Маска для Весов

Я аж дёрнулась к спинке кресла, будто мама внезапно застала меня за преступлением. Мама не заметила — включала верхний свет. Люстра засветилась обыденностью — и в это время экран мобильного погас... Мама дошла до кресла, взяла мобильный Арсения и переложила его на журнальный столик.

— Как у тебя? Всё нормально?

— Всё...

Мама смотрела на сумки, сваленные на кровать, поэтому не увидела, как я быстро вытерла пот над верхней губой и на скулах. Только бы не заметила, как полыхает лицо... Хотя можно свалить на недавнюю прогулку по морозцу.

— ... Пока не забыла. Инна скоро приедет — звонила, пока тебя не было.

— Хорошо. Дождусь её — и тогда баиньки. Больше никто не звонил?

— Лида звонила. Инна ей до сих пор не сказала, что она у нас живёт. Ну... И я промолчала. Только вот... Инна с тобой ещё не говорила?

— О чём?

— Инна сказала матери, что её пригласили встречать Новый год в ресторане.

— Нет, об этом пока не говорила. Тётя Лида не хочет встречать Новый год одна?

— Не возражаешь, если она к нам приедет? — неуверенно спросила мама.

— А ты? Не боишься, что она тебе все уши прожужжит своими ужасами? — поддразнила я её, уже неохотно, но улыбаясь. — Мне-то — что: встретила Новый год — и спать завалилась, а ты ведь любительница досмотреть всё до конца. Сама-то как — выдержишь тётю Лиду?

— Ну-у... Она ж тоже любительница телевизор посмотреть.

— Тогда звони, пусть приезжает.

— Ой, реклама кончилась!

И мама убежала.

А я посмотрела на телефон Арсения. Не приди мама — взяла бы трубку?

И вдруг — нахлынуло!..

Лёшка, ты не прав. Твоя сестра не только иногда кажется дурой! Она и есть вечная, стопроцентная дура! Потому что сейчас она сидит, сжавшись в комочек, и со злостью, едва от злости и отчаяния не ревя, умоляет Арсения позвонить ей!

Я слетела с кресла, чуть только мне показалось, что окошечко экрана снова вспыхнуло. С протянутой рукой кинулась к швейной машине...

— Нет.

Искандера встала на пути. Призрак. Казалось бы, проскочи — и... Но... тяжело дыша, я стояла перед ней и только смотрела умоляюще.

— Но почему?!

— Не разговаривай с ним.

— Это моё дело — разговаривать или не разговаривать с ним!

— Если будешь говорить — испортишь всё!

Руки опустились сами.

— Что — всё?

Экран снова потускнел.

— Рано ещё, — уже мягко сказала Искандера — и исчезла.

Мобильник немедленно очутился в моих руках. Перезвонить? Снова села в кресло. Побаюкала телефон в руках. Там, на том конце связующей нити, которая медленно таяла в пространстве, — Арсений. Он тоже держит трубку мобильника и смотрит на неё... Или не на неё. Но трубку держит... Я прислонила трубку тыльной, прохладной стороной к горячей щеке. Как жаль, что всё так вышло. А могло ли быть по-другому? Почему я не сказала ему сразу, что я та самая танцовщица?! У нас была бы тайна — одна... против всех!

Нет... Он уже тогда думал обо мне, как о... Нашёл кого слушать...

Настенные часы деликатно постукивали над головой... Зачем он звонил... Лучше бы оборвать всё сразу. А... Сказал ли Володя ему про Лёшку? Может, он из-за этого звонил?.. Может, всё-таки перезвонить? Что имела в виду Искандера?

Приглушённо и мелодично запел мой собственный мобильник. Инна? Володя!

— Да, Володя, слушаю.

— Яна, Арсений не звонил? Мы до него дозвониться не можем. Такое впечатление, что он убрал старую "симку".

— Звонил — только... я не успела подойти, — запинаясь, наврала я.

— Хорошо хоть так... Яна, не возражаешь, если мы перезвоним тебе ещё раз? Во сколько ты ложишься спать, чтобы звонить не слишком поздно?

— До двенадцати можете звонить, — ответила я, прикинув, во сколько, примерно, вернётся Инна и кончится последняя любимая передача мамы.

