Недолюбливаю лекарскую братию. Помощи на раст, а разговоров на сто левков.
Младший Ночвицкий сидел в кровати. И правда, ещё бледный и болезненный на вид, особенно на фоне белой-белой рубахи. Он встрепенулся, даже попытался подняться, но я покачал головой и выставил руку.
— Доброе утро, пан Ночвицкий. Лекарь сказал, что вы еще не поправились окончательно, так что не утруждайте себя лишними движениями. Я хорошо знаю, что такое раны, нанесенные нежитью и понимаю, как вы себя чувствуете.
— Как скажите, пан магистр. Моя жизнь всё еще принадлежит мне, благодаря вам. Поэтому я сделаю всё что угодно, чтобы возместить это.
— Не стоит, — улыбнувшись, ответил я. — Всего лишь ответьте, как вы познакомились с той дамой, с которой оказались в беседке.
Он заёрзал на кровати.
— Нелепая история, пан магистр. Отец пригласил на бал этого невыносимого Пшкевича.
— Какого именно? — для порядка уточнил я.
— Главу кафедры боевой магии в Школе Высших Искусств. Он может быть трижды мастер своего дела, но как человек чрезвычайно неприятен. Он очень грубо разговаривал со своей дамой, даже дернул её за руку. Я не смог вытерпеть. Отца не было на месте, и как хозяин дома, я обязан был вмешаться.
Мои подозрения начинали подкрепляться. Рекар с завидной регулярностью появлялся в том же месте, что и смешливица. А на тот трагичный бал привёл её сам?
— Я потребовал его извиниться перед панной, но он насмешливо бросил, что перед бархатными розами не кланяется и высокомерно удалился. Я попросил прощения вместо него.
— Что она ответила?
— Ничего, — пожал плечами младший Ночвицкий. — Только улыбалась так... — он смутился, — мило и загадочно.
— Вас кто-нибудь видел?
— Нет, мы пересеклись в одной из дальних комнат с выходом в сад.
— Расскажите, как есть, — попросил я. — Вам нечего стесняться это существо околдовало вас, и вы не могли сопротивляться.
— Да, да, — подтвердил он. — Меня словно подменили. Я слушал её мелодичный смех и больше ничего слышал, и не видел кроме её прекрасного лица. Она взяла меня за руку и увела в парк подальше от людей, до той самой злополучной беседки...
— Дальше мне известно, — перебил я, чтобы не заставлять парня воскрешать те жуткие мгновения. — Вы очень помогли пан Ночвицкий. Можете быть уверены, очень скоро с этим существом будет покончено.
— Спасибо, — потупился он.
— Выздоравливайте, — пожелал я, вернувшись к дверям. — Надеюсь когда увидимся в следующий раз, вы будете крепко стоять на ногах.
— Непременно.
К счастью лекарь куда-то подевался, зато слуга невозмутимо дожидался меня в коридоре.
— Соблаговолите следовать за мной, Пан Вильк, — снова поклонился он.
Мы опять пробирались через десятки залов, галерей и лестниц, пока не достигли небольшой гостиной, обшитой дубовыми панелями. Перед камином с чашкой ароматного чая сидел хозяин усадьбы, а второе кресло с мохнатым пледом на спинке, по-видимому, дожидалось меня.
— Рад видеть вас снова, — привстал Ендрих Ночвицкий. — Присаживайтесь.
— Благодарстую, но чай мне, к сожалению, нельзя, — я развёл руки, не приняв протянутую слугой чашку.
Хозяин нахохлился, но больше ничего предлагать не стал.
— Слышал, вы загнали нечисть в музей.
— Так и есть. Скоро мы отыщем её логово, и наша сделка будет завершена.
— Принесёте мне какой-нибудь трофей? — заинтересовался Ночвицкий, глянув на меня исподлобья.
— Если будет возможность.
— Это было бы прекрасным напоминанием для моего сына и для меня. Чтобы не забывали о том, что деньги и положение не обеспечивают бессмертия.
Я задумчиво кивнул. Не ожидал таких слов от одного из самых богатых купцов Кипеллена.
— Постараюсь достать вам трофей.
— Хорошо, — тихо проговорил он и отпил чаю.
Я понял, что аудиенция закончена, но обязан был задать мучавший меня вопрос.
— Прежде чем откланяюсь, позвольте спросить. В тот день во время бала у вас гостил Габриэль Ремиц?
Ендрих напряженно взглянул на меня.
— А почему вы интересуетесь?
— Необходимо проверить некоторые детали, — не вдаваясь в подробности, заюлил я, не обвинять же Габриэля почём зря.
