Рождение героев

Далмира смотрела на героев, не замечая текущих из глаз слез. Они живы! Они победили! От воплей восторженных эшнарцев заложило уши. Помещение вновь наполнилось шумом и гамом. Одни в раздражении бросали на пол проигранные ставки, другие радостно шумели, получая выигрыш. Где-то началась потасовка, но дюжая прислуга мигом вытолкала драчунов наружу.

— На сегодня бои закончены! — объявил Тормун, и опьяненные схваткой зрители разочарованно зашумели, поднимаясь со своих мест. Повелитель Круга выглядел довольным. Он только что узнал, что состязанием интересуются главы самых влиятельных родов Эшнара, а это означало хорошие барыши. Надо дать отдохнуть бойцам и подготовить новых, невиданных здесь зверей. Он подал знак, и охрана выпустила Немого и Кинару из клетки. Тяжело дышавшие, залитые кровью бойцы прошли мимо Далмиры. Та открыла рот, провожая их взглядом, но едва не вырвавшиеся восторженные слова вдруг застряли в горле. Что сказать? С чем их поздравить? С тем, что остались живы?

Труп зверя зацепили железными крючьями и поволокли, размазывая кровь по песку.

После Круга состоялся пир. Помещение закрыли от посетителей, решетки разобрали, а пол очистили от песка и крови. За сдвинутыми столами собрались все хартоги. Тормун сидел на высоком кресле, возвышавшемся над столом. По правую руку сидел Торвар, слева — Немой и Кинара. Однорукий стоял за спиной хозяина, и Далмире казалось, что глаза Оллока смотрят только на нее.

— Выпьем за сегодняшний бой! — провозгласил Тормун, поднимая кубок. Все последовали его примеру, и Далмира подняла чашу с прозрачным желтым вином. — Сегодня погиб Готтан — выпьем за его красивую смерть! Но сегодня есть и победители! Слава победителям, слава истинным хартогам, умеющим побеждать!

— Слава! — заревели десятки глоток, и затихли, гулкими глотками опустошая кубки. Далмира попробовала местное вино, и оно ей понравилось. И все же, не допив, девушка отставила чашу в сторону. Она не забыла, как опоил ее Эторг. На столах лежала всевозможная еда, и каждый брал, что хотел. Далмира отщипнула кусочек жареной птицы, по примеру соседа макнув его в горшочек с соусом. Очень вкусно! Лежащие стопкой румяные лепешки понравились еще больше. Далмира пробовала все, до чего могла дотянуться: пироги с ягодной начинкой, жареное на углях мясо, наваристый суп из котла, который черпали глубокими, на длинных ручках, ложками.

Насытившись, девушка отошла от стола. Сборище пьяных и возбужденных мужчин не слишком нравилось ей. Далмира прошлась по залу, разглядывая нависающие над головой мощные, украшенные затейливой резьбой балки и постояла у огромного очага, над которым на вертеле висела наполовину съеденная туша какого-то животного. Разрезавший жаркое слуга протянул ей истекающий жиром кусок, но Далмира помотала головой и отошла в сторону. Она уже сыта. Оглянувшись на пирующих, она увидела, что Немой и Кинара вышли из-за стола и куда-то направились. Не зная зачем, она двинулась за ними.

Победители вышли в коридор и, обнявшись, прошли в одну из комнат. Далмира проскользнула следом и остановилась на пороге... Хартоги целовались, сжав друг друга в объятиях, и поцелуй этот длился очень долго. Далмира хотела уйти, но нечаянно споткнулась о порог. Кинара обернулась:

— Что тебе нужно?

— Я... — замялась Далмира. — Я хотела...

— Поздравить? Спасибо, — сказала Кинара. — Ты и впрямь принесла мне удачу. Мне и Немому. Сегодня у нас праздник!

— Значит, тот человек, что бился первым, умер? — спросила девушка, хотя знала ответ.

— Ты не видела боя? — спросила Кинара. — Ему не повезло.

— Я не могла на это смотреть, — призналась Далмира. — А на вас смотрела.

— Вот как? — удивилась Кинара. Немой смотрел на красноволосую, ожидая продолжения.

