Зверь лютый. Книга 29. Венец

Это стало "предметом торга", "пространством взаимодействия", "потихоньку-полегоньку". Но получилось довольно быстро, с несколько неожиданными... элементами. О чём позже скажу.

* * *

Византийцы себя Византией не называют. Они — ромеи, Византия — Римская империя.

"Если на клетке слона прочтёшь надпись: буйвол, — не верь глазам своим" — мудрость от Козьмы Пруткова из Пробирной палатки.

Какой в Пробирной палатке зоопарк? Сколько и каких слонов они в своих пробирках держат? — Не знаю.

Нынешний "буйвол" на "слона" не тянет — только за заморенную клячу. Но "мемориальная табличка" сверкает. Позже эту идею: мы наследники Рима — будут использовать Османы. Название "Константинополь" сохранится до 30-х годов 20 в. Параллельно появится и Третий Рим. И все трое "римо-потомков" будут долго враждовать.

Антоний, в который уже раз за этот день, потрясенно смотрел на меня. Феодал никогда не отдаст свой феод! Это же все знают!

"Это Россия — страна неограниченных возможностей и невозможных ограничений" — мудрость от Жванецкого вполне актуальна и в Домонгольскую эпоху.

Законы того самого Исаака здесь действуют, а капитулярии Карла Великого — нет. Феоды (условные владения) не превращаются в аллоды (владение наследственное, безусловное). Тема была, есть и ещё долго будет "горячей" по всему феодальному миру. Поскольку затрагивает основы мироустройства. В смысле: феодализма.

Хорошо видна разница между Европой и Россией.

В Европе сын, а за неимением такового внук (прямые наследники по мужской линии, майорат) — естественные преемники, которые принимают на себя обязанности отца или деда. Родные и двоюродные братья отца служат где-то в других местах другим сеньорам.

Право наследования родственниками по боковой линии означает, что пожалование превратилось в аллод. Сопротивление этому было очень активным. В 1196 году император Генрих VI, добиваясь от знати согласия на наследование королевской короны, обещает в качестве благодарности признать наследственные права родственников по боковой линии. Закон этот так и не был принят.

В Германии всё Средневековье, если не было особого на то разрешения, или в первоначальном договоре не было специально оговоренного условия, или не существовало установившегося обычая, который, например, определял в XIII веке наследование феодов, принадлежащих министериалам, сеньоры передавали свои владения только по прямой линии.

В других местах феод мог перемещаться по всем линиям родства среди потомства того предка, который первым получил его во владение. Но не мог уходить за пределы этих родственных связей. Таково, например, лангобардское право.

В России ситуация обратная. Владение передаётся по боковым линиям: от брата к брату. Или дробится. Не становясь аллодом.

Попытка Петра Великого ввести в России майорат провалилась, будучи полностью отвергнута дворянством. Россия (как и Польша) упорно следует не феодальному (майорат или лествица), а семейному праву: поделить на всех. Уделы, вотчины дробятся, феодалы нищают, окрестьяниваются. В русском дворянском ополчении в 16-17 в. есть уже не только "худоконные", но и вовсе "пешие" помещики. Реформы Петра, переход к регулярной армии, когда дворяне были освобождены от необходимости являться на службу на своём коне со своим оружием — были огромным облегчением.

Вассал — служит. И для обеспечения своей службы получает владение. Связка "служба-имение" разорвана только 18 февраля 1762 года "Указом о вольности дворянства".

Пётр III позволил дворянам по желанию выходить в отставку и беспрепятственно выезжать за границу. Правда, во время войны правительство имело право потребовать явиться на службу под страхом конфискации землевладения.

Даже в 18 в. "право собственности" даже правящего сословия, слабее "обязанности службы". Прежде волны конфискаций за "неслужение", за "бысть в нетях" регулярно прокатывались по Руси. Это поражало европейцев в России в 17 в.:

— Дикость! Варвары! Запуганные люди в царстве беззакония. Даже аристократы — бесправные рабы!