— Вы знаете, что между нашими гильдиями практически война? — он вздохнул. — Да все об этом знают. Мне не нужна лишняя огласка. А после смерти Кузьки и подавно. Личные договоренности между гильдиями сейчас не преветствуются. Поэтому всё что я расскажу, останется сугубо между нами.
— Можете быть уверены...
— В противном случае, я буду всё отрицать, — Ночвицкий так взглянул на меня, словно уколол. — Пан Ремиц действительно должен был заглянуть по одному... коммерческому вопросу, о котором я не вправе распространяться, — задумчиво продолжил он. — Но в тот вечер я неожиданно отбыл по торговым делам и наша встреча отменилась. Не знаю, заезжал он или нет.
— А можно ли проверить? — не сдавался я.
Ендрих подозвал слугу и что-то коротко сказал ему.
— Простите, не хотел лезть в ваши дела, но это действительно важно, — сказал я.
Он только кивнул, невозмутимо допивая свой чай. Говорить о погоде или других несущественных глупостях для поддержания разговора, не входило в его привычки. Ночвицкие не тратили попусту время и умели ценить его. Наверное, поэтому возможность навсегда потерять сына произвела на Ендриха такое глубокое впечатление и заставила задуматься о своей жизни.
Слуга вернулся с объемной папкой перетянутой синей лентой. Ночвицкий долго ковырялся в бумагах, а потом безразлично произнёс:
— Был. Прибыл, как мы и договаривались ровно в полшестого, а убыл незадолго до нападения мерзкой твари.
— Признателен, что потратили на меня лишнее время.
Я поднялся из кресла и, распрощавшись с хозяином дома, пошёл к выходу.
Кажется, у Рекара появился соперник. Почему Габриэль неизменно появляется там же где смешливица? Но, что наводит на еще большие подозрения, в отличие от Пшкевича, постоянно скрывается в тени?
Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки 'У Моста'
Когда я вынырнула из одеяльного кокона в который закуталась по самые уши, Румпель поставил передо мной терпко пахнущий взвар, курящийся паром.
— Вот, выпей, а то заболеешь.
Тролль пытался привести меня в порядок после 'всемирного потопа', а я забилась в угол между стойкой и кирпичной колонной и зябко вздрагивала. Юбка и чулки парадными флагами колыхались над очагом, от ботильонов, стоявших возле жаровни, шел пар. Хоть бы не покоробило, обувь нынче недёшева, а на мою ногу ещё поди подбери — стопа узкая, без подъема. Я благодарно вцепилась горячую кружку, грея покрасневшие припухшие пальцы. Отвар пах мятой, имбирем и ещё чем-то неуловимо пряным. Немного подумав, тролль плюхнул туда ложку мёда. Покатав кружку в ладонях, я осторожно отхлебнула. Горячая терпкая жидкость огненной каплей рухнула в желудок и заставила тело вздрогнуть. Озноб потихоньку отступал, сменяясь расслабляющим теплом в конечностях. Н-да, намерзлась я сегодня на месяц вперед. Вода из трубы хлестала ледяная... Румпель молча опустился напротив, оседлав оставшийся в 'живых' после схватки с трубой дубовый табурет.
— А каким ветром тебя ко мне вообще занесло? — полюбопытствовал он. — Франц, вроде, говорил, что ты выходной на сегодня взяла.
— Угу... — буркнула я, отпивая из кружки. — Взяла. Нужно было прояснить кое-что. Вильк ведь не просто так вчера на меня накинулся...
— Вот! — вскрикнул тролль, — Что я говорил! Эх, зря я ему вчера зубы не пересчитал.
— Да успокойся ты! — не выдержала я. — Он действительно меня за убийцу принял!
— Чего? — вытаращился Румпель. — Ну, знаешь ли! У него совсем черепица потекла!
— Да нет, у него были основания... — задумчиво побарабанив пальцами по стойке, я вздохнула и вкратце поведала товарищу историю своих злоключений в Зодчеке и сегодняшней вылазки к реставраторам.
— Знаешь, — тролль поскреб квадратный подбородок, — я в ваших живописных делах не разбираюсь. Зато неприятности нюхом чую. Что-то во всей этой истории не так: и сноходец убитый, и письмецо, тебе подброшенное, и книга Вилькова, зачем-то ведь её пытались у тебя украсть, и картина... Идем-ка к Врочеку сходим, думается, старик лучше должен знать, что творится.
— А не поздно ли? Времени-то уже прилично, — засомневалась я.
— Ничего, все равно бессонницей мается и раньше полуночи не ложится, — успокоил меня Румпель. — О, и шмотье твое уже просохло, — он передал мне юбку и чулки.
— Отвернись, — скомандовала я, — забирая одежду из лапищ тролля.
— Да чего я там не видел, — хмыкнул тот.
— Штопаных панталон в сердечки, — фыркнула я, — отворачивайся, давай.
