.

— Да побойся Бога, какой же ты убогий? Да и братья твои на худосочных, да с хлеба на воду перебивающихся праведников, тоже не похожи. — Подключилась к разговору Глаша, тем самым, дав время отдышаться своей названой дочке. — Машенька, пока гости наши угощения метать не начали, ставь милая самовар, горячим чайком их опосля побалуем, а то хоть и не немощные, но с дороги продрогли, надо думать. А вы налегайте, на что глаз упадёт, нам всё одно с дочкой этого не осилить.

— Эвон как? Она вам матушка дочкой приходится? — Указывая на девушку, спросил высокий, всё такой же красивый, ни сколько не изменившийся Фёдор. Он с таким живым интересом и нескрываемым довольством разглядывал грустную девушку, что казалось, дай только волю, пошёл бы сейчас в пляс. Сидя словно на иголках, двое других братьев непонимающе вертели головами. То на своего старшего, а это сразу бросалось в глаза по его к ним отношению и их молчаливому послушанию, то на, согнувшуюся девушку, растапливающую самовар и молчащую, словно в рот воды набрала.

— Марьюшка, не уж-то по родным местам не соскучилась? — И снова не получив ответа продолжил высокий красавец с чёрными блестящими кудрями до плеч. — Ох, и перепугала же ты нас всех своим уходом. Тебя даже отец искал, ни как не мог найти.

— Ага, вот в это я больше всего поверю. — Поддалась на брошенную наживку и в сердцах ответила Машенька.

— Зачем же ты так, девочка? — Сразу сделав скорбный вид и тут же махнув рукой своим попутчикам, приглашая к еде, скорбно произнёс, словно страшный, возникший ни от куда сон, старый Машенькин любимец и самый удачливый ученик отца.

— А что так? — Не довольно огрызнулась она, закрывшаяся от него недоверием.

— Я тебе зла никогда не желал, вспомни, ты же мне как маленькая сестрёнка была. Вот, обрадовался, что нашёл, думал о родителях справляться станешь, а ты вон как, даже и разговаривать не желаешь. — Сделав обиженный вид, протягивая слова, стал внимательно рассматривать запеченную в картошке курицу.

— Ты ради этого что ль, сюда дорожку отыскал? — Продолжала упорствовать явно заинтересовавшаяся девушка.

— Ну, не только, конечно. Но о скорбной вести тоже хотел сообщить, как самый близкий по тем годам для тебя человек. — Уже осторожнее радуясь, продолжил он.

— Так говори, чего тянешь?!

— Погибли они. Сначала матушка твоя, а потом и отец. От одной и той же злодейки пострадали.

— Как это случилось, не скажешь ведь?

— Нет, потому как при этом не был, а со слов других не хочу напраслину возводить. Знаю точно, что сильно, перед тем как погибнуть мучались, вот и всё.

— Маму жаль, а его я никогда не любила.

— Зря, сильный человек был, многое мог ещё сделать. Для нашего братства большая утрата.

— Чего чужих с собой привёл? Испугался чего? — Уже с насмешкой спросила оттаявшая Маша.

— Да говорю же тебе, случайно на твой след напоролся, потому, как и не думал, что жива ты осталась.

Ничего не понимающая Глаша, сидела, слушая странные речи гостя и едва улавливая переменчивое настроение своей дочки, не решалась прервать странную беседу. Только одно поняла она за этот вечер, что Марьюшка когда-то давно его знала, и тогда он был для неё хорошим и добрым человеком.

— На ночку останетесь, путники? — На правах старшей в доме, решилась предложить она ночным гостям крышу над головой.

— Спасибо хозяюшка, если не стесним, то немного передохнём и дальше двинемся. Нам рассиживаться, а тем более, что разлёживаться, времени нет. — Поблагодарил за всех Фёдор.

— Тогда пейте, да ешьте, чем Бог послал. Раз путь такой тяжёлый, то и сил много нужно. — Сделала заключение Глаша. Но видно любопытство переполняло старушку, потому, не дождавшись ухода гостей, стала допытывать у Маши, кем этот красавиц приходится ей.

— Просто старый знакомый, матушка. Ты не переживай, можешь укладываться спать. Они только поедят, да обратно в дорогу тронуться. — Терпеливо стала объяснять дочка визит странных людей.

