Маска для Весов

1.

Ну почему если события в моей жизни и начинают происходить, то обязательно наваливаются скопом? Нет, чтобы потихоньку, не торопясь... А то живёшь себе тихо-мирно, никому не мешаешь, привыкаешь к уютной, предсказуемой повседневности... Спишь — и видишь сладкие сны, между прочим. Воскресенье же... И тут звонит домофон.

Я спрыгнула с постели, машинально хватая халат, включая лампу и взглядывая на тёмное окно с редкими жёлтыми пятнами из дома напротив (ого, опять снег валит!) и на настенные часы. Пятый час утра! Обалдели они все, что ли?..

А домофон назойливо пиликал, призывая меня немедленно взяться за трубку и прекратить это безобразие. И мне повезло только в одном: какие-то глухие инстинкты предупредили, что трубку плотно к уху лучше не прижимать. Я немного удивилась, но поверила. Сняла трубку — отставила подальше от уха, глядя на лохматую, недовольную спросонок девицу в трюмо прихожей, и только строгим голосом вопросила, кто там, как в трубке, перебивая меня, раздался ликующий хриплый рёв:

— Я-ан! Сеструха!

— Лёшка! — завопила я, забыв о раннем утре, и немедленно нажала кнопку.

— Пошли, братва, — жутко довольный, прогрохотал Лёшка, мой кузен, явно обернувшись к кому-то.

Несколько секунд я стояла в прострации. Потом вспомнила, что на мне всего лишь халатик, а поспать теперь точно не дадут. Потом вспомнила ещё кое-что и злорадно улыбнулась: у меня есть фора — лифт не работает, и всей "братве" придётся ножками потопать-поработать, поднимаясь на мой седьмой этаж!

Открыла дверь, чтобы не звонили больше, не тревожили зря, а потом... Сначала пришлось метнуться в спальню — одеться, потом — на кухню... Просыпаюсь я обычно мгновенно. В этом мне везёт... Поставила чайник, раскрыла старенький холодильник, присела перед ним на корточки. Так, пара консервов есть. Есть варёная картошка в "мундире", лука — пара штучек. Чего ещё надо для счастья?

"Братва" погромыхивающе басовитой волной начала втекать в мою малюсенькую прихожую, когда я дочистила первую картофелину. Резаный лук уже постреливал маслом в сковородке. Дверь хлопнула, и Лёшка в первую очередь заглянул ко мне. Во весь косяк нарисовался этакий высоченный широкоплечий шкаф. Широкощёкая, румяная с мороза физиономия — счастливая, небольшие глаза искренне сияют от лицезрения меня, короткий тёмный чубчик задорно торчит на макушке. Я тоже пискнула от счастья, подпрыгнула и повисла у него на том, что у нормальных людей называется шеей, а ему явно заменили бетонным столбом. Даже не дрогнул! Холодрыжный такой — с декабрьского морозца! Приятно обнимать! Он слегка сдавил меня лапищами в настоящих медвежьих объятиях и, пытаясь усмирить хриплый рык, спросил, понизив голос:

— Тёти Раи дома точно нет?

— Уехала на прошлой неделе, — откликнулась я, съезжая с него. Впрочем, он меня всё равно придержал — чтоб с такой высоты не свалилась. Вот почему он звонил позавчера — заранее узнавал, уехала ли мама, как собиралась! — Мамы не будет ещё где-то дня три. Так что — располагайтесь.

— Ты много не готовь, — тревожно пробасил Лёшка, — у нас немножко есть с собой, взяли по дороге в дежурке. Щас принесу.

— Да ладно, я только картошку, — ласково сказала я, еле сдерживая смех. — Картошечку жареную будете? Горяченькую?

— Оу! Конечно, бум! У нас тут рыбка к ней, и горло промочить чего найдётся. Ян, посидишь с нами, а?

— Посижу-посижу! Ты надолго ко мне?

— Дня на два, — смущённо сказал Лёшка и пошёл снимать доху и разуваться.

Всё ясно. Мой брательник работает в московской МЧС, приезжая домой время от времени. А жена его — время от времени домой не пускает. Потому как приезжает он иной раз с "братвой" — с коллегами, шумными великанищами — душа нараспашку и все, как один, такие же страстные байкеры, как он. А поскольку приезжают ранним утром, без предупреждения, то какая нормальная женщина захочет утром подниматься и готовить откровенную пирушку на четверых как минимум? Да ещё эти четверо будут орать, потому как забыли за две недели работы, что нужно приглушать звук, а у бедной женщины ребёнок — спать должен. Так что Катю я понимаю.

Но почему Лёшка сказал, что на два дня?

— Э... — Лёшка снова ввалился в кухню с двумя... сказать сумками — наврать. Назвать мешками — получается странно. Но на этот раз, кажется, это и в самом деле мешки из-под чего-то пищевого. Только с ручками.

Вслепую кроша картошку на самую большую сковороду с уже готовым лучком, я с нескрываемым любопытством следила, что и в каком количестве появляется из мешков. Мужчины почему-то думают, что вчетвером могут съесть столько, сколько увидят в магазине их голодные глаза. А мужчины, приезжающие с Лёшкой, вообще принципиальны в этом отношении. Так что после сегодняшнего посещения "братвы" я неделю буду жить на их угощение. Поэтому снисходительно и сказала, что много не буду готовить. У меня-то после отъезда мамы холодильник почти пустой. Единственно, что есть, — картошка. Вот и наварила, ела. Ура "братве"! Что могут привезти с собой мужики, которые работают в основном чисто физически? Правильно — мясо и рыбу.

Заглянул ещё один, помог Лёшке поставить стол на середину кухни. Кухонька у меня хоть и тесная, но впятером разместились неплохо. Дверь закрыли — и началось. Слава Богу, сосед сверху уехал на воскресную рыбалку, а внизу живёт глуховатая соседка. Сбоку, слева, — моя комната, справа — стена подъезда. Красота.

А мужики тем временем "вздрогнули", налив из какой-то странной и очень интересной формы бутылки (не забыть бы стащить для подружки — она у меня художница, для натюрмортов бутылки коллекционирует), — я от выпивки отказалась. Как появилась гитара из моей комнаты — я даже заметить не успела. Пока ребята с аппетитом закусывали, восхищаясь горячей картошечкой, щедро перемешанной с луком и их же мелко порезанным салом, я успела умять по кусочку всего, что было нарезано и что показалось на мой голодный глаз самым вкусненьким.

Утро — замечательное! "Братва" ушла через четыре часа после вторжения, после восьми, — довольная-предовольная. А Лёшка остался. И вот тут я на него насела: почему это он ко мне на два дня?

Смущённо помявшись, Лёшка признался, что, уезжая в последний раз, он, как последний дурак, оставил дома свой мобильник с московской "симкой", а там — номеров! И половина из них — с женскими именами.

В общем, жена сказала, что на порог его не пустит, как приедет.

Ну, переждать её гнев нетрудно. А там он покается — и всё будет хоккей.

С трудом опять пряча улыбку, я подтвердила, что он и в самом деле последний дурак и что чуть позже всё будет хоккей. В этом случае я хоть Катьку и понимаю, но знаю, что она и сама виновата: не фиг отпускать мужа далеко! Честно говоря — зажралась дама. Ну ладно, пусть растолстела на хороших харчах, хотя Лёшка взял её замуж с конкурсного подиума какой-то "Красавицы района". Ну ладно — ходит вся обвешанная золотом. Но ведь у них уже и квартира — конфетка, и в банке денежка есть! И всё равно сама мужа отпускает надолго в другой город. Нет, чтобы велеть перейти в нашу МЧС... А он — мужчина. Естество, как говорится, и вдалеке от дома своего требует.

Поэтому не стала читать кузену нотаций. Постелила ему на разложенном диване в зале. А сама принялась убираться на кухне, любовно поглядывая на стол, с которого уже и не знала, куда девать продукты. Холодильник забит. Встроенный, под окном, — тоже. Красота. И покупать ничего не надо, чтобы кормить этого бугая. Но ещё более красотища, что мы с ним — два вольных казака, а значит, сегодня мотанёмся на Старую трассу, чего давненько не делали. Вопрос лишь в том, найду ли я чего надеть для прогулки в морозный день — причём для прогулки в экстремальных условиях?

Оглянувшись на зеркало в ванной, куда зашла убрать полотенца, которыми после умывания с дороги утирались "братишки", я присмотрелась к невысокой мадаме под тридцать. Фигура мальчишеская. Грудь притом неплохая, крепкая. Тёмно-русая коса чуть ниже лопаток. Мордель сияет — от счастья, что дармовщинка появилась на кухне. Карие глаза, небольшие и насмешливые, во всяком случае — точно сияют. Хм... Нос подкачал чуток, но тоже ничего — прямой, с намёком на курносинку. Ничем не примечательный рот хорош только тем, что готов мгновенно расплыться в хихиканье, появись только малейшая причина. Ничего, ничего себе так внешность... Пока я в настроении. Но иногда Весы качаются, и, если стрелки застывают на определённой точке, ко мне лучше не приближаться. Грозовая туча, гремящая страшными громами и грозно полыхающая жуткими молниями, выглядит гораздо общительней, чем некоторые насупленные особы, — не будем показывать пальцем... Но в темноте, когда мы окажемся на Старой трассе, все кошки серы. И там уж до моего настроения никому дела нет. Что мне очень нравится.

От папы остались вещи. Он, конечно, был крупней меня, но ведь в темноте — и далее по тексту... Куртку его уже примеряла. Впервые, что ли, мне пацана изображать? Да ещё вечером? По нынешней моде все пацаны ходят в таких свободных одеяниях, что висящим на мне вещам никто не удивится. А Лёшка ещё и балдеет от меня, переодетой мальчишкой. Волосы спрячу под спортивную трикотажную шапочку, из гаража выйдем — я сразу шлем на голову. А уже среди своих кузен, как обычно, представит меня младшим брательником. Ванькой... Я беззвучно похихикала и вышла из ванной. Снова не выдержала, тихонько вошла на кухню, сунула в рот кусочек колбасы. Мм... Блаженство...

Утащила на всякий случай, если будет звонить мама, домашний телефон в свою комнату и только принялась раскладывать одеяло, под которое собралась нырнуть — досмотреть прерванные сны, как телефон и зазвонил. Интересно, кто бы это в такую рань? Нет, конечно, уже около девяти, но день-то воскресный. Схватила быстренько трубку и села на кровать.

Женский голос мягко спросил:

— Яна? Я тебя не разбудила?

— Инна! Привет! Сколько лет, сколько зим!

— Это ты мне в упрёк? — спросила моя лучшая подруга, с которой я вижусь раз в сто лет, но всё равно лучшая. — Я бы хотела чаще встречаться, но, понимаешь, у нас с Тарасом бизнес. Трикотажная мастерская, если помнишь. Целыми днями на работе. В воскресение только и отдыхаем. Валяемся плашмя.

— Понимаю. Так чего сегодня не плашмя?

— Я тебя точно не разбудила? Ну... Только, Ян, не обижайся.

— Да ладно, переживу. Чего там у тебя?

— Я тебя вчера видела, — извиняющимся тоном сказала Инна. — Вечером.

Вон оно что... Вчера вечером я работала в элитном кафе — в их районе. Мыла полы в гардеробе — там, наверное, она и заметила меня. Тарас-то вряд ли заметил: он, кроме ближайшего окружения, никогда ничего не видит. Да и помнит ли он меня?

— Ты давно там... работаешь?

— Недавно. Инна, давай начистоту. Ты стесняешься, что я там работаю и могу с тобой поздороваться? Можешь перестать бояться. Я ещё не полная дура, чтобы так поступать с моей лучшей подругой.

Она вздохнула.

— Не глупи. Я знаю хозяина кафе. Он платит тебе наличными?

— Ну... Да.

— Яна, я не могу тебе предложить работу в цеху — у нас всё забито, но мне нужна уборщица на неполный рабочий день. Не знаю, сколько тебе платят в кафе. Предлагаю пока десять тысяч в месяц. Причём ты можешь, если хочешь, совмещать, потому как я ищу человека на работу по утрам. — Через минуту ожидания подруга осторожно спросила: — Яна, я тебя сильно обидела?

Я сглотнула, смягчая пересохшее от напряжения горло, и небрежно сказала:

— Всё нормально. А когда начинать?

— О... Ты не могла встретиться со мной в кафе на Ярославской? Это недалеко от ателье. Где-то часа через два? Потом мы сходим на место, и я тебе всё покажу и расскажу. Так как? Сможешь прийти?

Она ещё спрашивает! Когда я онемела от удачи, подвалившей ко мне! Хозяин кафе платил мне две тысячи — и считал, что переплачивает!

— Хорошо, буду.

Словно хрупкую драгоценность, я положила трубку на место. Взглянула на дверь. Ворваться бы сейчас к Лёшке, прыгнуть на эту тушу и затормошить, визжа от счастья!

Скрестив пальцы на удачу, я про себя истово проговорила: "Лёшка, спасибо тебе большое, что ты приехал к своей несуразной, но любящей тебя сеструхе! Спасибо огромное, что привёз друзей, с которыми мне было так уютно! Спасибо, что навёз жратвы — и я наелась от пуза! Спасибо тебе, что стал началом изменений в моей жизни! Спасибо тебе, что стал моей удачей! Пусть же и тебе повезёт — и ты не будешь ругаться с Катей!" Подумав, договорила: "Инна, подружка моя незабвенная и деликатная! Спасибки и тебе за твоё щедрое предложение! В твоём положении ты могла бы посмеяться надо мной, а ты придумала способ, как вытащить меня из этого ужаса, который я терпела в этом кошмарном кафе с его кошмарным хозяином! Спасибо тебе огромнейшее! И пусть тебе тоже повезёт до такой радости, как мне!"

Фу-у... Кажется, всё выполнила по нужной методике, и благодарность моя была искренней...

И высшие силы вскоре подтвердили, что благодарила я искренне.

Пока я носилась с косметикой и придумывала, как одеться на встречу с подругой, снова зазвенел телефон. С замирающим сердцем схватила трубку (а вдруг Инна передумала?). Грустный баритон грустно сказал:

— Да? Алло?

Я свалилась на кровать. Ничего себе — сказали мы себе. Сколько лет, сколько зим...

— Ну, алло, привет, — осторожно сказала я.

— Яночка, это ты?

— Угу... А что случилось?

Грустный тон баритона перешёл в трагическую фазу.

— Яна, я подумал, а может, мне жениться на тебе?

— Не надо! — в панике сорвалась я.

— Что?!

Что — что! Задолбал меня этот тип! Он уже прикидывал мой статус при собственной персоне и как любовницы, и как матери его детей — причём незаконных, что его ну очень устраивало, а как же: он живёт один, без хлопот, без усталости от детского крика и от пелёнок, но дети есть. Теперь ещё примеривается, можно ли на мне жениться?! Да мы встречаемся один-два раза в год!.. И когда же он в последний раз звонил? Не летом ли? И теперь чего-то от меня хочет? Чего-то радикального?!

И тут Лёшка во второй раз стал моей удачей!

— Я-ан!!

Грозный низкий рык пронизал не только девятиэтажный дом, но и задребезжал в телефонной трубке. Я прямо воочию увидела, как Глеба отнесло от телефона. Дождавшись его учащённого дыхания — "знай, неверная, как утончённо и драматично я страдаю!" — я ласково сказала:

— Глебушка, извини, меня зовут. Времени нет разговаривать!

И торжественно положила трубку.

"Глебушка, спасибо, что ты позвонил именно сегодня, когда на меня свалились уже две удачи. Ты стал третьей удачей на сегодня. Так пусть удача прикоснётся и к тебе. Пусть найдётся на твоём пути женщина, при виде которой ты сразу поймёшь, что с нею надо делать!" Хихикнув, я помчалась к Лёшке.

Тот сонно смотрел на явно машинально включённый телевизор, но, кажется, не видел его. Обернулся ко мне, с трудом тараща закрывающиеся глаза.

— Я-ан, а тёти Раи точно сегодня не будет? — прогудел он.

Так, кажется, ему моя строгая мама приснилась. Отобрав пульт, а затем изо всех сил упершись в могучие плечи, я заставила его лечь, укрыла и выключила телевизор. Пульт положила на стол. С дивана не дотянется, а выспавшись — пусть смотрит. Не забыть бы ему записку накатать, куда ушла и скоро ли буду, а заодно напомнить, где жратва. Вообще-то, жратву можно и на кухонном столе оставить...

Хорошо иметь минималистский гардероб. Это когда мама начинает приставать, почему я себе ничего не покупаю, я вытаскиваю свою старую отмазку и говорю, что я по натуре минималистка, и мне много чего в гардеробе не надо. По убеждениям. Иногда отмазка срабатывает, и мама отстаёт. Но иногда не удаётся мозги ей запудрить. И тогда в ход идёт статья из журнала, который она сама же и купила мне — отвлечь от слишком заядлого чтения фантастических боевиков. Статья эта была про то, почему при своём минимальном гардеробе итальянки выглядят весьма стильно. Всё дело, оказывается, в цвете. У большинства итальянок вещи в чёрно-белой гамме плюс какой-нибудь яркий пёстренький элемент. Ха... Теперь, если что, — можно гордо сказать: "А у меня гардероб в итальянском стиле!" Чёрные джинсы, чёрные джемпера и яркий акцент — рыжая куртка. Ну и кепка ещё — меховая. Искусственная, естественно. Люблю кепки. Спрятаться можно. А ещё в кепку хорошо влезают мои волосы. Косу под неё не спрячешь, топорщится, а просто волосы скрутила и сунула — красота. И не выпадают из-под кепки — край хорошо держит. Кепка, последняя, — тоже чёрная. Почти. Серо-буро-малинового цвета... Ух как мама ненавидит мой минималистский гардероб! Могильным его называет. А мне куда деваться?

Почти сразу после окончания школы, едва исполнилось восемнадцать, мама уговорила меня пойти на завод, на котором сама работала. Завод полувоенный, секретный до перестройки был. Там было несколько цехов, где приходилось работать в таких условиях... И в такой химии... Именно туда я и попросилась. Семь лет работы — и выход на пенсию. По вредности. Как мама. Почти четыре года я проработала. А потом цеха взяли и закрыли. Продукция уже стала не нужна. Села за учебники. Поступила в пед. Но выбрала не ту специальность. Пошла на филолога, а надо было на историка. Это мне уже потом дамочка в центре занятости сказала. Типа, вас, филологов, в городе как собак нерезаных, а историков не хватает. Ещё сказала: раз для меня по специальности работы не найдётся, не проще ли сразу пойти деньги зарабатывать? Естественно, я поинтересовалась, какую именно работу она мне предлагает. Дворником — спокойно ответила она. Только после вуза, я взбрыкнула и вообще забрала документы с биржи. Это потом, как прижало, я была согласна на всё. Хотя мама, чувствуя себя в определённой степени виноватой (эх, надо было дочери сразу поступать, а потом изо всех сил держаться за место!), и пыталась содержать меня. Да я к тому времени взбрыкнула в другую сторону — и пошла дорогой чёрного нала: продавщицей на рынке, уборщицей, дворником при каком-нибудь учреждении, где не нужна трудовая книжка, разносчиком газет и бизнес-журналов и расклейщиком объявлений. В последнее время трудно стало: хозяева предпочитали брать студентов, и получить такую работу, чтобы не оформлять документы, стало трудней. Последняя такая работа и была в кафе.

Но иметь минималистский гардероб всё равно здорово, потому что долго выбирать не приходится. Натянул одну-две вещи — и вперёд.

Выскочив из квартиры, я помчалась по лестницам, полностью игнорируя лифт. На одной из площадок пришлось притормозить: мне навстречу тихонько поднимались. Поднималась. Лёгкая фигурка — с обалденной талией, в обалденном платье! С чёрными косами, которые вьются ниже пояса.

— Искандера! Здравствуй! — искренне обрадовалась я.

— Здравствуй, Яна. Рада тебя видеть, — чопорно сказало видение в бальном платье.

— Искандера, где ты была так долго? Я соскучилась!

— Извини, Яна. Мне и сейчас некогда. Пришлось появиться, только чтобы сказать тебе: пакет с платьем и туфельками находится на полке, над кладовкой.

И видение исчезло, оставив меня озадаченной.

Я так и не узнала, когда же, в каком веке, умерла Искандера. Привидение не любит говорить о себе. Впервые девушка-призрак появилась точно так же, в подъезде, и здорово напугала меня. Ещё бы: чтобы доказать, что она существо нереальное, Искандера опустила ладошку на перила — и далее, в результате чего я зачарованно наблюдала, как некрашеная деревяшка словно пересекает мерцающие очертания узкой ладони ... Иногда девушка в бальном платье появляется в моей квартире, чтобы поболтать со мной о том, о сём. Иногда я встречаю её на улице, иногда вижу её, когда она разговаривает с уличными бездомными кошками, которых обожает. Эта худенькая девушка, с тонким и одухотворённым лицом, словно сошедшая с картины великого мастера, чаще появляется в моей жизни перед какими-то изменениями.

Что ж. Запомним. Пакет с туфельками и платьем на полке. Жутко интересно, что за платье. И что за туфельки, если я обычно всю обувь ношу до полного износа.

2.

Перепрыгивая через одну-две ступеньки лестницы (люблю движение, поэтому лифт чаще игнорирую), я сбежала вниз и выскочила на улицу. Вскоре я забыла о странной встрече. Настроение — шкала подпрыгивает и бьётся башкой о верхний предел. Если Инна и вправду сделает то, что предложила, сегодня же звоню этому гадику Ивановскому, чтобы вечером не ждал. И позвоню — вечером. Когда нельзя будет найти мне замену. Как аукнется, так и откликнется! Вчера он заплатил мне только полторы из договоренных двух тысяч, мотивируя, что я ела на кухне, чему есть свидетели. Это я-то буду лопать на его кухне — придя на два часа уборки?! Да подавись он своей полтысячью! Мы в расчёте — и баста.

Вышла я за час до срока. Деньги, оставленные мамой, я проела, а полученные вчера тратить пока не хотела. До кафе часа ходьбы как раз хватает. Не знаю почему, но настроение было такое, что хотелось бежать вприпрыжку по пешеходной дорожке, идущей параллельно дороге. А уж улыбалась, как будто клад нашла! И смеяться хотелось! Наверное, потому что перебирала события сегодняшнего воскресенья — и мне всё нравилось: и обнимать промёрзшего Лёшку, и радоваться звонку Инны, и слышать чуть не подавившегося моими словами Глебушку! Хи-хи... Любопытно. Он там в заику не превратился, услышав грозный рёв Лёшки?

Добиралась до кафе, конечно, окольными тропками. Чтобы напрямую. Это значит — трассы были такие: приходилось много раз переходить дороги, укорачивая путь. И не всегда в местах, где есть переходы. И на одном таком "диком" переходе моя радость прорвалась. Машины шли потоком, и ни один водитель не собирался останавливаться, пропуская в неположенном месте единственную пешую девицу. А потом одна машина остановилась-таки — причём как-то так, что оказалась на середине полос. А за нею — деваться некуда, и остальные встали. Я, переминавшаяся от нетерпения на месте, аж подпрыгнула и помчалась перед носами всех, а на другой стороне развернулась и помахала рукой той машине, которая первой остановилась, да ещё, дурачась, — послала водителю воздушный поцелуй! Поцеловала перчатку в ладошку и сдунула "поцелуй"!

В общем, радость меня так распирала, что в кафе я влетела, уже смеясь сама над собой. Инна, задумчиво сидевшая за столиком, свободным по причине не слишком оживлённого воскресного утра, подняла голову и расцвела при виде меня. Шубку из коричневого мутона она не сняла, просто расстегнула, и в тёмном платье, слегка выглядывающем из-под шубки, выглядела просто чудо как хорошо.

— Привет ещё раз! — Я поцеловала её в румяную щёчку, благоухающую каким-то фруктово-ароматным парфюмом. — Ты так вкусно пахнешь, что тебя хочется съесть! Что-то мне не верится, что ты у себя в бизнесе так пашешь, что в выходной сваливаешься от усталости. Ты больше похожа на усталую соблазнительницу, которая раздумывает, правильно ли она сделала, начав интригу сразу с двумя красавчиками!

Инна засмеялась и тоже чмокнула меня в нос.

— Яна, ты по-прежнему болтушка, каких поискать! Садись, я заказала пирожных, сейчас принесут. Что будешь — чай? Кофе?

