Рождение героев

— Удачи тебе! — прошептала она. Он вернется, ведь, когда она желала удачи Кинаре, та всегда возвращалась. И только один раз...

Оллок открыл ворота, и хартоги вошли в Круг.

Она пойдет следующей. Надо готовиться. Далмира отправилась к своей комнате и заметила, как оттуда вышел Торвар. Что ему там нужно? Не станет же брат вождя воровать у хартогов, да и нечего у нее воровать.

Далмира вошла в комнату. Все было на месте. Две акуратно застеленные постели, ее и Немого, оружие на своих местах. Зачем он приходил? Сердце девушки чувствовало неладное, но дурные мысли надо гнать. Впереди бой. Надо настроиться.

Далмира взяла из стойки копье, и села, скрестив ноги. Закрыла глаза. Не важно, что здесь делал Торвар, не важно, какой зверь встретит ее в Круге, ничего не важно. Даже то, вернется Немой или нет... Так учил Оллок. Хартог должен уметь очистить мысли от всего лишнего, только так можно слиться со своим оружием, стать одним целым, и победить. Трудней всего было не думать о друге. Далмира очистила сознание, представив себя серединой мира, непоколебимой осью, вокруг которой вращается абсолютно безразличный ей мир. Жизнь, смерть, дружба, ненависть — ничто не беспокоит ее... Нет, где-то на краю сердца все же осталось теплое, саднящее чувство...

Она не выдержала, вскочила и, подхватив оружие, побежала к воротам.

Немой вернулся! Залитый кровью, он вошел в коридор, поддерживая еле пере-ставлявшего ноги великана Расстига. Виклан остался в Круге... До девушки донеслись крики и рукоплескания зрителей, и впервые она ощутила к ним ненависть. Если б она могла дотянуться, она бы сдернула кого-нибудь из этих надменных богачей на арену и посмотрела, как он будет биться за свою жизнь! Интересно смотреть, как умирают другие...

Немой не мог пожелать ей удачи, но подошел и протянул испачканную кровью руку. Они сжали предплечья, глядя друг другу в глаза.

— Далмира, готовься! — крикнул Оллок. Девушка отпустила руку Немого и подошла к воротам. Кровь Немого осталась на ее руке, и хартог не стала вытирать ее об одежду. Пусть остается. Если не слово, то кровь ее единственного друга будет с ней. Сердце билось часто-часто, но руки уже не дрожали. Повернув голову к Оллоку, Далмира произнесла:

— На кого ставишь?

— Ты же знаешь, я всегда ставлю на хартога.

— Правильно, — сказала она.

Она узнала зверя, едва тот вышел из тоннеля. Гривен. Тот самый, что убил Готтана. Он убил хартога, а потом долго ждал следующего боя. 'Его кормили и поили так же, как кормили меня, — размышляла Далмира, — сегодня одним ртом станет меньше...' Оллок бы оценил шутку, он любит такие. Девушка приготовила копье.

Невысокий, с выступающей костяной хребтиной, гривен был юрок и опасен. Он не казался могучим, но Далмира знала, насколько обманчива природа. Своими повадками он напомнил ей хищную рыбину, водившуюся у берегов Оргнеда. Она не боялась существ больше нее, и смело нападала, вырывая куски мяса мощными, способными перекусить руку, челюстями. Таков был и гривен.

Перед боем зверей не кормили, чтоб были злее, и Далмира тотчас почувствовала плотоядный взгляд гривена. Зверь приближался, пересекая Круг наискось, двигался он как-то боком, быстро перебирая короткими мощными лапами. Далмира сделала несколько взмахов копьем, хищник отпрянул. Гибкий хвост его задрался, затем хлестнул о песок. Из пасти раздалось угрожающее рычание, но Далмира не была бы хартогом, если бы обращала на это внимание. Этим ее не запугать!

Хищник наскочил, пытаясь ухватить человека за ногу, девушка отмахнулась копьем, и гривен ушел в сторону. Зверь уже знал, что блестящие палки способны причинять серьезные раны. Меч Готтана оставил на его шкуре немало шрамов. Зверь извернулся, пытаясь атаковать сзади, но человек был начеку, всякий раз встречая его сверкающим острием.

