Основать род. Часть 2. Черное и белое

— Вещи начальников где?

— Тут, я за этим особо проследил. Потрошить пока времени не было.

— Это-то всегда успеется.

Прибежала баба Лиса с подносом, принесла чего-то мясного, восхитительно пахнущего. Тут только Женя вспомнил, что сегодня с полудня крошки в рот не брал. Он сглотнул мгновенно набежавшую слюну.

— Кушай, Женечка. Поди, голодный весь. Я вот тебе поросенка тушеного принесла. Девка твоя, Галка-то уже вторую добавку уминает.

— Баба Лиса, спасибо тебе. Принеси, если не сложно, чашку кофе. От горячего я сейчас разомлею, а у меня еще дела. Я лучше после к тебе дойду. Вот с капитаном вместе и порубаем, да по соточке с устатку примем. Вот что, я сейчас к тебе приведу шесть голодных мужиков, к нам пришли аж из Иерусалима, их бы накормить. А для нас с Петровичем ты на плите оставь под крышкой две порции. Супостатов всех разогнали, сегодня больше стрельбы не предвидится. Ты Галину, как повечеряет, определи на ночлег. Или поручи кому из наших девчат. Есть ведь еще свободные комнаты.

Примчался Федька. Раскраснелся, глаза горят.

— Здрасьте, дядь Женя.

— Здорово.

— Там, это, эфиопы.

Вот, млин, эти эфиопы, даже кофе выпить не дадут.

— И чего они хотят?

— Трофеи притащили.

— Ну пошли, посмотрим, что там они приволокли.

У ворот форта стояла целая вереница самых разнообразных самобеглых колясок. Большие и маленькие джипы, квадроциклы с прицепами и без. Особо порадовал мотоцикл с коляской. Только вместо коляски на раме был установлен большой деревянный ящик. От него так и повеяло русской глубинкой.

В кузовах и прицепах были сложены рюкзаки, винтовки, разгрузки, ремни с обвесом и прочая аммуниция, которую Женя потребовал ему привезти. Одежду и обувь эфиопы без стеснения забирали себе. Эфиопы по очереди сваливали добычу в общую кучу, получая взамен оговоренную плату за участие — десятилитровую канистру бензина. Куча вышла изрядная.

Женя огляделся, выискал взглядом в толпе швейцарца.

— Клаус!

Тот подбежал.

— Видишь, сколько барахла? Надо это все добро куда-то прибрать под замок, чтобы ноги у хороших вещей не выросли. Ну и посчитать, учет навести. Завтра с утра мне надо будет Командору полный отчет дать.

— Jawohl!

Клаус вскинул два пальца к козырьку кепки, выцепил из общей суеты нескольких бойцов и принялся ставить им задачу.

Закончив с этим делом, Женя принялся разбираться с другими. Он подошел к Григорию, который уже заканчивал перевязку раненых. Посмотрев на пеструю толпу бывших солдат, Женя вспомнил "дерринджеры" в потайных кармашках и стилеты на лодыжках.

— Слушай, Петрович, — повернулся он к стоявшему рядом Касаткину, — этих всех хорошо обыскивали?

— Даже и не знаю, я другими вещами занимался. А что?

— Да понимаешь, у той группы, что я у локалки прищучил, оружие было спрятано. В потайном кармане на штанах пистолетик, а к ноге ножик был пристегнут. Надо бы всех пленных проверить.

— Да?

Касаткин посерьезнел, подозвал двоих бойцов и в двух словах объяснил им задачу. Те кивнули, переговорили с охранявшей пленников четверкой и принялись за дело.

Вроде бы, все срочное было сделано, ничего существенного не было упущено, и Женя пошел обратно к штабу. Во дворе форта, прислонившись спинами к стене, сидели шестеро "цахаловцев" во главе с Яшей. Ну как он мог про них забыть! Женя подошел к ним.

— Пойдемте, ребята. Я чуть снова про вас не забыл. Сейчас поедите горячего и вас устроят на ночь. А завтра днем, если захотите остаться в моем форте, выделим постоянное жилье.

Он отвел их на кухню, познакомил с бабой Лисой и хотел уже вернуться к Касаткину, как вспомнил про Анбэссу. Его он нашел сидящим около форта рядом с воротами.