Я села напротив, с удовольствием разглядывая подругу. Она, как и Искандера, тоже словно сошла с портретов, только более современных мастеров: мягкие черты лица; никогда не знавшие помады губы — полные и прозрачно-алые, с персиковым оттенком; обычно спокойные серые глаза, очаровательный прямой носик, коротко стриженные светло-русые волосы, от природы вьющиеся на кончиках, — и это при тёмных бровях!.. Никогда не понимала, почему моя подруга вышла за Тараса. Эта красотка не должна состоять при человеке, который не понимает, какое счастье он поймал походя. Впрочем, жизнь есть жизнь. Мало ли что в ней бывает... Как вспомню Глебушку — так вздрогну.

Наши с Инной отцы подружились, работая в хоре при столичном радио. Оба жили в общежитии, пока не женились. А когда у обоих в один год родились дети, родителям дали по комнате в бараке, гордо именуемом Домом артиста. Мы с Инной росли там до первого класса. А потом семьям дали настоящие квартиры — и мы разлетелись по разным районам города, но из виду друг друга не теряли.

— Яна, есть одна вещь, из-за которой тебе придётся приходить ко мне на работу очень рано. К семи. И тебе эту вещь надо знать. У меня Тарас как с цепи сорвался.

Она сидела такая красивая, такая печальная и грустно же рассказывала, как муж, которому вдарило в голову обретённое богатство, загулял.

— Отобьюсь, — самоуверенно сказала я, уловив главное: он пьёт и не пропускает ни одной юбки. Козёл. При такой красавице-жене. Настучать бы ему по рогам. — Но, если считаешь, что нужно прятаться от него, спрячусь. Он же меня не помнит? Напялю очки, буду сутулиться. Ему же старуха не нужна?

— Тогда пошли. Я расскажу и покажу, что, где у нас и как.

И мы пошли. По дороге Инна повеселела, пока я с иронией рассказывала события сегодняшнего утра. Только раз перебила:

— А кто это — Глебушка?

— А фиг его знает! Бизнесмен какой-то. Таится, молчит про себя. Думает: вдруг я буду преследовать его, если узнаю, какой он богатый? Я не то что адреса — даже телефона его не знаю. Зато он обо мне почти всю подноготную выведал...

Здание буквой П мы обошли и через арку оказались в скромном, но солидно отделанном подъезде, сбоку от крыльца которого стояли три-четыре машины. Через дверь, верхняя половина которой представляла собой узорное стекло, зашли в вестибюль. Там, за столиком вахтенного, сидел бодрый старик, в строгом костюме и в шапке-ушанке, а чуть за его плечом стоял бравый высокий парень в военной форме. Инна сразу повернула к столу.

— Здравствуйте, Вилен Степанович!

— Здравствуйте, Инна, — улыбнулся ей старик и будто поймал меня в окуляр цепкого взгляда. Я усмехнулась: а вот и не поймал! Старик поднял седые брови, прищурил карие глаза в морщинистых веках: ишь, шустрая какая!

— Знакомьтесь, это Яна. Она будет приходить по утрам на уборку. Яна, ключи от помещений будешь брать здесь, у Вилена Степановича.

— Здравствуйте, — я протянула через стол ладонь. Старик слегка склонился, точно прислушиваясь, и крепко пожал мне руку. Но не сдавил, за что я его сразу уважать начала.

Молодому охраннику я только кивнула — он ответил, да ещё с улыбкой.

Инна забрала ключи от своих помещений, и мы пошли по коридору. Ох ты — под ногами не просто отделка из мраморной крошки, а ещё и ковровая дорожка положена.

— Здесь не только мы, — объяснила Инна. — Помещений много, многие сдаются в аренду, многие — под офисы. С соседями ты, возможно, и не увидишься никогда, потому как приходят к девяти, к десяти. Хотя... Что это он тут делает — в воскресенье?

Я поправила меховую кепку, сползшую почти на нос, и взглянула на предмет, вызвавший лёгкое удивление Инны. Предмет солидно шёл нам навстречу в сопровождении женщины. Тарас у Инны сухощавый и высокий, так что в первую очередь я подумала, что это он.

Но Тарас никогда не понимал толка в вещах. И носить не умел. И двигаться в них.

А этот тип (явно далеко за тридцать) одет богато и со вкусом: длинное драповое пальто чёрного цвета; небрежно завязанное белое кашне; под нижним краем брючин видны лишь последние две дырочки для шнурков на блестящих ботинках. Ох и моднючий дядя... Голова торчит — почти налысо стриженная. Блондин. Морда высокомерная — впрочем, это, возможно, потому что на нас с Инной вынужденно смотрит свысока. Рот, твёрдый и собранный, — недовольный. Серо-голубые глазища сверлят, а не глядят. И пасмурные какие-то... Женщина рядом — под стать. Такая же длинная. И серое пальто длинное, с длинным белым ворсом, да ещё щеголяет разрезами от бёдер. Сразу ясно, что под ним — высоченные сапоги-ботфорты и короткая юбка. На шее — не воротник, а кажется — боа из какого-то зверя. Красота — убойная сила. Вместо глаз — томные очи в ободке притушёванной тенями линии карандаша, волосы — по гламурной моде, прямые и длинные; ротик кукольный — под густым слоем сиреневой помады; кожа — бархат, умело наведённый французской пудрой. Шик, блеск, красота... Если при виде Инны мне захотелось хоть чуток соответствовать моей подруге хотя бы в одежде, то при виде этой шикарной смутно пожелалось бросить ей в спину открытой чернильницей.

— Здравствуйте, Арсений Юрьевич, — приветливо сказала Инна, кивая обоим.

Те приостановились, хотя девица попыталась было сразу пройти дальше.

— Доброго утра! — лениво отозвался Арсений Юрьевич, снисходительно остановившись. — Что-то вы рано, Инна Валерьевна, да и выходной вроде.

— Нового человека привела — посмотреть место работы, — деликатно сказала Инна.

Тип мазнул по мне тяжёлым взглядом и будто поставил клеймо: наша, но из нижнего эшелона — запомним. Ах так... Я улыбнулась — рот до ушей — и, снова поправив свалившуюся на глаза кепку — кончиком пальца приподняв козырёк, легко сказала:

— Здрасьте!

— Здравствуйте, — чуть помедлив, ответствовал тип и раскланялся с моей подругой. И ушёл, так и не улыбнувшись в ответ. Правда, что-то дрогнуло в лице. Или показалось?

— Пошли! — смеясь, потянула меня за руку Инна. — Этот на твоё очарование не купится! Видела, какая у него секретарша?

— Эта — секретарша?! — ахнула я. — Ну ничего себе! Ежели у него такая секретарша, чего он такой смурной? Я б сидела и только целыми днями любовалась на неё!

— Ладно тебе. Он наш сосед. Здесь у него офис. Вот. А напротив — наша мастерская. — Она открыла дверь, и я с огромным любопытством переступила порог.

Инна мне рассказывала про мастерскую, и я представляла её себе большим залом для работников и небольшими комнатками для хозяев. Но залом это помещение назвать трудно. Скорее, сквозная анфилада с небольшими закуточками для машин, а в глубине — кабинет, разделённый на пару комнат, одна из которых, довольно большая, казалось очень тесной из-за громадного стола посередине. Припомнив рассказы Инны, я сообразила, что здесь работают закройщики. Ещё сбоку от кабинета темнел узкий коридор. Инна схватила меня за руку и повела туда.

— Пошли. Похвастаться хочу. Ко дню города готовлю коллекцию новых моделей. Есть время посмотреть?

— Есть-есть!

Нет, я, конечно, знала, что моя подруга придумывает всякие модельки — с детства любила кукол одевать по-своему, но чтобы целая коллекция... У меня дух захватило, когда я разглядывала тщательно обдёрнутые на манекенах элегантные платья и костюмы. Так здорово... Цвет и материал в основном — серый и светло-бежевый лён.

— Готовь сани летом, а телегу зимой! — провозгласила я: день города у нас в июне. — Инн, мне о-очень нравится! Это уже закончено?

— Нет, что ты! Ещё дорабатывать надо! — обрадовалась моему интересу подруга. И начала рассказывать, какой именно видит идею коллекции и какой примерно — саму коллекцию в законченном виде. Насколько я поняла, модели и впрямь должны будут ещё долго дорабатываться.

Мы посидели здесь на двух шатких табуретках, обсуждая платья, а потом вернулись в основной цех. Инна привела меня в закуток, где находятся нужные мне предметы труда, а потом показала в коридоре туалеты, где можно набирать воду.

— Понимаешь, раньше как-то легче было с этим, — чуть не извиняясь, сказала она. — Мы доплачивали работницам за то, чтобы они убирались на своих местах, но потом они стали одна за другой отказываться от уборки, даже несмотря на деньги. И тогда пришлось задуматься, чтобы найти человека со стороны.

Оглядевшись в цеху, я обратила внимание, как много под каждой швейной машиной лежит резаных лоскутков. Некоторые довольно большие. Я подобрала один.

— А это куда?

— Выбрасывать. Мусор.

— С ума сошли? Такие большие! Неужто нельзя ничего придумать из них?

— У нас идёт поток востребованной продукции, — пожала плечами Инна. — На мелочь уже как-то внимания не обращаешь.

— Заберу, — решила я. — Мне интересно, что можно сообразить из клочков. Можно?

— Конечно. — Инна вынула из сумочки пакет, и я собрала в него всё, что показалось достойным внимания. Впечатление такое, что Инна своими моделями разбудила во мне энтузиазм придумать самой что-нибудь интересное.

Взглянув на подругу, я вдруг сообразила: неплохо бы первый рабочий день взять в свои руки, а то ведь она пока не знает, как со мной обращаться. Стесняется.

— Инна, ты меня дожидаться будешь или пойдёшь? Я начну прямо сейчас.

— А тебе как удобней?

— Если время есть, посиди где-нибудь у себя. Если я чего-то не пойму — позову, зато потом всё знать буду.

— Я буду в комнате с моделями, — со вздохом облегчения сказала Инна.

С работой я расправилась живо. Оказалось легче всего сначала влажной тряпкой смахнуть пыль с мебели, подмести пол, а затем, благо время зимнее и достаточно чистое, протереть его. Оглядевшись, порадовалась, что нет окон — помещения внутренние. Заскочила к Инне в комнату, быстро вымыла и здесь. Все действия под пение вполголоса. Люблю работать и петь. Потанцевала ещё от избытка радости... Все орудия труда быстро привела в порядок и снова спрятала в закуток.

— Всё. Принимай работу. Так нормально?

— Замечательно, — медленно сказала Инна, оглядывая помещение. — Яна, ты правда не злишься?.. Ну, что я тебя на такую работу...

— Не думай даже, — сказала я, насухо протирая пальцы. — Всё нормально.

— Аванс пока четыре тысячи.

— Неплохо, — усмехнулась я. А в душе расхохоталась: всё, звоню гаду Ивановскому! — Инна, а здесь слышимость как? Очень сильно слышно, как я мурлыкала?

— Я почти не слышала, — улыбнулась подруга. — Ну что? Поехали? Я такси вызвала.

— Поехали. Мне теперь во вторник приходить? В понедельник-то здесь пока делать нечего.

— Конечно, начнёшь со вторника. К понедельнику мы теперь готовы. Как я рада, что ты согласилась!

Здорово! Она оставила меня на моей остановке и поехала дальше. Обалдеть — такая роскошь! Но домой я не пошла. За две остановки от нас — хороший магазин с хорошим обувным отделом. И там я давно приглядела себе замшевые ботинки. Пусть замша и искусственная, но внутри ботинки были такие мягкие и тёплые! И стоят всего восемьсот рубликов. Красота! Я не заметила, как пролетела пешком эти две остановки!.. Ррр... Мои ботинки купили. Но зато я попала на ликвидацию-распродажу и купила настоящую замшу! Правда за полторы, но ведь ботиночки того стоят! А потом купила любимый шампунь... А потом... Да что ж это такое! Как деньги на руках, так, оказывается, у меня много чего нет!.. И в душе я со вздохом повторила известное изречение: деньги — зло, придёшь в магазин — и зла не хватает!

А шла домой и вспомнила, что забыла купить главное — перчатки. У меня есть, но они такие старые, что вытянулись и постоянно спадают. Впрочем, эта покупка подождёт.

Хуже, что ни с того ни с сего мне вдруг захотелось иметь не красивую шубку, виденную у Инны, как сначала помечталось, а то самое пальто с разрезами, которое я увидела на секретарше, работающей у заносчивого типа. И высокие сапоги. На каблуках. И не юбку, а какие-нибудь штаны красивые. Замшевые. Я улыбнулась. Мда. Как всегда, одна вещь тянет за собой другую. Представила, как ходила бы я во всём этом одеянии. Не семенила бы, как эта высокомерная курица. Широкий шаг — на каблуках-то. Плавный широкий шаг. И быстрый. Потому что медленно я ходить не умею.

У последнего дома перед моим затормозила. Сначала — кондитерский магазин. Йогуртовые пирожные и заварные птифурчики. Сладкое мы с Лёшкой любим. Потом "Овощной". Лёшка любит грейпфруты, а в ночном магазинчике, где он с "братвой" продукты закупал, овощного отдела, естественно, нет. Я промчалась по ступенькам лестнички перед "Овощным", влетела в магазин. Ага, грейпфруты есть! Взяв два кило, снова полетела домой, нагруженная толстыми сумками, но счастливая!..

Лёшка спал сном безвинного младенца. На стук двери не проснулся. На возню в кухне — тоже. Хитро улыбаясь, приоткрыла дверь в зал, перед тем как сварить кофе. Когда дымящийся кофе дошёл до начальной стадии выкипания и облагородил крепким ароматом всю квартиру, Лёшка с непередаваемо блаженной ухмылкой ввалился в кухню.

— Сеструха, ты гений!

— Ага... Пирожные не тронь! С кофе будешь! Иди мыть руки!

— Во, ещё одна тётя Рая, — пробормотал Лёшка, впрочем, ничуть не обескураженный. Сунув один птифур в пасть, ушёл в ванную. Уже оттуда невнятно громыхнул: — Ян! Ты вечером свободна?

— Свободна! — откликнулась я и затаила дыхание, прислушиваясь: ну, ну, скажи же, что мы сегодня...

— Тогда мы сегодня...

— Ура!!!

Когда начали собираться, Лёшка выволок из закутка между комнатами, где у нас прячется кладовка, один из своих заплечных мешков, с какими всегда ездит на работу.

— Ян, я тут кое-что тебе привёз, — немного смущённо сказал он. — Один из наших себе новую куртку купил, а эту выбросить хотел. Я и выпросил. Нечего тебе на мотоцикле в обычной одёжке мотаться. Кажись, твоего размера, а?

Я вытянула из его лап куртёху, влезла в неё. Ага! Почти как влитая! Чуть только свободная. И не куртка, а короткий кожаный плащ! Покрутившись перед зеркалом и слегка попривыкнув к одёжке, я чмокнула брата в щёку и серьёзно сказала:

— Лёшка, ты гений и хозяйственный мужик! Спасибо!

Лёшка самодовольно улыбнулся. Когда он сразу домой не заворачивает, всегда что-нибудь привозит интересное. Однажды приволок мобильник: кто-то из коллег утопил в реке, пока доставали съехавший в воду автомобиль. Ремонт стоил меньше, чем сам телефон. В последний раз ему на рынке по дешёвке достался охотничий нож — причём в его коллекции такой уже был, и он привёз ножичек на мой день рождения — к моему бешеному восторгу и к маминому ворчанию. Теперь вот куртка... Я давно воспринимаю Лёшку как деда Мороза и каждый раз гадаю, что он привезёт в следующий раз.

— Чё? — спросил Лёшка, и я, удивлённая, обернулась к нему. По мобильному говорит, оказывается, а я и не услышала, как ему позвонили. — Ага... Когда? Где? Сколько там будет? Чё с собой взять? Совсем ничего? Ну смотри. Ты сказал. — Повернулся ко мне и сообщил: — Никитос звонил. У него сегодня днюха. Снял веранду. Поедем?

Сначала я перевела для себя: Никитос — старый друг Лёшки, справляет день рождения. Но не дома. "Снял веранду" — снял один из павильонов небольшого дома отдыха, неподалёку от Трассы. Хм. Времени у меня полно, почему не поехать?

— Если ты не возражаешь... — начала я.

— Ян, там танцы будут — Никитос диджея пригласил. Ты как настроена?

— Ну очень положительно!

Лёшка снова рассиялся. Одно время мы с ним зажигали на всех байкерских вечеринках, причём устраивали такие шоу!.. Я скользнула глазами по кладовке. Вот что имела в виду Искандера! Моё старенькое вечернее платье и туфли для танцев! В последний раз мы с Лёшкой танцевали весной, и я и впрямь забыла, куда сунула пакет. Спасибо, Искандера, милая!.. Я немедленно поставила стулья — один на другой, и, пока Лёшка ворчливо поддерживал всю шаткую конструкцию, влезла на самый верх полки и вытащила из дальнего угла пакет. Приземлившись, сразу заглянула в него: так, платье на месте, туфли — тоже. А в отдельном пакетике — ажурная чёрная полумаска, закрывающая не только пол-лица: чёрная блестящая бахрома, спускаясь от нижнего края, скрывала почти всё лицо, кроме рта и подбородка.

Ну, всё. К культурной программе сегодняшнего вечернего воскресенья я готова. Мы с Лёшкой любим танцевать. От души. А ещё любим... Да что любим — обожаем интриговать всех тех, кто про меня не знает! А интрига хороша, и я ею всегда наслаждалась: за спиной у Лёшки на мотоцикле — пацан, а в паре на танцполе — неизвестная девица.

3.

Лёшка положил пакет с моими вещичками, ухмыльнувшись им как приятным воспоминаниям и предвкушению, в свой мешок и открыл мне дверцу.

— Никитос ждёт, что мы ему сделаем подарок.

— Мог бы и не напоминать, — улыбаясь, откликнулась я. Но откликнулась с удовольствием: Никитос своим днём рождения и мне сделал подарок. Теперь я даже не знаю, чего больше жду: приезда на Старую Трассу или его "днюхи".

... Сначала надо доехать до гаража. Это минут сорок от дома, в гаражном посёлке. Там оставить машину, на которой ко мне приехал Лёшка. Потом на мотоцикле, который для зимы оборудован шипованными шинами и дисковыми тормозами, почти полчаса до пригорода. От него — минут пятнадцать до старого кладбища. А за кладбищем, через дорогу, — старое, полуразбитое шоссе, по которому раньше ездили рейсовые автобусы. Теперь это шоссе не используется. Колхозов нет, а деревенские ездят по современной дороге, с другой стороны деревни, — очень удобной, не то, что эта. Зато шоссе облюбовали любители покататься в экстремальных условиях. Сначала, только зимой, лыжники. А когда дорогу накатали-разбили мотоциклами до такой степени, что лыжникам теперь здесь делать нечего, — байкеры главенствуют в основном.

Старая Трасса, как они её называют между собой, начинается от пригорка, на котором расположилась междугородняя дорога. И сразу переходит в овраг. Спустившись вниз, почти по обрыву длиной метров в сорок, оказываешься на повороте. Уж не знаю, как здесь в своё время ездили автобусы, но этот поворот страшен тем, что дорога метров на сто переходит в однополосную — для обычной машины, не для мотоциклов, конечно. Причём первые двадцать метров — по плохонькому мосту над овражистой речкой. А дальше дорога виляет, как ненормальная. Плюс ко всему прочему — разбитый асфальт летом. А зимой что здесь с покрытием творится... Но байкеров это, естественно, не останавливает.

Несколько раз летом и один раз зимой Лёшка брал меня с собой. Не жену же ему брать. Та и на мотоцикл сесть побаивается... Пацаны с нашего двора тоже меня с собой брали. Они балдели, что я переодевалась мальчишкой, да ещё шлем у меня есть — ещё один подарок моего братца ко дню рождения и к тихому ужасу моей мамы. Но больше ребята со двора балдели, что меня, как пацана, знали многие байкеры со Старой трассы. На трассе никто не удивлялся моим длинным волосам, потому что не видели их. Летом носила кепку с длинным козырьком, из-под козырька выглядывали чёрные очки. Свободная рубаха и свободные джинсы — что ещё надо, чтобы превратиться в пацана?

Не знаю, почему мне нравится переодеваться мальчишкой. Оттого ли, что по жизни мне не везёт, а здесь я могла получить кучу удовольствия: я не то, что вы видите! Я загадка и тайна!.. Оттого ли, что по той же жизни я человек, который не очень любит раскрываться сразу? Не знаю, но мне ещё нравится, что байкеры со мной на равных — ещё бы, Лёшкин младший братан!.. Нет, конечно, и среди представителей этой шайки есть крутые дамы. Да и в подружки байкеров выбираются девицы очень интересные... Но я-то не байкер и не подружка. Я кошка, которая гуляет сама по себе. И — та самая серая, которая в темноте как все. Но только в темноте.

А ещё мне нравится быть незаметной. Люблю быть созерцательницей. Люблю наблюдать жизнь на таком участке, где всё кипит, гремит, дышит азартом и энергией. А ещё мне нравится, что, несмотря на моё пассивное наблюдение, в этой жизни я принимаю пусть незначительное, но всё же определённое участие.

Надо учесть, конечно, что близкие друзья Лёшки прекрасно знают, что за спокойным пацаном, предпочитающим быть наблюдателем, прячется девчонка. Хотя в мои годы какая уж девчонка...

В первый же приезд на Трассу Лёшка меня познакомил со своими, и теперь каждый "свой" считает нерушимым долгом охранять меня как драгоценность, принадлежащую братству Лёшки. Вот что хотите делайте, но мне это нравится. Хоть и ворчу иной раз из-за их чрезмерной опёки. Но статус — Лёшкина сестра. Никуда не деться.

— Ну что? — не оборачиваясь, спросил Лёшка, когда мы оседлали его кавасаки, слегка прогнувшийся под нашим — точнее хозяйским весом.

— Давай, — деловито ответила я.

И мы осторожно поехали по гаражной улице. Улочка эта — сама по себе трасса экстремальная: из какого только её материала не творили! Битый кирпич, поверх которого слабые блины асфальта, — это только самое популярное! И битый кирпич не просто хухры-мухры, а подо льдом!

Дальше-то поехали — гораздо легче. Асфальт, хоть и тоже обледенелый, всё же давал возможность катить уже смелей — с ветерком. Лёшка одет хорошо — его не просквозит, а я пряталась за его широченной спинищей, и мне здесь очень комфортно. Так что высунула нос, подняв щиток шлема, и радостно вздохнула в предвкушении увидеть Трассу, на которой не была уже с месяц.

Сюрприз ждал нас уже на дороге, с которой надо спускаться к Трассе. Здесь, на обочине, расположились не только байкеры, но и словно затаились три легковые машины. Чего это они-то здесь делают?

После бурных приветствий — с убийственным похлопыванием по спинам и плечам (меня не тронули — и на том спасибо!) — один из друзей Лёшки, Никитос (тот же качок, что Лёшка, только волосатый зело — хихикнула я. Да ещё на зиму бороду отпускает — дремучую такую!), пожал могучими плечами и сказал (перевожу речь на нормальный, человеческий язык):

— Это ещё не все здесь. Их было сначала четверо, теперь семеро. Называют себя Клубом самоубийц. Ну, нравится им гробиться — так мы возражаем, что ли? Дорогу хуже того что есть, клубням всё равно не испортить, так пусть ездят.

Лёшка медленно ухмыльнулся, глядя на машины.

— А что... Как идея — неплохо.

Я высунулась из-за его широченной спины посмотреть. Холодок пробежал по спине, едва представила, как машина чуть не носом вниз спускается — падает! — на нижнюю дорогу, на Старую трассу... Перевернётся же! Жутко... Но Лёшку я поняла. На машине, когда в любой момент даже шипованные колёса могут заскользить... Когда под колёсами старый мост, каждая давно сгнившая доска которого может предательски хрустнуть и сбросить... Но на скорости — никуда не денешься! — бешеной и убийственной!.. У меня аж живот сжался, как перед глазами промелькнули эпизоды сумасшедше летящей под колёса дороги и, мягко говоря, окрестностей!

— Отлепи... Пальцы, говорю, отлепи, — сказал Лёшка. Оказывается, он обернулся ко мне, когда я вцепилась в его куртку, загипнотизированная воображаемым зрелищем падающе-мчащейся машины. Сказал и осторожно похлопал меня по плечу, ободряюще улыбнувшись: — Мы... как-нибудь попробуем, ага? Вот как только новую машину возьму, так старую сразу и попробуем.

