Основать род. Часть 2. Черное и белое

Буксир проскрипел кранцами о стенку дебаркадера, матросы ловко закрепили швартовы, положили сходни и едва не подпрыгивающий от нетерпения Женя вместе с остальными сошел на берег. Мало не бегом он кинулся навстречу молодой симпатичной женщине с коротко стриженными волосами каштанового цвета. Осторожно обнял ее и нежно поцеловал в губы, совершенно не стесняясь сновавших мимо людей.

— Привет! Ужасно рад тебя видеть, — переводя дыхание сказал он спустя пару минут.

— И я рада. Но давай отойдем в сторонку, чтобы под ногами не мешаться.

Подходящее место нашлось на лавочке у дома начальника пристани. Они сели вполоборота друг к другу. Женя взял Ольгу за руку, погладил по тыльной стороне ладони, потом бережно поднес ее руку к губам. Поцеловал, прижал к щеке.

— Я очень скучал по тебе.

— Я тоже соскучилась.

Она отняла руку и провела ладонью по Жениному подбородку.

— Ты почему с утра не побрился? И такой колючий еще лезешь целоваться.

Голос Ольги звучал укоризненно.

— Так в лесу особенно-то возможности бриться нет, — принялся оправдываться он.

— Ну-ну, за сутки такая щетина не вырастет.

— Ну не успел я, на пароход опаздывал.

— Значит, надо было пораньше встать.

Ну как объяснишь женщине, что после мужских посиделок в кофейне раньше встать просто физически невозможно! А чтобы прекратить разборки, лучше всего сменить тему.

— Оль зачем ты решила сюда приехать? Сама ведь знаешь, какие у нас тут дороги. А если бы что случилось?

— Ничего бы не случилось, ты напрасно переживаешь. Не забывай, мне виднее, — Ольга указала глазами вниз.

Только тут Женя заметил стоящий у ее ног небольшой рюкзачок.

— Ты... уже? От внезапной догадки у него перехватило горло.

— Ага. И не надо так нервничать. Когда-то это должно было случиться.

— Так скоро...

— Ничего, все через это проходят. И вообще, это мне по сценарию положено биться в истерике, а ты должен меня успокаивать и говорить, что все будет хорошо.

— Вообще-то, я тебе всегда это говорил.

Пароходик гуднул, приглашая пассажиров на борт.

— Ну все, пока, мне пора. Не провожай, не надо. Говорят, примета плохая. Вон, Фима тебя ждет. Сейчас прокатит с ветерком до самого форта.

— До свидания.

Он не сказал слово "любимая", но Ольга и так поняла. Улыбнулась, взъерошила Жене волосы, быстро чмокнула в щеку, подхватила свой рюкзачок и, поддерживая одной рукой живот, вперевалочку, чуть откинувшись назад, зашагала к сходням. Один из матросов взял ее вещи, и она вслед за ним скрылась в каюте. Пароход дал гудок, отчалил, ловко развернулся практически на одном месте, крутнув колеса враздрай, и бодро побежал вниз по течению. Через каких-то полчаса он скрылся за излучиной реки.

Женя подошел к ожидающему его "кюбельвагену". За рулем сидел Фима Максаков, а на заднем сиденье — пара прибывших из столицы серьезных ребят из ведомства Бероева. Он познакомился с ними еще по дороге, так что просто кивнул им и плюхнулся оставленное ему переднее сиденье. От забот не осталось и следа. Настроение мгновенно поднялось до отметки "восторг". Еще бы — главная проблема решилась сама собой, да еще таким расчудесным образом. Дело оставалось за малым — накостылять эфиопам.

— Привет, Фима, — Женя протянул водиле руку для пожатия. — Ну что, поехали. Гони, кучер, сегодня гулять будем!

Все население форта, за исключением дежурной смены на стенах, собралось в столовой. Вообще в форте народу жило немного. Если не считать ежемесячно сменяющихся бероевцев, шестнадцать человек. Сейчас, когда Ольга уехала в замок Россия, пятнадцать. Год назад, после такого внезапного для всех появления новых фортов, возник вопрос об их заселении. Ведь мало захватить точку, надо еще ее удержать. Поэтому по Русскому союзу кинули клич. И таки нашлись люди, пожелавшие сорваться с насиженных мест и отправиться к черту на куличики обживать новые территории.