— Прости, я чуть не забыл о тебе. Ты наверняка голоден. Пойдем, тебя накормят.

— Спасибо, Юджин. Я понимаю, что у тебя сейчас много разных дел.

— Ты не решил, что будешь делать дальше? Останешься в форте, уйдешь к Мерону или попытаешься построить свой поселок?

— Я не могу решиться. Я хочу построить свой поселок, чтобы в нем жило мое племя, мой род. Но ты прав, сейчас мне не хватит на это сил. Не за горами холода, я могу не успеть сделать все в одиночку. И я хочу, чтобы мои знания были нужны людям. А для этого я должен остаться в форте.

— Я хочу предложить тебе вот что: оставайся в форте до весны вместе с Тэген. За это время ты попробуешь эту жизнь на вкус. К тому времени поправится твой напарник. И если тебе не понравится — уйдете строить себе новую жизнь. Ну что, по рукам?

— Это хорошее предложение, Юджин. Я его принимаю.

— Тогда завтра съездим с тобой за Тэген и вы подберете себе комнату. Правда, сейчас их стало меньше.

— Хорошо.

Женя собрался уйти, но Анбэсса остановил его.

— Я хочу сказать про того парня, который был с нами. Он молодой и делает глупые поступки, но он понимает, что такое честь, и он еще может понять, что такое благодарность. Не убивай его.

— Ты говоришь так потому, что он спас твою дочь?

— Нет. Потому, что я когда-то тоже был таким.

— Хорошо. Я обещаю не убивать его. Если только он не окажется настолько глуп, чтобы попытаться убить меня.

Глава 15

Первые полчаса часа Серж шел спокойно, размеренно, несмотря на изрядный груз: в общей сложенности килограмм под пятьдесят. Но по мере того, как накатывалась усталость, его снова начала затоплять беспричинная злость на всех сразу, и на себя в том числе. Шаг невольно замедлялся, да еще под ноги периодически попадали невидимые в темноте камни и ухабы. Пару раз он падал, и потом долго чертыхался, скидывая с себя все барахло, а потом, поднявшись, навешивая обратно.

Как там его назвали? Куркуль? Слово-то какое выбрали! А ведь это всего лишь хозяйственный мужик, тащащий добро исключительно в хату. Ну да, не любит он делиться честно добытым просто так. Это что, плохо? Да вообще каждый нормальный хозяин всегда куркуль!

Серж в очередной раз споткнулся о незамеченный в темноте корень и покатился кубарем, обкладывая все и всех четырехэтажными выражениями. Вот суки! Высадили посреди леса, выкинули, как нашкодившего котенка. И наплевать им, что он устал, что полдня не ел, что... Да им вообще на людей плевать!

Сергей плелся по еле различимой во тьме дороге, пылая праведным — по его мнению — гневом. Останавливаться на отдых было откровенно страшно, а оставить хоть малую часть вещей где-нибудь под елкой было совершенно невозможно. Юджин ведь сам сказал, что сейчас по лесу бродят десятки эфиопов. Найдут, утащат, и кому потом претензии предъявлять?

Где-то впереди раздалась частая стрельба, она быстро стихла, затем взлетела белая ракета. Что, все? Штурм окончен? Интересно, кто победил?

Сержу было уже все равно, чья взяла в итоге, и ноги он передвигал чисто механически. Ему показалось, что он слышит впереди голоса, он захотел прибавить ходу, но сил на это уже не хватило. И тут в воздух одна за другой взлетели две осветительные ракеты и повисли на парашютиках, осветив все вокруг синеватым химическим светом. И тут же совсем рядом разом взревели два мотора, и раздалась оглушительная очередь автоматической пушки. И сразу за этим впереди началась частая стрельба. На слух можно было различить выстрелы из винтовок, пулеметные очереди, короткие автоматные "двойки". Рядом, совсем рядом свистнуло. "Не моя", — автоматически подумал Серж. Еще одна пуля с громким стуком угодила в ствол здоровенной сосны совсем рядом.

— Нафиг-нафиг! — почему-то вслух сказал Серж и присел, а потом, и прилег, положив перед собой набитый барахлом рюкзак: хоть какая-то защита.

