Путь хранителя@последний из рода .1 часть

— Не нужна нам такая помощь, уходи. Ведь сам знаешь, ничего хорошего от такой встречи ни тебе, ну и не нам не будет.

Он больше не намеревался беседовать, он чувствовал свою власть над бедной Варей и решил во что бы то ни стало одержать победу.

— А ну-ка, Варенька, ты же меня полюбила, подойди ко мне, голубушка.

Чёрный кузнец протянул вперёд правую руку, на среднем пальце которой тускло засветилось кольцо с кроваво-красным камнем. Варвара встрепенулась и медленно со стеклянными глазами пошла на кузнеца.

Тётя Фёкла, перекрестившись, сложила руки как для причастия, стала что-то говорить, и тусклое желтовато-зеленоватое свечение полилось у неё из груди, беря всех нас в тёплый туманный круг.

Варвара остановилась, захлопала ресницами и опрометью бросилась к матери. Та, в свою очередь, инстинктивно прижала её к себе. Мы все уже поняли, что перед нами стоял не обыкновенный человек, а самый настоящий колдун. Да такой, которыми детей в сказках пугают. Раскачиваясь из стороны в сторону, он тоже стал что-то бормотать и из его руки потёк на светло-зелёный круг мутно-красный свет в виде змеи. Он принял форму копья и пытался пробить брешь в защите круга. Когда у него ничего не вышло, он страшно рассердился и направил свой луч прямо на тётку, но она неотрывно смотрела в глаза чёрного человека, и ему ничего не оставалось, как уйти, а перед уходом он достал большую чёрную книгу из-за пазухи и что-то прочитал. Затем, быстро повернулся и ушёл. Фёкла вскрикнула, но осталась стоять в той же позе ещё несколько секунд, а потом упала без чувств. Когда мы все собрались около неё, то увидели страшную картину. У неё не было глаз! На том месте, где раньше были глаза, зияли пустые глазницы. Как это было страшно!

Мама достала платок и сделала из него повязку на глаза. Целую неделю тётушка не приходила в себя. То она тихо и мирно спала, а то металась в агонии и бреду. Мама поила её разными целебными отварами и больная медленно, но уверенно набиралась сил. Она выжила и стала приходить в себя. К ранней весне она совсем поправилась, садилась под иконами на лавочку, где старательно молилась. Варвара из весёлой хохотушки превратилась в угрюмую неулыбчивую девушку.

Так и прошла колготная весна, а летом Варя вместе с Фёклой объявили, что пойдут вместе в монастырь и только там они смогут справиться с оставшимся заговором чёрного лиходея. Будут молить Бога о прощении грехов наших.

Деревня о произошедшем, как ни странно, молчала. То ли люди не знали ничего, то ли не хотели знать. Исчезновение кузнеца приняли как должное. Мол, пришлый, перекати-поле, все так и думали, что рано или поздно всё равно уйдёт, чего с него взять с бобыля. К нам отношения не поменяли. А может, просто я не замечала, маленькая ещё была, только девятый год минул. Но по тогдашним меркам, самый что ни на есть возраст помощницы. Васятке восьмой, он в роль хозяина входил. Начал даже примериваться на крышу лазить. Где и как починить её надобно. Мужики сначала смеялись, ну а потом зауважали, даже советы дельные давать начали. Самостоятельно, конечно, он не мог основательно что-то починить, но и попытки заслуживали похвалы опытных мастеров.

Как-то, в один из вечеров, после повседневных хлопот, собралась за столом вечереть вся семья. Тут тётушка Фёкла и объявила, что через два дня они вместе с Варей уйдут. Нам стало грустно, но мы понимали то, что Варе помочь могут только в монастыре. Мама пригорюнилась, лишних рук в хозяйстве не бывает, а тут ещё прошла весть о том, что отца с братом уже не дождёшься, погибли они. В полку, где они воевали, наших деревенских почитай, что человек семнадцать было. Вот, вернувшийся сосед и сказал, что сначала отца, а потом и брата убили. После этой новости мама, как одела чёрный платок, так сколько её помню, его не снимала. Поэтому уход родных людей она восприняла очень тяжело, но вида пыталась не подавать, понимала, что изменить ничего нельзя. Да и детку горемычную жалко. Поэтому редкие слезинки, застилавшие глаза, всё же предательски появлялись в уголках и медленно скатывались, пробивая борозды дорожек на обветренных щеках.

