Как бы не так — парень вцепился в колени, но выбор его потряс. Да тут не из чего выбрать, дурак!
— Что ж... Обозначай правой очередной глоток, не подавись сильной струей, и я сам прекращу, понял? Теперь аккуратно возвращайся ко мне и целуй, я в темноте вижу лишь силуэты.
Задвинул мешающие делу мысли в пятки. Плотно обхватив его губы своими, стал постепенно отрыгивать, перегоняя воду. Ох, сколько же в меня вместилось воды — Наэн даже рискнул левой довести до меня, что ему уже хватит. Щаз! Знал бы он, чего мне стоило наполнить мочевой пузырь водой, и не мочей, еще только корки льда в кибитке не хватало. Хотя... Хех, так и быть. Оторвался от его рта. Когда-то целоваться я умел, а эльфик явно нет.
— Большого в тебе нет, а по малому хочешь? — замер в непонятках. Мда. — Ссать хочешь? Хех. Значит так, на улице холодно, орки заделали порог перед уходом, влагу терять нельзя. Поэтому будем пить друг у друга, понял? Рад, что мысль понятна и не вызвала вздрыгиваний. Тогда вставай первый, потом я.
Вот теперь пришла эрекция, и дрожь. Нетерпеливо — холодно же стало — шлепнул по правой ягодце. Мне это не унизительно, а у памятного орка я откусил головку, в назидание остальным, все равно предел терпения физической боли вытеснял сознание, в начале издевательств он в самую глотку вставлял. Мысль о том, что я должен показать пример хладнокровия, не дала позволить слабой плоти восстать. Рот Наэна был как будто лишен зубов, а разбитые губы не ведали боли.
— И вовсе не обязательно было обжимать губами, — заметил, садясь. Мне показалось, или действительно его силуэт покраснел? — Тебя била крупная дрожь. Но у меня даже не встал, — ух ты! Интересно ка-а-ак, хе-хе. — Теперь черед самого сложного. Чем скорее успокоишься и выровняешь сердцебиение, тем больше сил останется. Подстраивайся под мое. Но сознанием не уплывай, понял? Контролируй сердечную мышцу.
Все шло замечательно. Всего за сотню моих ударов ритм почти совпал. Еще с полста для верности. Потом объятья разжались — быстро полоснул ногтем по груди себе и ему. И крепко прижал к себе в последний момент ответившего тем же Наэна, за удар сердца сумев совместить кровоточащие порезы.
Удар в унисон взорвал мир к ялу. Всем существом ощутил, как замерло время, как ярко изнутри полыхнул Наэн, в миг оказавшись с ушами и прелестными циановыми волосами, буквально выстрелившими из головы, голубые глаза ярко засветились, рот еще не открылся, но я четко понял, что он закричит.
Я одновременно воспрнимал свой внутренний мир с неиствовавшим пламенем и осветившееся нутро кибитки. Не думал в тот миг ни о том, что от него останется, если пламя поглотит, как тех чдуасов. Ни о пришедшей боли. Ни о том, что сам стал таким же красивым, чистым и розовокожим, с пышными завившимися волосами. Ни о причинах сворешенно неожиданного эффекта. Об ответственности, которую взял на себя, заявив права на него перед удром и перед ним самим. Я чувствовал, что он мне поверил, доверил свою жизнь, целиком и без остатка, с юношеским максимализмом, или идиотизмом. Я не мразь и тварь, Наэнлоис.
При разрыве контакта крови мне было не до исчезнувших следов — еле успел, зная о раслате за скорость, заткнуть его рот согнутым хвостом волос, быстро положить на спину и разорвать физический контакт, подсвечивающий места соприкосновений, приносящий боль.
Приглушенный крик быстро утих, сменившись отплевыванием от перекушенных волос и странным сопением. Удивление панорамному зрению вылилось лишь в самуя частую мою гостью — мимолетную мысль: "Кто же я?" Практичный ум вовсю ворочал извилинами — я их точно видел, и ел, — как объяснить торчащие уши оркам? Закрыл глаза, и остро пожалел об этом. Открыл, моргнул, пролил слезу — теперь при закрытиии век свет был не просто колючий, а идентичный. Тело не слушалось — после третьего рефлекторного моргания зафиксировал веки пальцами. Сознание, вдруг обретшее круговое восприятие, было абсолютно к этому не готово, и поэтому не видело и не воспринимало ничего. Может быть, в иной ситуации...