Тут же подумалось: а ведь те евреи, они сейчас там, в самой кутерьме, и деревья их не прикрывают. Что их заставило лезть под пули? Они ведь ничем не обязаны этому Юджину, но нет, пошли, вызвались. Словно в давние времена, за Родину. Ну да! — осенила вдруг догадка. Они ведь еще там, на своей новой еврейщине все для себя решили: что отныне и до века их родиной будет именно русский анклав. А может даже, и конкретно этот форт. И их, без сомнения, туда возьмут, как доказавших, что они этого достойны. Так ведь и Юджин об этом же говорил, что все жители форта, от подростков и до старух, за свою родину бьются. Нет, даже не так: за Родину, с большой буквы. А он, Серж, не пошел туда, потому, что не посчитал эту землю своей. А примут ли его сейчас? И если примут, то как? И сколько ему придется доказывать, что он свой?

От этих мыслей настроение, и без того не слишком хорошее, упало до нижнего предела, и вновь накатила слепящая разум, душащая злость. А никто ему не нужен! Он всегда был один, и сейчас обойдется безо всяких там юджинов, тупых каратисток и дебильных евреев. Вот только дотащится до форта, переночует, а потом пойдет искать себе место подальше отсюда.

Стрельба стихла. Серж выждал еще несколько минут, потом поднялся, навьючился и двинулся к форту.

Новорожденная луна тускло освещала недавнее поле боя. Где-то слышались крики, где-то ругательства. Порой вдалеке раздавались одиночные выстрелы. Поодаль тарахтело несколько машин. Навстречу пробежали двое эфиопов с закинутыми за спину дробовиками, волоча за собой донага раздетый труп. Чуть в стороне еще двое прикончили лежащего на земле раненого и деловито принялись раздевать тело, закидывая трофеи в кузов стоящего рядом пикапчика. На него же никто внимания не обращал. И все происходящее вокруг выглядело настолько буднично, что Сергею стало не по себе. Он видел смерть, не раз убивал сам, но никогда не видел такого практичного и утилитарного отношения к убитым. Ему вдруг представилось, будто он замертво лежит вот так вот где-нибудь в траве, и нашедшие его эфиопы так же обыденно раздевают еще не остывшее тело и волокут за ноги в кучу таких же бедолаг.

И тут его осенило: Юджин не дал бы такому случиться! Нет, он не отвел бы пулю, но не позволил бы глумиться над телом. Напротив, он сделал бы все, чтобы погибшего за свою землю бойца похоронили с почестями, с соблюдением всех положенных обрядов, а после помянули бы как следует, и поминали бы и впредь как героя. И от этого понимания на душе стало еще гаже. Захотелось напиться в дрова, до бесчувствия, чтобы ничего не видеть, не слышать, забыть обо всем, и в первую очередь о стоящем перед ним выборе. Ведь ничего еще не закончено, и этот проклятый шарик в рюкзаке — он как камень на распутье: направо пойдешь, налево пойдешь — все едино, часть себя надо оставить позади. Так что же выбрать? От какой части себя отказаться?

Ворота форта были распахнуты настежь. Рядом с ними под охраной автоматчиков сидела прямо на земле группа пленных, на глаз — человек двадцать. Многие из них были перевязаны. Можно было не сомневаться, что, как минимум, вдвое больше осталось лежать на поле. Было очевидно, эфиопы потерпели полный разгром. На земле что-то блеснуло. Серж нагнулся и подобрал почти новую винтовку Манлихера. С ней в руках и подошел к форту. У ворот стоял Юджин с незнакомым капитаном. Рядом с ними худощавый блондин (Серж вспомнил: там, в лесу он был с пулеметом) — методично обыскивал одного пленного за другим, доставая спрятанные ножи, компактные пистолеты и разное прочее, что не должно иметь уважающему себя военнопленному. Найденное оружие бросали на специально для этого расстеленный на земле брезент.

Сергей подошел, опустил подобранную винтовку в общую кучу. На него обернулись.

— А, потеряшка! — ровно, без особых эмоций отозвался Юджин. — Иди в столовую, найдешь по запаху. Там тебя накормят. Барахло, если таскать неохота, можешь оставить вон, в форте у стены. Никто не тронет.

