Египет. Легенда затерянной пирамиды

Имхотеп, сдерживая улыбку, старался внимать жалобам с задумчивым видом полного и сосредоточенного внимания. На самом деле, он не считал, что имеются проблемы с царскими отпрысками, но.... Властям виднее! И он слушал.

— Эти двое — моя головная боль! Они попортили мне больше крови, чем все соседи и внутренние враги, вместе взятые! — Фараон несколько пафосно вознегодовал. Чати с любопытством оглянулся. Нет. Больше никого в зале нет. Тогда зачем же устраивать театр для одного зрителя?

Он нахмурился, пытаясь сообразить, чем вызвана необычная реакция правителя на обычные выходки мальчишек. Неужели умудрились этой ночью что-то натворить? да что же нужно было сделать, чтобы Джос так отреагировал? К нему что, весь Мемфис приходил на них жаловаться?

Пытаясь выторговать себе, время на обдумывание проблемы, а заодно и снизить неадекватные реакции друга, Имхотеп подошел к окну и спокойно напомнил, застывшему в "праведном" гневе, Джосеру:

— Государь, но ведь и вы, в этом возрасте были таким же! А сейчас, вы — величайший в истории правитель! Так, может быть, все не так страшно?

— Имхотеп! О чем ты говоришь? Если в свое время, мы с тобой и покуролесили малость...

— Малость? — Брови чати удивленно взлетели.

— Хорошо, хорошо! Что было, то было! Спорить не буду! Так ведь и за ум взялись скоренько!

— Скоренько? — Опять изумился вельможа, — ну, если в двадцать пять взяться за ум в самый раз.... Я правильно вас понял?

— Да, конечно! — Хитрец дождался царственного кивка и продолжил:

— То... — Имхотеп ехидно улыбнулся, — я полагаю, беспокоиться рановато, мой государь! Принцу можно не опасаться взросления и куролесить в том же духе еще парочку лет! Как раз дорастет до наших забав!

— Что? — Теперь пришел черед бровей Джосера. Они послушно поползли от изумления вверх. — Опомнись, Имхотеп! О чем ты говоришь? Ты бредишь?

— Я говорю, Джосер, что Сехемхету всего двадцать три, и он может позволить себе, исходя из ваших рассуждений, веселиться еще пару лет. И все равно умудриться успеть "скоренько" взяться за ум! — Улыбка чати была доброй. Владыка недоуменно хлопал глазами.

— Что? Правда, 23?

— Да.

— А я.... Я думал, что больше... — Джосер почувствовал себя неловко и неуверенно. Покрывало старательно натягиваемого "праведного гнева" вмиг слетело, обнажив и оставив перед глазами верного друга простого человека. Имхотеп хлопнул его по плечу.

— Вспомни, владыка, он родился в тот год, когда покровительницей царской семьи была объявлена львиноголовая Сахмет.

— Да... Ханупрет на коленях три дня и три ночи молила ее о мире. И о защите сына... — Голос фараона стал грустным. Боль от потери красавицы — жены не прошла и сейчас, хотя с момента ее минуло больше пятнадцати лет. И Имхотеп сжал плечо друга, отлично зная, что прекрасная Ханупрет и сейчас единовластная владычица в сердце государя.

— Она хотела порадовать вас, когда рожала вам наследника.

— Я помню, помню. Так и сказала: "Сегодня, я подарю тебе, счастье мое, твою вечную радость и гордость...". — Слезы навернулись на глаза, но не потекли. Слишком много воды утекло с тех пор. Образ стал почти небесным...

Влага лишь чуть затуманила взор, позволив окружающему миру слегка расплыться, потерять четкие грани. И сразу же, из легкой неясности выступил образ прекрасной женщины, навсегда врезавшийся в его память. Такой он видел ее в первый раз.

— После ее ухода, ты забросил сына, Джосер.

Ему показалось, что это сказал призрак, но.... Нет. Видение растаяло, бросив на прощание взгляд, полный немого укора. Как и слова чати...