— С нами тебе только хуже будет, пойми ты, неразумная. Мы ж теперь для твоей семьи, как мёд для мух, будем несчастья притягивать. — Успокаивала, как могла её тётушка.

— Ведь в любой момент за Варёшей прийти могут, а тогда перед ними мало кто устоять сможет. У тебя ведь ещё дети есть. Их кормить надо, да на ноги ставить. Не огладывайся назад, воротящего всё равно не будет. Вы лучше вот что, послушайте, чего сама знаю, то и вам расскажу, чтобы вы остерегались.

Когда-то, давным давно, когда ещё люди метались в сомнениях и не знали как определить истинную веру. Ведь многоверие было, а люди в верах как в потёмках блуждали. Ели есть добро, то на него и зло найдётся. Разные общины тогда были и каждая со своей верой. Это сейчас людям православную веру объясняют, растолковывают. Все в церковь ходят, ко причастию готовятся, молебны слушают, а батюшка, если что непонятно, то в темноте не оставит, обскажет всё. А до этого всё по другому было. Ну это не так важно, важно то, что создалась в ту пору и чёрная вера. Учили ей по чёрным книгам, поэтому людей этих чернокнижниками стали звать. В народе они не в чести были, потому как книгу такую каждому не показывали, да и что в ней написано разные разговоры ходили. Но большинство знало, что знания те греховные и простым людям ничего хорошего не сулили. Только народ любопытен, говорили, что кто её прочесть мог, великий грех на душу брал, а если проповедовать те учения брались, то от веры православной отлучены были. А если смерть настигала чернокнижников, говорили, что Господь их не принимал, вот и мыкались их души без покаяния. В рай — грехи не пускали, но и в ад им почему-то тоже дорога заказана была.

Вот как раз в ту пору и собирались противоположные силы, для того чтобы в единоборство вступать. Воинство Христово — это и так понятно, заповеди Господни на земле среди людей соблюдать помогали, а вот какие заветы чернокнижники охраняли не могу сказать, толком сама не поняла.

— А, что тёть Фёкл, они как богатыри битвы разные вели, да? — Не удержался маленький Васятка. У него аж рот от удивления приоткрылся.

— Нет, мечей и сечи не было. Это не значит, что туда лишь могучих, да сильных богатырей набирали. Воинства эти уж очень странные были. Вот, например, из тех семей, которые за истинную веру Христову пострадали, и не за какие блага и выгоды её не предали, возникли защитники правые. А уж потомки этих людей, стали по женской, а кто и по мужской, но это редкость большая, силы для защиты в себе хранить. А если потребуется, то и применить. Ну, конечно, отличаи у них имелись особые. Они могут за всю жизнь никак не сказаться, а могут с младенчества проявляться. Когда чернецы эти среди людей православных жить начинают, входят в дом, то они силу эту почувствовать могут. Ещё дар у человека до конца и не раскрылся, а с ним уже в борьбу вступить пытаются. Не на кулаках, а внутренним светом.

— Это, как ты с кузнецом что ль? — Уже не выдержала я. После чего тётка побелела и велела про то, строго на строго забыть, до поры до времени.

— А каким светом? — Не унимался Васятка. Я ничего не видел.

— А ты бы и не увидел, потому, как наша тётушка напоследок страшную сказку рассказать затеялась.

Спасла положение Настенька, которая и сама-то особенно мало что понимала, но твёрдо знала, раз тётка сама не своя сделалась, лучше не вмешиваться. А то как бы чего не вышло худого.

— А для чего им Варька-то наша? Она-то за кого теперь, ну скажите? — Не переставал конючить Васятка.

— Она зачем им нужна была?

— Это кто знает? Может ошиблись, да Вареньку нашу не за ту приняли. Ведь вот какая штука, только когда человек с их природой столкнётся, только тогда понятно будет, чего ему дадено. А если вероотступником, к примеру не смогут сделать, так даже в кровавую жертву могут принести своим богам на радость, а душу либо странницей сделают, либо в морок перекинут.

