Египет. Легенда затерянной пирамиды

Впрочем, это он осознал только сейчас, уже после месяца ее упорных поисков. А тогда, он был так зол, что пообещал приехать и лично посмотреть на жертвоприношение. Хотя, к его чести, надо сказать, что его злость длилась недолго. Вскоре он уже пытался отыскать ее вновь.

Но, увы! Она приходила к нему только во снах. И все! Никаких следов, никаких зацепок, где ее искать. Он чуть не вытряс душу из Потифара, но у того, даже не возникло никаких идей, насчет того, кто же был спасительницей принца, настолько скрытной, что даже награда в пять быков, не убедила ее объявиться.

После трех недель упорных поисков, у него начали опускаться руки. В какой-то момент, он решил, что боги не хотят, чтобы они вновь встретились и забрали к себе юную чаровницу.

У него возникало множество даже бредовых идей: быть может она — одна из возлюбленных Пта, что покровительствовал Мемфису. Может быть, это великий бог послал ее, чтобы спасти от смерти наследника престола, а потом забрал обратно? Он молил в храме Пта: щедрые дары, и цветы, и благовония, все к ногам бога — верни ее. Тщетно!

Мысли роились у него в голове, но не приносили облегчения. Однажды ночью, проснувшись после очередного эротического сна, в котором он опять обнимал ее, целовал ее нежные губы, плечи, погружался в этот девственный жар, он решил загасить пламя желания с другой.

Увы! Ни одна девушка из тех, что составляли его гарем и гарем отца, двери которого великодушно были пред ним распахнуты, не вызвала в нем желания. Как ни старалась прекрасная За-Ашт, но даже она, признанная первой красавицей Египта, не смогла вызвать у Сехемхета ничего, кроме раздражения.

Глядя на угасающий день, принц усмехнулся, вспомнив, какой опасности подверг себя, когда, отчаявшись, тайно отправился в храм древнейшей богини Ашторет. Лилит, ламия ночи, чуть не убила его, ибо не смотря на всю свою красоту, не вызвала в нем бурной страсти, и он не смог с первого раза порвать на ней сеть любви.

Его спасло лишь то, что перед тем, как убить его, она подарила Сехемхету поцелуй Матери Богов. Он так напомнил, одурманенному древними снадобьями, юноше, поцелуи Эхереш, что в какой-то момент, он решил, что его нежная возлюбленная вернулась к нему. Порыв страсти был так силен, что порвав на ошеломленной жрице путы, он взял ее так сильно и быстро, та просто не успела воткнуть свой смертоносный кинжал в сердце принца.

Но порыв быстро прошел, сразу же, как только она заговорила. И он ушел оттуда, мучаясь неудовлетворенностью, ибо те мгновения, что вызвали порыв, прошли, уступив место воспоминаниям, от которых не могли спасти даже жрицы Анаитис, богини одуряющего страстного желания. Они вызывали у него физическое облегчение, но кроме этого — ничего! Страдало же не столько тело, сколько душа. Тело мучалось из-за невозможности удовлетворить желания духа.

После недели разврата и безумств, он вернулся к поискам Эхереш. Но и сейчас, после месяца активных поисков, он был не ближе к цели, чем в тот день, когда после праздника в честь его возвращения, вернулся в храм, дабы забрать свою жрицу Анубиса, что выходила его в потайной комнате. И не обнаружил ничего!

Его уединение и грустные размышления прервал Имхотеп, чати фараона, вот уже более пятнадцати лет строивший гробницу Джосера. Надо отдать должное великому мужу Египта: гробница была самой грандиозной из всех, что Черная Земля видала доныне!

Имхотеп принес принцу вина. Ему тяжело было видеть, как мучается его любимый ученик, которого он знал с самого его детства и любил, как собственного сына. Ему он отдавал свои знания и с ним связывал свои надежды до недавнего времени.

Теперь он не мечтал о славе, ведь все его мысли были заняты Нефрет. Но счастье принца по-прежнему волновало его. Имхотеп начал разговор издалека, однако, заметив отсутствие реакции со стороны принца на вопросы о погоде и делах в стране, рискнул спросить то, что его действительно тревожило:

— Сехемхет, тебя что-то гнетет? Что за бог украл твой покой? Мы более не слышим твоего смеха и, с тех пор, как ты вернулся после той злополучной охоты, ты бродишь по дворцу потерян, зол и нелюдим.