— Потому что хотела, что бы вы остались жить! Мне нужно это увидеть... Так сказал Оллок и... я тоже так думаю.

Немой и Кинара переглянулись.

— Да, тебе нужно это видеть. Что скажешь теперь? — усмехнулась Кинара

— Это страшно! — призналась Далмира. — Но отвратительней всего то, что Тормун получает за это деньги! Как можно так поступать?!

Кинара подошла к девушке. Взгляд бойца смягчился, рука легла на плечо Далмиры:

— Это жизнь, девочка. Все мы умираем когда-нибудь. Наслаждайся тем, что у тебя есть, и не ищи другой правды.

— Оллок сказал, что поставил на Готтана.

— Это не секрет. Оллок всегда ставит на бойцов, ведь он учит нас. За это мы уважаем его. Но он, бывший боец, лижет Тормуну пятки, и за это мы ненавидим его!

Немой закивал, и зашевелил губами, подавая пальцами какие-то знаки, но Кинара не смотрела на него.

— Забудь свое имя, забудь, кто ты есть, — продолжала она, глядя прямо в глаза Далмире. — Ты собственность Тормуна, в его глазах ты ничем не лучше зверя.

— Но почему?

— Глупая! Потому, что на тебе его клеймо!

— Да нет же! Я не понимаю, почему Тормун взял именно меня? Для боя с чудовищем нужны воины, а не слабые женщины!

— Ты снова ничего не понимаешь! Тормуну не нужна победа над зверем! Ему все равно, кто умрет, а кто останется жить: зверь или человек. Если подумать, мы ничем от зверя не отличаемся. Едим одно и то же, живем бок-о-бок. Для Тормуна главное — асиры, которые он соберет за представление. И чем дольше оно будет длиться, тем лучше... для него.

Немой энергично замычал, привлекая подругу, и быстро задвигал пальцами, подавая непонятные, но весьма красноречивые знаки. Кинара кивнула:

— Немой говорит тоже самое. Думаешь, мы не могли прикончить эту тварь быстрее? Могли! Но существует правило Тормуна: в Круге нет места спешке! Те, кто его не выполняют, рискуют попадать в Круг до тех пор, пока не лишатся головы... Теперь поняла?

У Далмиры не было слов. Горечь связала язык, отравленным комом застряв в горле. То, о чем поведала Кинара, ужасно! Скитаясь по безлюдным краям с Шенном, она и представить не могла, что люди, к которым они так стремились, способны на такое!

— И еще, — черные, выразительные глаза бойца клещами держали Далмиру, не давая уйти. — Немой сказал, что ты пыталась бежать... Мой тебе совет: не стоит. Клеймо на руке выдаст тебя везде. А охотники-хартоги все равно выследят тебя. От них никому не удавалось уйти.

— Что за охотники?

— Ты видела людей с сетями? Это они. Охотники добывают для Круга новых зве-рей. Они не носят клейма, и Тормун платит им большие деньги. Но, по сути, они рискуют так же, как мы. Только еще сильнее. Ведь они должны взять зверя живым, и не покалечить!

Далмира горестно покачала головой:

— Значит, у меня нет другого выхода... Только сражаться...

— Есть один выход, — Кинара достала из-за пояса кинжал и протянула новенькой. — Убей себя прямо сейчас.

Далмира смотрела на отблеск огня, игравший на остром лезвии, и молчала. Этого сделать она не могла.

— Это тоже жизнь, — чуть смягчившимся тоном сказала Кинара. — Я живу у хартогов пятнадцать лунных перемен, и знаешь: привыкла. К смерти привыкаешь так же быстро, как к смене погоды. Со временем мне это даже понравилось. Не надо ни думать, ни заботиться о будущем, потому что его у нас нет. Каждый день для меня — целая жизнь, и я хочу наслаждаться ею, пока есть еще время!

Она рванула застежки на куртке и повернулась к немому, слушавшему и кивавшему ей с нескрываемым возбуждением:

— Немой, я хочу тебя!

Вслед за курткой Кинара сбросила остальную одежду, оставшись обнаженной и, подойдя к мужчине, с жаром обвила его руками, а он прижал ее к себе.