"Мы перезвоним". Они сидят там всей компанией и беспокоятся о нём. А я, которая могла бы рассказать им все новости, прошляпила его звонок!

Хватит. Мы расстались, и его дальнейшая судьба меня не должна интересовать. Я бросила мобильник Арсения в кресло и принялась разбираться с принесёнными сумками.

Тёмно-красное платье я вытянула из пакета последним и с ним подошла к зеркальной дверце шкафа. Приложила к себе. Почему-то вспомнилась секретарша Арсения. Не нашего окружения. Хмыкнула невесело. Ну и ладно... Я теперь тоже...

Встретилась глазами с отражением. Сморщилась и заплакала. Вспомнилось тёплая ладонь Арсения на моей спине — судорожно завздрагивала от плача. Шаг назад, села на кровать и дала слезам волю... Ну почему — так?! Почему?! А воспоминания, как назло, нахлынули волной: как он вёл меня по площадке... Как обнимал... Как судорожно прижимал к себе — со злостью, но к себе! Как распластал на себе, в последний раз — перед тем, как высказать всё в лицо... Как не отпускал, словно боялся, что убегу сразу, но говорил и говорил... И его погрозовевшие тёмно-серые глаза. Казалось, они смотрят на меня отовсюду... Я выключила везде свет. И села на кровать, ближе к стене. Замерла...

Боль в виске, не утихавшая с недавних пор, снова напомнила о себе. Я почему-то представила, как Арсений сидит в машине и машинально баюкает в ладони мобильный, раздумывая, позвонить ли снова, нет ли...

Я не мазохистка. Не хочу страдать из-за нелепости. Из-за того что он так легко поверил. И всё-таки хочу остаться с ним.

Поэтому, отшмыгавшись, негромко в темноте сказала:

— Или ты хоть что-то объясняешь, или я звоню ему.

Будто сквозняком отвело-раздуло в темноте длинный прозрачный тюль.

— Объяснять нечего. Есть условие. Если ты его выполнишь — получишь то, что на самом деле хочешь.

— Ты считаешь... я неправильно определилась с тем, что хочу?

— Яна, — с наигранным терпением в голосе сказала Искандера, — поверь мне, что я лучше вижу ситуацию. Ты видишь лишь её часть, которая на поверхности. Я вижу основу. Поэтому доверься мне.

— И это объяснение?

— Ещё раз. Я никогда никому ничего не объясняю. Я только направляю и подсказываю. Дай устояться событиям. Завтра ты всё иначе будешь видеть.

— Думаешь, утро вечера мудреней? Думаешь, проснувшись, я пойму всё?

Призрачный тюль, обозначивший в темноте контуры Искандеры, шевельнулся и растаял. Из пустоты шелестом донеслось:

— В любом случае завтра решится всё.

... Если бы не Инна, я бы, наверное, устроила истерику. От напряжения голова болела так, что я уже подумывала, не выпить ли маминых успокаивающих таблеток, остававшихся не тронутыми после смерти папы.

Инна впорхнула в моё гудящее от напряжения пространство сияющей бабочкой — такой радостной, что я даже завидовать не могла. Только — против воли — улыбаться, глядя на неё. А она сбросила шубку на кровать, около меня, и тут же переложила её на кресло. Её не смущало, что в комнате темновато — лишь свет из окна, от дома напротив, от фонаря, от снова падающего снега: к вечеру заметелило немного.

— Яна! Яна! — засмеялась она, падая со мной рядом. — Я так счастлива! Господи, как хорош Глеб! Он обращается со мной, как с королевой! Нет, правда, он даже называет меня королевой! Своей королевой!

"Мой король назвал меня алкоголичкой и подстилкой!"

Инна мечтательно смотрела в потолок, явно представляя себе недавний вечер в ателье. Поэтому не видела, как раздулись ноздри моего носа, когда я напряглась, чтобы не зареветь в её присутствии.

Слава влюблённым, что они становятся эгоистами в своей любви! Инна начала рассказывать про вечер, и остановить её, а тем паче — расстроить её у меня не хватило решимости. Один раз она мимолётом спросила, как у меня прошёл вечер. Я с улыбкой ответила, что не так весело, как её, и просила продолжить рассказ. С подробностями, если можно. Инна вспоминала охотно. А под конец сказала:

— Да, чуть не забыла... Сегодня вечером Тарас с этой уехал к родственникам. Будет завтра вечером. Соседи доложили. Яна, я хотела тебя попросить. Хочу завтра с утра съездить в его квартиру (она даже не споткнулась на "в его квартиру") забрать свои вещи. Личные. Делить я ничего не собираюсь, так что... Могла бы и сама съездить, но мне страшно одной даже заходить туда. А Глебушку не хочу в это впутывать. Как? Поедешь со мной?