Когда дезертиров расстреливают — это разгул бесправия и торжество беззакония?

"Священное право собственности" не священно в условиях мобилизации. На Руси этот режим, единственный способ обеспечить выживание народа, тянется тысячелетие.

А он точно "единственный"? Цепь "славных побед русского оружия", приведя к устранению постоянной опасности геноцида, к "миру и в человецах благорастворению", приведёт и к "священному праву собственности", к превращению народа русского в скопище мелочных торгашей и жадюг, трудяг и аккуратистов, к аналогу европейских бюргеров? Или к "торгующему олигархату", как в Господине Великом Новгороде?

"Священность" собственности — вопрос пока философический. Великой Хартии Вольностей с её "ни какой-либо чиновник не должен брать ни у кого хлеб или другое имущество иначе, как немедленно же уплатив за него..." — ещё нет.

"Собственности" постоянно "берутся". Государством у человека, человеком у государства.

В Германии в этом веке графы-губернаторы, назначаемые императором правители провинций, превращаятся в графов-владетелей, передающих "прихватизированные" земли и города по наследству.

На "Святой Руси", с её архаическим пониманием государства как родового владения Рюриковичей, подзадержался принцип "почитать в отца место". Великий Князь может дать своему "детю" тот удел, который считает нужным. Может перевести на другой удел. "Дети же!". Они и сами "скачут по столам" в порядке наследования.

* * *

— Такое... война.

— Усобицы боишься? А что ж ты не воспрепятствовал вокняжению Жиздора в Киеве? Кабы вы, пастыри православные, не допустили призывания воровского — и нынешних забот не было. Не было бы нужды возвращаться к истокам и скрепам, вот к этому (я постучал каблуком по каменному полу), к устроению Владимирову. Креститель-то по своему разумению сынам уделы давал. А Святополк Окаянный воспротивился, Бориса и Глеба зарезал. И где тот Святополк? — Помер в пустом месте между Чехами и Ляхами.

Кто именно "уполовинил поголовье" сыновей Святого Владимира — вопрос, конечно, интересный. Здесь об этом помнят. Но я, "помахивая бритвой Оккама", не умножаю сущностей и следую официальной версии.

Антоний несогласно, кажется, даже не осознавая, тряс головой. Я счёл полезным успокоить:

— Если будет война... мы победим. Но лучше — сперва поразговариваем.

И, вспомнив старый анекдот, добавил:

— Кстати, Антоний, это ответ и на твой предыдущий вопрос.

Понятно, что старые еврейские анекдоты для средневекового православного епископа — далёкое неизвестное будущее. Поэтому пришлось уточнить:

— Насчёт раскола. Или договоримся, или... мы победим.

Ну что ты так недоверчиво смотришь? В моей уверенности сомневаешься? — Зря. Я, как человек с последующим восьми с лишним вековым опытом ответственно заявляю: победа будет за нами.

В смысле: победа будет в... как бы это помягче... сзади. Торчать. Как фея Домского собора у шарманщика.

За кое-какими "нами", которых здесь нет, определённого типа "победа", которую тут даже не вообразить, за цену, здесь непредставимую.

Две угрозы — раскол церковный и усобица княжеская — висели над нами неотрывно. А я — радовался. Экие мелочи! Не война религиозная, как будет в Европах в РИ в 17 в., не "убить или окрестить", как началось ныне с проповеди Неистового Бернарда, не война народная, как будет по всей Руси-России неоднократно и кроваво.

Клубок переплетённых между собой конфликтов. Уже политый кровью, "измазанный" спором "о посте", но ещё не перешедший в полное взаимное отрицание сторон, в войну "до последнего вздоха", "за священное право". Кого-то на что-то. Этих людей уже невозможно было примирить. Но ещё можно было "принудить к миру" Их мечи лязгали в ножнах, были готовы в любой миг взлететь и обрушиться на головы соседей. Оставалось сбивать с толку, "вешать лапшу", "отводить глаза".

