Маска для Весов

А что — у меня праздник! Столько времени книг не покупать! Оголодала! Не то, что некоторые, которых от одного вида книг в дрожь бросает. Тот же Роман, например.

— Да мне этого еле-еле на неделю хватит, — снисходительно улыбнулась я, прекрасно зная, что его читать — из пушки расстрелять пригрозить — и то не заставишь. Некогда. Кто же с девочками без него гулять будет?

— Ян, мама хочет, чтобы ты со мной позанималась.

— ЕГЭ по русскому?

— Ага.

— Мама хочет.

— Ага.

— А ты?

— Ну, и я...

— Ромк, я ведь злая в этом деле.

— Да ведь хорошо! — страстно воскликнул Роман. — Я ж лентяй! Со мной по-другому нельзя! Я-ан, а? Давай, а? С тобой я согласен заниматься!

Романа я поняла. Ему такая злая и нужна, чтобы тащить его, томного и ленивого. Иначе... Иначе все экзамены пролетят. А ему без сертификата с егэшными оценками, естественно, никуда. А с такими родителями, как его, это катастрофа. Плюс ещё одно: я своя. В одном подъезде живём. Далеко ходить не надо. Говорю же — лодырь.

— Хорошо, — предупреждающим тоном сказала я и обратилась к продавщице: — И добавьте два пособия для подготовки к экзаменам. За пособия платит вот этот тип.

— А-а... — раскрыл рот Роман и пожал плечами. — Яна, а вон там ещё тетрадки. Я вон ту хочу. — Он взглянул томными глазищами на обернувшуюся к нему хорошенькую продавщицу и попросил тоном пай-мальчика: — Пожалуйста, мне вон ту тетрадочку — наверху которая, с машинками спортивными. И ещё ту, рядом которая, — с кошками, девушке. Девушка должна любить такие, с кошечками.

Пока он глядел, как продавщица, немного обалдевшая от его страстных взглядов, выбирает ему тетради, я примерилась и врезала ему носком ботинка по ноге. Он подпрыгнул. Не от боли — от неожиданности.

— Ой! Ты чё?

— Тебе — как? Насчёт "чё"? Обстоятельно, с примерами? Или так сообразишь?

— Да ладно, Ян. Чё я такого сказал?

— Ничего не сказал. Играть — перестал. Иначе я тоже буду играть — крутую.

— Понял. Клянусь: рядом с тобой это в последний раз.

Я глянула в его бедовые глазища, он глянул на меня — и мы захохотали. Вот что хорошо с Ромкой: он всегда прекрасно понимает, что я раскусила его раз и навсегда. Но играть пытается. Пытается обаять, чтобы вить потом верёвки, как вьёт их из влюблённых в него девчонок, как вьёт из трясущихся над ним родителей, как вьёт из одноклассников и дворовых пацанов, которых в один год, как вырос, отлупил так, что теперь к нему боятся подходить, мягко говоря, с негативом. Зря, что ли, за плечами секция самбо?

Роман на всём белом свете боится только меня, потому как вижу его насквозь. И ещё Лёшку, который его однажды (слава Богу, без свидетелей) хлопнул ладонью-лопатой по одному месту так, что "братишка" потом нормально сидеть пару дней не мог. И никакая секция не помогла. Но на Лёшку Роман не разозлился. Потом. Когда понял — за что. Лёшка ему простенько так объяснил, что такое "козлить" и почему такое нельзя проделывать со мной. Хотя бы и в общении.

— Ты сейчас домой? Или ещё чего покупаешь?

— Домой. Только пешком.

— А чего — пешком. Поехали на маршрутке? — предложил Роман. — Заплачу.

— Не надо. Просто погулять хочется.

Он поджал пухлые губы, машинально подсчитывая, сколько займёт времени пеший путь. Потом поднял брови, спросил:

— Уверена? Почти сорок минут пути.

— Уверена.

— Но ведь сумки!

— Ничего страшного...

— Я с тобой!

— Да ты ж на второй минуте в сугроб свалишься, рыдать будешь! — поддразнила я его, смеясь над его вмиг по-детски обиженной мордахой.

— Да мне всё равно делать нечего! — заявил Роман.