— Гы-гы-ы! — заржал Никитос. — Главный самоубивец приехамши!

— Клубни что — из богатеньких, что ли, такие машины гробить? — удивился Лёшка.

— А ты думал!.. — Никитос как-то завистливо и в то же время пренебрежительно усмехнулся. — У них тут что не порше, так мазерати. А что... Случись что — эксклюзивный гробик покупать не надо.

На мой взгляд, "главный самоубивец" приехал на бентли. Если я правильно определила в сумерках — фонари-то действующей трассы далековато от нас. Он остановил машину близко к нам, вышел и сразу подошёл к Никитосу. Тот представил его Лёшке. Выглядывая из-за Лёшки, я втихомолку разглядывала высокого молодого мужчину, разительно отличающегося от байкеров Старой трассы. Он не оделся так пёстро и небрежно, как наши ребята, из которых половина щеголяла в утеплённых штанах-хаки и в кожаных косухах, подбитых мехом. Впрочем, отличие это понятно: он-то в машине. Не знаю, как остальные "самоубивцы", но этот оделся в утеплённую джинсу и в хорошие (честно — позавидовала!) меховые ботинки — почти берцы. Чёрная в плохом свете трикотажная шапочка надвинута почти до бровей. Плечи — ничего так себе, нашим хоть и уступает, но тоже неплохи. Основное отличие: этот тип выглядел среди байкеров-медведей как поджарый волк.

Он что-то негромко сказал Никитосу, тот кивнул, а потом громыхнул насчёт своего дня рождения. Кажется, пригласил?.. Но меня больше уже интересовало, начнут ли "самоубивцы" самоубиваться прямо сейчас?

Начали. "Главный самоубивец" подошёл поздороваться к своим приятелям, уже давно ожидавшим его, вернулся и первым медленно и осторожно повёл машину к спуску. Я соскочила с мотоцикла бежать к обрыву — посмотреть, как оно происходит.

Падать на машине с такой высоты в кромешную тьму, слегка подсвеченную луной, то и дело пропадающей в низких серых тучах... Пусть дальше, в конце, Трасса переливается огнями мотоциклетных фар... Не, точно — самоубийство. С замирающим сердцем я ждала... Машина словно сломалась, когда перегнулась через угол овражного ската и сразу, по нарастающей полетела в темноту, больно для глаз время от времени сереющую потухшим к вечеру снегом. Я стояла у кромки оврага и, невольно сжав кулачки, следила за буквально падающей, подпрыгивая на кочковатых местах, машиной. А за нею, на почтительном расстоянии друг от друга, падали в плохо видимую пропасть остальные три легковушки.

— Дураков нет, — коротко оценил Лёшка, вставший рядом со мной, автоспуск членов клуба. — Ну, что, Ванька, поехали?

— Поехали, — откликнулась я.

Этот спуск меня приводит в странное состояние — ужаса и полёта. Лёшка — ас, и с ним рядом я ничего не боюсь. Но когда ты взлетаешь над бездной... Но когда на тебя летит бездна... Когда ты вот-вот, кажется, рухнешь в неё...

Сердце не успело хорошенько раскачаться в тревожном набате, а брат уже снижал скорость, тормозя среди приятелей, чуть раньше нашего промчавшихся по спуску. С благодарностью за шлем, за которым не видно моего страха вперемешку с восторгом, я ссутулилась на сиденье, испытывая сильное желание уткнуться в спину Лёшки и так посидеть немного, отдыхая от испытанных эмоций... Нет, зимой на мотоцикле всё-таки ощущения не такие, как летом. Летом тоже опасно, но там — драйв, балдёж. А зимой — сплошная опасность...

— Ванька приехал! — загрохотало вокруг меня.

В общем, со мной поздоровались, порадовались моему присутствию и отстали, давая спокойно приглядеться к хорошо знакомому месту и к знакомым и незнакомым лицам. Лёшка пошёл здороваться со всеми остальными, а я уселась на мотоцикл, как на скамейку, окружённая другими мотоциклами и байкерским народом, мельтешащим вокруг да около. "Клуб самоубивцев" тоже разглядела. Стоят наособицу, но не отгораживаются от общения. Вон, высокий сам подошёл к Никитосу, последовавшему по крутизне за нами, заговорил о чём-то. Беседы мне не услышать — и не только из-за расстояния, а ещё из-за непрерывной болтовни, грохочущего хохота, радостных окликов, восторженного девичьего визга, гула множества моторов. Я перевела взгляд дальше. Сколько знакомых! Правда, не сразу их разглядишь в этой феерии двигающегося и мелькающего света. Одно из любимых моих занятий на Старой трассе — угадывать, кто есть кто в этих масках, мгновенно возникающих и пропадающих.

Вон Андрюха — хороший друг-товарищ Лёшки, похожий на русского витязя своими светло-русыми патлами во все стороны и лохматой бородищей, перехватил мой взгляд, покивал, помахал рукой. Этот знает, что я не мальчишка... Вот бредёт знакомая сутулая фигура, мотающаяся, будто вот-вот свалится. Известная на Трассе девица, вечно пьяненькая, со странным не то именем, не то кличкой Боська. Никогда не могла доглядеть, как она появляется на Трассе: привозит её всё-таки кто-то, что ли?.. Ага, кто-то развернул мотоцикл и осветил фарами двух девиц — одна из них девушка Никитоса, другой не знаю. Вся Трасса с нетерпением ждёт, когда можно будет погудеть на свадьбе Никитоса, а он всё тянет. Хотя девушка уже согласна приехать в ЗАГС на мотоцикле... Я представила кавалькаду байкеров, несущуюся по городу к ЗАГСу, и засмеялась. А что? Здорово!.. Меня, как Ваньку, одарили приветом слева. Оглянулась, тоже помахала рукой. В лицо знаю, по именам — нет... Слева завопили одобрительно, засвистели. Ага, двое собираются проехаться по Трассе до конца, набирают команду.

Любопытно, Лёшка захочет погонять? Меня не ссадит. Он говорит, что за спиной меня не замечает вообще.

Азарт пошёл по нарастающей, будто вспыхивая — спичка от спички. Народ зашевелился, задвигался, отделяясь от толпы в единую колонну. Никитос — впереди.

Прекрасно. Значит, Лёшка не откажется прокатиться.

Та-ак. А это ещё что? "Самоубийцы" уговаривают Никитоса — на что, интересно? Ровная трасса, разве что разбитая и кочковатая, — неужто им интересно? Я немедленно уселась на мотоцикл. Становится интересней: пробег мотоциклов с машинами одновременно. Сердце заколотилось, а услышав собственное учащённое дыхание, я чуть не засмеялась. Если Лёшка попробует только отказаться от пробега, я уговорю его. Хочу! Адреналин взыграл так, что я уже не чуяла своего тела. Лёшка появился неожиданно, сбоку. Не сразу заметила.

— Видела?

— Ага, садись быстрей!

— Ишь ты... Лады, сядем.

— Эй, Вулкан, чоппер, ты с нами?

Чоппер — одно из немногих байкерских словечек, которые я усвоила. Так называется грузный Лёшкин чоппер Кавасаки Вулкан, а от него пошла и кличка хозяина. Так что Лёшка неспешно повернулся поглазеть, кто там его зовёт, и только после этого лениво сказал:

— Неа, я не с вами. Я чуть впереди вас.

Позвавшие, кажется, посчитали его слова хорошей шуткой и посмеялись. А я снисходительно усмехнулась. Новички, видимо. Брата, даже с грузом за спиной — со мной, может обогнать только Никитос — и тот редко. Лёшка чувствует дорогу, даже если на ней появились какие-то изменения. Он как будто сливается с нею. А я сливаюсь с ним самим. Чувствую мотоцикл так, что иной раз — есть ощущение — помогаю ему движением тела выпрямиться, например. Но только ощущение. Лёшка ещё ни разу не говорил, что от меня какая-то польза есть. Кроме одной, конечно. Я за спиной — он волей-неволей бережётся.

Четыре машины и двадцать байков. Неплохо. "Клубням" предложили небольшую фору: двум машинам одновременно на мосту не поместиться — проедет только одна. Поэтому машины проезжают мост и дожидаются отмашки с другой стороны. Байкеры же будут гнать с начала Трассы.

Я замерла за спиной Лёшки. Кинула взгляд наверх. Тучи расходятся. Дорога обещает быть лунной. Жаль, что не раньше. Трасса сейчас накатанная, скользит, где надо и где не надо, а подморозило бы, сцепление было бы легче. Но... Мы же не ищем лёгких путей. Нам и такая дорога в радость. Ну, когда же?..

Выглядывать из-за Лёшкиной спины я не стала, положившись на него самого. Я позади, всё равно ничего в старте не решаю. Только почувствовала, как под моими руками он ощутимо напрягся — и байк рванул!

На раздолбанном узком мосту байкеры поневоле мчались попарно. Впереди, насколько на небольшом повороте я успела заметить, летел Никитос. Мы — посередине растянувшейся колонны. Я непроизвольно сжала руки, вцепившиеся в бока Лёшки, а может, обняла крепче. Показалось, или на самом деле услышала, как он что-то буркнул успокаивающее?

Как мы проплыли мимо всех! Кавасаки упруго подпрыгивал, но скорость держал божественно! Руки на кистях начали промерзать, когда рукава куртки слегка отошли под напором ветра — или я слишком прижалась к Лёшке.

Мимо — назад! — начали проплывать машины. Я сжалась в напряжённый комок мышц и нервов. Хотелось вопить изо всех сил: "Лёшка!! Быстрей! Ну давай! Лёшка!"

Вот теперь я слегка повернула голову, с торжеством всматриваясь в сосредоточенные лица водителей и не сдерживая под щитком шлема по-идиотски счастливую улыбку. Один раз проскочили между машинами, которые пошли на сближение — не оттого, что хотели зажать нас, а потому что дорога в этом месте дурная, и к обочинам лучше не приближаться. Но всё равно страшновато. Краем уха я слышала за спиной ровный, иной раз с надрывом гуд Никитосова байка.

Вскоре мы поравнялись с последней — точнее, первой машиной. Хых! "Главный самоубивец"! Когда он коротко глянул, кто его обгоняет, я заметила промелькнувшее на лице удивление. Ха, что — не ожидал, что тебя обгоняет байкер со вторым номером — с довеском за спиной? Ага!! Я уже чуть не орала от радостного ликования, когда Лёшка рывком обогнал "главного". Судя по звуку, Никитос гнал за нами, как привязанный...

Внезапно наш кавасаки вздрогнул и подпрыгнул. Ещё... Что происходит?.. Мимо пролетел Никитос, и тогда Лёшка выровнялся и помчался за ним. Лёшка, милый, как я люблю тебя — моего добродушного брата, который, несмотря на кажущуюся медвежью громоздкость, очень тонко чувствует ситуацию! Первый подарок Никитосу!

Так и доехали до финиша — первыми двумя байками, за нами бентли "главного самоубивца", а потом все остальные.

Пока подгоняли остальные, я сползла с байка, совершенно счастливая и без сил, на покачивающихся, негнущихся от напряга ногах, а Лёшка присел перед транспортом, подсвечивая фонариком — изо всех сил изображал, что есть какие-то неполадки. Подошёл "главный самоубивец", высокий, стремительный. Спросил у Лёшки:

— Не боишься с пацаном на закорках?

— Ваньке чего бояться? — пробасил Никитос, когда Лёшка, не ответив, только снисходительно глянул на "клубня". — Братишка следит, чтоб Лёха не гробанулся и чтоб не колбасил. — И захохотал от распирающего его счастливого чувства победы, а Лёшка теперь уже ему снисходительно улыбнулся: мол, хорошо поставил на место "диванщика".

"Главный" только бровь поднял. Странно: мне показалось в нём что-то знакомое. Но что именно — не успела сообразить: его окликнули свои, и он отвернулся уйти. А я, заворожённая событиями, которые продолжались, валом валя, сразу забыла про него.

Веранда Дома отдыха представляла собой павильон — и достаточно огромный. В основном — площадка для танцев, по сторонам небольшие номера-комнатки. В общем, место отдыха на одни сутки, а то и чуть больше. Поскольку заправлял этими верандами дружбан Никитоса, то для своих в это воскресенье всё было сделано в лучшем порядке. Столики у стен, пара импровизированных барных стоек, в углу — приглашённый диджей со своим винилом; для тех, кто хотел бы большего комфорта, почасовая оплата комнат. Нашлись и такие, которых не очень устроили три комнаты в качестве раздевалок. Например, те же "клубни". И ещё несколько байкеров, по просьбам своих "тёлок", тоже сняли комнаты.

Пока мы с Лёшкой рассматривали муравейник из снующих кругом народов, постепенно сбивающихся по группам и компаниям, к нам подошли двое.

— Ну, что, Ванька, пошли, что ли? — сияя бородатой улыбищей, спросил Андрюха.

— Слушай, ты диск не забыла? — встревожился Лёшка, вспомнив о главном только сейчас. Я покачала головой и вынула футляр с диском из кармана.

— Сам отдашь?

— Ага, — с облегчением сказал брат.

И под охраной двоих байкеров, стараясь, чтобы это выглядело незаметным, я была препровождена в одну из комнаток, где переодевались две девчонки — из тех, кто меня знал. Здесь, за занавеской из покрывала с кровати, под их заговорщицкое хихиканье и радостное предвкушение я принялась переодеваться.

Платье, из плотного чёрного шёлка, прямым было только до середины бедра. Далее оно расширялось сильно присобранными воланами, образуя вырез впереди, а сзади удлиняясь почти до пола. Спина открытая. Без рукавов, с лифом внахлёст — полоса через полосу. Воображение, как всегда, вовремя подсунуло картинку, как я буду выглядеть среди байкеров — светская дама среди бандюг. Похихикала. Поделилась воображаемой картинкой с девочками, помогавшими мне, — они попрыскали в ладошки. Косу я распустила, расчесала заново волосы и скрутила на затылке, воткнув в них гребень — подарок Лёшки. Нашёл где-то в Москве — настоящий, испанский. На шею — короткое янтарное колье. На ноги — чёрные туфельки, причём поверх одной, на щиколотку, — кружевную подвязку. И последнее: осторожно налепила на лицо ажурную полумаску. Она вязаная, накрахмаленная. Неправильно с нею обращаться — и сломаться может.

Всё. Уселась на кровать, разложив вокруг себя воланы и подтянув ноги. Девочки принесли мне яблок, шоколада и бокал шампанского. Уничтожая это несуразное сочетание любимых продуктов, я принялась ждать, когда за мной придут.

4.

Ждать пришлось минут сорок.

Дверь открылась после стука. В сопровождающие мне дали уже четверых байкеров. Я съехала с кровати, глубоко вздохнула и, приподняв складки-воланы к поясу, чтобы никто не наступил, вышла из комнаты. В полутьму, мелькающую огнями и плывущую туманными клочьями сигаретного дыма. В активное шевеление оживлённой дискотеки. Едва закрыли за собой дверь, музыка, грохающая что-то не совсем определённое, но ритмичное, смолкла. Одновременно стемнело ещё больше — так, что возмущённые байкеры взвыли. Мне даже показалось, что они сейчас начнут вопить: "Механика на мыло!" Не разжимая губ, посмеялась и пошла в плотном окружении здоровых мужиков, за спинами которых меня вряд ли кто рассмотрел. И стукотка каблучков в таком гаме никто не расслышал. Встать в первые ряды зрителей перед танцующими мы успели вовремя.

Светотехника на веранде, конечно, жутко раздолбанная. Но хоть такая... Зажёгся под потолком крутящийся шар из зеркалец. Толпа танцующих и наблюдающих примолкла. Кажется, кто-то начал догадываться, что сейчас будет, потому что со всех сторон зашикали на остававшихся в кругу, призывая их отойти.

Добавили освещения. Теперь посередине зала стоял только Лёшка. Косуху он уже снял, оставшись всё в тех же утеплённых штанах-хаки и в рубахе, тоже хаки. Поверх рубахи — чёрный кожаный жилет.

В тишине, шелестящей удивлённым шёпотом, раздались первые звуки аккордеона, заставившие меня невольно прогнуться в спине.

Мои сопровождающие расступились.

Я шагнула, словно вплыла в уже жёсткий гитарный-ударный звон танго. Прогулка. Легко и летяще, почти деловым танцующим шагом дошла до Лёшки. Тот стоял спиной ко мне. Моя ладошка на его плечо. Скользящий поворот — я перед ним. Поймал. Его сильная ладонь придерживает меня за спиной. Я мягко прогибаюсь назад, нисколько не сомневаясь, что он удержит меня. Легко! Он тоже мягко, уже обеими руками, поднял меня — над полом. Поворот со мной. Поставил. Я качнулась за его спину — обвилась вокруг него, ногу на его бедро. Одной рукой он прихватил меня за талию — поворот...

Мы уплыли в танце. Я уже не замечала ничего и никого. Лица проносились мимо смазанной стеной. Надёжные руки Лёшки позволяли мне быть абсолютно уверенной и наслаждаться движением. Танец нам обоим хорошо известен. Искандера научила меня, а я как-то уговорила попробовать Лёшку, ему это дело понравилось, и однажды в узком кругу мы показали номер ребятам-байкерам... Все, кто меня не знает, считает, что на редких вечеринках Лёшка танцует с приглашённой танцовщицей. Лестно, ёлки-палки...

Ритм замедлен к финалу. Лёшка встал на колено, я уселась на его согнутой ноге, как в кресле — откинувшись на его плечо, и сама положила ногу на ногу, взметнув воланы вокруг себя. Нравится мне этот момент. Чувствую себя роскошным цветком. Роскошной, неотразимой женщиной. Музыка замолкла. После секунд тишины народ разразился свистом, воплями и рукоплесканиями.

Мы встали и поклонились. После чего довольный Лёшка отошёл к зрителям. Я осталась посередине зала.

Звуки фортепиано с гитарным перебором. Медленно кружась вокруг собственной оси, я медленно же поднимала руку, слегка поводя бёдрами и в тишине выстукивая ритм туфельками. Вызов. Кто осмелится станцевать со мной следующее танго? Будто раздражённо, я развернула край юбки с воланами, уже начиная собственный танец — без партнёра. Сейчас диджей поставит следующее танго с моего диска.

Движение от угла. Я застыла, искоса глядя в ту сторону. Высокий, поджарый... Идёт уверенно. Почему-то я не сомневалась, что "главный самоубивец" попробует станцевать на пару. Хм... Хорошо двигается, пластично. Ладно, посмотрим, что ты умеешь... Кроме номера с Лёшкой, других танго я не знала, но Искандера говорила: главное — слушаться партнёра; если попадётся знающий, иди за ним; ты чуткая, умеешь слушать партнёра, так тебе и карты в руки. Что ж... Шагов за пять до него я повернулась к нему спиной, слегка отставив руку в сторону.

Он и взял меня за кисть и очень осторожным движением повернул меня к себе. Я взглянула — и на секунды остолбенела: передо мной стоял Арсений! Сосед Инны по офису. Точно! Его пасмурные глаза — сейчас какие-то вопрошающие, его короткие белые волосы... Ни фи... Ой... И чего встал? Танцуй же, раз вызвался! А то стоит солдатиком. Хм... Помнится, в одном фильме... Подвигав бёдрами, я, прогнувшись, резко шагнула вперёд, буквально врезав туфелькой между его ботинками. Будто очнулся. Шаг в сторону от меня, но — не отпуская моей руки. Машинально следуя его неуловимо тянущему за собой движению и сохраняя бесстрастное выражение опытной танцовщицы, я в два оборота ввернулась в его объятия.

Искандера права: надо слушать партнёра. Никогда я ещё себя такой чувственной не ощущала. Расслабилась полностью и превратилась в ведомую — жёсткой рукой уверенного в себе партнёра. С ним я оторвалась. С Лёшкой танцевать тяжелей, как выяснилось. Он только повторял то, что выучил. В сущности, как и я. С Арсением пришлось импровизировать — и он вёл по-настоящему, как должен вести женщину мужчина. И с Арсением я могла фантазировать сколько угодно. Особенно мне понравилось, что с ним можно было танцевать, как разговаривать: он то и дело пытался будто о чём-то договориться со мной, а я изображала капризную вертихвостку, то и дело ускользающую от него. А ему приходилось меня возвращать. Но в основном я ходила вокруг партнёра.

Не понравилось одно: он слишком часто обнимал меня — и испытующе заглядывал в глаза, то и дело слишком близко склоняясь к моим губам. Хорошо, что можно использовать известный жестовый приём в танго: напрямую держать партнёра на расстоянии, уперевшись ладонью ему в грудь. Типа — отодвигая. Правда, после нескольких таких повторов он сообразил раскручивать меня — и после нескольких поворотов туда и обратно я снова оказывалась прижатой к нему. А однажды у него прорвалось дрогнувшее движение ладонью над моим лицом, когда я снова откинулась на спину, повиснув на его руке. Сначала я недоумевала, в чём дело, — потом поняла. Хотел снять маску. Фи... Много хочет...

Зато и поиграла. Точнее — он спровоцировал. В секунды, опускаясь передо мной на колени, он плотно провёл ладонями от моих подмышек до колен, заставив покрыться мурашками от чувственного озноба. Сначала я рассердилась, потом почти машинально (коленопреклонённый, он опустил голову, и было не удержаться!) развернулась — с махом ноги над его головой. Он вздрогнул от неожиданности, а когда снова оказался на ногах, кажется, даже наконец улыбнулся — уголками губ.

Но этого мне показалось мало. Верхнюю одежду он снял, оставшись в джинсах и в тонкой трикотажной рубахе, незаправленной. Рубаха застёгивается на "молнию", сейчас слегка сдвинутую вниз. Я, одной рукой собрав воланы у бедра, другой поманила его, пятясь, словно заигрывая. Он поспешил за мной и почти наткнулся на меня, снова выставившую ладонь — упираясь ему в грудь: да, я позвала, но ты не должен подходить ко мне слишком близко. Ладонь-то выставила, только на этот раз чуть выше — и, дождавшись, когда он положит руку мне на плечо, медленно и нежно провела пальцами вниз, по груди, едва касаясь кожи и постепенно раздвигая "молнию" на рубашке. Он едва не задохнулся... Так тебе! Будешь тут со мной ещё... Довольная его реакцией, хулиганить я перестала до конца танго и только наслаждалась танцем.

Тем более музыка подходила к концу. Арсений, сообразив, что вот-вот всё прекратится, почти не отпускал меня от себя — даже на расстояние вытянутой руки. И закончили мы очень необычно. В самой позе ничего особенного: после моего короткого маха ногой в сторону, он развернул меня и бережно уложил на своё колено — спиной на свою горячую ладонь. Склонился, как для поцелуя. И... Какое там — как?! Под аплодисменты и свист ничего не понимающих, но орущих от избытка чувств зрителей он прикоснулся губами к моему рту. Вдохнув сладковато-холодный аромат его парфюма, от неожиданности я открыла рот, чтобы высказать ему своё...

— Шампанское и шоколад, — еле шевельнулись в шёпоте его губы, а пасмурные, серо-голубые глаза с непонятным выражением беспокойства уставились на меня, не мигая. — Ты кто?

— Та, которой нет, — откликнулась я, размышляя, как бы вырваться из его рук.

Скосилась влево. Ой... Лёшка идёт, злой. За ним — Никитос. Этот — доволен, как сто чертей... Подёргалась в крепких руках и спокойно спросила:

— На драку нарываешься?

Он нахмурился, будто не понимая, огляделся и со вздохом поднял меня на ноги. Вовремя: Лёшка надбавил скорости — спешит на выручку мне. За спиной Арсения неуверенно, но всё-таки зашагали из толпы его трое "клубней". Но я уже присела в поклоне перед Арсением и обошла его, спеша к брату.

— Лёшка, всё нормально, — вполголоса сказала я, хватая его за рукав.

Ну вот. Хватать за рукав мне придётся целую толпень! Вся Лёшкина-Никитосова шабла надвигалась на нас спасать меня.

— Пошли! — повелительно сказала я, таща Лёшку навстречу его дружбанам.

— А чего этот... — начал было Лёшка.

— Лёшка, я плохо танцую?

— А... А при чём тут...

— Да человеку просто понравилось, как я танцую! Хотел ещё! Ну, чего взбеленился?

— "Диванщик", блин... — ревниво пробормотал Лёшка, уже покорно шагая туда, куда я его настойчиво разворачивала. То есть навстречу ребятам.