В смятении Далмира выскочила из комнаты. Вслед ей неслись страстные вздохи победителей.

Глава седьмая. Ольф из Руаннора

Шенн так никуда и не ушел. Голод оказался сильнее гордости. Юноша понял: если отправится в пустыню один, то вряд ли добудет еду, и, скорее всего, сам станет едой для хищников или чернолицых. Этот мир был слишком опасен, Шенн не знал о нем ничего, и отказываться от дружески протянутой руки было глупо. А когда старик накормил его, просто уйти означало отплатить неблагодарностью. В мире Шенна старейшины учили: плати человеку тем же, что он дает тебе. В этом равновесие, а значит, справедливость. Юноша был готов сделать все, что скажет старый Ольф — так звали хозяина пещеры — но не знал языка и не понимал его речи.

Когда желудок перестал беспокоить юношу, пытливый ум возжелал учиться. Шенн жаждал знать все об этом месте, где раньше жили люди. Какими они были? Почему это каменное селение брошено, и где все его жители? Почему остался один Ольф, и существуют ли земли, где нет людоедов? Почему светятся странные сосуды, и как хозяин пещеры вызывает молнии?

Он остался и ни разу не пожалел об этом. Старик учил его языку Далмиры, показал ходы и расположение пещер, которые он называл залами. Каждый день они отправлялись в путешествие по мертвому городу, и Ольф показывал Шенну, как среди безжизненных камней найти пищу и воду. Некоторые виды растений имели вполне съедобные коренья, а из листьев и побегов кустарника, растущего на одной из окраин, старик варил вкусную кашу. Но более всего юноше нравились рассказы о брошенном людьми городе. Он узнал имя города — Руаннор, узнал, что здесь жил великий народ, владеющий многими знаниями, а чудесные картины на стенах разрушенных дворцов — лишь жалкая часть былого великолепия и богатства. Что странные узоры на стенах и столбах называются письменами, которые могут говорить...

Шенн слушал наставника, и перед глазами открывался иной мир, дивный и пре-красный, но отчего-то исчезнувший с лица земли. От неторопливой, размеренной речи Ольфа оживали картины на стенах, и Шенн видел многолюдные улицы, людей в удиви-тельных ярких одеждах, могучих животных, везущих повозки с грузом, и цветущие, покрытые зеленью холмы там, где теперь простиралась дрожащая в жарком мареве пустыня...

Тоска по оставленному дому и потерянной красноволосой спутнице отступила вглубь души, оттесняемая новыми впечатлениями и удивительными знаниями. Ольф был настоящим кладезем познаний, и Шенн был готов слушать его вечно. Юноша внимательно наблюдал, как старик смешивает перетертые травы, листья и коренья, получая чудотворные мази и составы, дающие необычайную силу или помогающие видеть в темноте. Взяв кусок угля в руку, Шенн терпеливо, с интересом копировал надписи на стенах и даже пробовал рисовать. Он учился с жадностью и охотой, и чувствовал, что старик доволен им.

Когда Шенн смог свободно изъясняться на языке арнов — так Ольф назвал язык, которому юношу учила Далмира — он спросил: есть ли где-нибудь места, подобные этому, но только живые, города, где живут хорошие люди, такие как Ольф или Далмира?

— В нескольких дневных переходах отсюда протекает великая река. Арны называют ее Кхин, а эти земли — Кхинор. За рекой лежит Арнир — великая страна арнов, наследников Древних.

— Кто такие арны? — живо спросил Шенн. — Они такие, как Далмира?

— Судя по твоим рассказам о ней, да, — ответил Ольф. — Они светлолицые, темноволосые, как ты, но с темными глазами. В Арнире много городов и селений, это огромная страна. Там много прекрасного.

— Почему же ты не живешь там? — удивился юноша.

— Потому что я не арн, и нечего мне там делать, — резко ответил старик, и впервые Шенн почувствовал в его словах... Нет, то была не злость, а скорее печаль или отчаяние. — Я знаю, ты хочешь увидеть мир, ты хочешь к людям. Теперь ты знаешь язык, знаешь, как выжить в пустыне. Ты можешь уйти, когда захочешь, я не держу тебя.