Серж скинул один рюкзак, другой, пристроил сверху автомат и, обернувшись на шум, увидел, как какой-то человек из группы пленных вскидывает руку с зажатым в ней маленьким пистолетиком, направляя ее на Юджина. Дальше он действовал на голых рефлексах. Правая рука пошла вверх вдоль бедра, одним слитным движением откидывая крышку кобуры и вынимая из нее пистолет. Потом, одновременно с небольшим доворотом корпуса, вытянулась в сторону того пленного, на автомате перекидывая флажок предохранителя. Ну а патрон в стволе был с самого начала. Грохнул выстрел. Грохнул как-то чересчур звучно, и лишь секунду спустя Серж сообразил, что это было два выстрела, прозвучавшие одновременно. И на груди эфиопа, решившего, что он самый быстрый стрелок, красовались две дырки от пуль. А в следующую секунду Сергей увидел, как Юджин убирает в кобуру "люгер".

— Хорошо стреляешь, — с уважением сказал повернувшийся к Сержу капитан. — Не хуже нашего начальника.

Эта оценка резанула и слух, и самолюбие. Он ведь всегда был лучшим, а сейчас оказался всего лишь "не хуже". И это, видимо, отразилось у него на лице, потому что капитан добавил:

— Ты не переживай, здесь многие хорошо стреляют. Что поделаешь — жизнь такая, фронтир. Порой, прямо как сейчас, от одного выстрела зависит, жить тебе дальше или помереть. Вот, к примеру, супруга у Евгения Михайловича — непревзойденный снайпер. Так насобачилась палить из своего допотопного "ли энфилда", что ее и с "барретом" мало кто одолеет. И, действительно, топай на кухню. Да и мы с Михалычем сейчас подтянемся. Жрать хочется — сил нет.

Сергей поставил свою "беретту" на предохранитель, убрал в кобуру и, уходя, бросил взгляд на пленных. Те, впечатленные не то судьбой неудачливого стрелка, не то стрелковыми умениями Юджина, шустро избавлялись от припрятанного оружия. Он повернулся и пошел, как рекомендовали, на запах.

Столовая, просторная комната с монументальным деревянным столом посередине, оказалась на втором этаже. Пожилая полноватая женщина, придремавшая у плиты, встрепенулась на звук шагов, подскочила, заулыбалась.

— Какой симпатичный мальчик! Проголодался? Садись за стол, сейчас накормлю. Только умойся сперва. Вон рукомойник, в углу.

В указанном углу нашелся старинного, "мойдодырового" образца умывальник и при нем странный, необычного вида кусочек мыла. Серж взял его, покрутил в руках.

— Это наше, — пояснила повариха, — в станице делают. Земляничное. Душистое — страсть.

Серж намылил руки, поднес к лицу, вдохнул аромат. Действительно, пахнуло свежей ягодой, выдернув откуда-то из детства полузабытые не то воспоминания, не то ощущения. Что-то очень теплое, доброе, душевное.

Он встряхнулся, прогоняя внезапное оцепенение, быстро сполоснул руки и лицо и сел за стол. Перед ним тут же была поставлена большущая тарелка, полная горячей каши с мясом. Запах еды был настолько одуряюще вкусным, что Серж буквально накинулся на еду, и не заметил, как в столовую вошли Юджин с капитаном.

— Ну наконец-то! — подхватилась повариха. — Сейчас, мальчики, сейчас, накормлю вас.

Во мгновение ока на столе появились тарелки, блюдо с тушеным мясом, множество разнообразных заедок, три хрустальные стопочки и графинчик со льда.

— Спасибо, баба Лиса. — оценил заботу Юджин. — Ты иди, ложись. Мы тут и сами управимся, а тебе вставать спозаранку.

Женщина, попрощавшись, ушла, а начальники уселись за стол напротив Сергея, навалили себе в тарелки еды и некоторое время сосредоточенно работали ножами и вилками. Наконец, немного насытившись, капитан протянул руку ко графинчику. Снял хрустальную пробку, разлил себе, Юджину и вопросительно поглядел на Сергея. Тот, недолго думая, кивнул.