Далмира сделала удачный выпад, и копье воткнулась гривену в морду, едва не выбив глаз. Зверь отпрянул, но, раненый, он стал еще опасней.

На мгновенье ей показалось, что наконечник дрогнул на древке. Тут же гривен атаковал, Далмира удачно выставила оружие, но метившее в грудь животного копье внезапно сломалось. У гривена толстая кожа, но — чтобы сломать копье?! Не ожидая такого, девушка попятилась, а хищник тотчас напал. Далмира отскочила и, пролетев мимо, зверь врезался в стену, но затем вновь прыгнул на нее.

В одно мгновение Далмира оказалась на земле, а прямо над ней нависла зубастая морда гривена. Хищник метил в горло, но хартог успела подставить руку в кованом наруче. Зубы чудовища сомкнулись на стальной защите, пытаясь разгрызть неподатливый металл. Ножи! Второй рукой девушка потянулась за кинжалом, но лапа гривена прижала рукоять к телу так, что клинок было не вытащить. Сильные челюсти зверя медленно сминали наруч...

Со стороны казалось, что зверь уже победил, и зрители, поставившие на хартога, разочарованно вздыхали. Хищник подмял красноволосую и терзал ее, как хотел... Тормун сжал челюсти: большинство ставило на зверя, и он мог выиграть, но... Стоящий за его спиной Торвар улыбался. Пока красноволосой не было в комнате, он выбил закаленные заклепки из копья и заменил другими, сломавшимися при первом же сильном ударе. Теперь она умрет!

Далмира била зверя в голову, в кровь расшибая пальцы, но сбросить его не удавалось. Оранжевый глаз гривена навис над ее лицом, и вертикальный зрачок разглядывал девушку презрительно и жадно. Сжав кулак и выпятив большой палец, девушка воткнула его прямо в глаз.

Гривен взвыл и отдернул лапы. Воспользовавшись моментом, Далмира выхватила кинжалы и одним движением вскрыла зверю горло. Кровь хлынула на нее, заливая лицо и волосы, а зверь зашатался и упал на бок. Поднявшись на ноги, Далмира не сразу сообразила, где сидит Тормун, а когда нашла его, увидела изумленное лицо вождя. Восторженные зрители кричали ей что-то, а один едва не упал, перевесившись через парапет. Она не слушала их, думая об одном. Кинжалы, подаренные Кинарой, вновь спасли ей жизнь.

Она победила. Привыкший видеть смерть хартогов и давно ничему не удивлявшийся, Тормун был поражен отвагой девушки. 'Молодец, девочка, — подумал он. — Молодец! Я знал, что ты можешь стать настоящим хартогом, знал с того момента, когда ты едва не проткнула жадного Эторга... Но сегодня! Я поставил на тебя и не ошибся!'

Мысли вождя прервал ровный и властный голос:

— Одану понравилась эта девушка. Одан хочет видеть ее.

Тормун мигом узнал этот голос. Урден, советник и исполнитель воли одана. Не считая оданитов-наследников, второе лицо в Ринерессе.

— Как будет угодно одану! — повернувшись к советнику, медленно и весомо произнес Тормун. — Я прикажу позвать ее.

— Не здесь. И не сейчас, — проговорил Урден. Тормун посмотрел на советника, но по его вытянутому лицу с надменно поджатыми тонкими губами нельзя было прочитать ничего. 'Зачем девчонка одану? — думал Тормун. — Позабавиться?' Одан присутствовал на нескольких боях Далмиры, но хартог не заметил его особого интереса к красноволосой. Ему нравились схватки и редкие звери, которых не увидишь в Арнире.

— Воля одана — закон для меня. Но девушка — моя собственность, она приносит мне деньги, — дипломатично напомнил Тормун.

— Твои убытки будут возмещены, — Урден кивнул, и под ноги Тормуну упал туго набитый мешочек. Вождь хартогов не нагнулся за деньгами, но склонил голову:

— Как желает великий одан! Я приведу ее во дворец.

— Не нужно. Вечером я пришлю за ней. И... одень ее, как подобает красивой женщине.