Тролль мстительно швырнул в меня ботильонами, и я, разложив вещи на стойке, принялась одеваться.
Обувь была ещё сырой, но деваться некуда, пришлось напяливать так.
Свет у Врочека не горел, и сомнения вновь шевельнулись внутри, но Румпель решительно потащил меня к входу.
У лавки я на секунду застыла, не донеся руку до дверного молотка. Фонарей на улице было достаточно, чтобы увидеть, что створка не прикрыта. Сердце кольнуло иглой дурного предчуствия. Румпель, тоже почуявший неладное, властным жестом задвинул меня за спину. Внутри послышалась возня, дверь распахнулась и на крыльцо, оставляя за собой кровавый след, вывалился Франц Врочек. Кажется, я вскрикнула, тролль подхватил теряющего сознание старика, не давая расшибиться о каменные ступени.
— На помощь! — мой крик прорезал сонную тишину пустой улицы. — Кто-нибудь!
Захлопали ставни, начали зажигаться огоньки в ближайших домах. Первыми на улицу выскочили двое цвергов-чеканщиков, чей гильдейский дом стоял вплотную к лавке.
— Лекаря! — рявкнул Румпель, осторожно укладывая пана Франца на землю.
Младший цверг, перекинувшись словом с товарищем, поспешно заковылял вверх по улице. Я опрометью кинулась в лавку, и, схватив на столе подвернувшийся под руку кусок угля, выбежала обратно. Упала на колени перед Врочеком и рванула на тощей стариковской груди окровавленную рубашку. Франц застонал, открыв мутнеющие глаза. Несмотря на попытки тролля пережать кровоток повязкой из собственной рубахи, из треугольной раны под грудиной старика стремительными толчками уходила кровь. Я поспешно зачиркала углём по мостовой. Руки дрожали, не желая слушаться, но орнамент выходил лучше, чем на экзамене. Я знала за что борюсь и сдаваться не собиралась. С каждой пульсацией тёмной крови из Врочека улетала жизнь. Я стремительно вырисовывала вокруг него преграду из угольных черточек, будто эти каракули могли не пропустить смерть. Только бы продержаться до прихода лекаря.
— А...лана... — пан Франц попытался остановить мою руку, но я молча скинула его пльцы, продолжая остервенело чертить все новые и новые завитки.
Я смогу, знаю! Главное заплести разорванные линии жизни, и не давать текущей крови уносить остатки жизненной энергии.
-...книга... — пан Франц судорожно цеплялся за мою шаль, — книга пана... Вилька... не нашли... спрятал......
Р-резец мне в стило! Рука заработала быстрее. Время утекало сквозь пальцы, унося с собой чужую жизнь. Я смогу, успею! Сухая рука пана Врочека прекратила цепляться за шаль. Румпель перехватил мои пальцы за секунду до того, как я попыталась дать узору ещё силы, и обреченно покачал головой. Сквозь малочисленную толпу сонных соседей к нам протолкался молодой цверг в компании всклокоченного плотного человечка в темном сюртуке. Он склонился над Врочеком и потрогал жилку на шее.
— Все кончено, панна, — скорбно произнес он, разглядывая мой узор, — мастер-живописец, да?
Я судорожно кивнула, машинально кроша в пальцах остатки угля.
— Вы молодец, не растерялись, сделали, что могли, — толстячок успокаивающе погладил меня по плечу, — и вы тоже, молодой человек, — добавил он, повернушись к троллю, зябко поводившему голыми плечами.
— Посторонись! Разойдись! — прозвучало над головой, и к телу, расталкивая зевак, пробился патруль Ночной стражи, за которым, как оказалось, уже успели послать.
Румпель осторожно поднял меня с колен, отведя в сторону. Я двигалась словно сомнамбула, время замедлилось. После всех вопросов и осмотра, тело несчастного Врочека увезли в холодную, а лавку опечатали 'до выяснения'. К концу всех следственных мероприятий меня снова бил мелкий озноб, а когда кто-то из стражников упомянул имя Бальтазара Вилька, я внезапно встряхнулась, забормотав себе под нос: 'Вильк, чтоб ты сдох! Из-за тебя все заварилось, будь ты неладен! Из-за твоей поганой книжонки!' — и стряхнув с плеч троллевы лапищи, рванула к дому чародея, намереваясь выяснить все здесь и сейчас.
Я кричала, ругалась, ободрала вкровь костяшки пальцев, и наверняка перебудила полквартала, ломясь в запертую дверь, прежде чем та распахнулась, и на пороге появился Бальтазар Вильк. Из-под наброшенной на плечи рубашки выглядывали расцвеченные алыми пятнами бинты. На скуле маслянисто поблескивала свежая ссадина, будто пана чародея провезли лицом по брусчатке.