И тут до меня дошло. Я прикинула, сколько сейчас времени — двенадцати точно нет, и с любопытством спросила — нет, а ведь правда интересно:

— И? Выгнали? Или сам сбежал?

— Выгнали, — с мученическим выражением лица объявил Роман. — И главное — за что? Ни за что! Я всего лишь нарисовал портрет — клянусь, больше ничего.

У Романа талант — он художник-карикатурист. Причём абсолютно непрофессиональный. То есть — в художественную школу не ходил и не ходит, анатомии не знает — для него это лес дремучий, но рисует шаржи — проникновенно и замечательно. Лариса, моя подруга, успела поругаться с Романом — и не раз, пытаясь пропихнуть его на подготовительные курсы для поступающих в худучилище или на худграф. Ему, видите ли, лень готовиться куда-то поступать. Больше всего ему нравится рисовать шаржи на учителей или на одноклассников. Из одноклассниц он творит вначале нечто высокохудожественное, отчего они часто раньше впадали в восторг. Пока не усвоили, что надо успеть вытянуть портрет из-под его пальцев чуть незаконченным: после того как Роман нарисует льстящий им образ, он же почти секунду спустя одним-двумя мановениями карандаша или ручки превращает божественный портрет в нечто издевательски саркастичное.

— И кого на этот раз? — поинтересовалась я, продвигаясь с толпой к выходу из крытого рынка. Продвигаясь легко — сумки-то пока у "братца", да и идёт он самоотверженно впереди.

— У нас русский был, — замогильным голосом объявил Роман и повесил бедовую голову. Всё ясно. Про учителей Романа я знаю всё. Уроки русского у них ведёт завуч — дама весьма яркая по причине лошадиного лица и сложно выполненного из своих и накладных волос стога на голове. То есть ведёт уроки сплошная провокация для человека, который обожает рисовать карикатуры. Причём провокация ещё и в том, что дама халтурит, судя по всему: даёт задание и исчезает из кабинета на весь урок, мотивируя, что у неё свои, завуческие дела есть.

— Понятно, — пожала я плечами. А что ещё сказать?

У самого выхода я ещё раз повела лопатками от пристального взгляда в спину, резко обернулась, но поймать глядящего не успела. Несмотря на утренний час, в огромном зале крытого рынка народу полно. Пойди отследи по направлению чужого взгляда наблюдателя, если он то и дело скрывается за суетливо снующими спинами.

И, пока проталкивалась за Романом дальше, пыталась определиться: взгляд был враждебный? Или нет? Так и не поняла. Единственное, что могла сказать: кто-то упорно смотрел мне в спину. Но кто? И почему не подошёл? Иной раз я такие взгляды ощущаю, когда человек может спутать меня с кем-то...

— Всё! Я решил идти с тобой! — объявил Роман. — На физру я всё равно опоздал, так что сорок минут — вместо урока.

Я снисходительно разрешила идти рядом, хотя в душе крикнула пару раз "ура!". Сумки-то теперь не на мне!.. И мы пошли.

Поскольку на улице я чужих настойчивых взглядов в спину не ощущала, то шли мы с Ромкой, почти пританцовывая. А тут ещё снег пошёл — густой, мягкий. Роман бросил мои сумки (сам с каким-то малюсеньким пакетиком — кажется, с единственной купленной тетрадкой, и это-то в школу!), мазнул ладонью по вершине сугроба на обочине, спрессованного утром снегоуборочными машинами, смял кусок набранного снега в снежок и запульнул в меня. Опоздал: я уже успела приготовить два снежка — у меня-то сумок нет, третий только-только начинала уплотнять. Радостный визг — мой, и раздосадованное оханье — его!.. Нахохотались! А снег пошёл такой густой, такой мохнатый, что мы едва дорогу уже различали! Каких-то минут десять вьюги — и уже ноги с трудом вытаскиваешь из наваленных снежищ!

Потом мы пытались добежать по дорожке до следующей остановки, чтобы всё-таки сесть на транспорт, хоть какой-то. А добежав — переглянулись, снова засмеялись и, не сказав ни слова друг другу, поспешили было дальше — снова пешим ходом!.. Правда, сначала передохнуть решили — в надежде, что слишком густой снег будет идти недолго. Ну, а заодно присмотрелись к остановке. Есть у нас на двоих одна игрушка.