— Да. Знаю. Он... Он так напоминал мне ее! Его черты. Его смех. Движения. Я не мог выносить его горе.... Мое, слишком поглотило меня.

— Да, государь.

— Оставь. Мы же одни. Поговорим нормально. — Джосер сел, собираясь с мыслями, возвращая себя из глубин сказочного прошлого в день настоящий.... — Ты уже слышал о том, что эти двое еще натворили? — Фараон был собран и настроен на деловой лад.

— Нет еще. — Поблагодарив кивком за приглашение сесть, чати опустился в кресло. Сегодня с утра он уже успел набегаться и порядком устал. И, хотя имел разрешение сидеть в присутствии царских особ, никогда не забывал о вежливости и этикете. Однако с утра он уже перелопатил горы дел и теперь был рад дать отдых усталым ногам. — И что же такого смогли учинить эти ДВОЕ? Сожгли Мемфис?

— А, перестань! Вечером они праздновали у кого-то что-то. Подробности мне не известны, так как виновников я еще не видел. Отсыпаются где-то. Так что пока — скупые факты, почерпнутые из горьких жалоб окружающих.

— Факты? Из жалоб? Ну — ну.

Джосер попытался рассердиться, но — не получилось. Махнув рукой, он продолжил, слегка раздраженным голосом, в котором чуткое ухо чати упорно слышало веселье, восторг и легкую зависть.

— После гулянки, они завалились в храм Иштар, натра... — Он закашлялся, подавившись неприличным словом. Имхотеп кивнул, давая понять, что он в курсе, чем можно заниматься в храме любви и страсти. — Так вот, не успокоившись этим, они похватали голых жриц, посажали их в колесницы, в которые впряглись сами. Опять же замечу — ГОЛЫЕ! И таким манером, принялись катать визжащих дам по улицам города под собственное пьяное исполнение разнузданных песенок весьма откровенного содержания!

Имхотеп честно пытался сдержаться, но глаза его выдавали. Грозно сверкнув очами на ужимки друга, Джосер добил его последней фразой:

— Завершилось это безобразие купанием в канале и оргией на центральной площади! У дворца!

Не выдержав, вельможа расхохотался. Фараон, выждав для порядка, присоединился.

— И где.... И где.... — Смех душил его и он говорил с трудом, глотая воздух и утирая слезы, — где же был их царственный отец, что не отреагу... не отрегул... не проявил внимания к этим беспорядкам у себя под окнами?

Государь подавился и закашлялся. Встав, он попытался уйти из-под взгляда друга.

— Мы были заняты важными государственными делами!

— Заняты? — Чати светился лукавством.

— Заняты! — С достоинством выпрямился владыка.

— Вне дворца?

— Вне дворца! — Вновь царственно согласился он.

— У жриц Иштар?

— У жриц Иштар! Постой! — Спохватился он и все же покраснел. — Хорошо. Я их видел раньше. Еще там. Но они же не маленькие! Я решил не вмешиваться, а то...

— А то тебя опять попытаются женить. Мол, наследнику нужна женская рука...

— Вот именно! Слушай! — Глаза Джосера загорелись. Он встал в стойку, как гончая, почуявшая след. — А ведь это — гениальная мысль!

— Жениться? Ну.... Не буду спорить. — Имхотеп с интересом следил за расхаживающим правителем.

— Нет! Правда! Его нужно женить!

— Его?

— Его!

— Кого?

— Сехемхета!

— Сехемхета? А почему не тебя?

— Я — не хочу!

— А он, прям, хочет!

— Да, нет! Да ты послушай! Во-первых, он остепенится (а куда ему деваться-то?). Во-вторых, у народа будет принцесса — пусть любят! В-третьих, от меня всем этим советникам (и тебе в том числе) придется отстать! Класс! Здорово!

— Ну, — чати с сомнением покачал головой, — что — то, я сомневаюсь. Не думаю, что он захочет.

— Не хочет — заставим!

— Да! Больно тебя назаставляли!

— Не забывайся! — В ответ Имхотеп лишь фыркнул.

— Опять же — на ком?