— Завтра во сколько? Мне ещё надо будет на кухне готовить к празднику.

— Ой, за это не беспокойся! Я поеду в ресторан вечером, а до этого вместе с тобой на кухне поработаем. Тётя Рая сказала — у вас мама будет? — И тут только до неё дошло, и она внимательно посмотрела на меня. — Так... Моя мама будет у вас, сказала тётя Рая, и вы будете встречать Новый год втроём. Почему втроём. А Арсений Юрьевич?

— Для Арсения Юрьевича я оказалась слишком никчемной. — Я села на кровати и выпрямилась. — В общем, он оказался... В общем, мы слишком разные... Не одного круга... Я... не хочу говорить об этом. Давай о квартире. Что именно ты хочешь взять?

Инна, всё ещё лёжа, замерла, а затем села, касаясь моего плеча. Потом обняла меня, и мы сидели так некоторое время, молча и неподвижно. Если в первые секунды я пыталась удержаться от нового плача, то под её тёплой рукой успокоилась, хоть и не сразу. А успокоившись, я спросила:

— Инна, ты мне денег не дашь в долг? Он мне аванс дал, а теперь — сама понимаешь... Хочу отдать.

— Думаешь, он на работе будет к тебе приставать? — не сразу поняла Инна. Дошло. — Прости, не подумала. Конечно, дам.

— У меня теперь репетиторство есть, ты мне плати не столько, сколько договаривались, — заторопилась я, но подруга прервала.

— Ян, прекрати. Знаешь, я только что придумала. А давай, мы тебя с собой возьмём? Глеб заказал столик в ресторане на время празднования Нового года. Я попрошу его, и он... А что? Неплохая идея! Завтра заедем в магазин, купим тебе платье...

— Инна, это ты прекрати. Вам сейчас надо побыть вдвоём как можно больше, а тут я — со своими проблемами. Третий — лишний. И вообще... За кого ты меня принимаешь? Я тебе кто? Подруга? Подруга. Так что не парься насчёт меня — я и дома неплохо справлю Новый год. Дома и чувствовать себя буду свободней, чем сидеть в незнакомом месте и бояться грохнуть вдребезги какой-нибудь бокал или тарелку. Да и мамам нашим будет интересней — будет кем командовать за столом. Так что — забудь...

Она замолчала, и мы снова немного посидели.

— Ян, я пока к маме не вернусь. Тётя Рая... Мы с ней поговорили, и она согласилась, что маме перед Новым годом лучше не говорить про Тараса. Пусть думает, что я с ним в ресторане Новый год встречаю.

— Ты ей сказала про Глебушку?

— Нет. А она его по имени знает?

— Знает. Но ничего страшного. Она сердитая на него, что он не хотел по-настоящему знакомиться со мной, а теперь будет довольна.

— Чем?

— Ну, как же. Свободный мужчина — и наконец пристроен.

Мы смогли даже похихикать. Хотя горло и давило, а улыбка всё норовила разъехаться в плаксивую гримасу.

Потом мы встали, включили свет и принялись за дело: распотрошили мой шифоньер и уплотнили в нём мои вещи, оставив место для вещей Инны. Кое-что забросили на антресоли, потом затащили в комнату маму, хотя она упиралась — ах, какой предпраздничный концерт шёл! Но уборка и распределение вещей по местам воодушевили и её. Вскоре некоторые мои вещи, летние в основном, которые я обычно оставляла на зиму в шкафу же, тоже переместились на антресоли, а мама пообещала выделить место в своём шкафу для верхней одежды Инны.

Через полчаса нашей суматошной подготовки ко сну (кроме мамы: "Вы что — такие передачи по телевизору — и я спать пойду?!") Инна задремала, тихонько сопя, явно пригреваясь, а потом, видимо, уснула глубоко — затихла...

Мне — хотелось присоединиться к маме.