Троллейбусы останавливаются позади, маршрутки — чуть впереди. Вот здесь мы и причалили, благо пустая скамейка оказалась никому не нужна запорошенной. А мы — чего? Взяли — снег сбросили и сумки поставили. Роману тоже отдохнуть надо. Не от тяжести, а от груза... Своих маршруток ждала небольшая компания. Среди них несколько парочек. Ромка прищурился на дорогу.

— Идёт.

— Эти двое.

Я сказала вполголоса, глазами указывая на парочку: он в чёрной трикотажной шапочке, в куртке, джинсах, в меховых ботинках, и она в куртке же и в джинсах, только в высоких сапогах, и вязаная шапочка более пышная.

Парочка придвинулась к дороге, недвусмысленно показывая, что они дожидаются именно этой маршрутки. Мы напряглись.

— Охотник, — сказал Ромка.

— Лакей, — покачала головой я.

Маршрутка остановилась, парень подскочил к водительскому месту, открыл дверцу и быстро влез, после чего рядом, у окна, устроилась девушка. Машина отъехала.

— Выиграла!

— А как догадалась?

— Смотрел только вперёд. Не оглядывался на девчонку.

— Смотри, ещё одна. Попробуем?

— Давай. Охотник.

— Ммм... Я тоже так думаю.

Притормозила маршрутка. Возле водителя, как и в предыдущей, два места тоже оказались свободными. Подбежала пара. Он быстро открыл дверцу, заглянул в кабину — Ромка протестующе застонал. Но парень шагнул назад и буквально впихнул свою девушку к водителю, после чего сел рядом. Роман выдохнул с облегчением.

— Но ведь он тоже не смотрел на неё.

— Зато держал за руку, — возразила я. — И ещё он быстро огляделся. И посмотрел не только на девчонку, но и вокруг. Короткие взгляды. Плюс полез к водителю — не просто посмотреть, свободно ли, но ещё и на самого водителя. Собственник, в общем.

— Я не охотник?

Он впервые задал такой вопрос. Я усмехнулась.

— Вот когда я тебя увижу с девушкой, тогда скажу. Но в любом случае — ты собственник. Сумки у меня забрал, даже не спросив, нужна ли помощь. Я твоя соседка и сестра — ты меня присвоил.

Ромка недоверчиво хмыкнул. Но когда отворачивался, стало заметно, как он самодовольно улыбнулся. Быть лакеем ему не нравится. Как и всем мальчишкам.

Игра грубовата, конечно — на вкус любого психолога. Мы сами придумали её — с моей небольшой подсказки. Но в дело воспитания этого лодыря я, во всяком случае, вложила крупицу чего-то хорошего.

И пошли дальше. Две остановки осталось. В одном месте, неподалёку от того перекрёстка, где вчера Лёшка со мной за спиной разомчался с Андрюхой в стороны, повалялись хорошенько: сначала Роман поставил мои сумки и спиной упал в свежий сугроб, раскинув руки в стороны. Я — подальше, почти рядом. На недавно выпавшем снегу мягко, хоть и было поначалу страшно падать. Он встал сам. Меня поднял за руки. И мы критически стали рассматривать получившиеся отпечатки.

— У тебя лучше, но это потому, что я тебя поднял, — заявил Ромка.

— Нет, у меня лучше, потому что я худенькая, а ты вон какой широкий!

— Так нечестно! — обиделся мальчишка, а я отвернулась и захихикала. Он заглянул мне в лицо и уже самодовольно сказал: — Ну вот, я же говорил!

Что именно он говорил, ни он, ни я уточнять не стали, чтобы не поссориться насмерть. Было у нас однажды такое из-за ерунды. В общем, Роман обошёл меня и принялся стряхивать со спины снег, а потом я с него. Не удержалась, конечно, врезала хорошенько кулачком по плечу. Он только охнул, но воспринял нормально. Физически от меня получить — это не то что морально. Морально я могу так сказануть, что насмерть поссоримся. И вообще... Есть такое, что мне Романа постоянно лупить хочется. Может, инстинктивно чую, что в детстве он недолупленный, слишком балованный родителями. Главное, что он против такого моего воспитания не возражает.