— Ты, как всегда, прям и откровенен, Имхотеп. Ты прав, меня терзает грусть, имя той грусти — женщина...

— Женщина? Вот так-так!— чати замолчал, смущенный и обрадованный. Наконец-то, сердце принца стало сердцем истинного мужчины. Ведь пока юношу не опалит любовь к женщине, он не может считаться мужем! Эти слова тем более обрадовали Имхотепа, что он, хотя и понаслышке, но знал, что во дворце есть те, кто женщинам предпочитают мальчиков и опасался за принца и его взгляды. А когда стало известно, что прекрасная За-Ашт не смогла покорить принца, что он ушел от страстной Лилит задолго до наступления полуночи, взяв жрицу страсти лишь один раз, фараон и его чати стали всерьез опасаться за наследника трона. Ответ Сехемхета не только успокоил Имхотепа, он наполнил его радостью и ликованием! Душа принца взрослела!

— Что же тебя так расстроило?

— Расстроило? Это не совсем подходящее слово для описания моих чувств. Я не могу наслаждаться предметом моей страсти, тоска по ней гнетет и мучает меня!

— Не можешь? Она замужем? Но это не проблема,— принц молча покачал головой.— Не можешь наслаждаться... Не понимаю. О, всемогущий Пта! Ты хочешь сказать, что не можешь..? Я посмотрю, что смогу сделать. Но, постой,— Имхотеп изумленно нахмурился, — как такое возможно? Всем известно, что ты взял Лилит. Пусть лишь раз, но это означает, что с тобой все в порядке, все остальное поправимо!

— Ты меня не понял,— от изумления и неверия, что о нем могли подумать, как о мужчине, не способном зажечься пламенем любви, чтобы удовлетворить женщину, Сехемхет покраснел, — ты меня совсем не правильно понял, Имхотеп! Я с радостью буду любить ее все ночи напролет и приветствовать Хепри и Амона стонами страсти, но ее нет со мной!

— Нет с тобой? Что ты хочешь этим сказать? Кто-то в Верхнем или Нижнем Египте посмел отказать тебе? Тебе? Сехемхету? Наследнику трона фараона? Не может быть! — брови Имхотепа сошлись на переносице, а глаза непонимающе устремились на принца, который, тяжко вздохнув, отвернулся и смотрел на воды Нила.

— Я не могу ее найти...

— Ты любишь призрак? Или ее нет и не существует? Она — твое мечтание?

— Я не знаю, учитель. Все, что я знаю, что каждую ночь мои губы ласкают ее тело, и я высекаю стоны страсти из ее души, но просыпаюсь я один в постели, мокрый от пота и желания, и ее нет рядом. Я тоскую о ней, о том времени, когда открыв глаза, я видел нежное лицо на ложе близ себя.

— Не понимаю. Я не знал, что у тебя была любимица среди гарема. И что же с ней произошло? Как смеет, дерзкая, не удовлетворять твоих желаний? Она что же — умерла?

— Нет, пропала.

— Пропасть из царского гарема невозможно, ты что-то путаешь мой друг! Я прикажу наказать твоих евнухов, если ты этого еще не сделал. Они враз одумаются и...

— Да нет же! — перебил его Сехемхет, — она никогда не была в моем гареме. Да и любовью своей она дарила меня всего лишь две ночи!

— Маловато. Но кто она?

— Теперь я и не знаю. Раньше я думал, что она — Мерет, верховная жрица Анубиса в Мемфисе.

— Не может быть! Я знаю Мерет, это слишком старая особа, что бы ты смог любить ее целых две ночи, да еще и страдать от желания потом еще столько времени. Ты ничего не путаешь?

— Нет. Послушай, когда я уехал с той дурацкой охоты, на меня напал зухос, воплощение Себека.

— Про то я знаю, знает и весь двор.

— Так вот. Я очнулся в полутемной комнате и обнаружил возле себя девушку. Она и назвалась Мерет, верховной жрицей Анубиса. И я...