А Никитос уже взял дело примирения байкеров и "диванщиков" в свои руки, и — слава Богу — драки не случилось. Хотя ему пришлось здорово поорать, растопырив руки в стороны, будто он на самом деле думал таким образом удержать стороны от драки. Во всяком случае "самоубивцам" тоже здорово повезло: случись драка — их, шестерых, уделали бы всмятку.

А Лёшка вдруг набычился, оглянулся. Сразу сообразив, о чём он думает, я беспрекословно сказала:

— Лёшка, ты не представляешь, как мне повезло!

— В чём это? — буркнул он.

— Где твои ребята? Ну-ка... Быстро спрятали меня за своими крепкими спинами — и в комнату. Пока народ бузит и развлекается, я пройду незамеченной. Ну?

Когда до брата дошла ситуация, он ухмыльнулся. На всех вечеринках всегда была одна проблема, как спрятать меня после танца, чтобы никто ничего не понял и не разузнал про меня. А тут — внимание всех жёстко направлено на середину зала, на именинника и на гостей, которые осмелились посягнуть на девушку байкера.

Так что Лёшка, протискиваясь вместе со мной сквозь возбуждённую толпу, хлопнул по плечу одного, другого, третьего. Вскоре я внутри почётного эскорта перестала напрягаться, пробивая тесную толпу. Парни это сделали за меня. Наша маленькая группа не вызывала никакого интереса. Так что я благополучно добралась до своей "раздевалки".

— А теперь иди к Никитосу, — сказала я, усмехаясь.

— С чего бы это?

— А если народ заинтересуется, чего это ты тут делаешь? Начнёт приглядываться к номеру? Или ты хочешь раскрыться?

— Ну не! — ухмыльнулся и Лёшка.

И, сочно чмокнув меня в щёчку, ушёл, оставив меня на попечение проверенных ребят из Никитосовой кодлы. Те остались за дверью, словно невзначай прислонившись к ней и уже одним своим видом отпугивая нежеланных визитёров.

Теперь, нисколько не боясь, что кто-нибудь даже по ошибке заглянет сюда (или в поисках местечка, где бы потискаться со своей девицей), я спокойно начала переодеваться, прислушиваясь к шуму за дверью. Шум казался ровным, изредка прерываемым чьи-нибудь воплями. Так что ничто не мешало мне подумать над тем, что же произошло. Пасмурные, предгрозового цвета глаза Арсения упрямо уставились на меня... Складывая платье, я замерла. И что? Как будто что-то может иметь продолжение? Ничего. Кто он такой? Какое-то начальство. Фирмач. И кто такая я? Свалившись на кровать, я беззвучно рассмеялась. Послезавтра я буду работать в одном здании с ним, и он даже в мыслях не допустит, что взъерошенная дамочка со шваброй — это танцовщица, спрятавшаяся под маской. Та самая, которую он поцеловал!.. Ишь, сразу определил, что я ела и пила. А всего-то полбокала шампанского. Ну, с шоколадом понятно... А ничего он целуется — вздохнула я, запихивая платье в пакет... А снимая полумаску перед зеркалом, хихикнула: а здорово мы с Лёшкой всё-таки придумали! Такая интрига!

Сняла ватными дисками весь макияж, засунула волосы под бейсболку — такие носили многие на веранде. Всё, небольшого росточка пацан, в тёплой одежде, отчего слегка неуклюжий, братан Лёшки, готов к выходу в свет.

И вышла. Проскользнула мимо огромных фигур стерегущих меня байкеров, оглянулась, пальцем чуть сдвинув козырёк бейсболки, — те ухмыльнулись мне вслед. И пошла гулять по залу. Набрав с одного стола вкусненького: пакетики чипсов и орешков — пить после шампанского не хотелось, я потихоньку шастала по залу, разглядывая байкеров, иной раз отступая в сторону, к стене, — это когда народ принимался отплясывать: дискотека была в разгаре.

Судя по всему, день рождения Никитоса удался. Гости испытали и эстетическое (хи-хи) волнение, наблюдая танго, и приятную тревогу от ожидания, будет ли драка с "самоубивцами". Пусть последнее и обломали, но в памяти народной эпизод останется.

Набив рот чипсами, я решила посмотреть, как там себя чувствуют "клубни". Не ушли ли они, разозлившись? Прикинув примерное месторасположение, откуда вышел Арсений, я протолкалась в эту сторону. Сидят. За столиком. Все шестеро. Никто не ушёл. Ещё бы, такая экзотика для мальчиков-мажоров — байкерская вечеринка. Хотя, если верить Инне, Арсений всё-таки работает.

Ладно, понаблюдаем. Прислонившаяся к стене, спокойно поедающая мелочь из пакетиков, стащенных почти со шведского стола, я вряд ли представляла собой объект для чьего-то внимания, а потому спокойно могла стоять на месте.

Интересно, где Арсений научился танцевать танго?

Если пятеро его товарищей оживлённо что-то обсуждали, то сам он сидел, откинувшись на спинку стула. Руки скрестил на груди. Спокойный, даже задумчивый. Но меня-то не обманешь. Я вспомнила его горячую ладонь на своей коже. Не от танца он разогрелся. Он хотел и получил возможность потанцевать с неизвестной даже большинству байкеров девушкой. И ему это понравилось.

Ничего так, симпатичный. Только какой-то смурной. И это впечатление не только из-за пасмурных глаз. Такое ощущение, что его что-то... ну, скажем, томит. Правда, сейчас он более оживлён, чем тогда, когда я его впервые увидела в коридоре. Опа... Чего это он? Встал. Друзья спросили, видимо, куда он. А после его ответа принялись уговаривать, причём очень понятно уговаривать: хватали его за рукав, махали на стул. Так, он куда-то собрался, а они не хотят, чтобы он — уходил? Или шёл куда-то, куда не надо бы? Он кивнул им, покачал головой и вышел из-за стола.

Я оттолкнулась от стены. Ещё интересней. Прослежу-ка я за ним. Может, ему ещё танцевать хочется? "Медляки"-то время от времени диджей запускает.

Арсений медленно пробирался среди толпы, не обращающей на него внимания. Скользя почти незаметной тенью за ним, сначала я ничего не понимала. Он шёл и постоянно осматривался. Потом я сообразила обогнать его и посмотреть, на что он так пристально смотрит. На девиц! Насколько возможно деликатно, чтобы не вызвать нового взрыва негодования у байкеров, он подходил к каждой и несколько секунд вглядывался в лицо девушки, после чего шёл дальше.

Это что — он меня ищет?

Решил, что запомнил глаза в прорезях полумаски?

Почему-то здорово обрадованная, я пошла за ним, и чем дальше, тем больше убеждаясь, что он ищет танцовщицу. Он заглядывал в лица девушек, присматривался к их движению, шёл дальше, не меняя бесстрастного выражения лица. Он даже подошёл к вдрызг пьяной Боське, которая, сложив руки на столике и уткнувшись в них головой, кажется, откровенно дрыхла. Некоторое время он постоял над нею, явно решая, поднимать ли девицу, чтобы заглянуть ей в лицо. В конце концов, видимо рассудив, что напиться до такого состояния неизвестная танцовщица точно не успела бы за это время, он отошёл от неё. А я зажала рот, чтобы не расхохотаться вслух. Представила, что было бы, если бы Арсений всё-таки поднял пьянчужку и увидел её лицо: круглое, мучнисто-одутловатое, с глазами, еле видными между опухшими веками... Дав круг по веранде, он вернулся к столику. Его друзья ни о чём не спрашивали, только бросили на него пару сочувственных взглядов и снова заговорили о своём, кажется, комментируя происходящее на танцполе.

А я, выждав пару минут, не выкинет ли ещё чего интересного "главный самоубивец", поплелась к Лёшке. Чуть не волоча нога за ногу, я кивала знакомцам, а знающим чуть улыбалась, не забывая о чипсах. Но, оглянувшись в последний раз, заметила, что за столиком "клубней" произошло некое движение. И остановилась.

Со своего нового "наблюдательного пункта" я не сразу разглядела, как Арсений встал, взял куртку, висевшую на спинке стула, и, что-то коротко сказав друзьям, снова пошёл продираться сквозь толпу. Объятая любопытством, я — за ним.

Он снова кого-то искал, но на этот раз внимательно всматривался в лица байкеров. Наконец он встал на месте, прищурившись на искомое и рассеянно надевая куртку. Я встала позади него и проследила направление его взгляда. И — озадачилась. Прямо напротив него сидел за столиком — в полном одиночестве — Лёшка. Сидел и с задумчивой усмешкой смотрел на горланящих, пляшущих друзей... Сначала я подумала, что Арсений подойдёт к моему брату, сядет рядом с ним и напрямую спросит о девушке, танцевавшей танго. Нет, не подойдёт. Потому что в отличие от байкеров, решил: танцовщица — девушка Лёшки. Кажется, последнее не заставило его отказаться от её поисков.

Итак, вероятней всего, он будет ждать, когда Лёшка соберётся домой, и проследит, с кем брат поедет. Нда... Лишний раз перед "главным самоубийцей" лучше не маячить. Хотя... Если меня лишний раз окликнут по пацанскому имени — это к лучшему.

Понаблюдав за ним ещё немного и убедившись, что со своего места Арсений не думает уходить, я бочком-бочком отошла от него и вкруговую вернулась к брату. Уже ближе к столику меня и правда окликнули несколько человек, так что к столику я подошла развалистой походкой и шлёпнулась на стул, как шлёпнулся бы перебравший пива пацан. Шлёпнулась, широко расставив ноги, и тут же потянулась за бутылкой.

Лёшка, ни слова не говоря, стукнул меня по кисти.

Ура!.. Плюс в нашу пользу. Если эта малюсенькая сценка разыгрывается перед глазами Арсения, то он увидит только взаимоотношения двух братьев: младший расшалился — старший воспитывает... Так что, жутко довольная, я капризно скривилась и негромко сказала Лёшке:

— Лёшик, у нас проблема.

— Решим. Выкладывай.

Я и выложила. Перед тем как сказать, что Арсений стоит напротив, почти закрытый толпой, я предупредила Лёшку не смотреть в эту сторону.

— Нашла проблему, — лениво сказал мой всемогущий брат и вынул мобильник. Через минуту он сказал: — Андрюх, подплывай к столику. Дело есть. — Убрав телефон, Лёшка объяснил: — Андрюха сегодня не один. Деваха у него появилась. Не волнуйся, сейчас договоримся, как действовать.

— Только без драк, пожалуйста, — предупредила я и отняла у него пакет с орешками.

— Какие драки? — удивился брат. — Всё будет хоккей. Мы даже в его сторону не глянем. Не ершись. Шоколадку хочешь?

— Нет. Спасибо. Я лучше вот — рыбку копчёную из пакетика.

Пришёл Андрюха, но без девушки. Как оказалось, Лёшке это на руку. Парни поговорили и согласились на спектакль: через полчасика они уезжают в город, благо что пили немного — и только пиво; Лёшка, как обычно, берёт на "седло" меня, а вот Андрюха поедет с неизвестной дамой на закорках. Дама будет неизвестная, потому как наденет глубокий капюшон. Андрюха клялся-божился, что уже в городе он легко оторвётся от любого преследователя. Мы — поверили.

Когда Андрюха ушёл готовить свою пассию к выступлению в качестве таинственной незнакомки, Лёшка, не глядя на меня, сказал:

— А ты сама... С этим мажором не хочешь... ну, это... познакомиться?

— Лёшка, я не сумасшедшая менять шило на мыло, — насупилась я. — Ты сам его назвал мажором. Мне своего типуса хватает — Глебушки. Его многочасовых бесед по телефону. А ты хочешь, чтобы я с этим связалась. Ни за что. Ему, скорей всего, поразвлечься хочется, а мне этого точно не надо.

Про Глебушку Лёшка очень хорошо знал, поэтому прекратил говорить о знакомствах.

5.

В каждом мужчине сидит азартный мальчишка. Это я поняла, когда Андрюха сразу согласился нам помочь. Мог бы остаться со своей девушкой на вечеринке, но — нет. Загорелся идеей розыгрыша. И девушку свою вдохновил... Итак, всё дальнейшее происходило по сценарию, придуманному Лёшкой.

Арсений немедленно вышел следом за Лёшкой и мной и сразу сел в машину, едва понял, что мы, оседлав кавасаки, дожидаемся кого-то ещё. Долго ждать не пришлось. Андрюха подкатил к нам на своём харлее и тоже, как мы, уставился на дверь веранды.

О!.. Никогда не думала, что Андрюха, бородатый и патлатый богатырище, окрутит такую девушку. Лица я, правда, не увидела: как и было согласовано, подружка Андрюхи замаскировалась, натянув капюшон на лицо так, что даже подбородка не видно. Но фигурка... Сама почти с меня ростом. Кожаный плащик до колена, перетянутый на тончайшей талии широким ремнём, шикарно смотрелся с высокими ботфортами. Девушка шмыгнула к Андрюхе на мотоцикл — и мы рванули с места.

После первого городского моста, на первом же перекрёстке, почти пустынном в воскресный вечер, мы одним махом разъехались — в противоположные стороны. Арсений, естественно, повернул за Андрюхой. А мы быстро доехали до гаражного посёлка, где пересели в машину, а потом уже повернули к моему дому. У подъезда встали. Лёшка обернулся ко мне, радостно скалясь, и мы начали хохотать, как сумасшедшие.

Правда, дома, как успокоились, я начала тормошить брата, чтобы он побыстрей позвонил Андрюхе и узнал, чем всё закончилось.

— Рано ещё! — отбивался Лёшка, когда я в шутку хватала его за плечи и трясла. — Дай им время доехать!

— Ну-у! Наверное, доехали уже! Ну, Лёшка, будь другом — позвони, а?

— Я тебе больше, чем друг! Я тебе кто? Брат. А брата слушать надо!

— Ты меня младше почти на год! Звони!

— Давай так. Что-то чаю захотелось. Приготовь, сядем — и позвоню. Как раз там всё определится, как и чего.

Чаю и мне хотелось. Побежала на кухню, поставила чайничек, повытаскивала все чаи, какие есть. Лёшка любит ромашку, я — с имбирём. Заварила всё по разным чашкам, приготовила горячие бутерброды. Всё расставила на столе — и только рот открыла позвать брата... Сильные ладони нежно и плотно обхватили меня по бокам и медленно провели сверху вниз... Я не ожидала, что так отчётливо, до пронизывающих тело мурашек, вспомню это прикосновение. Глядя на тарелку с бутербродами и не видя её, я вспоминала, как хорошо было в холодноватом помещении веранды ложиться прохладной спиной на крепкую горячую ладонь Арсения. В ушах снова зазвучало танго Ингрид...

Я очнулась, когда рядом кто-то призрачно засмеялся и лёгким движением всколыхнул воздух на кухне. Искандера?..

— Ян, можно, что ли? — ворчливо осведомился Лёшка, входя в маленькое помещение кухни и сразу наполняя его свои присутствием.

— Прости, задумалась что-то...

— Всё. Я звоню, — заявил Лёшка и сунул в рот пласт бутерброда.

— И как ты будешь разговаривать? — задумчиво спросила я, разглядывая его тяжело двигающуюся челюсть.

— Сожру до звонка, — пробубнил он.

И точно — сожрал. В два кусмана. И запить успел.

Андрюха откликнулся сразу. Я подсела ближе к брату и выслушала весь разговор:

— Ну, что? Ушли?

— А чего ушли? Город знать надо. Мы как налево повернули, сразу после остановки пошли направо. Помнишь, наверное, там узкий переулок вниз? Ну вот туда и мотанули. А там, если помнишь место, фонари только первые два горят, в самом начале улицы. Какой дурак полезет в темень? Он и отстал. Остановился и развернулся уезжать. Так что всё чин чинарём получилось. Нам понравилось, в общем. Янке привет передавай.

— Спасибо, — откликнулась я, склонившись к микрофону Лёшкиного мобильного. Понравилось им!.. Черти азартные.

Дальше мужчины заговорили о своём, о байкерском. А я потихоньку ушла в свою комнату, залезла с ногами в кресло и начала думать... Когда я поняла, о чём думаю, я поразилась! Мне хочется ещё одно платье для танго! И я уже представляю, каким оно должно быть! Хочу глубокий бордовый цвет — насыщенный до такой степени, что ткань должна казаться тяжёлой, хотя и будет лёгкой. Никаких воланов — от середины бедра расширение в "полусолнце", или как там по-другому называется. Грудь сильно декольтирована, но эта деликатная область должна быть закрыта мелким кружевом — в тон основному цвету платья. И новая маска — из того же кружева. И митёнки — от плеча! И новые туфельки... Ого. Чего это я?

Но мыслить продолжала в ту же сторону. Если забыть о туфлях, то где взять такое платье? Чёрное, с воланами, сшила мне одна знакомая. Это было год с лишним назад, когда у меня ещё оставались заводские деньги. Теперь мне даже неудобно обращаться к ней. Потому что пошив такого платья, пусть и достаточно простого покроя, войдёт в копеечку. А если учесть, что я достаточно привередлива в подборе ткани, то и ткань будет наверняка дорогущей. И вообще, если подумать... Где гарантия, что мне ещё раз удастся потанцевать именно с Арсением?

Стоп. А при чём тут Арсений? Разве я собираюсь шить новое платье из-за него?!

Эхо призрачного смеха снова всколыхнуло воздух.

Я быстро подняла глаза.

Искандера привычно устроилась в кресле напротив. Красиво разложила складки пышного длинного подола, поправила косы. Готова к разговору. Давно мы так не сидели.

— А ради кого ещё? Все платья шьются ради мужчин. Всем хочется быть красивыми и привлекательными ради них.

— Но разве для этого не надо влюбиться? Я не чувствую себя влюблённой.

Призрачные руки принялись задумчиво перебирать кончик призрачной чёрной косы, а Искандера загляделась на меня с застывшей на губах улыбкой.

— Во-первых, быть влюблённой, для того чтобы мечтать о новом платье, необязательно. Иной раз просто хочется чувствовать на себе восхищённые мужские взгляды. Во-вторых... Ты придумала платье, в котором будешь выигрышно выглядеть для единственного мужчины. Для того, кто оценил бы тебя в этом платье. Причём вблизи. Для того, чья ладонь будет скользить по этому платью и по твоей коже. Влюблённость часто начинается с того, что появляется мужчина, в присутствии которого тебе хочется чувствовать себя женщиной.

— Но я не...

— Ты хочешь новое платье, чтобы танцевать с Арсением. Ты не хочешь танцевать с ним в том платье, которое он уже видел. Ты хочешь танцевать с ним, чтобы он видел, что ты можешь быть другой, более привлекательной для него. И ещё более интересной. Хотелось ли тебе нового платья, когда ты в десятый раз танцевала в чёрном перед твоими любимыми байкерами?

— Не-ет... Может быть, — неуверенно сказала я, вспоминая, было ли что-то подобное, когда я встречалась с Глебушкой. — Но это ещё ничего не значит. Ведь Арсений... — И осеклась, вспомнив, как он искал среди девушек байкеров меня.

Искандера плывуще встала. Улыбнулась.

— Ведь не зря же я учила тебя танцевать именно танго. Есть в мире такая вещь, как предопределение.

— Не поняла. Что ты хочешь сказать этим предопределением? Что специально учила меня танцу для встречи с Арсением?

— Арсений не просто назвал компанию своих друзей автомобилистов Клубом самоубийц. Это его друзья думают, что у клуба шикарное название — самоубийцы, оттого что ездят по таким страшным дорогам и что такие азартные и бесшабашные. Это его друзья думают, что Арсений спускает напряжение, придумав такой Клуб. По-настоящему в Клубе думает об уходе из жизни только один человек. И ты его спасла своим танго.

— Искандера, ты меня вконец запутала! — рассердилась я.

— Желание добровольно уйти из жизни чаще всего появляется, когда человек перестаёт мечтать и в жизни ничем не заинтересован, — таинственно сказала девушка-призрак и остановилась у стены. — Если кто-то хочет это событие обставить как нечаянный случай, чтобы никто не чувствовал себя виноватым, он придумывает такую игрушку, как, например, Клуб самоубийц. И придумывает ездить в таком месте, где один неправильный жест, одно неосторожное движение может убить человека, и никто не посчитает эту смерть самоубийством. А ты показала Арсению, что в жизни есть кое-что, что может заинтересовать его.

— Всего лишь тем, что танцевала танго?

— Он не танцевал его год с лишним. Девушка в маске заинтриговала его. А он не из тех, кто оставляет место тёмным пятнам в своей жизни. Он должен выяснить всё!

— Искандера, подожди, не уходи!

— Я сказала достаточно, чтобы теперь ты сама поняла, как действовать дальше. И я выполнила своё предназначение. Теперь я могу уйти.

И призрак вошёл в стену, оставив меня совершенно ошеломлённой и в раздраенных чувствах. Забылись и платье, и туфли, и проблема, на какие шиши всё это купить. Неужели Искандера сказала правду? Ну ладно. Оставим в стороне вопрос о Клубе самоубийц и с какой целью он был создан Арсением. Ведь буду искренней — по-настоящему ошеломила меня фраза Искандеры: "... теперь ты сама поняла, как действовать дальше". Оригинально! И что я поняла? Или она имеет в виду, что нужно собрать деньги, где только смогу, сделать новый наряд и постоянно танцевать с Арсением — в маске? Типа, пока он интересуется таинственной незнакомкой, постоянно исчезающей после танца, он будет интересоваться и жизнью? Не слишком ли самонадеянна Искандера, возложив на меня ответственность за чужую жизнь?.. А-а... А не придумала ли она про Клуб, лишь бы заинтриговать меня Арсением и заставить меня постоянно думать о нём?

С шумом выдохнув: "Фу-у!", я поднялась с кресла и поспешила на кухню. Невозможно сидеть в одиночестве, когда такой ураган в мыслях.

Лёшка всё ещё сидел за столом и тоже о чём-то усиленно думал.

— Не помешаю? — спросила я, присаживаясь напротив.

— Чё ещё придумала, — проворчал он и пододвинул свою опустевшую чашку. — Налей-ка чайку ещё. Если есть погорячей.

Я принялась хозяйствовать, одновременно прикидывая, хватит ли у меня смелости задать ему один не самый простой вопрос, который вдруг буквально начал преследовать меня. Не самый простой — для меня, конечно.

— Держи, только подожди немножко, пока чаёк заварится. Я тебе пакетный сунула... Лёшк, только не удивляйся. А как ты с Катей познакомился?

— С Катькой? А чё удивляться? Я тогда во вневедомственной охране работал. Нас поставили на Дом культуры, а через месяц там начали готовить Мисс Дома. Дураков везде много. В актовый зал пацаны со всех кружков и секций начали лезть. Там ведь как? Входов парадных в сам зал две штуки, а ещё за сценой есть — с выходом на улицу. Народ после кружков постоянно туда таскается. Ну, однажды бучу подняли — с охраной потасовка такая вышла. Пацаны из секции самбо решили, что они круче. Сначала просились посидеть в зале, а когда не разрешили — бросились ломать двери. Ничё так было, весело. Размялись немножко. — Лёшка ласково улыбнулся, вспоминая. — А после этого подходит ко мне Катька и просит её проводить домой — типа, боится она. Я со своими договорился: вроде как проверять Дом по всем этажам пошёл, а сам вышел с ней и проводил. Она как раз неподалёку жила. Ну, раз за разом, и пошла у нас любовь. Правда, на байкерскую базу я так её и не свозил. Не любит она сборов наших.

— А как ты понял, что... полюбил её? Ведь всё равно же было у тебя к ней какое-то чувство?

— Я не псих, чтобы себя... анализировать. В смысле, не психолог. Просто однажды она пригласила к себе, а дома никого. Ну, она, там, туда-сюда, и я ей сразу сказал... — Он задумался и замолчал. Минуты через две пожал плечами. — Ну... Наверное, когда понял, что мне нравится её защищать. Она ж тогда вся такая... тоненькая была. А я уже тогда был... ну, крупный. Качался же. Как немного погуляли, страшно стало её одну отпускать на улицу. Вот и... Ну...

Он отпил чаю и снова задумался — так, как я его увидела, войдя на кухню. Стараясь не мешать ему, я тоже долила себе чаю, и мы замолчали на двоих.

От трели мобильного телефона я подпрыгнула. Лёшка поднял трубку.

— Ага... Да ну? Точно? И давно? Да фиг с ним, пусть торчит хоть до посинения. Ладно, пасиб. До завтра. — Брат грузно повернулся ко мне. Небольшие глаза оценивающе посмотрели на меня. — Этот хмырь до сих пор стоял у того переулка. Только укатил.