Итак, повстряхивали друг с друга снег и мирно пошли дальше. И я только в последний момент, когда напоследок стукнула его по спине, снова уловила, что кто-то смотрит в мою спину. Резко оглянулась. Справа, со стороны домов, — никого. Слева — дорога, поток машин.

Ничего не понимаю.

Уже без особенных выкрутасов добрались до дому. Ромка галантно пропустил меня в подъезд, после чего уже у почтовых ящиков спросил:

— Ну, что? Начнём сегодня?

— Во сколько ты хочешь?

— Ну, часиков в четыре.

Скептически оглядев его, я вздохнула.

— Хочешь сказать — начнём, как проспишься?

— Ага! — радостно подтвердил этот паршивец.

"Баиньки" для Ромки всегда будет оставаться наиглавнейшим занятием всей его жизни. Он спит так, что его ничем не пробудить. Единственное, что ещё не опробовали его родители, — это купить настоящую пушку и грохнуть из неё под ухом любимого дитяти. Хотя, честно сказать, насчёт пушки я тоже сомневаюсь. Прошлым летом у нас меняли водопроводные трубы. Убирали старые — в доме ревело и грохотало так, что здание тряслось. А мать Ромки печально сказала, что сынуля школу снова проспал и сладко дрых под этот оглушительный ужас.

— Ты ж раньше днём не спал.

— Понимаешь, я заметил, что утром мне легче просыпаться, если днём поспал.

Иной раз мне кажется, Ромка ненормально спит, потому что несколько лет назад его родители переборщили с репетиторами. Не нанимали только по музыке — и то, потому как чадо в музыкальную школу ходило, по классу флейты. И по физкультуре — бегал в секцию самбо. Всё остальное — мощный перегруз. До обеда — школа, до позднего вечера — дополнительные занятия.

— Ладно, договорились. Позвони, перед тем как прийти.

— Хорошо.

И мы разбежались: он остался на своём втором этаже, а я побежала на седьмой. Сумки дотащила сама — ничего страшного, на лифте-то. Открывая дверь, услышала нетерпеливую трель телефонного звонка, ворвалась в квартиру, бросила сумки к трельяжу, схватила трубку стационарного телефона.

— Да?

— Ян, хочешь хохму? Привет.

— Привет, Лёш. Хочу.

— Этот самоубивец где-то нашёл телефон Никитоса и предложил на следующих выходных на нашей базе снова вечеринку устроить. Платит он. За всё, причём. При одном условии. Догадаешься сама?

— Догадываюсь, — задумчиво сказала я. — И что Никитос сказал?

— Подумает. А что думаешь ты? Халява же.

— В смысле — ты согласился?

— А чё нет? Жратву он обещал отменную. Выпить — тоже.

— А если он...

— Ян, за дурака не держи. А то не знаю, чего он. Дык... интересней же.

Всё. Этому только интерес подавай. Лёшка как был, так и остался в душе азартным игроком. Впрочем... Я тоже.

— А что Никитос говорит?

В телефонной трубке раздался такой хохот, что я отпрянула вместе с ней, и только потом сообразила просто отставить её от уха.

— Что ж ты ржёшь, мой конь ретивый...

— Ян. Никитос, если чё, тоже не дурак. Он ребят предупредил. У тебя охрана будет, как у... ну... эта... а... как у вип-персоны. Поплясать этому с тобой дадим, но маску он с тебя не снимет. Гы-ы... Так что всё хоккей.

Он положил трубку, а я задумчиво покачала свою в руках. И вспыхнула. Платье! К концу недели! Новое!.. С ума сошла?! На какие шиши?! Оглянулась на себя в зеркало.

— Что делать?

А у моего зеркального отражения уже губы кривятся. Всё, сейчас обревусь. Потому как у меня такое есть: если чего-то хочется — причём очень хочется, а нет возможности реализовать, у меня начинается такой приступ рёва...

— Блин, Искандера! Придумала мне тоже!

— Не плачь, — жёстко сказала Искандера, приподняв пышные юбки и вышагивая из зеркала. — Глаза и нос покраснеют и опухнут. Нельзя. Будет гнусавый голос. Некрасиво.