— А ты как думаешь? На За-Ашт, разумеется!

— Ну, это вряд ли!

— Почему? Девочка — пальчики оближешь!

— Это ты! А он, я слышал, ее терпеть не может!

— Да ну!

— Вот именно.

— Ну и дурак! Тогда на ком?

— Давай, подумаем... — Чати быстро осматривал карту страны и ее окрестностей мысленным взором.

— Ну! — Джосер нетерпеливо топтался рядом.

— Значит так. Во-первых, есть дочь у твоего наместника в Фивах. С ним бы не мешало породниться. Если уж тебе так хочется внутреннего союза. Во-вторых, можно рассмотреть кандидатуры принцесс из Ливийского и Нубийского правящих домов. — Фараон поморщился, и оба знали почему.

Когда-то, при захвате города, он собственноручно убил владыку Нубии. А его дочь... М — да...

— Нубия отпадает! — Джосер вернулся к окну, — вряд ли они захотят отдавать нам своих дочерей.

— Захотят? — Удивился формулировке чати.

— Хорошо! Я не хочу иметь дочь этого народа в своем доме!

— А — а — а .... — Имхотеп не стал продолжать.

Когда — то он попросил друга отдать ему Тиру, дочь убитого царя. Но.... Увы! Это была давняя обида, о которой он старался не вспоминать. Джосер обвинил девушку в смерти царицы. Вернее в том, что она позволила ей умереть. Не спасла...

Она же не богиня!

"Ладно, — мужчина тяжело вздохнул, — уж, сколько лет прошло. Я так и не смог ее отыскать...

Тира...

Я так и не смог тебя забыть...."

— Ливия! — Голос государя выдернул его из воспоминаний в тривиальную реальность. Фараон знал о своем проступке, поломавшем жизнь друга, и спешил сменить тему, отвлечь его. — Мне нравится эта идея! Хотя и идея с фиванкой не плоха....

— Да — а — а.

— А тебе как? Слушай, а там девчонки — то есть?

— Да, вроде бы. Даже много. Там наследников целый выводок!

— Вот тебе и раз! Ладушки. Ты, вот что, Имхотеп, ты обдумай варианты, и мы все обсудим, хорошо?

— Хорошо, — кивнул чати, вставая.

Воспоминания о Тире разделили их.

Кивнув на прощание, фараон вышел на террасу. Его воспоминания были грустны и неприятны. Чати постоял. И собрав свитки, что приносил для докладов и отчетов, отправился к себе.

Тира...

Он думал о ней пока ехал домой. Ее образ стоял у него перед глазами, пока колесница несла его к Городу Мертвых, где шло строительство усыпальницы.

Тира...

Хрупкая. Высокая, гибкая, как лоза...

Фараон не прав, думая, что сломал ему жизнь.

Тира сама так хотела...

Зеленоглазая красавица, исчезнувшая из его жизни однажды ночью.

Раз и навсегда.

Навсегда?

ГЛАВА 3.

Он сидел и мучился от скуки, так как не мог уйти с этого ужасного собрания, а делать ему здесь было совершенно нечего. И Сехемхет изнывал от безделья. Хотелось рвануть куда-нибудь за город на быстрой колеснице, запряженной парочкой горячих коней, что он приобрел на прошлой неделе, но...

В его обязанности, как наследника трона, входило присутствие на всех официальных церемониях, где присутствовал фараон, как бы скучны они не были. Принц, таким образом, должен был обучиться на примере отца, как подобает вести себя в тех или иных случаях Царственной Царствующей Особе!

Предполагалось, что сейчас он обучается поведению и общению с советом вельмож. Но Сехемхет не слушал мудрых рассуждений знатных пустозвонов, он уже давно понял, что всех, в принципе, интересует лишь присутствие его тела и им совсем не нужен его разум. Их не интересовали его мысли и идеи, что возникали в его мозгу, ведь он еще не фараон, им нужно было видеть, что его кресло заполнено, как и положено по церемонии, что была неизменна веками.