Ситуация — время — решение. Я не давал им времени на принятие решений. И менял ситуацию. Проще: городил несуразицы стопочкой.

— Пошли дальше по программе. Государь поклоняется святым иконам, Спасу и Богородице, входит в пределы Св.Николая и св.Климента и поклоняется там. Припадает с молитвой к... здесь, где Креститель похоронен. Полы отмыть! Затоптали-заплевали! Выходит, поддерживаемый епископами под руки, прикрываемый гриднями-диаконами, из храма и поклоняется гробнице св.Ольги. На щит поднимать будем?

Традиция поднимать коронуемого на щит прекратилась в Византийской Империи лет шестьсот назад и возвратится через столетие, когда будут отвоёвывать Константинополь у латинян.

Антоний удивлён: прошлое уже забылось, будущее ещё не наступило. В настоящем нет патриархов, которые бы тащили императора, держа передний край щита.

Сходно с выносом гроба. Со стоящим (в прошлом) или сидящим (в будущем) покойником.

Виноват: императором.

— Не будем. Тогда Государь топает пешочком в Феодоров монастырь, где преклоняет колена перед могилой предшественника своего, Великого Князя Ростика. Оттуда возвращается, уже верхом, в свой дворец.

Обозначить преемственность власти, уважение к родителю смоленских рюриковичей, "высочайшее прощение" участникам войн эпохи "топтания мамонтов" — необходимо. Десяток-другой хоругвей, из числа "вероятных противников" — долой.

— Деньги разбрасывать?

Разбрасывать гос.деньги — основное занятие всякого государя. Помётывать в народ — древняя царская традиция. Византийские кесари и русские цари регулярно этим забавлялись.

— Нет. У нас тут народ — гридни. Им векшицу бросить — обидеть. А гривной зашибить можно.

За время нашей сценарной деятельности в храме чуть прибрали. Антоний морщится, но на мой, крайне неискушённый взгляд — пристойно.

Обошли с ним церковь снаружи.

* * *

Где-то здесь (в РИ), в раскопках у Десятинной в начале ХХ века, будет обнаружена братская могила с "громадным количеством" людей всех возрастов, на костяках которых следы холодного оружия. "Над этой грудой скелетов лежал татарин, характерный монгольский череп которого был пробит страшным ударом боевого топора".

* * *

Понапристраивали тут всякого! Северного и южного фасада за прилепленными хибарами почти не видно. Послал своих пройтись. Не зря: вытащили несколько... странных персонажей. Двое буянить начали — прикололи. Чуть дальше, метрах в двадцати, на этой же площадке с дворцами, домик причта. Был. Сгорел. Между дымящих ещё брёвен мародёрничают какие-то... мародёры.

— Антоний, изменение. Государь выходит из храма и сразу в седло. В окружении слуг и охраны следует в монастырь. Оставшиеся разбредаются по своим подворьям.

— Его охрану? Поганых?!

— Нет. У него и нормальные есть, владимирские. Но пешком ночью пускать — опасно.

Глава 569

* * *

Насколько рискованно гулять по замирённому Киеву даже витязям-гридням, покажут (в РИ) похороны Добренького, князя Дорогобужского Владимира Андреевича.

В РИ Жиздор не угомонился.

"Изгнанный из Киева Мстислав Изяславич (Жиздор — авт.), гордый, воинственный подобно родителю, считал свое изгнание минутным безвременьем и думал так же управиться с сыновьями Долгорукого, как Изяслав II (Изя Блескучий — авт.) управлялся с их отцом. Будучи союзником Ярослава Галицкого (Остомысла — авт.), он вступил с его полками в область Дорогобужскую, чтобы наказать ее Князя, Владимира Андреевича (Добренького — авт.), ему изменившего (с "11 князьями" — авт.). Владимир лежал на смертном одре (умер 28 января 1170 г.): города пылали, жителей тысячами отводили в плен... Напрасно ждав обещанного вспоможения от Глеба (Перепёлки — авт.), несчастный Владимир умер, и разоренная область его досталась Владимиру Мстиславичу (Мачечичу — авт.), столь известному вероломством.