— Я не уйду от тебя, мастер, пока не отдам свой долг. И еще... я хочу научиться у тебя всему, что ты знаешь, научиться магии письмен и чародейству!

— Для чего тебе это? — строго спросил старик. Его глаза вонзились в юношу, словно пытаясь разглядеть что-то внутри, и Шенну стало не по себе.

— Я просто хочу знать о мире все. Как ты. Мне интересно знать.

Ольф выслушал ответ и помолчал.

— Хорошо, что ты хочешь знаний, а не асиров. Но ты должен понять, что знания не дадут успокоения душе, потому что жизни человека не хватит, чтобы познать все...

— И я не знаю всего, — продолжил Ольф. — И не стремлюсь узнать. Мудрецы говорят: тот, кто узнает о мире все, не сможет жить дальше... И запомни: ты ничего мне не должен. Я помог тебе потому, что захотел. Но когда я увидел, что дикарь умеет понимать прекрасное и хочет учиться, я тоже кое-что понял. В тебе есть то, что называют талантом, то, что ниспослано человеку свыше. Это дано не каждому, и я не мог оставить тебя умирать.

— Спасибо тебе, мастер, — произнес Шенн. Понимая почти все слова наставника, он никак не мог уловить их общий смысл, и лишь последнюю фразу перевел без труда.

— Благодарить станешь потом. А может, еще проклянешь меня... Пока же ты слишком прост, чтобы понять, что знания приносят не только радость, но и беды.

— Как такое может быть? — удивился Шенн. — Как могут навредить знания?

— Могут. Поэтому это место мертво...

Шенн не знал, что сказать, и в зале повисла непривычная его слуху, тяжелая тишина. Он не понимал. Как знания смогли погубить огромный город?

— Ты веришь в богов? — спросил отшельник.

Дикарь покачал головой:

— Когда-то я поклонялся одному богу. Он был похож на дерево и поедал людей. Но я смог ранить его и убежал от него. Я думаю, он не бог, он просто чудовище. Других богов я не знаю.

— Это хорошо, — задумчиво проговорил отшельник. — Это очень хорошо...

Огромная красная луна сменилась голубой. Это означало приход нового месяца. Старик учил Шенна устройству Арнира, а смена лун у арнов имеет большое значение. Шенн и раньше знал, что в небо, чередуясь, восходят три луны. Он видел все три, когда случалось бывать ночью на вершинах деревьев. Но его народ лунам не поклонялся и не считал их глазами богов, как это принято у арнов... В Арнире каждая луна имела имя и властвовала на небе определенный срок. Суровый Игнир, повелитель огня и времени, имел кроваво-красное око. Глаз Эльмера был голубым. Цвет воды и постоянства. Светло-желтый Алгор нравился Шенну более остальных. Этот бог правил воздухом, являясь властителем неба и хаоса. Время, когда все три луны проходят по небу, называлось лунной переменой, а когда они делают это трижды — лунным циклом, и день этот считается у арнов великим праздником.

— Это, правда, глаз бога? — спросил Шенн мастера, указывая на бледно-голубой диск луны, висевший над ними. Эта луна была вдвое меньше красной, но правила намного дольше.

— В это верят арны, — уклончиво ответил старик.

— А ты? — не отставал Шенн.

— Я верю в единого духа, того, что создал этот мир. Я называю его Вечным.

— Он создал мир?

— Конечно. Ведь откуда-то появились горы, реки и деревья, животные и люди. Или ты думаешь, что мир был всегда?

— Я не знаю, — признался Шенн. Такие мысли ему в голову пока не приходили.

— Нет ничего вечного, Шенн, ничего. Все проходит, как эти луны...

— Но они возвращаются снова!

— Кто знает, надолго ли...

Ночи голубой луны сменялись одна за другой. Шенн потерял им счет, и не потому, что не умел считать, просто было некогда. Ночами, поставив на стол стеклянные кувшины, наполненные светящимся грибком, Шенн учился писать. Его пальцы, привыкшие к древку копья и костяному ножу, с трудом водили деревянной палочкой с заостренным концом по натертой специальным составом дощечке. Но старание и упорство — а его Шенну было не занимать — творили маленькие чудеса.