— Ты... — и замолк, наверно все еще приходя в себя.
По звуку не определить, обострившийся слух мозг не воспринимал, оглохнув.
— Отвернись, — выдал дрожащий голос.
Выполнил просьбу. Кажись и вгляд причиняет боль, вздрогнул. Веки опустились, вырвался предательский стон. Просто положил подушечки пальцев на глазные яблоки, не раз выдавливавшиеся и вырываемые орками, не давая векам сомкнуться, надеясь непонятно на что. Из уверенного в себе превратился в затюканного. Мы поменялись ролями?
— Кто ты? — риторический вопрос.
— Ты можешь прекратить... жечься? — не помогло.
Могу, Наэн. Могу... Но это означало бы сдаться. Когда я первый раз увидел отражение в луже... Я разглядел подробности на восьмой раз. Тонкий зеркальный обруч, в центре кольцо, в середине которого горит огненная точка, разбрасывающая язычки пламени равномерно по всему ограниченному кольцом кругу, которые слегка выступали за зеркальную границу, а под кольцом знак на лбу в виде такого же кольца и трех кругов, соприкасающихся в центре. Еще с первого раза знал — вот причина такой всеобъемлющей боли, многогранной, разнообразной, с бесчисленными оттенками. Никто не видит больше, не чувствует, лишь я вижу и могу, когда сильно захочу, трогать столько, сколько выдержу без потери сознания. Думаешь, мне не приходит по несколько раз на дню мысль содрать эту штуку с головы? Язык не слушается, голова как в первый раз — забыла принципы и правила управления телом.
— Почему так, кровник? — это еще что за йейль? Он когда-нибдуь научится формулировать вопросы?
— Что произошло? Не молчи. Пожалуйста...
Да как я тебе отвечу? Вздрогну разве что. Как это делать запомнил.
— Тебе все еще больно?! Аййй! — и чего полез касаться? Не удивлюсь, если еще и в рот засунул. А теперь разглядываешь несуществующий ожог.
— Лион, что делать? — неужели вспомнил имя? Ждать, что еще. Пока я не освоюсь. А ты говори, говори, это помогает разобраться хотя бы со слухом. Вот уже различаю твое напуганно прерывистое дыхание и частое сердцебиение.
— Я ни разу, — затараторил он, — о таком не слышал, наставник... ой! Хнык... Лион, хнык... — хех, нащупал уши, за которые тебя драли?
Йейль, разревелся. Взахлеб. Тебе они так дороги были? Убиваться надо после отрезания, а не после возвращения — их все равно придется вновь отрезать. Хм, предстоит научиться быстро отращивать ногти, а не только их точить. Да-да, и сопли размазывай. И шмыгай почаще. А я потихому обоняние протестирую. Хм. Мде. Фу, короче! Что, неужели запал таки прогорел и фитиль радостного горя погас? Ух, ну наконец-то хотя бы силуэт различил. Эм, что-то тут не то. Йейль, я стал видеть ушами!? Час от часу не легче. Хм. Мде. Эм. Ух, зато здравая мысль родилась — может, уйдя в сон, заберу с собой и свет? Помыслено — исполнено.
Невыносимо! Невыносимо! Невыносимо! А-а-а-а! Горю! Горю! Горю! Иии! Ял! Как больно... Мыслю. Терплю. Терплю. Я помыслил терпеть!!! Спокойно, терпеть! Это можно терпеть. Нужно!
Приказать свету сидеть здесь? Я есть свет. Это мое пламя. М? Если это я сам, тогда почему мне же и больно? Опять двадцать пять. Все теже пламенные философские рассуждения. Снять или не снять — вот в чем вопрос. Быть или не быть. Отчего же я до сих пор не привык к тебе, пламя, как привык ко многому вовне? За что ты меня жжешь? Такс, пора прекращать солнечные ванны и проверять теорию практикой.
— Лион! Миленький, ты очнулся?.. — как он заметил?
— Миленький? — брякнул вертящимся вторым вопрос.
— Ы-ы-ы, Лио-о-он, ы-ы-ы...