Сей недостойный внук Мономахов, ознаменованный стыдом и презрением, отверженный Князьями и народом, долго странствовал из земли в землю, был в Галиче, в Венгрии, в Рязани, в степях Половецких; наконец прибегнул к великодушию своего гонителя, Мстислава; вымолил прощение и с его согласия въехал в Дорогобуж, дав обет вдовствующей Княгине и тамошним Боярам не касаться их имения".

Отношения между этими двумя "володеньками" давно уже крайне враждебны. В предыдущий раз, когда Мачечич пытался "погостить" в Дорогобуже, Добренький велел разбирать речные мосты на его пути.

В это раз мост не разбирали — зима, лёд, но ворота закрыли. Мачечичу пришлось, стоя внизу перед запертыми воротами, перед собравшейся на стене толпой, встать на колени и исполнить крестное целование о "ненанесении вреда".

За каждым князем — сотни его людей. Которые, следуя господину своему, стремятся верховодить среди новых его поданных. А в случае длительной кровавой вражды, как здесь, рады ещё и лично отомстить. За боевых друзей, погибших от рук бывших врагов, ставших ныне подчинёнными.

"На другой же день он преступил клятву, отнял у них все, что мог, и выгнал горестную невестку, которая, взяв тело супруга, повезла оное в Киев. Туда шел и Мстислав, усиленный дружинами Князей Городненских, Туровскою и Владимира Мстиславича...".

Мачечич в очередной раз (четвёртый?) изменил: перебежал к Жиздору, "обещал не искать удела" ни под Жиздором, ни под "братцем" или их сыновьями. Жиздор чудака, "известного вероломством", принял и поставил князем в неплохом городе.

Дальше Карамзин и С.Соловьёв дают примерно такую картинку.

Вдова, дочь одного из "11 князей" — Матаса, племянница Боголюбского, ограбленная соратником мужа, приходит в Вышгород и обращается к тоже "члену боевого братства одиннадцати", своему и покойного мужа родственнику, Давиду Попрыгунчику:

— Помоги исполнить последнюю волю покойного: похоронить у Св.Андрея в Янчином монастыре в Киеве.

Благое дело: помочь вдове, исполнить "последнюю волю", "родная кровь", "боевой товарищ", похоронить по-христиански... Отказать — "не по чести".

Попрыгунчик:

— Всегда "за"! Всей душой! Скорблю и соболезную! Но... не могу. Война, знаешь ли. Беда, усобица, весть пришла: Жиздор с войском подходит, половцев каких-то где-то видели... Пусть кто-нибудь из дружины покойного — покойника и отвезёт.

Типа: я так за тебя переживаю! В Киеве княжит Перепёлка, до Киева 11 вёрст, до противника — полтораста. Но... а вдруг тебя обидят?

Бояре Добренького ошарашенно возражают:

— Князь! Ты же сам ведаешь, что мы сделали киянам. Мы не можем ехать — нас убьют.

Во многих странах враждующие стороны останавливают вражду для проведения похорон павших. Но для русского народа отпевание — вовсе не причина для "водяного перемирия".

Отмечу.

1. Прошёл год после победы, после установления в городе новой, законной, всероссийской ("11 князей") власти. Перепёлка — высшее должностное лицо. Но не сумел эту власть утвердить. Настолько, что при приближении Жиздора, бежит в свой Переяславль, опасаясь горожан. Лавочники, оказывается, "имеют значение".

2. Дорогобужская княжеская дружина, пусть малочисленная, но профессиональная, вооружённая, не рискует противостоять мирным горожанам, не защищаемым ни городовым полком, ни стенами крепостными. Ни блистающие брони с харалужными мечами и пожизненной выучкой, ни благочестивое занятие (похороны), не спасут от злобы "подлых" и "меньших".