— Не может того быть, говорю тебе! Мерет — стара и ужасна, как воплощенье Сета!

— Да дай же рассказать!

— Прости. Молчу, молчу!

— Я считал ее Мерет. Мне не было причин не верить ей. Я видел от нее одно добро и ласку. Хотя она скрывала меня ото всех, я был с ней так счастлив! Она была со мною. Ее руки, я мог касаться их столько, сколько хотел, мог целовать ее тело.... О, Боги Черной Земли! Разве я хочу так многого? Верните мне лишь то, что один раз уже дали! И я забуду все свои печали...

— Но как же вы расстались?

— Я ждал ее, а в предрассветной мгле меня заметил Потифар, он вышел посмотреть на Нил. И, конечно же он поднял крик, вызвал отца и придворных, как же без них! Все они тут же примчались из дворца. А она не пришла. Может быть, ее испугал весь этот шум, или, того я боюсь более всего, что она, узнав, кто я, слишком застеснялась. Решила, что была лишь эпизодом в жизни знатного вельможи и исчезла.

— Ты сам-то веришь в это?

— Не знаю, во что верить. Она обманывала меня о своем имени и ранге. И в храме никто о ней ничего не слыхал. Никто не узнал ее в моем описании и я не нашел ни следа ее.

— Как странно все, что ты сейчас сказал, скорей похоже на легенду или сказку. Прекрасная и юная жрица, что появляется ниоткуда и прячет тебя ото всех, одновременно исцеляя, дарит своей любовью и, как только тебя находят, исчезает. Возможно, она спутница Пта? Мне нужно обдумать все, что ты сказал, спросить богов...

— Ты мне поможешь? — глаза Сехемхета зажглись надеждой.

— Не могу сейчас ответить, подождешь до завтра?

— Да!

Кивнув, на прощанье, Имхотеп в глубоком раздумье, удалился.

ГЛАВА 13.

"Сехемхет"! Голос, нежный и ласковый, как дыхание ребенка, звал его в ночи. "Сехемхет"! Хрипло, чуть с придыханием, как будто она задыхалась от страсти... Он приподнял голову с подушки и сонно огляделся.

— Ты здесь? Это ты? — его голос эхом разнесся в ночи.

— Сехемхет! Я люблю тебя, мой принц! А ты?

— Да! Я люблю тебя! Приди сюда и убедись сама. Иди же ко мне...

Из сумрака ночи к нему рванулось тело. Она опустилась на него сверху, прямо перед собой он увидел ее прекрасные глаза, ее нежные волосы окутали их и укрыли от всего мира.

Ее губы скользнули по его лицу. Медленно и нежно она коснулась поцелуями лба, глаз, щек, подбородка, потом вернулась к губам. Лавина удовольствия и нежности затопила его. Любовь и страсть захлестнули тело и, застонав, он обхватил ее руками и перевернулся, оказавшись сверху.

Он покрывал ее всю жаркими поцелуями, ее стоны эхом разносились по покоям и будоражили его слух, тревожили кровь, все больше увеличивали его страсть, его желание. Он так долго был без нее, он так соскучился по ней...

Медленно и нежно он проник в нее и застыл. Его лицо исказилось от удовольствия. Он — дома! Он снова испытывает это потрясающее ощущение! Ни одна женщина в Египте, да и вообще в мире, не могла дать ему этих ощущений, кроме нее!

— О, жемчужина Нила! Мой священный лотос, как ты хороша! Я люблю тебя, сладость моей плоти! Я люблю тебя, родник радости моей души! Никогда больше не покидай меня! Обещай мне, обещай! — он наполнял ее собой и твердил, подкрепляя каждую просьбу, сильным движением вглубь ее тела, — Обещай! Пообещай, что навсегда останешься моей!

Он встретился с ее глазами и услышал ее низкий смех:

— О, Сехемхет! — ее голос стал отдаляться, а тело исчезло, растворившись в момент его кульминации.

Он открыл глаза и в ярости ударил кулаками по простыням. Это снова был лишь сон. О, боги Египта! Сколько же еще он сможет перенести эту муку? Сколько еще он будет любить ее лишь во сне, в своих несбыточных мечтах?