— Хватит об меня сморкаться, — фух, вроде кошмар прошел, оставив приличное ночное зрение. зажмурился — покалывает привычно. Открыл глаза — светло как в лучах Ра. — Ну прекращай уже, Наэн. У нас нет времени на эти нюни!
— Да, Лион! — ууу, как все запущено...
— Здесь ты грелка, а не я. Отвисни с меня. И я не разрешал говорить, забыл? Черт... — и ругать язык не поворачивается. Теперь. — Остынь в том углу, Наэн. Ну!?
Ясно увидел потуги мысли, сдержавшие угуканье. Или он что-то прочитал в моих глазах? Забился в угол, обжал коленки, зыркает слезно.
— Все потом, главное выжить. Ночь битвы скоро кончится. И за наши розовые тела нас не погладят. Особенно за уши, — под округлившиеся глаза и остановившееся дыхание оттянул свои уши, будто держащиеся на сосновой смоле. Оставшийся в легкий воздух вышел звуком "о", когда я захрустел ими, не в первый раз, впрочем. От натуги он покраснел и шумно втянул смрадный воздух. — И за волосы, — ты же видел, как я их сбрасываю? Должен был запомнить. Раскинул светящиеся — светящиеся!? — волосы по грязному полу, как не раз делал, потом еще перемешать надо будет. Фух, погасли вроде. Но не у Наэна. И как я не обратил сразу на это внимание? Старею, четвертый месяц пошел, хех. — Теперь твоя очередь.
— Я не уме...
— Эх, за что мне такое наказание? Не умеешь — так съем. Хе-хе, — по-моему, кровавая улыбка с выглядывающим кончиком уха получилась слишком зловеще. Но эффект достигнут — малой в обмороке.
Не удивился знанию акупунктурных точек, воздействовав на которые продлил нокдаун и превратил уши в онемевшие хрящевые выступы. Некогда учиться фокусам с ногтями. Я не шутил, ногтем подправил выступы. Уши как уши, вкус обычных эльфийских ушей. Облизнулся. Вытер кровавые губы о руки. Мне кажется, или его ошейник испортился? Хлипко держится, ну да ладно, некогда изучать. Срезал остатки волос, ногой у порога сделал кучку грязи. Перемешал волосы с остальной травой и скопившейся грязью. Как все же здорово отлично видеть в темноте, не слепнуть бы только теперь на свету, хех.
— Иии... Ааа.. Ссс... — пищал под моими кулаками проснувшийся от засветившего в глазу фингала. — За что? — аж сердце съежилось от вложенных в вибрирующий голос непонимания и обиды.
— За звуки. Ну и для правдоподобия, конечно. Фингал так точно за неразрешенные звуки. Еще вопросы?
Тот открыл рот. Закрыл. Судорожно кивнул, не сводя очей цвета ясных небес.
— Так вот, процедуру с задницей придется повторить. Я не уверен, что ты выдержишь множественные оргазмы, плюс возможен импритинг. Хм. Если это слово знакомо — кивни. Хорошо, раз мы оба понимаем. Боль... В ней я уверен сильнее. Давай, слюнявь и подставляй. И посмей мне тут только пикнуть или мыкнуть! Береги голос для орков, если жизнь дорога. Вырублю так же, как в прошлый раз.
И хорошо. Обмочился к месту — орский нос должен чуять мочу, а не лесную свежесть трав. Да и ветер на улице, судя по температуре настила, резко сменил градусы, замерзнуть и покрыться льдом можно не бояться. Густо измазал Наэна, и себя не забыл — нам положено было мерзнуть. И знаю тех, кто был бы не прочь, если бы насмерть замерзли.
— Ну-ну, лишних синяков не бывает, не огорчайся так. Зато симметрично, хех. Сверкать глазами запретить не могу. Но если жить хочешь не со сломаными ребрами, снаружи не отрывай подбородок от груди, а глаза от грязи под ногами. Йейль, никогда так много не говорил, как сейчас с тобой. Все вопросы потом, когда переживем гульбище. Запомни твердо. Когда. А не "если". Будет невмоготу — ярись, переводи боль в гнев, на меня, или грязь под ногами. И еще. Сразу сильно не кричи, как бы не было больно, но и совсем без стонов нельзя, запомни. Ориентируйся на мои руки: сожму правый сосок — надо громче, левый — тише. Кивни, если понял. Воду ты в себе не сдержал, поэтому и я тебе пить не дам. Не зыркай, лично я тебе не мочу тогда отливал.