Хмырь — это, надо полагать, Арсений? Ничего себе.

— И чего ты смотришь? — насмешливо сказала я. — Предлагаешь всё-таки пойти и познакомиться?

— Ничего я не предлагаю, — проворчал брательник. — Запал он на тебя. Это есть.

— На кого? На девицу в маске, которая танцевать умеет?

— Так, — грозно сказал Лёшка. — Я тут с тобой бабские разговоры разговаривать не собираюсь. Довёл до сведения — дальше думай сама.

Я осеклась, хотя открыла рот что-то возразить немедленно. Искандера довела до моего сведения факт. Лёшка довёл. И все настаивают, что дальше я должна сама и думать, и действовать. А Лёшка подумал-подумал и сказал:

— И вообще. Глянь, уже сколько времени! Спать пора.

Он сам разложил диван, на котором спал днём. Я постелила ему бельё и только закрыла дверь в зал, пожелав ему спокойной ночи, как в спальне зазвонил телефон.

Стремительно захлопывая за собой дверь спальни, я удивлённо гадала, кто же это так поздно, старательно отгоняя мысль, что Арсений уже успел каким-то фантастическим образом догадаться, с кем танцевал танго, успел найти мой адрес и обзавёлся номером моего стационарного телефона.

Но в ухо толкнулся знакомый женский голос, сварливый и с отчётливо выраженными нотками претензии:

— Лёшка у вас, что ли?

— Добрый вечер, Катя, — отозвалась я. — Лёшка у нас. Разбудить?

— Не надо, — помедлив, сказала Катя. — Я думала, он ещё... А он дрыхнет.

— Что передать? — спросила я, выждав её минутное молчание.

— Пусть завтра домой идёт, — после тяжёлого вздоха сказала Лёшкина жена. — Если уж я ему не нужна, так пусть хоть о сыне подумает.

— Ага, не нужна. Всё правильно! — агрессивно начала я. — Ты ему не нужна, а он мне весь вечер на уши лапшу вешает, как вы познакомились! Вечер воспоминаний, блин!

— Что?!

— Драка охраны с самбистами была? Ты к нему подошла, чтоб проводил? Было?

— Ой, было... — всхлипнула Катя.

— Катька, не будь дурой! Пока он тебе такие деньги таскает, пока не возражает, что ты дома сидишь — не работаешь, потрать хоть часть денег на бассейн, на аэробику или на что ещё, чем ты до замужества занималась! Ведь есть возможность, так чего ты думаешь?!

— Тебе хорошо-о...

— Чем это хорошо?! — взвилась я. — Тем, что вечно без денег, а хочется в тот самый бассейн, в то время как у тебя есть возможность, а ты ею не пользуешься?! И думаешь — мне приятно об этом слышать? Иди в уборщицы! Будешь такая стройная, как я.

Катька — слышно было — поперхнулась от моего напора и попыталась давить на жалость, но у меня уже настроение пошло-поехало, и я хмуро сказала:

— Кать, ты извини за то, что я скажу сейчас. Но хоть ты со мной больше разговаривать не будешь, я всё-таки выскажу то, что думаю. Коротко. Мой брат женился на красивой девчонке. На красивой и лёгкой, как ветерок. А последние несколько лет с ним рядом живёт какая-то грузная тётка с базара, вдвое тяжелей той, что была его невестой. Мне это трудно понять. Возможно, потому что сама не была замужем. Кать, Бога ради... Ну последи за собой! При желании, при деньгах это не так трудно... — Остановившись, я некоторое время слушала всхлипывания в трубке, потом вздохнула и сказала: — Спокойной ночи, Катя. Лёшке я передам, что ты звонила.

И сама отключилась.

Никак не могла уснуть. Ворочалась и ворочалась. Всё думала.

И Катьке зачем-то наговорила. Как будто что-то изменится. Может, у неё свои резоны, отчего она растолстела. Читала же я где-то, что люди полнеют, оттого что это защитная реакция организма на какие-то страхи. Может, и Лёшкина жена чего-то боится? Может, поэтому тратит все деньги на еду?

И что делать с Арсением, которого мне сломанным кубиком Рубика на блюдечке поднесла Искандера? Что имеется в виду под "действовать"?

Под утро понедельника я проснулась злая, как чёрт, после короткого сна, в котором танцевала танго с Ван Даммом. Только вместо номера отеля, как в известном клипе, мы с ним разгромили весь дом. Легко!

Арсений не приснился. К чему бы это?

Лёшка на свободе так рано не просыпается.

Я сварила себе кофе и пошла думать дальше.

Через час кофе был выпит, а я, угрюмая и решительная, пришла сама с собой к соглашению. Итак, таинственная танцовщица исчезнет. Если есть такое предназначение, Арсений с нею встретится — когда-нибудь, в необозримом будущем. А пока на сцену выходит техничка — уборщица в помещении по соседству с его офисом. Если этот тип хоть чуть покажет, что "низший эшелон" ему симпатичен... Если он вообще меня увидит — при условии, что я буду приходить рано, а он, как всякий нормальный руководитель, или кто он там — из представителей высшего эшелона, — будет являться позже. Будет судьбе угодно, чтобы мы встретились, — встретимся. Нет — так нет.

Но бордовое платье я всё равно пошью!

Деньги появились. Неожиданно — и неожиданно больше, чем я привыкла. Сейчас куплю всё, что нужно — заткнуть все дыры в личном хозяйстве, и начну копить на платье.

В конце концов я понеслась на кухню мыть чашку из-под кофе, потом — будить Лёшку, хотя чего его будить: сам встал... Э... Проснулся, услышав грохот на кухне.

Я быстренько ему передала желание его жёнушки, быстренько накормила его на всякий случай и так же быстренько выпихнула на улицу, сунув в руки мусорный мешок с наказом выбросить по дороге. Машина-то всё равно рядом с мусоркой. Несколько удивлённый моей кипучей деятельностью, он даже ничего не сказал, только уставился на мешок, кажется, не сразу сообразив, что это. Но промолчал. Даже на моё ехидное пожелание привезти любимой жёнушке вместо колбасы — яблок и грейпфрутов, поскольку, по последним данным, именно грейпфрут, а не ананас помогает худеть.

А я, закрыв за ним дверь, кинулась к личному шкафу и принялась выгружать из него вещи. Как там было сказано, в одной заметке из женского журнала? Что не надёвано три года, не будет носиться и дальше, но не даст появиться новой вещи? А вот фиг вам. Выброшу всё. Так. Кофточка, которую не носила лет пять? В пакет! Туда же, в пакет, вошло "старинное" платье, которое я всё думала надеть летом — и каждое лето продолжаю думать, а сама хожу в джинсах и в блузках. И блузка, среди декоративных цветов которой затерялось пятно, которое я так и не смогла отстирать, а всё надеялась. И юбка, которая здорово вытянулась и висит на мне тряпкой, но ведь была когда-то любимой — и в честь этой старой любви... Жуть, да у меня не шкаф, а кладбище любимых вещей!

Когда пакет с вещами стал жутко пузатым, я набросилась на обувные коробки. В следующий пакет полетели три пары босоножек, которые я всё надеялась когда-нибудь всё-таки отремонтировать. А также туфли, которые разносились так, что впору их называть не благородным словом "туфли", а калоши!

Потом села на пол. Из отобранного старья на выброс отделила то, в чём буду ходить на работе у Инны. И принялась снова усиленно думать.

Где-то у меня завалялся кусок обоев. Сейчас засяду за старые женские журналы и повырезаю из них фото самых красивых вещей, которые мне только понравятся, а потом наклею на бумагу. И обувку. Самые шикарные туфли и сапоги на высоченных каблучищах тоже наклею туда же. Так я делала когда-то давно. Лист визуализации называется. Будет торчать перед моими глазами, а я буду любоваться на него, мысленно примеривать вещички и представлять, что все эти вещи уже появились в моём гардеробе. Ругала Катьку, а сама-то! Совсем запустила себя! Хватит! Пора взяться за себя и обновиться!

И попробует только Арсений не влюбиться в замарашку!

Танцовщицы ему тогда не видать, как своих ушей!

А потом села уже в кресло и стала думать: а мне это вообще нужно? Арсений, в смысле. Ну и что, что хочется с ним танцевать? Я даже не знаю, симпатичен ли он мне.

В общем, раздраенность чувств продолжалась.

6.

Весы качнулись. Ближе к вечеру я провалилась в такую чёрную безнадёгу, так поверила в свою ненужность никому, что обревелась не по-детски. Напялив наушники, я слушала обалденный голос Анастейши и рыдала так, что остановиться не могла. Причём на пустом месте. Главная причина была столь нелепа, столь нелогична, что я и сознавала её, но остановиться уже не могла: хорошо, что он видел меня в маске! А если бы я танцевала с открытым лицом?! А-а-а!!! Никому я не нужна-а-а!!!

Лучший способ не зарыться вообще в тёмные глубины отчаяния общеизвестен. Только к нему идти долго. И вообще передумать можно. Но я давно нашла, что именно сделать, чтобы потом не было пути к возврату.

Всхлипывая и вытирая насморочный нос прихваченным платочком, я поплелась в ванную. У нас "Фея-малютка". Но вещей для стирки иногда набирается будь здоров. Я сунула душ прямо в машину — в кучу сухих вещей и включила воду.

Всё. Дороги назад нет. Придётся стирать. Не оставлять же мокрые вещи просто так.

Я горестно шмыгнула носом, вздохнула и глянула на себя, зарёванную, в зеркало. И принялась за стирку.

В общем, ночью я спала крепко-крепко. А утром, во вторник, вскочила раньше заданного времени на пять минут. Привычка такая.

С собой взяла два пакета — с вещами на выброс и переодеться в трикотажном ателье. Проходя мимо остановки, с сочувствием посмотрела на толпу народа, которую не смогли забрать даже два подряд подошедших троллейбуса. Мне — легче. Не собираюсь тратить время на безнадёжное топтание на месте. Пройдусь пешком. Подумаешь — час прогулки! Да ещё в новых замшевых ботинках! В мягких, удобных! В тёплых!

И пошла. Благо время есть, решила подумать — и подумать разумно... Хотя чего думать. Главное — присмотреться к Арсению. Если есть то, что Искандера называет предопределением, он на меня обратит внимание. Так мне хоть привыкнуть к нему бы. Вспоминая его, не могу не признать — симпатичен. А вот насчёт влюбиться... Ладно, посмотрим, как там дальше события будут разворачиваться.

Повеселев и похвалив себя, что такая умная, я прекратила думать о сказанном девушкой-призраком. Меня больше радовало, что через какие-то две недели плёвой работёнки я получу денежку. И тогда!.. И тогда... Мда. Ткань. Не говорить, что ли, маме, сколько мне будет Инна платить? И вообще. Предупредить бы Инну, чтобы она не говорила маме, что взяла меня к себе. Иначе мама заставит меня накупить то, чего мне не нужно, а по мнению мамы... И ещё мне не хватало трений между мамой Инны и моей из-за моей работы. Моя-то до сих пор не догадалась, что можно было Инну давно попросить взять меня к себе.

Ритм позавчерашнего танго... Он заставил меня выпрямить плечи и спину, заставил шагать стремительно и женственно — от бедра, как велели двигаться в одной секции по эзотерике, куда я сходила лишь раз, на пробное занятие. Пританцовывая! И сразу стало так легко! Несмотря на еле проложенную тропку в самой середине пешеходной дорожки по мягкому снегу, за ночь выпавшему чуть не по колено. Пока подходила к следующей остановке, уже хотелось бежать вприпрыжку, не говоря уже о том, что улыбалась — рот до ушей!

Так и в фойе влетела — весёлая, разгорячённая быстрой ходьбой. Молодой охранник, не позавчерашний, а другой, только хотел мне преградить дорогу: куда, мол, так рано? Но я поздоровалась с ним и улыбнулась вахтёру, сразу подойдя близко к его столу. И Вилен Степанович ответно улыбнулся мне и, поздоровавшись, повернулся за ключами. И — морозом по коже — низкий голос за моей спиной:

— От моего кабинета, Вилен Степанович, тоже прихватите.

Мне показалось — он навис надо мной.

Ничего себе он на работу приходит: время-то около семи утра!

Ну, я и повернулась посмотреть на него — снова поднимая козырёк меховой кепки, которая снова сползла мне на нос: кто, мол, там, за спиной? Улыбнулась, но ничего не сказала. Интересно стало — поздоровается? Нет?

Ого, какой он серьёзный. Высится надо мной, следит за рукой вахтёра, будто тот выполняет какую-то очень важную миссию. Вроде как достаёт ключи от того самого ядерного чемоданчика. Во какой серьёзный. И вот это непробиваемое мне напророчила Искандера?! Кхм... А может, она пошутила, а я не совсем поняла её шутки?

Сказать, что ли, ему "Здрасть!"? И посмотреть, что будет.

Экспериментаторша...

А этот опустил глаза на меня, будто только что заметил. Чуть заметно склонил голову, что-то снова дрогнуло в каменном лице.

— Доброго утра.

Негромко так. Ишь ты. Нас заметили!

— Здравствуйте! — ответила негромко, но выразительно. И с улыбкой. Не знаю, пошутила или нет Искандера, но утра с таким каменным лицом лучше тебе, Арсений, не начинать. И снова повернулась к вахтёру. Он как раз мне ключи протягивал.

А стояла я почти впритык к столу Вилена Степановича. Назад — ни полшага не сделаешь. Сразу в этого типа упрусь. Озадаченно глянула вокруг и увидела, как опускает глаза, еле удерживая смех, молодой охранник. Тоже понял.

Сморщила нос, благодаря вахтёра, качнулась вперёд, слегка вмяв ноги в край столешницы — пальцы на стол, наклон, и пируэтом вывернулась из теснины. И аж мурашки по телу: такое знакомое движение! Кажется, ещё секунда — и сзади подхватят крепкие руки, чтобы приподнять над полом!.. Ой... Выдохнула — и драть к лестнице на второй этаж, в уже знакомый коридор.

Последнее, что подумалось об Арсении: здорово, стоит такой — и ни сном ни духом, что его уже мне определили. Ну, если Искандера не пошутила, конечно. А если и пошутила, то так: стоит такой — и ни сном ни духом, что прямо перед ним девица, которую он только позавчера обнимал, целовал, а потом дожидался у входа в тёмный переулок. Зачем-то дожидался. Или не дожидался? А просто сидел, думал. Например, зачем ему та, лица которой он никогда не видел?

А в коридоре пусто. Темно. И так здорово! Как будто вся эта часть здания замерла и притаилась. Тихо. Пока. Мм... Песни орать можно — снизу-то точно не услышат. За работой я люблю попеть. Если только охранник, обходящий этажи, не прибежит узнавать, что за вопли доносятся из этого коридора. А Арсений, скорее всего, приехал за какими-нибудь документами-бумагами, которые забыл вчера, а сегодня понадобились. Так что, пока я переодеваюсь, пока принимаюсь за работу, он и уйдёт. Минут через двадцать. Как максимум.

Я открыла дверь ателье. Внутри темно — только из приоткрытой двери еле-еле теплится свет коридорный.

Включила свет в каморке Инны, где у неё новые модельки, и тут же переоделась, насчёт чего была договорённость, что буду здесь оставлять свои вещи. После помчалась в закуток, где стоят ведро, швабра и какая-то новомодная метёлка с пластиковым плоским веничком весёлого зелёного цвета. Так, сначала надо собрать куски трикотажа, которые со вчерашнего дня появились под машинами. Быстро пробежалась и сложила всё более-менее приемлемое для рукоделия в припасённый пакет.

Я уже знаю, что предложу Инне сделать из самых плотных лоскутов. Вчера перед стиркой посидела и придумала. Только сначала сделаю сама. Нужно каждый кусочек оверложить (маму попрошу: у неё оверлок давно стоит без дела), а потом обвязать крючком и в процессе вязки соединить друг с другом. Можно сделать плед таким образом, а можно и шраг — это такая штуковина без низа, сплошные рукава. Очень удобная вещь. А уж если Инна займётся этим делом, у неё будет модная вещица для продажи.

Дизайнером себя интересно ощущать. Только подумала о шраге, в голову сразу полезли мысли о всяких дизайнерских шарфиках по бросовой цене... И главное ведь — мысль на поверхности лежит.

Я схватила метёлку и стала подметать пол. В хорошем темпе начала, ещё и разогрелась от ритмичных движений. Поймала себя на мысли, что готова танцевать танго с метлой под напеваемую машинально и вполголоса вчерашнюю мелодию, и засмеялась. Ведьма? Золушка? А через минут десять поймала себя на мысли, что снова мурлыкаю что-то под нос. Прислушалась к себе, пропела музыкальную фразу — ну, конечно, из "Трёх орешков"! И продолжила мурлыкать, постепенно переходя на полный голос. И кружась под песенку без слов. Даже помечталось: эх, попробовать бы ещё на лошади покататься! Как та "ореховая" Золушка каталась...

Запихала собранный мусор в мусорный мешок и схватила ведро — пора за водой. Выскочила в коридор, а там — Арсений. Чуть не стукнула его распахнутой со всего маха дверью. И сама чуть не свалилась: он же должен уйти! Я же не зря ему придумала, что он забыл деловые бумаги и ему сразу потом бежать куда-то!

В общем, я настолько уверовала в свою придумку, настолько его явление оказалось внезапным, что я немножко обалдела и ляпнула:

— Ой, а я думала...

Он стоял между дверью своего кабинета и ателье Инны — в сером костюме, весь словно при параде — хоть дипломатическую миссию отпускай его встречать, не стыдно будет. И стоял как-то так, что ясно было: он уже давно в коридоре. Ждёт кого-то, что ли? Наверное, свою прилизанно-гламурную секретаршу — решила я.

— Вы думали, здесь никого? Простите, если напугал.

Какой у него голос... Низкий, задумчивый...

Кажется, я его сама напугала, когда неожиданно вылетела из ателье — да ещё с ведром. Поэтому, чтобы успокоить, я ответила легко:

— Ничего, я просто за водой. — И покачала пустым ведром в доказательство.

Интересно, он поморщится? Или приметы такой не знает — про пустое ведро? Хотя я ему не встретилась — подумалось, когда уже спешила к туалету за водой. Вот на обратном пути встретит — с полным ведром, — это ему повезёт на сегодня.

А в туалете, пока воду набирала, стала думать про секретаршу: мне надо к ней ревновать или нет? А потом подумала: а есть из-за чего ревновать? Я же пока ничего к нему не чувствую. И вообще... Я затряслась от смеха. Навыдумывала с лёгкой руки Искандеры... А вот сочиню-ка я про него какую-нибудь историю! Давно заметила: если я влюбляюсь в какого-нибудь киноактёра, то легче всего, если придумать про него и про себя какую-нибудь историю, где мы влюблены друг в друга. После чего я благополучно забываю, что днями и ночами мечтала об этом артисте.

Про Киану Ривза, который мне жутко понравился после "Джонни Мнемоника", я придумала, что мы познакомились в каком-то зале ожидания при аэропорте. Будто я, владеющая восточными единоборствами, отлупила какую-то наглую девицу из американских певичек, которая, поскольку любила поскандалить, приставала к какой-то скромной девушке. Приставала для пиара, чтобы потом в прессе про это написали. И я её отлупила, несмотря на её охрану — на громил-телохранителей. Правда, я старалась сочинить, чтобы всё вышло очень правдоподобно: скромная девушка, на которую эта наглая налетела, пошла в туалет — "носик попудрить". Певичка — за ней. Ну а рядом — так ненавязчиво — очутилась я. Ну, и там... В общем, певичка вылетела из дамского кабинета вся потрёпанная. А Киану сказал, что ему давно хотелось поставить на место эту зарвавшуюся...

А потом придумала про Уиллиса. Мне "крепкий орешек" давно нравился. И, чтобы с ним познакомиться, я поехала куда-то за границу — отдыхать. И не одна. А с одной знакомой. И мы очутились там в одном отеле с ним. И однажды Уиллис был на улице, а моя знакомая (голос у неё пронзительный) всё никак не могла меня дождаться и начала орать: "Яна-а!" Брюс заинтересовался, кто это. А я торопилась и спрыгнула с... С этажом у меня до сих пор проблемы. Какой лучше всего придумать, чтобы свалиться ему под ноги, но не разбиться? И чтобы он потом галантно помог бы мне встать?.. В общем, это дело я потом ещё обдумаю. Когда-нибудь... Да и не до Брюса мне сейчас. Так что пусть пока не пристаёт.

... Мамочки! Я быстро прикрутила кран. Вода чуть не перелилась через край. Пришлось взять какую-то мыльницу с раковины и лишнюю воду убрать. Взялась за ведро. И уже перед дверью в коридор вдруг подумала: ну, сочиню я про Арсения историю. Ну, забуду, что нам предопределено быть вместе. Кажется. И что из этого?.. Страшно любопытно, что у него в жизни произошло, если он придумал свой Клуб самоубийц.

Ладно, историй про него сочинять не буду. Пусть жизнь сочинит.

На всякий случай, чтобы не пугаться, сначала выглянула из туалета. В коридоре пусто. И пошла-поспешила, как мышка, юркнуть в свою норку — в ателье Иннино. Только разок оглянулась на дверь напротив. Хм... До конца не прикрыта. Щели нет, но не полностью в косяке. Значит — или наверное? — точно скоро уйдёт.

Ну и что. Мне-то...

Я погрузила швабру в ведро и отжала её. Тяжеленная. Кстати, получше, чем та, слишком уж лёгонькая метёлка. Вот на швабре я бы точно полетала. Интересно: всякая ли женщина чувствует себя ведьмой, держа в руках черенок от метлы или швабры? После этой мысли моё легкомысленное хихиканье перешло в самый настоящий смех. Тем более нечаянно дёрнулась и с трудом удержалась не закинуть ногу на швабру. Отсмеявшись, вспомнила о времени и заработала быстро и споро.

В туалет менять воду я бегала раза три. Арсения больше не встретила, но дверь его кабинета всё ещё была неплотно закрыта.

Вскоре я уже дошла с мытьём до порога ателье. Оглянулась. Чисто. Всё. Прополаскиваю швабру и ведро в туалете, складываю всё в каморке — и домой. Красота.

На обратном пути присмотрелась к двери в кабинет Арсения. Ушёл. Ну и ладно. Для первого дня, когда мы должны общаться, достаточно.

Уже одетая, быстро спустилась к столу вахты. Охранника нет. Вилен Степанович кивнул то ли мне, то ли ключу и тепло попрощался со мной.

Выходила я из здания с мыслью, всё ещё довлеющей надо мной: как же быть — влюбляться в Арсения, или пустить историю на самотёк? А потом... Мысли перебила конкретная картинка: я сейчас пойду на рынок, там есть одно местечко, где продаются мои любимые чебуреки! Мама считает, что они очень вредные, потому что их жарят на одном и том же масле. Так вот. Я сейчас пойду и накуплю целых две штуки — и слопаю эту вредность, потому что... Потому что сама вредная? Или надо повреднеть ещё больше? Потом разберусь. Главное, что мамы пока дома нет, а деньги на чебуреки — есть! Ура!

Впрочем, выходила — это не про меня. На крыльцо я вылетела ... И чуть не врезалась в Арсения, стоящего спиной к двери. Мда... Кажется, на новом месте работы у меня это входит в привычку — врезаться на полном лету в определённого человека.

На скользком псевдомраморном полу еле затормозила, чтобы не сбить его с ног. Почти одновременно за мной стукнула входная дверь, и Арсений обернулся.

— Вы всегда так... ходите? — с некоторым недоумением спросил он.

— Ага! — счастливо сказала я, перед взором которой всё ещё витали два вкусных горячих чебурека, которые наконец можно съесть не таясь.

— Вы куда-то опаздываете? — продолжал он допрашивать.

— Да нет. У меня впереди — целый день свободен.

Он вдруг посмотрел на меня испытующим взглядом.

— Вы... нигде не работаете? Ну, кроме как у Инны Валерьевны?

— Точно. — Я насторожилась: чего это он?

— Мне нужен человек — убираться в моём кабинете. Вы не согласились бы?

— А... — Я открыла рот. Ничего себе. Я тут, понимаешь, в мечтах, как его окрутить, а он!.. А он в мечтах, как заполучить себе техничку!

— Я буду платить вам столько же, сколько Инна Валерьевна, — твёрдо сказал он.