Когда я была как Варя, ко мне именно этот кузнец Влас, так же свататься приходил. Только батюшка мой в этом деле сильным был. Он его сразу почуял, да и проучить смог. Тогда, кузнец решил меня обманом взять. Сначала в грех ввести, а потом к своим отвести, силёнок у него в ту пору маловато было. Как только он меня за руку взял, так я почувствовала такой могильный холод, что аж рука заиндевела. Охватил меня такой испуг, что я кричать начала. А потом со всех ног бежать бросилась от него, а он, вместо того чтобы испугаться, стал шептать что-то. Тут у меня и вырвалось жёлтое пламя прямо из груди, только уцелел он после этого, а я в монастырь подалась. Не смогла простой жизнью жить, поняла, что не оставят меня в покое. А раз так, то лучше Богу себя без остатка отдать.

— Вот так судьба, аж без глаз осталась, горемычная ты наша. — Сказала Настёна и как будто чего, испугавшись, ладонью прикрыла рот.

— Эх, ты, глупая, да я сейчас лучше любого из вас вижу. И, вижу, что ошибся Влас-то, не ту он из вашей семьи выбрал. Ну, да всё равно напакостничал, опалил девку заговорами своими нехорошими. А в монастыре она отмолится, да очистится и душа её горемычная покоя найдёт, да ещё сама страждущим помогать станет.

— Значит, всё таки в нашей семье есть та, на которую Господь свой выбор положил?

— Я этого не говорила. А скажу лишь то, что вы должны крестики свои нательные не снимать ни где, даже в бане. По одному стараться в лес не ходить, особенно после полудня, да и к чужакам быть повнимательней и жить каждый день с молитвой, мало ли какая судьба вам Богом уготована. Ну, а теперь помолимся, да спать ложиться.

Мы дружно преклонили колена перед иконами, помолились на сон грядущий, да разошлись по спальным местам. Глупо было бы предполагать, что кто-нибудь в эту ночь заснёт сном младенца. Все долго ворочались и сопели, но голоса никто не подавал. Все усердно думали над тёткиными словами. Но к утру и у самых стойких сомкнулись глаза и засопели носы. Мерное дыхание слышалось со всех сторон, и мои глаза тоже стали понемногу слипаться, пока не услышала тревожный шёпот мамы и тётушки. Я, стараясь не шелохнуться, стала прислушиваться.

— Да, это Агашка твоя. Смотри, как бы с ней чего плохого не вышло.

— А может, ты её с собой в монастырь возьмёшь, а? Боюсь я очень, после всех этаких страхов. Вареньку здесь оставишь, а, Феклуш?

— Не могу я Варю здесь оставить, Нюрочка, надломил он её, пойми! Её отчитывать надо, не уж-то не видишь, сама не своя ходит. Будто не живая. Этот злыдень след на ней оставил. Могут придти и забрать с собой, а она и противиться не будет, потому, как в тоске она замкнулась. А у нас ей помогут, живёт там один старец, видящий он. Да и матушка, тоже не простая, наставит на путь истинный. Подлечат ей душу, а уж как дольше жить сама решит. Нет, милая, по всему ей со мной идти — лишь один путь.

— А если с вами по дороге что случится? Ведь люди разные ходят. Боюсь, как бы кто не обидел, ведь ты ж теперь увечная.

— Не волнуйся, я теперь лучше любой зрячей вижу. А то, что не всю суету мирскую наблюдаю, так это даже лучше. Душа только чище.

— Ты, знаешь, я тебе верю, но понять всё равно не могу.

— Может так даже и лучше, ты меня за увечную принимаешь, а я нарадоваться не могу. Передо мной целый мир открылся, я людские мысли теперь слышу, да человека по цвету различаю. Вот ты рядом со мной лежишь и светишься зеленоватым светом, а детки твои, словно радужки. А Агашенька не спит, нас подслушивает, она у тебя смешенным свечением отмечена, да таким сильным, что за неё бояться и вправду надо.

Две женщины замолчали и больше не пытались возобновить разговор. А я, полежала так ещё немного и уснула.