Что я несу? Какого йейля здесь происходит!? У меня не меньше вопросов, Наэн. И не на все суждено найти ответ, хотя бы приемлемый. Боже, эти глаза напротив я не могу больше пугать! А ведь я еще продуцирую сперму для обмана собственного организма.
— Пусть я и родился в здешней грязи, но в монстра меня не превратят, — с закрытыми глазами. — Извини, Наэнлоис, — ух, какие глаза, какие изгибы бровей и разрез глаз, а вот складка лишняя, и фингалы совсем не к лицу. — Все хорошо, тише, тише... — еще миг и утонул бы навеки.
Правильно сделал первый шаг, придвинувшись сидя на пятках. У парня сильнейший стресс, а держится пучком. Мир рухнул вторично для него вместе со всеми своими бедами — пережить за сутки столько всего!..
— Спокойнее, Наэн. Мы... со всем справимся.
Да, мы. Уже мы. Теперь мы. А ведь не хотел так, не планировал, ожесточили меня здесь. А ты молодец, вот и бешенно колотящееся сердечко успокаивается, дыхание без надрыва и посвиста, колотун в мелкую дрожь.
— Какой ты горячий...
— Тише, Наэн. Вспоминай все мною сказанное. Все-все. Это важно, Наэн.
— Угу.
— Они уже возвращаются и скоро пришлют за нами. Вспоминай Наэн. И не стыдись страха, не бойся его показать им при мне. Я рядом, Наэн.
— Ты защитишь?
— Да. И вспоминай, Наэн, не усложняй нашу долю.
— Я постараюсь, Ли...
Сам судорожно вздохнул. Во что я вляпался?! Угораздило же, а...
Йейль, Угкпаыг гостей привел, гадство! И ребро одно еще не зажило. Ох и озлобились же дежурные, пропустившие мясорубку, насилу протащил Наэна, собрав все тумаки на себя, отдавленная кисть не считается. Слишком сузились проходы меж раздувшихся шатров. Конструкция шатров позволяла их расширять, увеличивая внутреннюю площадь, рабы этим и занялись сразу после ухода.
Ближайший к центру шатер приготовили для начальства — там все ытги собрались. Нагретые камни по периметру, ковры в два слоя, курильницы с опьяняющими травами, трофейные оплетеные сосуды и бурдюки с собственным алкоголем, отрава та еще, блюда с фруктами и кусками шашлычного мяса с кольцами овощей.
Эльфийки. Вопреки политике искоренения расы как таковой путем уничтожения самок, их было много. Шаман-чу расстарался. Все мужчины с подавленной волей, выполняют любые оркские приказы, причем глаза ясные, все понимающие. Руки держат собственных матерей, жен, сестер, дочерей, увеличивая ужас от осознания всего происходящего, когда твой собственный родич ведет тебя на заклание или сам пытает.
Финальный экзамен для рабов. Кто не сорвется сейчас, потом никогда не сорвется. Но это в теныртских шатрах, здесь же все уже проверенные, вышколенные. Тела орков блестят от втираний, эльфы чисты и наги, перед тем, как отправить внутрь, их окатили заранее натасканной озерной водой, смывая кровь и грязь. По пути видел альфара, зорко за всем следящего, он руководил сортировкой трофеев и всюду сувал свой острый нос, направляя других рабов. Орки бронзовокожего не трогали — как-никак цветом в них, наверно.
Йейль, это же ребенок! На красную кожу теплая кровь ложится маслами, а стоны и крики умасливают слух. Орки вдвоем разрывают одну, от удовольствия вцепившись клыками в оба плеча умирающей, какой-то эльф при этом массируем обоим мошонки, уткнувшись носом в межягодичье верхнего. А новенький обладает просто чудовищным инструментом — головка с кулак, а длина по локоть будет. Вторую кроху ему отрок подводит, взамен умершей, которую сам же и уносит за полог, чтобы потом притащить очень на себя похожую, но более старшую, эльфийку, не умершую сразу, когда ее насадили по самый корень, сумевшую предсмертным стоном вырвать рык из ухмыляющейся клыкастой пасти.