Из форта Сибирь следом за Женей снялись Клаус Лори (чем несказанно удивил), Гриша Смыков, сержант милиции в отставке Григорьев, которого все в глаза и за глаза обычно звали просто Иваныч, Шурик со своей Дашкой (и это тоже было неожиданно), Жора-байкер и Федька Прачкин. Как уж Федька уламывал бабу Лису, осталось тайной. Злые языки утверждают, что после того знаменательного разговора видели у него красные глаза. Но к вечеру второго дня существования форта он уже гулял по коридорам, выбирая себе комнату. Хотел переехать и Касаткин, но служебный долг оказался сильнее. Полетаева же сманили в замок Россия, там всерьез озаботились развитием авиации. Вот так тройственный союз бравых преферансистов форта Сибирь приказал долго жить. Правда, Григорьев не терял надежды на новом месте заразить преферансом пару-тройку человек и вырастить из них себе достойных партнеров.

Из станицы Заостровской почти подпольно приехал могучий — косая сажень в плечах — казачина Илья Туголуков с молодой женой Настей из клана Пантюховых. Уж неизвестно по какой причине (а сами молодые наотрез отказывались объяснять), а только родители с обеих сторон наотрез отказались благословить молодых под венец. Не помогли ни уговоры Ильи, ни слезы Насти. Но любовь, как говорится, зла, и теперь в форте Заря были свой кузнец и своя агрономша. По весне Настю Туголукову свезли на неделю в замок Россия, и сейчас весь двор форта был затянут веревками, на которых сушились детские пеленки. Вскоре после этого в форт нагрянул сам глава Заостровской Семен Туголуков. Чинно за руку поздоровался с Женей, в один взгляд оценил двор и хозяйство, сходил поглядеть на внучку Варвару, потом махнул рукой и изрек:

— Живите с Богом, дети.

К концу того же лета к Заре пробили просеку. Из форта Сибирь отдали две машины: маленький одноместный квадр из самых первых Жениных трофеев, и полюбившийся Жене "кюбельваген". К огорчению Жоры-байкера, "ковровец" ему забрать с собой не дали, но Женя посулил при первой возможности обеспечить адекватную замену. Слово свое он сдержал и теперь Жора раскатывал по окрестностям на новенькой красной "хонде". "Кюбельваген" перегонял в форт Заря парень из новеньких Ефим Максаков. Перегнал и остался. Говорит, пейзажи понравились. Фима оказался шустрым малым и за неполных два месяца успел найти себе подругу из таких же, как он сам, потеряшек, Люду Звонареву. Ее и привез с собой. Еще с ним приехали Евсей Кузьмич Приходько и, к огорчению населения Сибири, Василиса Феофановна Прачкина. Как-то сложилось у Кузьмича с бабой Лисой. Сам бывший колхозный сторож объяснил свое решение тем, что в форте Сибирь стало слишком суетно.

— Ходют все туда-сюда, мельтешат, ажно во глазьях рябит. Шумят-галдят, никакого спокою нетути.

После этой реплики Кузьмич в пять минут собрал манатки и прыгнул в "кюбель". У бабы Лисы тоже барахла оказалось немного, и уже через пару часов они выбирали себе комнату в форте Заря, а Курт Шрайбер объявлял конкурс на вакантное место шеф-повара форта Сибирь.

И вот все пятнадцать человек собрались в столовой. Женя не стал ходить кругами и без околичностей вывалил на головы людей всю привезенную информацию.

— В общем, в ближайшую пару недель, скорее всего, предстоит нам снова отбиваться от эфиопов. — закончил он свое выступление. — И в этот раз ситуация будет посерьезней, чем в прошлом году. Так что я, прежде всего, предлагаю Анастасии Туголуковой погостить с Варварой у бабушек и дедушек. Пароход до замка Россия будет послезавтра.

— Это что же, Илью одного здесь оставить? — тут же возмутилась она. — Да ни за что!

— Настенька, ну что же ты, я ведь не маленький, — прогудел могучим басом супруг, — Ты, действительно, съезди к батюшке, все родичи тебе да Варюше рады будут.

— Ни за что, и даже не надейся! Ты тут под пулями будешь шастать, а я там цветочки собирать? А если что с тобой случится? Не поеду!