— А он, выходит, от вас недалеко жил, коли так хорошо тебя запомнил?

— Ну, да, совсем близко, потому сильно горевал, что найти не удалось малышку. — Подключился к разговору и Фёдор. — Я по ту пору, как Машенька сейчас был, а она мне за место сестры, которой у меня так никогда и не было.

— Знать тужил по ней сильно. — Протянула старушка, думая о том, что не только злых, но и очень много добрых людей могут встретиться в жизни. Она просто, как очарованная стала любоваться этим чёрным высоким красавцем. — А чего это, мил человек, ты во всём чёрном ходишь? Это у тебя форма такая, аль для какой другой надобности?

— Форма, матушка, форма такая. — Усмехнулся он. Его длинные чёрные кудри красиво скатывались мягкими волнами на плечи, то закрывая, то оголяя бледное лицо. Глашенька, хоть и жившая много лет в господском доме, никогда ещё не видела такого интересного человека сочетавшего в себе так много правильного и приятного человеческого обаяния. Только в одном она не могла разобраться — кто он, коли носит такую странную форму.

— Ты монах, иль, может, священник какой?

— Лучше сказать, что монах, наверное. Потому как живу только для одного и борюсь только за одно. — Расплывчато ответил собеседник.

— Значит, и ты не сможешь мою девочку в жёны взять? — Вдруг, вогнав в краску бедную девушку, выпалила сердобольная мамаша.

— Да если бы и мог, вряд ли она этого захотела. — Рассмеялся Фёдор, подмигивая Машеньке. На что она словно недовольна кошка, фыркнула и отвернулась к стене.

Когда время пришло гостям собираться, и они стали особенно сожалея о невозможности ночлега прощаться, Фёдор как в детстве погладил девушку по голове и вытащил конфету. Маша не понимая, куда вдруг делось её недоверие, всем сердцем не желала, чтобы гости на ночь глядя уходили. Она стала вести себя так, будто только и ждала того дня, когда придёт Фёдор, чтобы найти её.

— Оставляй по чаще огонёк на окошке, что бы нам с братьями не заплутать во тьме и выйти прямо к твоему дому, горемычная моя сестрёнка. А если пожелаешь, то можешь, прямо сей час с нами к себе домой вернуться. — Сладко проговорил, словно пропел ночной прохожий. Маша, было, рванулась, да осеклась, столкнувшись с беспокойными глазами теперь уже своей матушки.

— А на кого я мамашу оставлю? Нет, мой дом теперича тут. А ты, если будишь мимо идти, можешь и зайти на огонёк. — Остановилась девушка, чем явно расстроила гостя.

— Ну, тогда прощай, Марьюшка. Ещё не раз свидеться придётся, только помни, что как только нужда будет, то дом твой, всегда ждёт хозяйку. — На том повернулся и ушёл, чтоб не затягивать прощание.

Долго после них сидела девушка, приходя в себя. Она никак не могла понять, почему долгое время, скрываясь и ненавидя всё то, что лишило её семьи и самое важное -горячо любимой беззащитной матери, вдруг, вызвало ностальгию и нежность. Она хорошо помнила врезавшиеся на всю жизнь её слова о Фёдоре и не могла понять причины детской привязанности уже в таком возрасте, проснувшейся вновь в её душе. Зная о возможностях и талантах своих бывших односельчан, подозрения стали расти об обмане и привороте, который старый умудренный друг мог применить к глупой и наивной девушке.

— Что же это такое? Не уж то нельзя просто жить, не думая о родительском скорбном наследстве? — Почти вслух прошептала Маша.

Скорее почувствовав, чем услышав тихий шёпот, забеспокоилась Глаша о здоровье Машеньки, о том, что смогло так подействовать на неожиданно съежившуюся и пригорюнившуюся дочку. Стараясь не выдать себя, она попыталась применить народные советы об оберегах детей. Пусть не родная, но поверившая вновь в силу материнской молитвы женщина, стала усердно молить Бога о обереге её бедной Машеньки ото всякого зла, видимого и невидимого, простого и лукавого, всякого-всякого, которое только есть на свете. Её неистовая и чистая молитва не смогла бы остаться без внимания самого доброго и всемогущего, во что в веках верили люди и доверяли свои самые сокровенные тайны, горести и благодарили за исполнение самых различных добрых мечтаний. Она знала, что если искренне и от всего сердца желать спасения, для своего ребёнка в особенности, то обязательно сбудется. Господь не оставит. Так вышло и в этом случае. Машенька почувствовала прилив сил и уверенность в себе и своих возможностях, которые в будущем она сможет применить против одурманивания, да и защититься от непрошенного, подчиняющего себе, притворно-ласкового влезающего в самую душу, такого навевающего проникновенного желания видеть рядом с собой самого доброго на свете "друга детства". Она стала видеть путы лжи, которыми он затягивал и подчинял себе её с самого детства. Ясность пришла так остро, пронзив болью реальности, что она от неожиданности даже зажмурилась.