Прикинув площади ателье и его кабинета (примерно, поскольку не заглядывала к нему), я затаила дыхание: теперь хватит и на ткань, и на пошив! Но...

— Я могу работать только после работы у Инны Валерьевны. — Пусть не думает, что я легкодоступная! — Только по утрам. Во сколько вы обычно приходите?

— Как сегодня, — рассеянно ответил он, всё ещё не сводя с меня испытующего взгляда пасмурных глаз. — Если вы согласитесь...

— Мне ещё надо подумать и кое-кого предупредить, что у меня, возможно, будет ещё одна нагрузка! — невежливо перебила я, чтобы не он не заметил, что мне очень хочется на эту работу. — И без трудовой книжки чтобы, — добавила я, намекая на оплату наличными.

— Будет. Когда вы дадите ответ?

— Завтра.

И попробуй только с завтрашнего дня смотреть на меня пасмурными глазами! Я, конечно, сама иной раз не подарок. Так могу замеланхолить, что вокруг всё чёрными тучами покрывается — грозовыми! Но не постоянно же.

— Меня зовут Арсений Юрьевич.

— Помню, — строптиво сказала я и объяснила: — Мы встречались с вами позавчера, когда я с Инной Валерьевной шла. Меня зовут Яна.

— Вы знакомы с Инной Валерьевной?

— Есть немного.

В таких вопросах я обычно деликатна и не люблю кого-то подставлять — особенно подруг. Панибратство не по мне. Арсений же продолжал меня допрашивать:

— Вам в какую сторону, Яна?

— Ну, на рынок. А...

— Давайте я вас подвезу.

Он не спросил, не предложил — поставил перед фактом. Хуже того: два шага с крылечка по ступенькам, писк дистанционки — и открыл дверцу машины. То есть не оставил выбора: или покажешься грубой, невежливой, или сядешь, когда тебя приглашают в шикарную машину.

— Не бойтесь — только до "Детского мира", — добавил он, уловив мои колебания.

— Спасибо, — пробормотала я.

Ехать с ним оказалось интересно. Он не болтал. Сидел спокойно и смотрел на дорогу. А мне нравится сидеть и тоже смотреть на дорогу. Одно дело — глядеть на неё сбоку, стоя у окна в троллейбусе или в автобусе, другое — с комфортом сидя впереди и наблюдая, как дорога течёт тебе навстречу. И город другим выглядит. В другом ракурсе. Вроде хорошо знаю этот проспект, но таким интересным он показался мне! Вот здание, недавно выстроенное — только-только сняли лесы, под этим углом кажется старинным, как замок. А вот здесь, оказывается, новый магазинчик, а перед ним — снежные скульптуры.

— Вы так внимательно следите за дорогой.

— Я не слежу. Мне нравится находить что-то новенькое в знакомых местах.

— Вы часто бываете здесь, на проспекте?

— Ну, не только здесь. Две остановки — отсюда и доверху — я люблю ходить дворами. Когда снова выходишь к дороге, надо обогнуть вот этот дом. Там, на торце, кто-то нарисовал двух галок — крылья распахнули, как будто кружатся в небе. А в самих этих дворах хорошо гулять весной и летом: на газонах сирени и черёмухи много. А вот за тем домом яблоня-дикушка — так пахнет здорово, когда цветёт.

Та-ак. Глаза у него уже не пасмурные — заинтересованные. Странно, что человек может заинтересоваться такой малостью, как собственный город — только немного с иной стороны. Или он не здешний?

— И вы часто гуляете по городу?

— Ну, как время позволяет.

— И не скучно?

— Ни капельки. Как может быть скучно, если обязательно что-то интересное найдёшь? Вот я недавно шла от вещевого рынка. Решила пройти по другой дороге — мимо каких-то автомастерских. А там!.. Надо идти мимо зелёных ворот, а внутри — вход в какое-то помещение, а над дверью — скульптура размером метра два на два: два козла рогами сцепились! И ведь явно рабочее предприятие! Но кто-то оказался с выдумкой и облагородил внутренний двор. Вот такие вещи очень люблю. А вы? Гуляете по городу?

— Бывает, — коротко ответил он, своей краткостью непроизвольно напомнив, что я разболталась.

Улыбнулась ему в верхнее зеркальце и заткнулась. Сам на болтовню вызвал. Я про город люблю поговорить: у меня подружка есть, художница, так мы с ней так гуляем — в страшном сне не приснится! В смысле, это он думает, что я не хожу — бегаю. Попробовал бы рядом с Ларисой погулять! Она, даром что меньше меня ростом, требует, чтобы я брала её под руку, — и тащит меня, как на буксире. Вот поэтому я и бегаю. А поговорить — это потому, что Лариса — художница. Мы с ней не просто гуляем, а обговариваем все уголки — с точки зрения городского пейзажа. Это она научила видеть тот город — который в деталях, обычно ускользающих от незаинтересованного глаза.

Он высадил меня у "Детского мира".

— Вы подумаете, Яна?

Чуть не ляпнула: приду уборщицей при одном условии — улыбаться будешь!

— Подумаю, — ответила, еле сдерживая рвущуюся улыбку.

Странно: он улыбнулся мне в ответ.

7.

На рынок за вредностями надо приходить ближе к десяти утра. Тогда они будут горячими и пахучими! Один чебурек я съела, не удержавшись, прямо у прилавка — всухомятку, поскольку рука не поднималась заплатить за чай ресторанную цену.

Потом пробежалась по фруктово-овощным рядам и набрала две сумки всякой вкуснятины... Ненормальная... Потому что только после этого подошла к книжному ряду. Хотя могла бы постоять возле них и без тяжёлых сумок. Впрочем, они тоже не мешали. Если уж я подошла к книжным прилавкам... Да с деньгами... Я расплылась в широченной улыбке... Ладно, хоть продавщица отвернулась: какая-то мамаша спросила пособие для ребёнка — для подготовки к первому классу.

И вот тут-то я впервые почувствовала, что это такое — взгляд между лопаток. Как будто кто-то палец в позвоночник ткнул. Чувствительно, между прочим. В первые секунды я непроизвольно обернулась посмотреть: может, кто и впрямь за спиной стоит? Никого. В смысле — знакомого. Народу-то на рынке всегда много — потоком идёт, но никто в спину не смотрит. Кажется. Снова повернулась к прилавку. Снова ощутила... Но больше не поворачивалась. Смотрят и смотрят. Мало ли кто... А потом и книжка увлекла, начала перелистывать страницу за страницей — уже точно зная, что возьму. Даже про груз забыла. Хоть и довольно ощутимый.

И тут у меня этот груз сняли — с уже онемевших пальцев: передержала в одной и той же руке. Не успела испугаться, как позади ласково сказали:

— Привет, Ян.

— Привет, Ромка! — обрадовалась я, оглянувшись.

Мой сосед по подъезду, почти братишка — мой папа был его крёстным отцом, семнадцатилетний Ромка-Роман легко держал мои сумки и усмехался мне сверху вниз. Акселерат! Девичий любимец — по причине огроменных ясных серых глаз с томной поволокой и длинных тёмно-русых волос, двумя мягкими волнами обрамляющими тонкое лицо. Ну и лодырь и лентяй по отношению ко всему, что связано со школой. А ведь выпускной класс!

— Что нашла? — наклонился он над прилавком. — Ты это читать будешь?! — ужаснулся он, приглядываясь к стопке книг, отложенных мной.

А что — у меня праздник! Столько времени книг не покупать! Оголодала! Не то, что некоторые, которых от одного вида книг в дрожь бросает. Тот же Роман, например.

— Да мне этого еле-еле на неделю хватит, — снисходительно улыбнулась я, прекрасно зная, что его читать — из пушки расстрелять пригрозить — и то не заставишь. Некогда. Кто же с девочками без него гулять будет?

— Ян, мама хочет, чтобы ты со мной позанималась.

— ЕГЭ по русскому?

— Ага.

— Мама хочет.

— Ага.

— А ты?

— Ну, и я...

— Ромк, я ведь злая в этом деле.

— Да ведь хорошо! — страстно воскликнул Роман. — Я ж лентяй! Со мной по-другому нельзя! Я-ан, а? Давай, а? С тобой я согласен заниматься!

Романа я поняла. Ему такая злая и нужна, чтобы тащить его, томного и ленивого. Иначе... Иначе все экзамены пролетят. А ему без сертификата с егэшными оценками, естественно, никуда. А с такими родителями, как его, это катастрофа. Плюс ещё одно: я своя. В одном подъезде живём. Далеко ходить не надо. Говорю же — лодырь.

— Хорошо, — предупреждающим тоном сказала я и обратилась к продавщице: — И добавьте два пособия для подготовки к экзаменам. За пособия платит вот этот тип.

— А-а... — раскрыл рот Роман и пожал плечами. — Яна, а вон там ещё тетрадки. Я вон ту хочу. — Он взглянул томными глазищами на обернувшуюся к нему хорошенькую продавщицу и попросил тоном пай-мальчика: — Пожалуйста, мне вон ту тетрадочку — наверху которая, с машинками спортивными. И ещё ту, рядом которая, — с кошками, девушке. Девушка должна любить такие, с кошечками.

Пока он глядел, как продавщица, немного обалдевшая от его страстных взглядов, выбирает ему тетради, я примерилась и врезала ему носком ботинка по ноге. Он подпрыгнул. Не от боли — от неожиданности.

— Ой! Ты чё?

— Тебе — как? Насчёт "чё"? Обстоятельно, с примерами? Или так сообразишь?

— Да ладно, Ян. Чё я такого сказал?

— Ничего не сказал. Играть — перестал. Иначе я тоже буду играть — крутую.

— Понял. Клянусь: рядом с тобой это в последний раз.

Я глянула в его бедовые глазища, он глянул на меня — и мы захохотали. Вот что хорошо с Ромкой: он всегда прекрасно понимает, что я раскусила его раз и навсегда. Но играть пытается. Пытается обаять, чтобы вить потом верёвки, как вьёт их из влюблённых в него девчонок, как вьёт из трясущихся над ним родителей, как вьёт из одноклассников и дворовых пацанов, которых в один год, как вырос, отлупил так, что теперь к нему боятся подходить, мягко говоря, с негативом. Зря, что ли, за плечами секция самбо?

Роман на всём белом свете боится только меня, потому как вижу его насквозь. И ещё Лёшку, который его однажды (слава Богу, без свидетелей) хлопнул ладонью-лопатой по одному месту так, что "братишка" потом нормально сидеть пару дней не мог. И никакая секция не помогла. Но на Лёшку Роман не разозлился. Потом. Когда понял — за что. Лёшка ему простенько так объяснил, что такое "козлить" и почему такое нельзя проделывать со мной. Хотя бы и в общении.

— Ты сейчас домой? Или ещё чего покупаешь?

— Домой. Только пешком.

— А чего — пешком. Поехали на маршрутке? — предложил Роман. — Заплачу.

— Не надо. Просто погулять хочется.

Он поджал пухлые губы, машинально подсчитывая, сколько займёт времени пеший путь. Потом поднял брови, спросил:

— Уверена? Почти сорок минут пути.

— Уверена.

— Но ведь сумки!

— Ничего страшного...

— Я с тобой!

— Да ты ж на второй минуте в сугроб свалишься, рыдать будешь! — поддразнила я его, смеясь над его вмиг по-детски обиженной мордахой.

— Да мне всё равно делать нечего! — заявил Роман.

И тут до меня дошло. Я прикинула, сколько сейчас времени — двенадцати точно нет, и с любопытством спросила — нет, а ведь правда интересно:

— И? Выгнали? Или сам сбежал?

— Выгнали, — с мученическим выражением лица объявил Роман. — И главное — за что? Ни за что! Я всего лишь нарисовал портрет — клянусь, больше ничего.

У Романа талант — он художник-карикатурист. Причём абсолютно непрофессиональный. То есть — в художественную школу не ходил и не ходит, анатомии не знает — для него это лес дремучий, но рисует шаржи — проникновенно и замечательно. Лариса, моя подруга, успела поругаться с Романом — и не раз, пытаясь пропихнуть его на подготовительные курсы для поступающих в худучилище или на худграф. Ему, видите ли, лень готовиться куда-то поступать. Больше всего ему нравится рисовать шаржи на учителей или на одноклассников. Из одноклассниц он творит вначале нечто высокохудожественное, отчего они часто раньше впадали в восторг. Пока не усвоили, что надо успеть вытянуть портрет из-под его пальцев чуть незаконченным: после того как Роман нарисует льстящий им образ, он же почти секунду спустя одним-двумя мановениями карандаша или ручки превращает божественный портрет в нечто издевательски саркастичное.

— И кого на этот раз? — поинтересовалась я, продвигаясь с толпой к выходу из крытого рынка. Продвигаясь легко — сумки-то пока у "братца", да и идёт он самоотверженно впереди.

— У нас русский был, — замогильным голосом объявил Роман и повесил бедовую голову. Всё ясно. Про учителей Романа я знаю всё. Уроки русского у них ведёт завуч — дама весьма яркая по причине лошадиного лица и сложно выполненного из своих и накладных волос стога на голове. То есть ведёт уроки сплошная провокация для человека, который обожает рисовать карикатуры. Причём провокация ещё и в том, что дама халтурит, судя по всему: даёт задание и исчезает из кабинета на весь урок, мотивируя, что у неё свои, завуческие дела есть.

— Понятно, — пожала я плечами. А что ещё сказать?

У самого выхода я ещё раз повела лопатками от пристального взгляда в спину, резко обернулась, но поймать глядящего не успела. Несмотря на утренний час, в огромном зале крытого рынка народу полно. Пойди отследи по направлению чужого взгляда наблюдателя, если он то и дело скрывается за суетливо снующими спинами.

И, пока проталкивалась за Романом дальше, пыталась определиться: взгляд был враждебный? Или нет? Так и не поняла. Единственное, что могла сказать: кто-то упорно смотрел мне в спину. Но кто? И почему не подошёл? Иной раз я такие взгляды ощущаю, когда человек может спутать меня с кем-то...

— Всё! Я решил идти с тобой! — объявил Роман. — На физру я всё равно опоздал, так что сорок минут — вместо урока.

Я снисходительно разрешила идти рядом, хотя в душе крикнула пару раз "ура!". Сумки-то теперь не на мне!.. И мы пошли.

Поскольку на улице я чужих настойчивых взглядов в спину не ощущала, то шли мы с Ромкой, почти пританцовывая. А тут ещё снег пошёл — густой, мягкий. Роман бросил мои сумки (сам с каким-то малюсеньким пакетиком — кажется, с единственной купленной тетрадкой, и это-то в школу!), мазнул ладонью по вершине сугроба на обочине, спрессованного утром снегоуборочными машинами, смял кусок набранного снега в снежок и запульнул в меня. Опоздал: я уже успела приготовить два снежка — у меня-то сумок нет, третий только-только начинала уплотнять. Радостный визг — мой, и раздосадованное оханье — его!.. Нахохотались! А снег пошёл такой густой, такой мохнатый, что мы едва дорогу уже различали! Каких-то минут десять вьюги — и уже ноги с трудом вытаскиваешь из наваленных снежищ!

Потом мы пытались добежать по дорожке до следующей остановки, чтобы всё-таки сесть на транспорт, хоть какой-то. А добежав — переглянулись, снова засмеялись и, не сказав ни слова друг другу, поспешили было дальше — снова пешим ходом!.. Правда, сначала передохнуть решили — в надежде, что слишком густой снег будет идти недолго. Ну, а заодно присмотрелись к остановке. Есть у нас на двоих одна игрушка.

Троллейбусы останавливаются позади, маршрутки — чуть впереди. Вот здесь мы и причалили, благо пустая скамейка оказалась никому не нужна запорошенной. А мы — чего? Взяли — снег сбросили и сумки поставили. Роману тоже отдохнуть надо. Не от тяжести, а от груза... Своих маршруток ждала небольшая компания. Среди них несколько парочек. Ромка прищурился на дорогу.

— Идёт.

— Эти двое.

Я сказала вполголоса, глазами указывая на парочку: он в чёрной трикотажной шапочке, в куртке, джинсах, в меховых ботинках, и она в куртке же и в джинсах, только в высоких сапогах, и вязаная шапочка более пышная.

Парочка придвинулась к дороге, недвусмысленно показывая, что они дожидаются именно этой маршрутки. Мы напряглись.

— Охотник, — сказал Ромка.

— Лакей, — покачала головой я.

Маршрутка остановилась, парень подскочил к водительскому месту, открыл дверцу и быстро влез, после чего рядом, у окна, устроилась девушка. Машина отъехала.

— Выиграла!

— А как догадалась?

— Смотрел только вперёд. Не оглядывался на девчонку.

— Смотри, ещё одна. Попробуем?

— Давай. Охотник.

— Ммм... Я тоже так думаю.

Притормозила маршрутка. Возле водителя, как и в предыдущей, два места тоже оказались свободными. Подбежала пара. Он быстро открыл дверцу, заглянул в кабину — Ромка протестующе застонал. Но парень шагнул назад и буквально впихнул свою девушку к водителю, после чего сел рядом. Роман выдохнул с облегчением.

— Но ведь он тоже не смотрел на неё.

— Зато держал за руку, — возразила я. — И ещё он быстро огляделся. И посмотрел не только на девчонку, но и вокруг. Короткие взгляды. Плюс полез к водителю — не просто посмотреть, свободно ли, но ещё и на самого водителя. Собственник, в общем.

— Я не охотник?

Он впервые задал такой вопрос. Я усмехнулась.

— Вот когда я тебя увижу с девушкой, тогда скажу. Но в любом случае — ты собственник. Сумки у меня забрал, даже не спросив, нужна ли помощь. Я твоя соседка и сестра — ты меня присвоил.

Ромка недоверчиво хмыкнул. Но когда отворачивался, стало заметно, как он самодовольно улыбнулся. Быть лакеем ему не нравится. Как и всем мальчишкам.

Игра грубовата, конечно — на вкус любого психолога. Мы сами придумали её — с моей небольшой подсказки. Но в дело воспитания этого лодыря я, во всяком случае, вложила крупицу чего-то хорошего.

И пошли дальше. Две остановки осталось. В одном месте, неподалёку от того перекрёстка, где вчера Лёшка со мной за спиной разомчался с Андрюхой в стороны, повалялись хорошенько: сначала Роман поставил мои сумки и спиной упал в свежий сугроб, раскинув руки в стороны. Я — подальше, почти рядом. На недавно выпавшем снегу мягко, хоть и было поначалу страшно падать. Он встал сам. Меня поднял за руки. И мы критически стали рассматривать получившиеся отпечатки.

— У тебя лучше, но это потому, что я тебя поднял, — заявил Ромка.

— Нет, у меня лучше, потому что я худенькая, а ты вон какой широкий!

— Так нечестно! — обиделся мальчишка, а я отвернулась и захихикала. Он заглянул мне в лицо и уже самодовольно сказал: — Ну вот, я же говорил!

Что именно он говорил, ни он, ни я уточнять не стали, чтобы не поссориться насмерть. Было у нас однажды такое из-за ерунды. В общем, Роман обошёл меня и принялся стряхивать со спины снег, а потом я с него. Не удержалась, конечно, врезала хорошенько кулачком по плечу. Он только охнул, но воспринял нормально. Физически от меня получить — это не то что морально. Морально я могу так сказануть, что насмерть поссоримся. И вообще... Есть такое, что мне Романа постоянно лупить хочется. Может, инстинктивно чую, что в детстве он недолупленный, слишком балованный родителями. Главное, что он против такого моего воспитания не возражает.

Итак, повстряхивали друг с друга снег и мирно пошли дальше. И я только в последний момент, когда напоследок стукнула его по спине, снова уловила, что кто-то смотрит в мою спину. Резко оглянулась. Справа, со стороны домов, — никого. Слева — дорога, поток машин.

Ничего не понимаю.

Уже без особенных выкрутасов добрались до дому. Ромка галантно пропустил меня в подъезд, после чего уже у почтовых ящиков спросил:

— Ну, что? Начнём сегодня?

— Во сколько ты хочешь?

— Ну, часиков в четыре.

Скептически оглядев его, я вздохнула.

— Хочешь сказать — начнём, как проспишься?

— Ага! — радостно подтвердил этот паршивец.

"Баиньки" для Ромки всегда будет оставаться наиглавнейшим занятием всей его жизни. Он спит так, что его ничем не пробудить. Единственное, что ещё не опробовали его родители, — это купить настоящую пушку и грохнуть из неё под ухом любимого дитяти. Хотя, честно сказать, насчёт пушки я тоже сомневаюсь. Прошлым летом у нас меняли водопроводные трубы. Убирали старые — в доме ревело и грохотало так, что здание тряслось. А мать Ромки печально сказала, что сынуля школу снова проспал и сладко дрых под этот оглушительный ужас.

— Ты ж раньше днём не спал.

— Понимаешь, я заметил, что утром мне легче просыпаться, если днём поспал.

Иной раз мне кажется, Ромка ненормально спит, потому что несколько лет назад его родители переборщили с репетиторами. Не нанимали только по музыке — и то, потому как чадо в музыкальную школу ходило, по классу флейты. И по физкультуре — бегал в секцию самбо. Всё остальное — мощный перегруз. До обеда — школа, до позднего вечера — дополнительные занятия.

— Ладно, договорились. Позвони, перед тем как прийти.

— Хорошо.

И мы разбежались: он остался на своём втором этаже, а я побежала на седьмой. Сумки дотащила сама — ничего страшного, на лифте-то. Открывая дверь, услышала нетерпеливую трель телефонного звонка, ворвалась в квартиру, бросила сумки к трельяжу, схватила трубку стационарного телефона.

— Да?

— Ян, хочешь хохму? Привет.

— Привет, Лёш. Хочу.

— Этот самоубивец где-то нашёл телефон Никитоса и предложил на следующих выходных на нашей базе снова вечеринку устроить. Платит он. За всё, причём. При одном условии. Догадаешься сама?

— Догадываюсь, — задумчиво сказала я. — И что Никитос сказал?

— Подумает. А что думаешь ты? Халява же.

— В смысле — ты согласился?

— А чё нет? Жратву он обещал отменную. Выпить — тоже.

— А если он...

— Ян, за дурака не держи. А то не знаю, чего он. Дык... интересней же.

Всё. Этому только интерес подавай. Лёшка как был, так и остался в душе азартным игроком. Впрочем... Я тоже.

— А что Никитос говорит?

В телефонной трубке раздался такой хохот, что я отпрянула вместе с ней, и только потом сообразила просто отставить её от уха.

— Что ж ты ржёшь, мой конь ретивый...

— Ян. Никитос, если чё, тоже не дурак. Он ребят предупредил. У тебя охрана будет, как у... ну... эта... а... как у вип-персоны. Поплясать этому с тобой дадим, но маску он с тебя не снимет. Гы-ы... Так что всё хоккей.

Он положил трубку, а я задумчиво покачала свою в руках. И вспыхнула. Платье! К концу недели! Новое!.. С ума сошла?! На какие шиши?! Оглянулась на себя в зеркало.

— Что делать?

А у моего зеркального отражения уже губы кривятся. Всё, сейчас обревусь. Потому как у меня такое есть: если чего-то хочется — причём очень хочется, а нет возможности реализовать, у меня начинается такой приступ рёва...

— Блин, Искандера! Придумала мне тоже!

— Не плачь, — жёстко сказала Искандера, приподняв пышные юбки и вышагивая из зеркала. — Глаза и нос покраснеют и опухнут. Нельзя. Будет гнусавый голос. Некрасиво.

— Хочешь сказать, все светские барышни терпели и не плакали?..

— Все. Воспитанные. Ревели глупенькие и невежественные, не получившие должного воспитания.

— А я что? Получила? — шмыгнула я носом.

— Ты получила больше — ангела-хранителя в моём лице, — гордо подняла голову Искандера. — Так вот. Я нашла тебе платье. Алый шёлк и кружева. Более того — к нему веер и красные туфельки.

— Бесплатно? — Я смогла даже усмехнуться.

— Как говорят в твоём времени, бесплатным бывает только сыр в мышеловке. Сними уличную одежду, убери из прихожей сумки и успокойся.

8.

— Ну, успокоилась. И что дальше?

Успокоилась — это: сварила суп, вымыла посуду, пробежалась по двум комнатам с пыльной тряпкой и пылесосом, полила все цветы, сняла и развесила-разложила по шкафам выстиранное вчера бельё. И только хлопнулась в кресло отдохнуть, как пропавшая было Искандера снова появилась.

— Ничего. Дай времени и течению событий идти своим чередом.