Бах! Кузьмич так треснул крепкой ладонью по столу, что строптивица от неожиданности замолчала, что, собственно, и требовалось.

— Ты, девка дурная, не о том думаешь, — прикрикнул на нее бывший сторож. — Ты должна сейчас перво-наперво о дочке позаботиться. Ибо это окромя всего еще и продолжение рода вашего. И твой первейший долг в том и состоит, чтобы пока муж твой боронит форт от ворогов пакостных, дитя ваше уберечь, ибо в нем суть ваша и смысл жизни твоей.

Настя смолчала, но насупилась. По всему было видно, что отступать она не собирается. Вот ведь какая упрямица! А Кузьмич продолжал, не снижая напора:

— Вот ты, девка, ерепенишься, а лучше бы прикинула: бой будет жаркий, всякое может произойти. И если, не приведи Господь, что с Варенькой случится, как ты потом Илье в глаза глядеть будешь? А как перед собой оправдываться? Как ты вообще жить на свете сможешь, ежели знать будешь, что могла дочку сберечь и не сделала того по причине вредности натуры и ослиного упрямства? Ехай, поперечница!

Сторож не на шутку разошелся, аж ногой топнул. И видя, что Настя заколебалась, еще поддал жару:

— Лучше мужа свово нонеча как след приласкай! Глядишь, одного дитенка на руках увезешь, а другого — во чреве.

— Так уже... — растерявшись от такого напора, выдала Настя тайну, и, осознав конфуз, покраснела и стушевалась. Кузнец только ахнул. Видать, это было новостью и для него.

— А коли так, — нимало не смутившись, продолжал Кузьмич, — тем более не след тебе здесь задерживаться. Так что, едешь?

Настя, низко опустив свекольного цвета лицо, только кивнула в ответ. Женя взглядом поблагодарил Кузьмича. В ответ получил довольную улыбку от уха до уха — мол, знай наших.

Поборов еще одну проблему, начальник форта перевел дух и продолжил:

— Я завтра с утра начну объезжать союзные племена, требовать исполнения обязательств. Пусть будут в курсе и держатся настороже. Нам бы неплохо патруль запустить, чтобы пара человек километров на пять от форта лес просматривала. Клаус, определи очередность дежурств. И, главное, по одному из форта ни ногой. Оружие берите соответственное. Никаких хаудахов, у одного — ружье, у другого — автомат. Ну и запас патронов, конечно. Обязательно каждому иметь при себе рацию, а лучше — две. Мне не нужны неожиданности. Задача минимум — разобраться с эфиопами без раненых. Даже без царапин. Не дергайтесь понапрасну, но будьте наготове. Настя, какие у нас ближайшие работы на огороде?

Агрономша успела уже слегка прийти в себя после перенесенного культурного шока.

— Да только поливать нужно, остальное все сделано. До конца августа никаких масштабных сельхозработ не предвидится. Ну а там уже начнется уборка да заготовка.

— Ну, до тех пор и с неграми дела порешим. Тогда — все. Спасибо за внимание.

На закате на верхней площадке донжона собралась теплая компания. Такие посиделки становились пусть не ежедневными, но все-таки вполне традиционными. В последнее время женщин на них не стало — они предпочитали кучковаться рядом с Настей и ее детским садом, и на башне собирался этакий мужской клуб. Вот и нынче свободное от вахты мужское население форта наслаждалось закатом, вечерней прохладой и умеренным количеством крепких спиртных напитков. Остатки элитного коньяка Женя зажал, ибо нефиг. Праздничное блюдо, употребленное в будни, быстро лишается своего ореола праздничности. Но среди множества талантов обитателей Зари нашелся и винокуренный. Кузьмич оказался весьма сведущ в технологиях домашнего виноделия и самогоноварения. И в подвалах форта теперь стояло (периодически прореживаемое) изрядное количество бутылей и бочонков с лучшими образцами его продукции. Для повышения уровня квалификации он недавно специально съездил в Заостровскую и на Кордон, к признанным специалистам в этом вопросе на предмет обмена опытом и секретами мастерства. После возвращения внес несколько существенных изменений в конструкцию своего перегонного агрегата. И сейчас на столике среди богатой и разнообразной закуски стояла для дегустации бутыль с чистым, как слеза, продуктом новых технологий. Злостный самогонщик собственноручно разлил по первой в стопочки "от Скленаржа" и провозгласил:

— Ну, за чудный вечер.