Смотреть телевизор и ни о чём не думать.

И не видеть... Мало того что сна ни в одном глазу, так я постоянно видела Арсения... Он снова сидел в машине, прислонившись к спинке сиденья, и безразлично смотрел на снег. Белые вихри мягко лепились на ветровое стекло, смазанно отшвыривались порывами ветра... Время от времени Арсений прикладывался к бутылке, потом снова немигающе смотрел вперёд.

"Почему ты не идёшь домой?" — мысленно спросила я.

"Там пусто. И пустынно. Что там делать..." — с досадой отвечал он.

"А что делать здесь? Пить? Зачем? Что тебе это даст?"

"Это привычно. Это даёт возможность забыться. И не спустить с поводка своих бешеных псов", — угрюмо сказал он. И снова поднял бутылку, не сводя глаз со снега.

"Пил бы дома, — тоже угрюмо посоветовала я. — Там хоть безопасно".

"Дома нет. Нет дома, понимаешь? Есть квартира — дома нет".

На это я промолчала. А что сказать? Укорить, что сам виноват? А смысл? Пьяного — не переубедишь. Тем более такого, как он. Зацикленного на своей идее, что я подстилка. В страшном сне не могла представить, что услышу такое про себя. Да ещё от человека, который — позвони он мне сейчас, немедленно выскочу в метель... Только бы позвал...

26.

Задремала только к утру. И то снилось что-то кошмарное. То ли я летала, то ли стремительно неслась на какой-то машине — но всё время в снежной буре, которая мотала меня из стороны в сторону, то и дело стараясь перевернуть. Один раз разбудил вспыхнувший телефон — мой. Часа в два ночи — эсэмэска от Володи: "Яна, Арсений не появлялся?" Непослушными со сна пальцами отстукала под одеялом, чтобы не разбудить Инну: "Нет". И снова провалилась в полудрёму, в которой сидела за рулём машины. Та мчалась по невидимой в стремительных метелях дороге — казалось, под колёсами нет никакой поверхности, казалось — это снежные ветры несут машину, и вот-вот она перевернётся, и её начнёт швырять в стороны и закрутит...

Утром — темь за окном, да ещё и на самом деле метель — опять не спится. Открыла глаза. Будто и не закрывала. Тихонько шмыгнула с кресла-кровати, прихватив оба мобильника и охапку одежды, и закрылась на кухне. С вечера приготовленное полотенце позволило не шуметь в ванной, а умыться здесь же. Кроме того перед самым сном я предусмотрительно приготовила кастрюли с варёными овощами, поставив их на полу так, чтобы не греметь с утра. И сейчас, вооружившись ножом, я сначала быстро почистила всё сваренное с вечера для салатов, а затем принялась крошить... Верхний свет не включала, достаточно было лампы, поставленной на холодильник.

Крошила машинально. Время от времени поглядывала в окно, на дорогу с редкими машинами на ней, на дорогу, которая и сама летела вместе с сильной бело-серой позёмкой по ней. Поглядывала и на два мобильника, специально положенных поблизости на полотенце, чтобы взять сразу, если что, а не грязными или мокрыми руками.

Арсений... Легко сказать — забыть. Говорить вообще легко... А если он перед глазами постоянно? И почему-то вспоминается вся череда недавних дней, когда мне было так хорошо с ним... И жирная, грязная точка в конце этой череды.

Хватит. Сколько можно о нём.

Лучше бы наушники взяла... Арсений притягивал меня со страшной силой. Точнее — думы о нём... Ничего не могла с этим поделать: размышляла и размышляла о нём. И главное — как и о чём размышляла!.. Сочувствовала. Ведь он думал обо мне как о байкерской подружке. Начиная с памятного воскресенья. Каково ему было во вторник, когда я так легко и сразу пошла, как говорится, на контакт? И каждым своим движением я будто уверяла его: "Да, я именно такая! Несмотря на то что похожа на твою сестру!" Он укреплялся с каждым моим движением к нему в той характеристике, которую беспечно, почти ничего не зная обо мне, дали мне байкеры. С каждым шагом... А я, ничего не подозревая, легкомысленно ликующая, что вот-вот преподнесу ему сюрприз, сама тянулась к нему... Ведь мне с ним было так уютно. Даже когда он смотрел сверху вниз...