Он даже не знал, как ее зовут! Его боль, его печаль, женщину, что мучает его по ночам, обещая сладость и исчезая, когда он так близок к завершению! Что же это такое? За что ему это?

Глубоко вздохнув, принц закрыл глаза и вновь увидел ее обнаженное жаждущее тело. Она стояла перед ним обнаженная и прекрасная, и капельки воды стекали по ее коже. Она призывно улыбнулась, облизнула губки и протянула к нему руки......

С мучительным стоном, он прикоснулся к себе, желание все возрастало, перед глазами вспыхнули звезды, а вокруг зазвенел ее победный смех.

* * *

— И раз! И раз! Дружнее, дети шакала! Постыдная помесь свиньи и бродячей гиены! Ленивые твари! Навались!

Сотни людей в едином порыве, вцепившись в лямки, потянулись вперед. Песок скользит и вырывается из под ног. Режет кожу, обжигает пальцы. Лямка впивается в грудь и плечи, шею сводит от усилий.

Свист, и кнут надсмотрщика обжигает чью-то спину, заставляя сжиматься, в ожидании боли и рваться вперед, стремясь уйти от удара.

Подходит к концу третий месяц, что он трудится на строительстве. Скоро его отпустят домой. Осталось каких-то три дня, и он будет освобожден от этого кошмара на целых полгода! А может, и больше! Сможет заняться своим полем, по вечерам будет гулять у реки с женой и сынишкой...

Он замечтался. Знакомый свист и плечи обжигает боль от встречи кожи с кнутом. Его одолевает злоба. Слезы выступают на глазах, и он опускает голову, чтобы никто из соседей, что вместе с ним идут в ряду, не увидел его слабости. Он знает — по его вине и они получили удар.

Здесь нельзя злится. Нельзя думать или мечтать. Здесь нужно просто переставлять ноги, всем телом налегая на лямку. Косой взгляд вбок. Они уже возле вершины. Еще 50 — 60 шагов и глыба, что они тащат, займет свое место.

Он снова погружается в размышления. Вчера вечером с ними говорил сам Имхотеп. Вот уж, воистину, великий человек! Хотя, он подозревал, что чати фараона не совсем человек. Уж больно много тот знал и умел для смертного!

Так вот, сам Имхотеп обещал им, что строительство скоро закончится. Говорил, что дата праздника Хеб-Сед, уже назначена. К тому сроку, кровь из носа, а надо все завершить. Рассказывал, что это последняя ступень в гробнице Джосера (и то сказать, куда такая здоровенная, то?), да будет он здрав, силен и могуч! Да продлят боги его дни и дни его славного правления Египтом!

Громкий свист кнута режет слух. Где-то справа слышатся вскрики и стоны. Нет, еще близко, черед его стороны наступит только через два удара. А значит, пока можно расслабится.

Надсмотрщик стоит на самой глыбе, что они тянут наверх и людям приходится тащить и его наверх сооружения. Он специально находится выше, дабы видеть, кто отлынивает и наказывать, а так же для того, чтобы его команды слышали и те, кто тащат, и те, кто толкает кусочище неподъемного камня все выше и выше.

Спину сводит. Дыхание сбивается, ноги дрожат от усталости, а мышцы рук — от усилия. О, Боги! Пошлите фараону долгие годы здоровья и царствования! не хочется дожить до еще одного такого вот строительства!

— Ах вы, пожиратели отбросов! Что вы копаетесь? А ну, поднажали! И раз! И раз! Дружнее! Дружнее, гиены поганые!

Свист кнута. Звуки стонов. Кто-то скрипит зубами от напряжения. В воздухе стоит тяжелый запах потных тел, смешенный с несдерживаемыми ароматами желудка. Всем тяжело. Все устали.

Солнце близится к зениту. Этот, последний перед перерывом, час работы, кажется особенно тяжелым и длинным.

Ни ветерка. Жара и рой насекомых, да озверевший, как шакал от вида крови, от вседозволенности, надсмотрщик! Когда же это кончится?

— И раз! И раз! Навались!