Компания согласно прозвенела хрусталем.

— Ух, крепка ты советская власть! — прокомментировал Григорьев и аппетитно хрустнул соленым груздочком местного же посола.

— А то ж, шестьдесят градусов! — похвалился Кузьмич, разливая по новой. — Между первой и второй...

— Касаткин сейчас бы сказал — "чтоб пуля не пролетела", — заметил Женя.

— А где он? Что-то давно не заглядывал. — Клаус Лори давно уже не удивлялся привычкам "этих странных русских". Он окончательно обрусел, и даже изрядно продвинулся в изучении языка. Кое-кто утверждал, что в этом ему активно помогает одна молодая дама из Сибири, и что именно к ней он мотается каждую неделю, а отнюдь не на совещания к капитану.

— Послезавтра обещался быть, — сказал Женя. — Привезет смену бойцов из замка. Может, задержится до утра. Вон, с Иванычем пульку распишет.

Григорьеву удалось-таки обратить нескольких человек, в том числе и Клауса, в страстных преферансистов. И вечерами, особенно долгими зимними, можно было слышать странные для непосвященных реплики, доносящиеся из апартаментов Иваныча: "Под игрока с семака", "хода нет — ходи с бубей" и эмоциональное "да за такое канделябром!" Поэтому приезд признанного преферансного гуру был воспринят с немалым воодушевлением. За это незамедлительно было опрокинуто еще "по писят".

— А ведь у нас еще сегодня повод есть.

Кузьмич поднялся, держа в одной руке посудинку с порцией огненной воды, а в другой — тонкий ломтик копченой оленины.

— Командир наш нонеча супружницу свою в стольный град отправил, так что в ближайшие дни ждем пополнения гарнизона. Давай, Евгений Михалыч, за продление твоего рода.

Неугомонный Федька влез под руку:

— А чего это вы, Евсей Кузьмич все про род да про род? На кой он вообще нужен?

Тот, уже поднесший стопку ко рту, чуть было не поперхнулся, но совладал с организмом. Выпил, смачно закусил, а затем смазал пытливому вьюноше хорошего леща.

— За что? — возмутилась жертва.

— За то, что ты чуть гармонию не нарушил. Мозгою думать надо допрежь слов. Неча людям под руку говорить, да еще и дурнину всякую. А про род я тебе вот что скажу: это у каждого человека — главное. В старину как было? Прежде, чем парня оженить, або девку за мужа отдать, смотрели, что за род у кандидата. Большой ли, богатый ли. Ежели род худой, значит и заступиться, и помочь при нужде некому будет, случись что — и загинет кровиночка. А коли род большой да сильный... Вот, скажем, надо тебе дом срубить. Сможешь в однова-то? Могет быть, и построишь, да только намаешься досыта, а то и пуп сорвешь, або спину наджабишь. А коли род за тобой — кинул клич, собрались братья, дядья, да кумовья, во три дни сруб поставили, да под крышу подвели. А деды проследят, все ли по правилам сделано, нет ли изъяна какого, да совет подадут, да поправят вовремя, коль что не так. Все в роду кровушкой повязаны, все друг за друга держатся. И пенсий никаких не надобно — коли сыновей много, они так обеспечат стариков на старости лет, что никакому государству и не снилось. Ежели род большой да сильный, тать какой еще сотню раз подумает, стоит ли связываться: глядишь, себе дороже выйдет. Случись обида какая одному родичу, так весь род за него встает. Но и как напакостил, ответ перед всем родом держать придется. Самая страшная кара была — из рода изгнать, изгоем сделать. Худо одному, тяжко жить без роду без племени. В городах на старой-то земле, люди об этом забывать стали, там жисть легкая пошла. Родителей забывают, детишек не рожают. Они, дети, ить развлекаться мешают, с ними и на пьянку не пойдешь, и в Европы не полетишь, да еще и тратиться на них приходится. Вспоминают о родичах тогда только, когда загинаться начинают, ан поздно уже: сам в немощи, а стакан воды поднесть-то и некому. Вон, и мы с бабкой твоей на старости лет друг к дружке прислонились.