Наутро, встав, каждый принялся за свою работу, а после полудня, наготовили еды, да к вечеру собрали тётушку и сестрёнку в долгий путь. На следующее утро встали все еще затемно. Фёкла, благословив нас, взялась за Варю, и они отправились в дальнюю дорогу.

После их ухода, я долго не видела свою горемычную сестрёнку. Мы жили, стараясь не вспоминать о пережитом. Дел было много. Боль потихоньку отступала, только мама часто плакала в подушку, думая, что её никто не слышит.

После необычных событий прошёл год. Настенька вышла замуж, а Матрёна родила маленького крикуна, которого назвали Митькой. Смотря на него, мама как-то оттаивала. Лицо преображалось, даже морщинки не были такими печальными. Втроем нам жилось спокойно, но тяжеловато. Все основные заботы по дому свалились на меня. Без Настеньки и её песен было грустно. Так и минуло где-то лет семь. Вроде ничего не происходило, мне в ту пору уж шестнадцатый минул, а Васятке -пятнадцатый и он стал настоящим хозяином. Дрова заготавливал, забор чинил, дом поправлял, да и в поле трудился так ловко и справно, что соседи маме лишь похваливали трудолюбивого сына. Да и сама мама нарадоваться на него не могла. Зато меня, берегла пуще глаза, даже на гулянья по вечерам не отпускала. А летом с подружками по ягоды и грибы вместе с нами ходила. По воду, и то, хоть бы глазами до колодца, но проводит.

Уродилась я отличная от всех наших. Все были русявые или совсем светлые, а я одна огненно рыжая с тёмно зелёными глазами, с соболиными чёрными бровями вразлёт, без единого намёка на изгиб. Кожа была белая-белая, будто и солнца-то не видела вовсе, небольшого роста, юркая и весёлая. Парни в ту пору уже вовсю стали меня замечать. Соседки стали поговаривать о том, чтобы мама приданое готовила. А то неровен час, в эту осень и свадебку править придётся. Мать всё махала рукой, да с тревогой в мою сторону посматривала. А как-то раз вечером, как начали спать укладываться, она разговор затеяла.

— Васятка, ты без нас сможешь какое-то время справиться? Тётка Маня тебе поможет, я с ней договорилась, да и Матрёша с Настёнкой навещать будут.

— Что-нибудь случилось? — Насторожился не только Васятка, но и я.

— Мам, ты что задумала?

— Да вот, думаю, тётку Фёклу, да Варварушку навестить надобно. По зиме холодно идти. Путь-то неблизкий. По-осени заготовок много, да разве от работы уйдёшь? А сейчас самое время. Лето в разгаре, а мы с Агашей туда сюда постараемся быстро обернуться.

Васятка, насупившись, стараясь как можно строже, протянул.

— Ну раз такая блажь засела, то сполняй. За меня не беспокойся, слажу как-нибудь.

— Ты только не переживай, мы уж будем стараться побыстрей.

С тем и заснули, а на утро, как должно мать дала наказы по дому, ещё раз провела по чулану, где еды хватило бы чуть ли не на месяц вперёд. Именно тогда и закончился мой последний день в этом доме, но тогда об этом ещё никто не знал.

Затемно, взяв, приготовленные узлы, я и матушка, помолившись, отправились в путь. Мама как-то виновато оглянулась и посмотрела на Васеньку, украдкой смахнув слезу. У меня до сих пор сердце сжимается от этого воспоминания, порой я бываю уверенной в том, что она знала о своём последнем моменте, о прощании с сыном и родным домом. Моя милая, дорогая мама, пошла вперёд, а я, словно цыплёнок желторотый вприпрыжку шла за ней. Мне было так весело и радостно, что весь мой щенячий восторг был написан у меня на лице. Мерная ходьба примерила нас со своими чувствами и устремила наши надежды и мысли далеко вперёд. Мы с мамой затянули нашу любимую страдальческую и пошли шибче. Птицы пели весело, дорога была наезженной, солнышко поднялось и начало сильно пригревать. Так мы шли несколько дней, прерываясь лишь на еду, да на сон в какой-нибудь деревне, где мама кого-нибудь, да знала. Путь подходил к концу.