Прошедший бой измотал настолько, что хотелось немедленно лечь и уснуть. Но сон не шел. Далмира лежала на ложе в одной рубашке, слушая, как за занавесью, закрывавшей вход в комнату, раздаются шаги и голоса хартогов. Крошечное окно давало немного света, и девушка не стала зажигать светильник. Сейчас ей нравился полумрак.

После боя Немой проводил ее в комнату и перевязал царапины, оставленные лапой зверя, потом сразу ушел, оставив ее в одиночестве. Он чувствовал, что ей нужно отдохнуть от всего и всех. 'Хороший парень, — подумала Далмира, — сильный и добрый...' Неожиданно вспомнился Шенн, и девушка мысленно сравнила двух мужчин: ловкого, прямодушного дикаря и могучего немого хартога. Они были разными, но оба нравились ей... Она улыбнулась, вспоминая, что и Шенн был практически немым, и она общалась с ним жестами.

Полог откинулся, и в комнату вошел Тормун. Далмира присела на ложе, прислонив одну руку к груди. Вождь остановился перед ней:

— Ты хорошо сражалась, хартог, — произнес он. В его голосе девушка уловила нечто странное, словно Тормун жалел о чем-то... Чушь, о чем может жалеть Тормун?!

— Да, и теперь хочу отдохнуть! — сказала она.

Тормун посмотрел на оправленный в золото мизинец с длинным ярко-красным ногтем:

— Одан хочет видеть тебя.

Далмира замерла.

— Одан... хочет... видеть меня? — запинаясь, переспросила девушка.

— Скоро он пришлет за тобой. Так что вставай! Тебе нужно одеться. Эй, там! — крикнул он, и в комнату вошел хартог-охотник. В руках он держал какой-то сверток. По знаку вождя хартог расправил его, и глазам Далмиры предстало красивое платье из скользящей в руках полупрозрачной зеленоватой материи.

— Ты должна одеть это.

Словно во сне, Далмира держала в руках платье. И вспомнила слова торговца: жизнь изменчива! Быть может, боги, наконец, сжалились над ней, и она выберется из проклятого Круга!?

— Зачем? — прошептала она.

— Одан не говорит, зачем. Одан повелевает, а мы исполняем его волю, — Тормун шумно засопел, морща крупный мясистый нос. — Одень!

Далмира посмотрела на платье. Как давно она не носила платья — с тех пор, как покинула остров. Одевалось оно несколько по-иному, не так, как у нее дома. Девушка не стала раздеваться перед Тормуном и натянула платье прямо на рубашку. Узорчатый, усыпанный волшебными блестками лиф удобно охватывал грудь, а широкий матерчатый пояс подчеркивал талию, и Далмира завязала его, как это делают женщины Ринересса.

— Хорошо, — одобрил Тормун. — Теперь снимай — и мыться! Иди к хозяину таверны, там приготовлена горячая вода.

Горячая вода! Это и впрямь сон!

Через час вымытая до скрипа Далмира стояла голышом перед женой хозяина, говорливой и ласковой толстушкой, а та натирала ей тело благоухающей мазью.

— Какая ты красавица! — говорила женщина, помогая надевать платье. — А волосы какие! Ни у кого в Ринерессе нет таких волос!

Вымытые и высушеные волосы огненными прядями ниспадали на открытые плечи. Царапины на боку саднили, но Далмира не обращала на них внимания, потрясенная произошедшими переменами. Хозяйка принесла зеркало, хартог взглянула на себя и увидела незнакомую девушку, лишь отдаленно напоминавшую Далмиру из Оргнеда...

Сразу за воротами поместья ее ждал паланкин, укрепленный на спинах двух крогов. Это были огромные, норовистые животные, совершенно не похожие на спокойных, медлительных крогов Тормуна. Мотая тяжелыми, рогатыми головами, они устрашающе мычали и фыркали, и девушка замерла, едва не встав в боевую стойку.