— Ну, что ещё много нового узнал? — Раздался пронзительный Анютин голос.

— Ещё одна серия закончилась. Вот не думал, что скажу такое, но хочется сразу посмотреть всё. Уж больно интересно, чем это закончиться. — После того, как глаза привыкли к дневному свету, я увидел Нюру, беспокойно крутившуюся у печи.

— Всё разом просмотреть никакого здоровья не хватит. Смотришь-то ты своей головой, потому и мысли слышишь и не хуже самого, кого просматриваешь, чувствуешь именно как он. А папанечка тебе лишь помогает настроиться, ну вроде антенны.

— Значит, я и сам смог бы залезть в прошлое и просмотреть всё, что только пожелал?

— Смог бы конечно, но только человека выбрать, да настроиться на него, думаю тебе без привычки сложновато будет.

— Выходит, мне без Трифона и белым днём продолжать можно, а я время теряю, дрыхну, почём зря. — Не обратив внимание на мой взгляд мелочи, размечтался я.

— Да говорю же тебе, можно, но только после своего одиночного сеанса, дня три отходить станешь. Силы-то тебе просто папаня даёт, а ты их копить не научился.

— Уже запричитала, вот улягусь поудобнее, да и попробую. Куда-то и Трофим запропастился.

— Никуда он не пропал. Он по делам отправился и скоро вернётся, а ты тут как маленький, видишь как раскапризничался. Папаня, и то не сразу с руслом времени справлялся. Не проходит это без следа, если тревожить память, лазя там, не зная куда толком ткнуться. За всё время, что мы пытались освободиться, отец так измучился, познавая то новое или забытое старое. Ведь на это не один год ушёл, нам с тобой не под силу даже к малому прикоснуться, а ты забубнил не по делу. Так, по незнанию, можно и худое накликать.

— Это ты о чём?

— Думаешь, мы здесь одни застряли?

— А, что ещё кто-то есть?

— Догадайся! Разных людей много бродит. Только их нам звать сюда не надо. А ты, по неопытности своей прямо на нас и выведешь. Пустое это, подкрепись, да ложись спать.

После еды сон долго не приходил ко мне. За окном мерно шёл осенний дождь, монотонно постукивая по стеклу. Поздняя осень вступала в свои права, постепенно отдавая землю зимним холодам. В лесу, где находился дом, было тихо. Ветер, цепляясь за деревья, не рвался выхолостить путника до костей. Он только провожал его холодным поздней осени дыханием, предупреждая о наступающих первых заморозках. И я, закрыв глаза, увидел троих здоровенных мужиков, плутавших по лесным тропинкам. Они настойчиво что-то искали в жухлой траве. Медленно передвигаясь по лесу, будто ища что-то или кого-то. Такая осторожность больше подходила к населённой местности нежели, чем к тихому и почти безлюдному лесу. Старший из них, обеспокоено шикая на остальных, озирался чаще, чем двое следовавших за ним. Одинаковая одежда не давала сосредоточиться на различиях во внешности каждого. Со стороны они казались, из-за камуфлированной формы, частью до конца не распрощавшегося с листвой леса. Странная походка выдавала людей знакомых с навыками воинской службы. За кем они здесь охотились, если кабаны и те давно распуганные, сменили свои стоянки, не заглядывая сюда даже в сильные холода.

Разлепив глаза, и медленно поднимаясь с кровати, я почему-то никак не мог отделаться от впечатления, что эта подготовленная троица пустилась на розыски нас. Вечер, только начавшийся, до темноты оставил всего несколько минут. Трофим и Трифон, обеспокоено смотрели в мою сторону.