Искандера встала перед зеркалом шкафа — мне её отражения не видно, но девушка-призрак видит. Поправила волосы, а я с недоумением спросила:

— То есть мне ничего делать не надо?

— Нет. Не надо. Главное ты сделала — сильно помечтала о платье. Теперь дай возможность платью появиться. Просто время от времени не забывай думать о нём. Всё, я побежала дальше.

И шагнула в зеркало. Оставив меня несколько обалдевшей. А потом рассерженной. Хотя... Нет, а впрямь... Чего это я так волнуюсь, что мне придётся танцевать в старом платье, а не в новом? Ради какого-то типа, которого — дай Бог памяти — видела в жизни пару раз и который меня воспринимает лишь как потрясающий подарок небес — нештатную уборщицу?! И вообще. Я ещё подумаю, идти ли к нему на работу! Нет, мне хотелось бы денег побольше, но не таким же способом, когда всё будет напоминать, что я... что я...

Стоп. А что я? Я же не влюблена? Какое мне дело, каким образом и у кого зарабатывать? Главное, что у меня будут деньги и что хоть какое-то время я не буду думать о них. Или вопрос в другом? В том, на что толкает меня Искандера?

Вконец обозлившись, я села за старенький письменный стол и вынула тетрадку, из которой уже несколько лет подряд пыталась сделать личный дневник. И на первой открывшейся чистой странице написала: "Нужен ли мне Арсений?"

Ручка замерла, а потом с минуту утолщала завитушку вопросительного знака. Голова пустая. Совсем. Так что почти машинально вывела: "Не знаю".

Ну вот. Вообще прострация. Обычно доверишь бумаге наболевшее — и уже как-то лучше видишь, в чём проблема и как её решить. А сейчас...

Ну и ладно. Отступать я не собираюсь.

Провела под "не знаю" линию, а потом разделила лист пополам ровно по вертикали. Слева написала "за". Справа — "против". Посидела, подумала. "Против" пришло в голову сразу: не хочу менять привычки и собственный устоявшийся уют. Ведь что такое быть с Арсением, если он станет моим... э-э... Кстати, а как это дело назвать-то? Вопрос-то у меня, оказывается, очень легкомысленно поставлен: нужен ли мне... Ну, хорошо. Предположим, в качестве друга. Но только в начальной стадии: совместные прогулки, цветочки, духи — и что там ещё в арсенале современного ухажёра? Итак, предположим, стадия, когда мы будем везде вместе. Ключевые слова "везде вместе".

Я записала их в "против". Прочитала ещё раз — и волосы дыбом встали. В фигуральном смысле, конечно. Это что же получается?! Смысл тогда в моих двух работах, если я должна буду ему во всём соответствовать?! Да и о каких двух работах пойдёт речь — он же меня сразу уволит, когда я ему стану этой... ну, подругой.

Что такое "везде вместе"? Сплошные расходы. Это шмотки за бешеные бабки. А сейчас зима. И сколько это всего надо будет покупать?! Сапоги — как минимум две пары, на все случаи жизни. Зима-то у нас — то холодрыга, то оттепель. Зимнее пальто — и тоже не одно, и к нему разные прибамбасы: перчатки, шарфики, сумочки — и всё это, естественно, не с рынка! Но ведь и пальто на голое тело не наденешь... Ой...

Хватит! Я быстро и решительно записала ниже, подведя опять-таки черту: "Дело знакомства будет долгим и неопределённо долгим. За это время успеет решиться многое. В том числе и с одеждой. Может, мы подружимся только ближе к лету? И нужно ли новое вообще: Глебушка и не собирался со мной встречаться на людях. Может, и Арсений из таких? Тоже будет доволен только встречами где-нибудь в скверах или в скромных кафешках? И чего тогда психовать? Ещё ничего не решилось, а ты уже задаёшься вопросами "за и против". Рано. Вбей себе это в голову. Рано. Реально проблематичный вопрос: тебе и в самом деле хочется танцевать с ним в новом платье?"

И снова задумалась. Симпатичный. Руки сильные. Сразу ко мне потянулся...

Ну-у... Ладно, признаемся: нравится он мне. Пока. Не знаю, как насчёт пророчеств Искандеры, но мне бы хотелось подружиться с ним. Проблема — в каком образе? Изредка встречаться на базе байкеров под маской? Влюбить в себя в образе уборщицы? Как раньше, кстати, и задумывала...

Хотя... Хотя получится ли что-нибудь из той ситуации, что он сразу ко мне потянулся, тоже бабушка надвое сказала. Может, ему просто секса не хватает. Но... Вон у него какая гламурная девушка в секретаршах. Наверняка ведь спит с ней. Может, его на дичь потянуло — на потрёпанную, со сваливающейся на нос меховой кепкой? В смысле, гламурятинка надоела?

Последний вопрос записала — и обхохоталась. После чего решительно захлопнула тетрадь и пошла объедаться фруктами, притащенными с рынка. С книжкой в руках.

Заканчивала читать — позвонил Роман.

— Ну что? Я выспался. Давай заниматься?

— Давай, — согласилась я. — Ты прямо сейчас придёшь?

— Ага.

Образ ленивого парня настолько привычно реял перед моими глазами, что Роман меня ошеломил, пока мы с ним сидели за столом, изучая первый вариант теста.

Да с ним заниматься нечего! Он находил ответы на секунды позже меня! Ну, не все, конечно. Кое-что пришлось и объяснять. Но ведь на лету ловит!

Махом выполнив первые два блока, мы споткнулись на третьем. На сочинении. Я отсела в кресло и, терпеливо выслушав Ромкино нытьё и бурчание из-за проблемы, комментариев и выводов, получила-таки черновик текста. Теперь отсел он, негромко продолжая подвывать над собой, несчастным, который вечно мучается с сочинениями. И тут раздался звонок в дверь.

— Открою? — спросил Роман, вскакивая.

Я оглядела его: джинсы, широковатый джемпер, сам высокий, выглядит взросло, физиономия решительная. Голос низкий, почти мужской. Что ж, если это сосед-пьянчужка с этажа выше, Ромка — то, что надо.

— Открой. Только сильно не бей.

Роман засмеялся и вышел из комнаты. К разговору из прихожей я почти не прислушивалась. Тем более Роман вернулся быстро.

— Что там? — рассеянно спросила я, всё ещё ведя кончиком ручки по странице его опуса: всё никак не могла придумать, как изменить одну жуткую фразу, чтобы звучала по-человечески.

— Мужик какой-то, — свалившись в кресло, отозвался Роман. — Увидел меня, сказал, что ошибся квартирой, извинился и ушёл.

— Куда садишься! Быстро к столу и работаем. Я тут тебе вот что хочу исправить, но не могу. Помогай. Что за мысль выразить хотел?

И мы склонились над столом и пособиями.

Разогнувшись, мы обнаружили, что за окном стемнело и противоположный дом замелькал включенными люстрами и лампами. Ромка встал у окна.

— Хм... С седьмого этажа всё гораздо интересней выглядит, чем со второго. Яна, ты со мной сколько раз в неделю будешь заниматься?

— Если б ты спросил — в месяц, я бы поняла, — скептически отозвалась я, придвинула стул к подоконнику и, положив на него руки, уткнулась в них подбородком. Так и смотрели вместе на двор между домами.

— Думаешь, у меня хорошо получается?

— Теория, во всяком случае, на уровне. Сочинения вот...

— Ладно, тогда раз в неделю, — безапелляционно заявил мальчишка. — Кстати, мама говорила, у тебя до сих пор с работой туго. Хочешь, пацанов приведу из нашего класса к тебе на репетиторство? У нас желающих полно.

— А почему не девчонок?

— Девчонки все с репетиторами — уже с прошлого года.

Если учесть, что у меня уже две неплохие работы есть... Ну, почти есть... Но ведь до июня можно таким образом вообще обогатиться! На большие суммы за уборку покупать одежду, а на репетиторские — продукты и мелочь всякую. Вроде книг. Но... Слишком много времени занимать не хочется. Но деньги... Осталось-то каких-то пять месяцев до июня...

— А они как? — нерешительно спросила я. — Очень трудно с ними будет? Или как ты — всё знают, только подкорректировать? Троих бы я взяла.

— Яна, ты не забыла? Я, вообще-то, в лицее учусь, а нас там отбирали в классы по результатам экзаменов. Троих — как раз обеспечу. Пацаны классные. Все — мои друганы. Мы с ними ещё в одну секцию ходим. Ты по каким дням свободна?

— Лучше не в выходные, — быстро сказала я.

— Хорошо. — Ромка с деловитым видом что-то прикинул, приподняв брови, и кивнул: — Я им номер твоего домашнего дам. Они позвонят — и о времени с ними сама договариваешься. Пойдёт?

— Пойдёт, — с облегчением согласилась я, не подозревая, что вляпываюсь по полной.

Ромка ушёл, а я посмотрела на оставленные им деньги. Улыбнулась. Неужели в моей жизни и в самом деле начинает что-то меняться?

И подпрыгнула. Телефонный звонок.

— Яна, — позвал мягкий голос Инны. — У меня небольшой перерыв, после чего я в ателье не возвращаюсь. У тебя как сейчас со временем?

— Свободна. Хочешь приехать? Давай.

— Нет. То есть приехать хочу, но подумалось: когда мы с тобой у тёти Клавы были? Не хочешь к ней в гости?

— О! — обрадовалась я. — А ты на машине?

— Конечно. Я покупаю дамское вино и пару сыров, какие она любит. Хотела попросить: ты говорила — у вас хороший "Овощной", может, забежишь — возьмёшь винограду и ещё чего-нибудь вкусненького?

— Бегу. Ты куда подъедешь — к магазину или у остановки будешь ждать? Нет! Лучше жди у остановки. У магазина дорога так раскатана, что там машины с трудом стоят. Всё, я побежала одеваться — и в магазин.

— Хорошо, жду у остановки.

Я промчалась по квартире вихрем, переодеваясь на бегу и вспоминая, что хотела выбросить: уж если выходить, то хоть мусор прихватить с собой. Проскакала на одной ножке до ванной (один носок драным оказался), где досушивались носки (одинаковые — на всякий пожарный), и вспомнила, что теперь экономить на носках необязательно. Поскакала назад, в спальню, взять упаковку с новыми, чуть не натянула один новый на старый, но не драный. Похихикала — и чуть не шлёпнулась, попытавшись натянуть носок с какой-то штучкой в нём, которая крепит манжеты.

Ботиночки мои! Мягонькие и тёпленькие! Да ещё с батареи! Схватила деньги и помчалась по лестницам, у двери попрыгала немного, пока домофон лениво думал, открывать ли мне, нет ли. Эх, не умею ходить. Всё бы бегом. Ну и ладно. Сейчас как раз времени в обрез. Инна наверняка уже ждёт на другом конце дома, пока я бегу в магазин к противоположному торцу.

Уже с двумя сумками промчалась по дороге перед домом, спустилась к остановке, пробежала её. Инна гостеприимно раскрыла дверцу.

— Кидай сумки назад, — велела она.

— Со всего маху? — пошутила я.

Наконец я закрыла дверцу, и машина мягко тронулась с места. И только тут я засмеялась.

— Что-то вспомнилось? — улыбнулась Инна.

— Ага. День у меня какой-то... Не то что суматошный, но очень деятельный. И ещё. Инна, спасибо тебе огромнейшее. Такое впечатление, что ты устраиваешь начало моей новой жизни. Между прочим, мне сегодня предложили ещё одну работу.

— И, между прочим, я знаю, кто именно. Арсений Юрьевич. Угадала?

— Откуда ты знаешь? — поразилась я.

— А он сегодня подходил ко мне, просил, чтобы я тебя уговорила работать у него. Он сказал, что уже говорил с тобой, но, кажется, не слишком убедительно.

В первые мгновения я рассердилась. Не надо на меня давить! А потом подумала. Ну, если встать на его точку зрения...

— А кто у него убирался до сих пор?

— Он просил техничку с первого этажа. Но она не всегда может, а у тебя время для него очень удобное. Понимаешь, он не хочет, чтобы без него там убирались: в кабинете всё-таки бумаги всякие важные. И что ты решила, Яна?

— Ну, если он завтра подойдёт ещё раз, то соглашусь. Уж кому-кому, но мне от работы отказываться? Нонсенс, — пожала я плечами. И усмехнулась.

Дальше мы ехали, болтая об общих знакомых, делились информацией, кто о ком что знает. Уже без напряжения — с моей стороны, во всяком случае.

А вообще настроение — великолепное. Мы ехали к тёте Клаве — что может быть лучше этого?

Тётя Клава была нашей соседкой в Доме артиста. Ну, в бараке, который носил такое гордое название. Сейчас этого Дома и в помине нет. На его месте — огородно-садовое подворье женского монастыря, восстановленного совсем недавно. А раньше...

Эх, какой это был Дом... Сюда "ссылались" приехавшие на стажировку артисты и драматического, и музыкального театров. Тётя Клава была одной из первых его жительниц. Приехала из Одессы, из балетного училища, вышла здесь замуж, да так и осталась, когда муж умер. Не уехала, хотя в Одессе у неё многочисленная родня. Сейчас живёт на другом конце города. В двухкомнатной квартире. Двое её детей разлетелись по необъятным просторам России, но время от времени наезжают погостить у матери.

Тётя Клава ещё в нашем с Инной детстве была пенсионеркой, хотя на полставки и продолжала работать балетмейстером. В бараке она жила между нашими комнатками, так что прекрасно знала нас. С её протекции мы даже ходили заниматься в балетный класс. Правда, она совершенно спокойно принимала факт, что балерин из нас не сделать. Инна в ту пору была пышечкой, а я больше увлекалась гимнастикой и частенько висела на турниках нашего двора. Но, как говаривала тётя Клава, слава Богу, что хоть научила нас обеих ходить так, как должны ходить настоящие женщины, а не какие-то согбенные тётки с хозяйственными сумками.

Мы могли приезжать к ней в любое время, и в любое время нас встречала маленькая худощавая женщина с гордой осанкой.

Как это произошло и сейчас.

— Девочки! — радостно воскликнула тётя Клава. — Как я рада вас видеть! Раздевайтесь и проходите!

И она поспешила на кухню — готовить чай. А мы с завистью переглянулись: эту восьмидесятилетнюю даму со спины спокойно можно спутать с девицей, у которой завидная талия и уверенно расправленные плечи — чуть назад.

А мы сняли верхнюю одежду и пробежались по всем двум комнатам квартиры, трогая так хорошо с детства знакомую старинную мебель и словно здороваясь с нею, как и с картинами на стенах. Особенно почтительно мы стояли у портрета тёти Клавы — где она изображена художником одетой в восточный костюм из Равелевского балета "Болеро". Какая она всё-таки... И художник уловил это её обаяние сильной личности: прекрасная и загадочная, черноволосая девушка сидит на коленях, прикрываясь от зрителя краем покрывала, чуть исподлобья взглядывая огромными, слегка подведёнными глазами.

Вскоре мы сидели за круглым столом — несбыточной мечтой моей мамы — и весело болтали обо всём на свете. Тётя Клава обладала одним особенным свойством — почти детективным: она умела из реплик вытащить заинтересовавшую деталь или информацию и раскрутить её до целого рассказа.

Зная об этом, я проболталась намеренно. С восторгом сообщила, что получила, благодаря Инне, сразу две работы, а потом упомянула, что видела своего будущего нанимателя среди байкеров. Тётя Клава, естественно, сразу потребовала подробностей. Как и заинтригованная Инна.

Так, между нами, девочками, я рассказала про весь воскресный вечер. Дотошные слушательницы вытащили из меня всё. Потом долго сидели, блестели глазами на меня, довольно улыбаясь, словно сами пережили все приключения. И, наконец, тётя Клава сказала именно то, чего я от неё ждала:

— Ну-ка, девочки, сдвиньте стол в сторону. Посмотрим, как ты двигаешься.

Оказалось, как корова. Пока танцевала, думала — летаю. Тётя Клава раскритиковала каждое движение так, что жарко стало. Но я, стоящая с понуренной головой, коварно и втихомолку радовалась. И правильно делала. Душа балетмейстера не выдержала.

Тётя Клава достала старинные пластинки, нашла проигрыватель — Боже мой! — у неё сохранился "моно"! И принялась ставить мне танец. Мало того, убедившись, я уже более-менее двигаюсь, показала несколько других движений. Правда, даже выучив их, я даже думать боялась, что такие откровенные движения смогу повторить хоть с кем-то.

Вечер с тётей Клавой прошёл просто замечательно. Когда мы с Инной засобирались, мы были счастливы! И уходить не хотелось — совсем как в детстве, когда мы обе забегали к тёте Клаве и она нас угощала сгущёнкой: почему-то у неё сгущёнка казалась всегда вкусней, чем та, что покупали наши родители.

— Девочки, не забывайте тётю Клаву, приходите чаще, — напомнила она. — Яна, за тобой рассказ, как там будет следующая ваша встреча на той, как ты её назвала, базе. И ещё, девочки. Давно хотела вам подарки сделать, да всё забывалось. Вот.

И она протянула нам два пакета. Мне — обычный, с какими ходят в магазины. Инне — тоже пакет, но огромный, плоский и почти квадратный.

— Посмотрите дома. В какой-то мере это презент с надеждой на ваш будущий визит.

— Спасибо, — первой опомнилась Инна.

Мы поблагодарили, не отказываясь: тётя Клава терпеть не могла традиционных "Ну что вы, не надо!", после чего раскланялись, и она закрыла за нами дверь.

Уже в машине Инна радостно сказала:

— Если это то, о чём я думаю...

— А о чём ты думаешь?

— Мне всегда нравилась одна картина в её квартире. Тётя Клава же очень внимательная. Мне кажется, она её мне и подарила.

— Посмотрим?

— А давай.

Мы отъехали в сторонку и нетерпеливо распотрошили громадный пакетище.

Инна взвизгнула от восторга. Кусочек леса: стройные берёзы и сосны, полянка и пень, вокруг которого — россыпь грибов и блёклых листьев. Я засмеялась, без слов подруги сообразив, что тётя Клава угадала желание Инны.

— А у тебя? Покажи!

Мы, увлечённые своими подарками, как две девчонки, нетерпеливо раскрыли мой пакет. Там оказались два свёртка. Один, побольше и помягче, я осторожно развернула и потянула тёмно-красный в вечернем свете шёлк, спадающий поблёскивающими волнами и словно обвивающий руки.

— Что это... — прошептала Инна.

— Моё платье.

Прикусив губу, я полностью вытащила тёмно-красное платье. Шёлк и кружева. Как обещала Искандера. Мне показалось — у меня сердце остановится, когда ткань мягко скользнула по рукам. Плотный шёлк — подол понизу неровный, будто небрежно порезанный. Лиф — в тонких кружевах.

— Откуда у неё такое?

— Забыла? Мы же смотрели фотоальбомы. Артисты от музтеатра раньше много ездили с концертами по разным городам, посёлкам и деревням. И у каждого был свой отдельный номер. Тётя Клава танцевала фламенко.

— Значит, во втором свёртке...

— Точно. — Я потрогала неразвязанный свёрток. — Туфли. Инн, я ведь теперь до гроба её должница. Такая щедрость...

Инна взглянула на меня с улыбкой.

— Ты знаешь, а ведь она счастлива, что отдала платье тебе. Для неё это история, прошлое. И ей приятно будет, если платье снова будет... живым. Только... Только ведь ты с Арсением должна танцевать в маске?

— Должна...

— Яна, спокойно. Давай-ка я посмотрю этот цвет на ярком свету. Ага... Он похож на цвет моего шейного платка. Дня через два перезвонимся, и я оставлю тебе в мастерской кружевную маску. Условие одно.

— Не томи — какое?

— Твой рассказ, как пройдёт вечер, как ты и обещала тёте Клаве.

Я обняла Инну, она — меня. Везёт мне с подругой.

9.

По моей просьбе, Инна высадила меня чуть выше нужной остановки. Придётся спускаться пешим ходом, но ничего страшного: мне надо бы заглянуть в один маленький продуктовый магазин, в котором, единственном в нашем микрорайоне, продаётся овсяной хлеб. Мама приезжает послезавтра — она любит этот хлебушек. Вот я и заскочила узнать, будет ли привоз завтра вечером и привезут ли овсяной.

Выйдя из магазина, я зашагала вниз, к дому. А хорошо в подробностях знать свой микрорайон, идти по тропкам между домами, сворачивая за углы, за которыми незнакомый с местностью мгновенно растеряется и заблудится... Идёшь, снег поскрипывает под ботинками, тучей ленивых морозных мух посвёркивает вокруг фонарей. Хорошо... Главное — не забывать поглядывать, не попадаешь ли на переходах на скользкую дорожку от машинных колёс.

Уже ближе к своему дому стала осторожно пробираться между машинами, тесно поставленными у начала дороги перед подъездами. Буквально кралась — на цыпочках, чтобы не свалиться на зеркально чистом льду. И так, сторожась, чуть не вкралась в негромкую беседу. Точнее — чуть не свалилась, услышав знакомый печальный баритон. Глебушка! Глебушка?!

Замерев за чьей-то мощной машиной, как раз в тени — именно сюда не доходил свет прожектора от последнего подъезда, и затаив дыхание, я прислушалась. Он здесь — случайно? Или приехал к кому-то? К какому-нибудь знакомому?.. Так, с кем это и о чём он там речь ведёт?

Противоугонки и пульты к ним. Что лучше и с чем успел намучиться. Как однажды пульт сломался, и бедный Глебушка не смог открыть собственную машину. И пришлось ехать на общественном транспорте (грязном и тесном, заполненным невоспитанными людьми) домой — за запасным, оставив несчастную, дорогую и любимую машинку в страшной опасности на стоянке — аристократочку свою трепетную среди чумазых дворняжек. Собеседник, не слишком многословный, время от времени поддакивал и вставлял сочувственно-безразличные реплики — чрезвычайно краткие: "Да, бывает... Да, конечно... Что ж делать..." Глебушку немногословность собеседника не смущала — и как-то сразу, по этому незначительному признаку я определила, что собеседник ему незнаком, а не уходит тот, потому как тоже ждёт кого-то. Чем и воспользовался Глебушка, который иногда умеет быть идеальным занудой.

Предельно осторожно я выглянула посмотреть на мужчин — и отпрянула. Ой... Арсений... Чтобы не засмеяться в голос, я быстро удрала за угол дома, изящно замахав руками, чтобы не завалиться набок — ноги всё-таки поехали, и грациозной рысцой пробежав по раскатанному льду. Потом спустилась к остановке, села на скамейку под навесом и задумалась.

И что? Почему эти двое здесь? Неужели из-за меня? В любом случае — мне не хотелось бы показываться на глаза обоим! Извечный вопрос: что делать?

Посидела-посидела и пожала плечами, вытащила из сумки мобильник.

— Привет, Роман. Не спишь?

— Смеёшься?

— А ты ещё сомневаешься? Слушь, Роман, помощь твоя нужна.

— В чём?

— Я на улице, сижу на остановке. Мне нужно незаметно попасть домой.

— О-о! — оживился мальчишка. — А незаметно — это как?

Слава Богу, он не спрашивает — почему. Впрочем, ещё полюбопытствует. Но сейчас он задал правильный вопрос.

— На мне рыжая замшевая куртка. Ну, помнишь? Сегодня в ней видел. Меня по ней сразу узнать можно. Я хочу войти домой неузнанной. Ты можешь вытащить что-нибудь такое, чтобы на меня напялить и превратить в толстую тётку? Хоть одеяло какое-нибудь.

Ромка аж поперхнулся.

— А почему в тётку? И почему одеяло?

— Потому что на тёток никто внимания не обращает, — терпеливо начала обучать я его шпионским штучкам. — Тётки — это привычная деталь улицы, особенно вечером, особенно с сумкой. А одеяло, потому что сейчас более-менее тепло, и оно сойдёт за пончо или плед, какие сейчас в моде. Ну как? Сумеешь что-нибудь сделать?

— Говоришь — ты на остановке?

— Ага.

— Жди. Сейчас будем.

Он отключился, а я в недоумении уставилась на трубку. "Будем"? Почему во множественном числе?

Подъехал троллейбус, и в моих взволнованных мозгах вдруг щёлкнуло. Как там было сказано? "Если девушка таинственно улыбается — значит, тараканы в её голове что-то празднуют"? С щелчком в моих мозгах выклюнулся росточек одной очень интересной идеи... Оказывается, я авантюристка. Ах-ха... Приятно-то как. Только одобрит ли мою сумасшедшую идею братец? Впрочем, Лёшка и сам хорош на безумные мысли. Вспомнить только наше танго... Наверное, одобрит... Вот только обдумать надо, и тогда это будет — весело!!