А раз он здесь, то можно заняться своими делами и перестать обращать внимание на нетерпеливого наследника трона. И четко понимая, что эти его знания ничего в принципе не меняют, уйти он все равно не может, как бы ему ни хотелось этого, ибо его отсутствие сразу же всем бросится в глаза и всколыхнет волну "праведного" возмущения, он умирал от скуки.

Сехемхет пытался мысленно петь, рассказывал себе стихи и пересказывал древние легенды, но это быстро утомляло и после двух — трех применений этот метод становился малоэффективным. От безделья это не помогало, увы! К тому же его начинало клонить в сон, а высказывать подобным образом неуважение сему собранию, было даже хуже демонстративного ухода.

С тоской посмотрев в окно, принц с горечью отметил, что солнце еще высоко, а значит, церемония продлиться еще не меньше часа. От досады он заскрипел зубами и с удивлением обнаружил, что сие действие сделало его центром всеобщего внимания.

Причины столь странной перемены в придворных выяснилась очень быстро — шло обсуждение его участия в церемонии Хеб-Сед и его реакция была воспринята всеми, а главное отцом, как негативный и неуважительный знак. Ну что за невезение!

* * *

Кавалькада выехала задолго до восхода солнца. Фараон простил своего непутевого отпрыска за вчерашний прецедент и в знак примирения принял участие в совместной охоте. Люди, выслеживая животных, расположились полукругом среди больших камней на вершине одного из многочисленных холмов, поднимающихся в саванне. Предполагалось поохотиться на антилоп, но не исключалась возможность и более знатной добычи — льва.

Предрассветные сумерки быстро рассеивались, солнце только появилось на горизонте, и, как это бывает в тропиках, без перехода, сразу же наступило утро. Бескрайняя равнина с буйной травой, появившейся после первых дождей, расстилалась перед охотниками. Сехемхет восхищенно вздохнул, он не уставал удивляться красоте природы Египта.

Трава привлекла огромное количество животных, то там, то здесь мелькали спины. Огромные стада газелей и антилоп мирно паслись на широких участках, сплошь покрытых сочной травой.

Всюду царил мир и покой, время от времени вдалеке виднелись гиены, но, судя по отвисшим до земли животам, они были сыты ночным пиршеством. Впрочем, такое количество мирно пасущихся стад не могло не привлечь сюда и более крупных хищников, на что и рассчитывали охотники.

Ждать пришлось недолго. Неожиданно стада начали расступаться, образуя широкий проход, и через мгновение глазам охотников предстала группа сытых львов, спокойно шествовавшая по образованному стадами коридору к небольшой группе деревьев.

Они брели враскачку, совершенно не обращая внимание на животных, и только время от времени, один из львов хлестал себя хвостом, как это делают кошки. Не стоило и думать о том, чтобы нападать сразу же на группу львов. Охота на сытого зверя была бы слишком легкой, скорее напоминала бы бойню и перестала бы быть увлекательным занятием.

Конечно же, львов можно было бы раззадорить, но здесь возникала другая проблема. Очень высока была вероятность того, что хищники просто попытались бы скрыться, спастись бегством, так как не были голодны и были тяжелы из-за поглощенной пищи.

Сехемхет бросил взгляд в сторону отца и увидел, как тот отрицательно качает головой, показывая, что эту группу они пропускают. Кивнув в знак того, что понял, царевич устроился поудобнее, обозревая местность. Его манила природа и было интересно не просто поохотиться, убить мощного и дикого врага, но и понаблюдать за дикой жизнью вблизи, вот так, запросто!

Раза два из стада выбегала молоденькая газель, делала несколько шагов в направлении львов, останавливалась, смотрела, сильно взбрыкивала задними ногами и возвращалась под прикрытие матери. Все это сильно напоминало шествие царской процессии среди подданных. Львы залегли в тени деревьев и перестали интересовать охотников.

Для охоты им нужен был голодный лев — одиночка. Днем львы избегают человека, начинать же охоту на мирно пасущиеся стада пока не хотелось, а вдруг все же появится царская добыча? Все терпеливо ждали, затаившись среди камней. Медленно потянулись часы.