— Не бойся их, садись, — сказал сидевший над головами животных возница, и Далмира очнулась. Она ведь не в Круге! Крошечная лесенка вела в закрытый от посторонних глаз паланкин, и девушка ловко забралась по ней внутрь. Там было так прекрасно! Мягкие вышитые подушки устилали пол, и Далмира уселась на них, а затем и улеглась, чувствуя, как животные тронулись с места. Паланкин приятно покачивался на ходу, и уставшую девушку едва не сморил сон.

Наступала ночь, а ночью улицы были непривычно пустынны и тихи. Заправленные маслом светильники на стенах делили город на светлые и темные участки, и через отдернутую шторку Далмира видела, как редкие прохожие появляются из тьмы и так же быстро в ней исчезают.

Они миновали площадь и повернули направо. Устав разглядывать город, Далмира вновь откинулась на подушки, ощупывая мягкую, почти невесомую материю платья. Наверно, дорого стоит, подумала она. Что же случилось, зачем она понадобилась самому одану? Тормун ничего ей не сказал, но девушка почувствовала, что вождь недоволен. А если он недоволен... Может быть, одан приказал Тормуну отпустить ее на свободу? Разве она не заслужила этого? Она слышала, что одан мудр, справедлив и всесилен, так почему он не сможет сделать этого?

Так, может, это и есть ее побег? Побег без погони и крови? Она радостно улыбнулась.

Кроги остановились. Через приоткрытую шторку Далмира увидела воинов в полном боевом облачении: устрашающие алебарды в руках и длинные, ниже колен, кольчуги, а поверх них — мантия с вышитым на груди громиром, символом Ринересса. Стража молча расступилась, и паланкин въехал во дворец.

Прямо во дворе был разбит сад, и аромат зрелых плодов наполнял воздух. Сад делила надвое аллея, ведущая к высокой лестнице из белого, с темными прожилками, камня.

Едва девушка спустилась на землю, перед ней, словно из ниоткуда, возник человек в плаще с накинутым на голову капюшоном. В разрезе плаща она заметила рукояти изогнутых кинжалов.

— Иди за мной, — коротко проговорил человек и двинулся вперед. Далмира пошла следом, стараясь не наступить на его длинный, волочащийся по дорожке плащ.

Они поднялись по ступеням и вошли во дворец. Стоявшая в дверях стража не произнесла ни звука, внимательными взглядами провожая красноволосую незнакомку. Они проходили полутемные коридоры с замершими, точно статуи, стражами, освещенные факелами залы поражали убранством, мягкими коврами и сверкающей драгоценными каменьями утварью.

Наконец, они вошли в большую, поражающую убранством комнату. Оправленные в цветное стекло светильники отбрасывали на стены разноцветные блики, игравшие на их тонких золотых ножках. Легкий ветерок шевелил занавески на окнах, такие прозрачные, что сквозь них виднелись звезды. На стенах висели шкуры зверей, поражавшие необычной раскраской, а пол покрывал белый мягчайший ковер. В дальнем углу комнаты, в тени, располагалось огромное ложе.

Далмира не успела полюбоваться комнатой, как дверь открылась, и вошел мужчина. Высокий, еще не старый, с длинными, зачесанными назад черными волосами, он не сразу заметил девушку, а, заметив, медленно повернул голову и посмотрел на Далмиру. В приглушенном свете ламп девушка не сразу разглядела лицо одана.

Правитель приблизился, и замкнутое, хищное лицо его с тонкими, поджатыми губами совершенно не понравилось Далмире, а глубоко посаженные глаза вызывали необъяснимую неприязнь.

— Знаешь ли ты, кто я? — спросил человек. Сглотнув комок в горле, Далмира молча кивнула. Так вот он какой, одан Ринересса! Каждое движение правителя было неторопливым и плавным, исполненым неприкрытой и даже нарочито выставляемой значимостью. Девушка знала, что одан был высшей властью в стране, в его венах текла кровь Древних, тех, кто дал Арниру науки и ремесла, построил города и научил всему, что сделало арнов самым могущественным народом востока.

— Я знал много женщин, но такой, как ты... — одан окинул ее восторженным взглядом, — не встречал никогда! Твоя смелость на арене столь же ярка, как твои огненные волосы... Скажи, откуда ты родом?