— Привет! — басом сказал высокий парень, склонившись надо мной.

Меня чуть не холодом обдало от страха. Незнакомый, в драповом полупальто — я этого парня точно не знаю! — и надвинулся почти угрожающе. В темноте остановочного навеса и лица не видно. Но испугаться по-настоящему не успела. За его спиной возник ещё один — быстро и запыхавшись.

— Яна, ты где?

— Здесь! — радостно пискнула я, выглядывая из-за высокого парня.

— Знакомься, это Игорёк. Игорь, — вежливо представил высокого незнакомца сам не менее высокий Ромка. — Мой одноклассник, с которым ты должна договориться о репетиторстве. Мы с ним вышли по одному, чтобы не так подозрительно было. Рассказывай.

Они уселись по обе стороны от меня, с живейшим интересом ожидая моей истории. Я набрала воздуха — и выдохнула. Ну и как им всё это обсказать? Совершенно же идиотская история. Сказать, что два человека, кажется незнакомые друг с другом, явно держат под наблюдением дверь нашего подъезда? А как объяснить их наблюдение — в котором, в общем-то, я ещё и не уверена? Может, они не из-за меня встали в такой позиции, что от последнего подъезда хорошо виден путь, которым я должна явиться домой? Ведь я точно не знаю, видели ли оба, что я уходила. Да и меня ли они стерегут?

— Ребята, вот как на духу: я сама ничего не понимаю в ситуации. Но мне нужно тихонько пройти в подъезд. Чтобы меня не узнали. На всякий случай.

— Ничего не понял, — признался Ромка.

— Хорошо. Чисто практически: у последнего подъезда стоят два человека. Я не хочу, чтобы они видели, как я захожу домой.

— Ну, если ты свет включишь — всё равно увидят, что дома, — с сомнением сказал Игорёк, не смущаясь переходом на "ты". Впрочем, его поведение понятно: в сумерках остановки выгляжу, наверное, совсем малолеткой. Тем более — ко мне на "ты" обращается и Роман.

— Свет включу только с другой стороны дома. Там у нас плотные шторы. Я точно знаю, что торшер не виден. Да и долго свет держать не буду — мне завтра рано на работу.

— Ладно. Держи, — сказал Ромка и вытащил из пакета длинный кожаный плащ. — Это папин. Надевай прямо на куртку. Так... Теперь снимай свою кепку, распускай волосы. За пять минут ходьбы не замёрзнешь. Ну вот... На вот — очки. У них очень слабые диоптрии, зато сами линзы большие. Ну? Всё? Ага. Я возьму твою сумку, а ты бери нас обоих под руки. Мы сейчас обойдём дом, будем спускаться с того конца и рассказывать анекдоты. Громко. Игорёк, анекдоты знаешь? Ты начинаешь — я продолжаю. Всё? Пошли.

И мы пошли. Мальчишки, счастливые и взбудораженные, громко орали анекдоты и, ещё не дойдя до середины истории, начинали истерически ржать над собственным рассказыванием. Я их понимала — сама с трудом удерживалась от непроизвольного вырывавшегося хихиканья. Это называется — адреналин в голову вдарил. Правда, выражение несколько грубее звучит. Но адреналин наше состояние отражал точно. Кроме того, дорога перед нашим домом идёт слегка вниз. А кто живёт в таких домах, знает, как здорово бывает зимой раскатан такой спуск. Я семенила, держась за своих заговорщиков, то и дело скользила, попискивая от ужаса, что они меня не удержат. А они с подбадривающими воплями бежали и везли меня, время от времени поднимая под локти в воздух. Смех, шутки... В общем, не обратить на нас внимания невозможно. И наверняка кое-кто искренне убедился, что мы — не те, кого надо дожидаться.

Мы ввалились в подъезд разудалой, громкоголосой компанией, захлопнули за собой дверь, причём сразу резко замолчали и заворожённо смотрели, как она закрывается, — дожидались, чтобы закрылась полностью, до конца! И чтоб за нами не то что никто не пошёл бы, но и не побежал бы. Мальчишки сразу успокоились и солидно напомнили мне, что я под защитой двух самбистов, так что, буде кто приставать, проучат основательно.

Уже молчком, хоть и пересмеиваясь, они проводили меня до двери в мою квартиру и напомнили, чтобы свет со стороны двора я не зажигала. И ушли.

... И вот спросил бы кто меня, зачем я это сделала... Ну хорошо. Мальчишек развлекла. Но мне-то зачем это нужно было делать?

Не стала зажигать света в комнатах. Зажгла только в прихожей, предварительно закрыв все двери в неё. Быстро разделась и нетерпеливо вынула платье и туфли, забыв обо всём на свете. Только сейчас испугалась: а вдруг подарок мне не по размеру?.. Совсем забыла, что тётя Клава всё-таки зря не подарит. Глаз-то у неё намётанный...

Быстро влезла в тёмно-красное платье, пообдёрнула его немного и, встав перед трельяжем, покрутилась, разглядывая себя и так и сяк. Прохладный шёлк быстро нагрелся. С облегчением разглядывала себя, наверное, с минуту. Платье оказалось немного даже свободней. Пришлось напомнить себе, что тётя Клава всё-таки занималась каждый день на своих репетициях и была далеко не такой худенькой, как я. Которая даже зарядку забывает делать — усмехнулась я себе. Спина открытая, но при лифе с жёстким кружевом, который идеально держит грудь, открытая спина выглядит нормально... Туфли! Поставила перед собой обувку. Красота! И каблук хороший — удобный. Да ещё есть ремешки, с помощью которых туфли плотно обволакивают стопы! Надела с предвкушением и опять радостно вздохнула: хорошо! Как будто продолжение ноги.

Прихожая у нас маленькая. От трельяжа до двери в кухню — шагов шесть. Если дверь открыть (кухня выходит не во двор), то уже шагов девять получится. Я включила свет в ванной, выключила в прихожей. Начала с прогулки. Затем широкий шаг вперёд, присела на одной ноге. Выпрямленную подтянула, вставая. Снова прогулка — назад. Присела на другой ноге и медленно поднялась, постепенно ведя по полу свободную ногу к опорной. Подняла руки — быстрый двойной оборот. Туфли — как влитые. Даже на стареньком паласе в прихожей.

Даже в темноте заметила, что среди нетерпеливо разбросанных бумаг, в которые были завёрнуты платье и туфли, поблёскивают какие-то ленты. Сердце замерло, пока тащила что-то шёлковое. Перчатки... О-о... Длинные... Немедленно надела. По руке. А если ещё кольцо надеть поверх... Разулыбалась... Здорово! А-а!! Быстрей бы суббота!

Вот теперь можно позвонить Лёшке. Со своей сумасшедшей идеей.

— Лёшк. Привет. Вы не спите? Не помешаю?

— Нет. А что?

— Лёш, девушка Андрюхи — она где-нибудь работает?

— Не, учится. Третий курс.

— Слушай, насколько я поняла, она ведь с меня ростом?

— Ну, где-то так.

— И у неё тёмные русые волосы. Ты не видел — они длинные?

— Хочешь — перезвоню, спрошу? — безо всякого сарказма предложил брат.

— Лёш, у меня вот что. Если, конечно, Андрюха и его девушка согласятся.

Брат выслушал внимательно. Поразмыслив, сказал: идея — класс. Он ещё немного её обдумает, перезвонит.

Несколько минут я бесцельно бродила по тёмным комнатам, не смея даже выглянуть в тёмное окно. Время от времени садилась в кресло, осторожно укладывая складки платья рядышком, чтобы не помять. Платье снимать как-то не решалась. Оно словно во мне что-то подогревало, словно подталкивало, и я боялась, что, сними платье, перепугаюсь и не буду развивать мыслишку...

Господи, зачем я это придумала? А правда — зачем? Снова села в кресло и крепко задумалась. Вскоре вопрос почему распался на две половинки, а значит, и на два ответа.

Зачем мне это нужно — то, что я придумала?

Почти не знаю Арсения, но мне хочется поразить его воображение. Мной. Почему-то очень хочется. Значит ли это, что он мне уже нравится?

Но если брать одно слово главного вопроса — "мне", то ответ будет сложней. Чего мне в жизни не хватает, если я ни с того ни с сего придумываю такую авантюру? Наверное, ярких впечатлений. Последние годы живу только жизнью мамы и героев книг. На одном и том же месте. Жизнь — на нуле. А тут вдруг... Столько событий, которые начинают толпиться вокруг меня, подталкивая к новым приключениям! Неудивительно, что тараканы в голове зашевелились — топливо подоспело, наконец!

Не отступлюсь!

Я подняла голову. Может, с Арсением познакомиться поближе и не удастся — как с другом, не как с работодателем, но полётное состояние, как будто сидишь на мотоцикле, за широкой спиной Лёшки, на самой скорости — почти взлетая! — это у меня будет!

Телефонный звонок. Стационарный звонит. Лёшка.

Схватила трубку.

— Идея — золото! — ухмыляясь, сказал брат. — Ленуське понравилось. Это девчонка Андрюхи. Она с тебя ростом. Волосы тёмно-русые. Фигуры у вас — одно к одному. Так сказал Андрюха.

Я поддёрнула подол платья и присела на трельяж. Так, ещё двое вместе со мной сбрендили. Здорово! Злорадно улыбнулась — ну, держись, Арсений! — и сказала:

— Тогда только одна проблема. Где заниматься будем?

— У Андрюхи в подвале. Он же секцию ведёт. Как ты? Сможешь после шести?

— Конечно, смогу. А эта Ленуська — сможет?

— Сможет. И кстати... До универа она занималась эстрадными танцами, и она балдеет от нашего танго. Уговаривает Андрюху тоже заняться.

— Ха, а что нам, красивым девочкам, не уговорить Андрюху? Давай, я тоже на него насяду? Пусть учится танцевать! И вообще... У него девушка умеет — и что теперь ей? Отсиживаться, пока другие по-настоящему танцуют?

— А чего уговаривать? — засмеялся Лёшка. — Скажи, что Ленуську только в паре с ним будешь учить танцевать, потому как нам с тобой... — Он вдруг замолчал, а через секунды захохотал. Я чуть не подпрыгнула. Отхохотавшись, он шмыгнул носом (до слёз, что ли, ржал?) и выдал ещё одну гениальную идею: — Янк, а чего Ленуську готовить к паре со мной? Давай две пары на танцпол выведем?

Ошеломлённая, я прислушалась к идее, прикинула её возможности. Моя идея состояла в том, чтобы под мраком ночи (внезапно выключенным светом на веранде) на середине танцпола появиться с Ленуськой с обеих сторон от Лёшки. Ну и, соответственно, станцевать с ним: один партнёр — две девушки. Почти одинаковые. И обе в масках.

Но теперь... С одной стороны Лёшка выводит меня — всё внимание на нас. Напротив нас Андрюха выводит Ленуську — оживлённый переполох среди зрителей! Обалдевший Арсений упадёт!! Кого он выберет, если обе одинаковые и обеих не узнать?

— Я — за! — сказала я и заторопилась: — Сегодня вторник. Среда, четверг, пятница, ну, немного в субботу можно, если успеем. Думаешь, сумеем подготовить за это время двоих?

— Андрюха не дурак. До айкидо он много занимался дзюдо, — спокойно сказал Лёшка. — Двигаться умеет. Чё ему — не усвоить пару движений?

Ишь, будто профессионал заговорил. Я удержала улыбку и деловито сказала:

— Давай адрес, где подвал Андрюхин располагается.

— Зачем тебе адрес? — удивился Лёшка. — Я за тобой заеду — и вся лафа.

— Лёшка, а твоя Катя ругаться не будет? Приехал на две недели, а по вечерам дома тебя нет. Смотри... Может, я зря придумала всё это.

— Чего ей ругаться? — снисходительно отозвался брат. — Я ж не бухать бегаю, а делом заниматься.

С трудом снова удержав улыбку — делом заниматься! — я распрощалась с ним.

Переодевшись, я прижала к себе платье, вдохнула его еле уловимый аромат из старых духов, сладковатого дезодоранта и стирального порошка. Надо попросить Никитоса заснять хотя бы на телефон этот наш номер. Тогда я смогу показать его тёте Клаве и Инне. Пусть посмотрят и оценят. Заодно — окошко в другой мир.

Ну и времечко у меня полетело!.. Жила совершенно спокойно — почти по привычке. И — на тебе. Утром — две работы. Днём — репетиторство. Вечером — тренировки. И выходные — как у белого человека. То есть — сплошное приключение!

И... Я встала, отложила платье. Подняла руки — на уровень плеч Арсения. Прогнулась в спине, почти почувствовав его руки на моей талии. Запрокинула голову, слегка открыла рот — вспомнить, прочувствовать его поцелуй... Мурашки по коже...

Почти неслышный звук. Будто нечаянно слетел со стола одиночный лист бумаги. Вздох. Я обернулась. В комнате, освещённой лишь окнами соседнего дома и дворовым фонарём, всё равно сразу нашла очертания смутной фигуры. Искандера.

— Добрый вечер, Искандера.

— Добрый, — задумчиво ответил призрак и присел на краешек стула у письменного стола. Платье, обычно бело-розового цвета, сейчас светилось прозрачными линиями лунного оттенка.

— Искандера, ты сказала, что бесплатным сыр бывает только в мышеловке. Но платье от тёти Клавы я получила бесплатно. Или есть что-то ещё, о чём я пока не знаю?

— Чтобы получить платье, тебе пришлось встать и выйти из дому.

Я озадаченно уставилась на привидение.

— То есть?

— Тебя очень трудно вытащить из дома. А под лежачий камень вода не течёт. Ты взяла на себя труд поехать в гости, судьба ответила тебе подарком.

Задумавшись, я признала: Искандера права. В последнее время я отказывалась выходить из дому, придумывая немыслимые предлоги. Хотя меня довольно часто теребили подруги и бывшие однокурсницы. Почему-то открытое пространство пугало меня. Только поиски работы могли вытащить. И сама работа.

— Искандера, а кто приходил сегодня ко мне? — спросила и затаилась: а вдруг скажет, что Арсений?

— Это когда? — рассеянно спросило привидение.

— Когда у меня Ромка был.

— А, это Глебушка.

— Ты так пренебрежительно сказала это, — усмехнулась я. — А зачем он приходил — ты знаешь?

— Ты же отказала ему. Вот он и решил поговорить с тобой начистоту. Чтобы быть твёрдо уверенным в том, что к тебе больше не стоит звонить.

Вспомнив, кто открыл дверь Глебушке, я не удержалась и фыркнула. Что ж. Кажется, Глебушка ожидал меня вечером — в компании с Арсением, чтобы высказать мне своё недовольство. Почему это я не сказала чётко, что у меня появился другой?

— Спокойной ночи, — прошелестела девушка-призрак.

— Спокойной ночи, — откликнулась я. И тут же спохватилась. — Подожди!

Но Искандеры уже нет. И не успела задать вопрос: а почему приходил Арсений? Да и знает ли она ответ. Легко сообразить, почему приехал Глебушка. Но зачем Арсений? И откуда он знает мой адрес? Или он приехал не ко мне? Вдруг в нашем доме живут его знакомые?

Уже разложив постель и юркнув под одеяло, я вспомнила движения, которые мне показала тётя Клава. Мда. Чревато такие позы использовать в танго с незнакомым, по сути, человеком. Ведь все движения рассчитаны на полный контакт с партнёром. Я, если захочу такие движения испробовать на Арсении, должна буду буквально прилипнуть к нему. Если захочу... Точнее — если он узнает, кто из нас с Ленуськой та, с кем он танцевал в первый раз. А если ему всё равно, с кем танцевать? Или он просто подойдёт к той, что будет одета в чёрное, привычное ему платье?.. Но мысли поплыли в сонном течении, внутри которого меня начало больше волновать другое. Мы с Лёшкой танцуем под "Танго" Ингрид, потом идёт "Кумпарсита" — для желающих потанцевать со мной. Подо что бы нам танцевать в следующий раз?.. С трудом открыла глаза на шелест — показалось, кто-то рассмеялся призрачным смехом. Снова зажмурилась и полностью вплыла в сон, в котором Арсений жёстко вёл меня в танго по истоптанному полу веранды.

10.

По-моему, будильник на меня обиделся. Как же... Снова вскочила раньше его звонка. Но что делать? С вечера загадала, что встану раньше, — так на тебе: проснувшись ни свет ни заря, начала за полтора часа до звонка посматривать на циферблат. Каждые пятнадцать минут... Понеслась на кухню, поставила воду для кофе, потом назад — привести в порядок постель, одеться, расчесаться, умыться. Всё, вода закипела! Сварила кофе — и, пока чуть поостынет, помчалась на балкон — насыпать в кормушку семечки и пшёнку. Семечки купила вчера на рынке, а пшёнку отсыпаю птицам, пока мамы нет, потому как крупа просроченная, но маму просроченностью не убедишь — запасливая и бережливая. Для птиц не допросишься, а теперь новья накуплю, так она подмены не заметит...

Ух, бодрячок-с на балконе — морозный, вкусный! Принесла кофе в спальню, пододвинула к креслу столик и принялась вкушать утренний завтрак. И думать: а чего это я так рано проснулась? На полчаса раньше вчерашнего? Долго думала. И вспомнила. Среда. Первый день работы у Арсения. Но сначала... Хочу прийти раньше Арсения. Чтобы не ставил меня в неловкое положение, как вчера утром. Ишь... Встал как за мной. Вроде бы и просто близко, а к столу вахты почти притиснул! Вот приду пораньше — будешь баловать!.. И снова задумалась. Он бабник? Если притиснул — значит, я ему нравлюсь? Как понравилась танцовщица у байкеров? Значит ли это, что он на любую юбку клюёт? А что тогда значит фраза Искандеры об истинной причине основания Клуба самоубийц? Фу на него! Не хочу думать. А то совсем запутаюсь: то он в моих глазах трагическая фигура, то прямо какой-то ловелас.

Уже одевалась, когда за спиной почувствовала странное движение. Оглянулась. Искандера. Стоит чуть поодаль, теребит кончик чёрной косы. Глаза задумчивые.

— Привет, Искандера!

— Доброго утра, Яна, — чопорно сказало привидение. — Не забудь принести сегодня зелёного чая. И возьми того, что получше. У тебя сегодня гости.

Я ещё только рот раскрывала, не зная, что сказать на такое, а она уже исчезла-рассеялась прозрачным облачком. Вот так-так. Опять озадачила. И вообще. До сих пор она меня так не опекала. Ну ладно. Куплю. Зелёный чай у меня и правда заканчивается. Гости? Что ж, причина забежать в любимое кафе и накупить пирожных. И слопать парочку там же. И десерт — любимый, с ананасами. Ура! Жизнь — чудо! Да здравствуют гости, из-за которых я сегодня наемся сладкого!

Закрыла дверь и полетела вниз по лестницам. Так, если сегодня вчерашние планы не изменились, у меня две работы, потом — на рынок... А.. А если сначала в "Книжный"? У, жадина!.. Вчерашних не дочитала сегодня облизываюсь на новые?.. Ладно — снисходительно к своей жадности решила я. Оставлю на потом, чтобы растянуть удовольствие пребывания в книжном магазине.

А добежав до остановки, вздохнула: а может, ещё заскочу!

Уже прошла остановку и стала думать про Глебушку.

Если судить по имени, то таким именем чаще награждают какого-нибудь толстого карапуза. А если мужчину, то какого-нибудь кругленького и заласканного.

Глебушка внешне — мечта любой женщины! Высокий, подтянутый, стремительный. Лицо и правда чуть кругловатое, но приятно кругловатое. Волосы тёмные, вьющиеся. Карие глаза чаще улыбчивые. Как и рот, который приятно целовать... Так... Быстро шагая, я принялась скрупулёзно вспоминать, сколько раз с ним целовалась. Поймав себя на том, что очень серьёзно отнеслась к делу подсчёта поцелуев, засмеялась, не разжимая губ... Пять! Шесть раз мы с ним встречались, и. не считая первого раза, — целовались на остальных пяти свиданиях.

Все женские мечты разбились, едва узнала его ближе. Капризный, не знающий, чего хочет от мира и от меня, грешной уже тем, что познакомилась именно с ним. Подозрительный: а почему ты это сказала? А почему ты сказала именно так? А почему ты вспомнила это? А зачем тебе знать это?.. После первых двух разговоров все наши телефонные разговоры превратились в бесконечный монолог о себе любимом: как он ловко обвёл вокруг пальца налоговую, которая хотела выцыганить у него больше положенного; как здорово ему повезло — и он говорил с самим Германом Грефом! И тому понравился Глебушкин разговор — деловой и с фактами! А как он ездил за границу (на бегу я закатила глаза)! А как он попробовал японскую рыбу — фугу — и ведь не отравился, а мог! Кто бы нас послушал со стороны... Главное в поедании невиданной японской рыбы оказалось именно это: не то, что он её распробовал и что она оказалась вкусной или невкусной, а что жив остался! А потом шли факты, цифры, сколько народу попробовало эту кошмарную рыбу и померло!

И вот как такому объяснить, что я просто устала от него? Что я просто решила разорвать всякие отношения с ним — и тем самым прекратить телефонные разговоры, которые всегда тянулись по полтора-два часа! И как объяснить ему, что у меня никого не появилось? Наверняка ведь до истерики взовьётся, что не предупредила раньше и что ему пришлось попасть в такую ужасающую ситуацию: услышать от меня, изменницы, точнее — в телефонной трубке, грозный рёв какого-то чудовища, на которое я променяла драгоценного Глебушку, когда он уже решился на мне жениться?! И как мне, скажите, объяснить бедняге, почему в самый патетический момент, когда бедный Глебушка всё-таки решился прийти ко мне (небось, потребовать объяснений), дверь ему — в мою квартиру! — открыл симпатичный юноша, совершенно не похожий на чудовище, издававшее чудовищные звуки, от которых дребезжала телефонная трубка?!

Вот чего я абсолютно не понимала: как тот же Глебушка при таком характере умудряется быть успешным бизнесменом? Даже на мой непритязательный вкус, он всегда одет безупречно, да и машинка его, заграничная, недвусмысленно заявляла о богатстве... Не зря же он боится, что охотятся не за ним самим, а за его богатством?

Пока я не понимала, успела добежать до здания, где располагалась моя нынешняя работа. Попрыгала по ступеням к входной двери, заскользила по площадке крыльца, но сумела всё-таки потянуть на себя дверь. Сердце ёкнуло, когда за спиной, притормаживая, шуршанула машина. Что не свойственно мне — грохнула дверью и помчалась к столу вахты. Быстрей, быстрей, пока этот не появился!

— Здравствуйте, Вилен Степанович!

— Здравствуйте, доброго утречка, — улыбнулся мне навстречу вахтёр и развернулся за ключами.

Дверь за мной открылась, волна морозного воздуха коснулась моих ладоней — перчатки я уже сняла. Я невольно затаилась и втихаря утопала за край стола.

— Здравствуйте, Вилен Степанович!

Ну чего тебе не спится?! Я-то понятно — от тебя прячусь, пока мысли не собрала в упорядоченную кучу. А ты-то чего? Но что хуже, как человек воспитанный, с которым вчера вежливо разговаривали и которого вчера вежливо подвезли, я должна обернуться и поздороваться. Я обречённо глянула... Ой, забыла, что высокий... Задрала голову и, вместо того чтобы буркнуть, вынужденно нормально сказала:

— Здрасьте.

— Здравствуйте, Яна. Вы подумали над моим предложением?

— Да. — И тут я сделала жуткую вещь. Бездумно сказала: — Я принимаю его.

Ещё сообразить не успела, как увидела: его губы вдруг резко побелели, будто пересохли, а пасмурные глаза наполнились предгрозовой тьмой. Но на лице даже чёрточки не дрогнуло. Да чего он такой закаменелый?..

— Хорошо. Я буду ждать вас.

И, только уходя с ключом, я сообразила, как двусмысленно прозвучал обмен репликами. Немного озадаченная, я быстро переоделась в мастерской и сгребла мусор. После чего побежала за водой. Открывая дверь в коридор, прикусила губу: а ведь он там. Угадала. Стоит спиной к своей двери, будто закрывает её. Обернулся на шумок. Господи, ну почему он такой каменный? Улыбнулась ему, пошутила:

— Не боитесь, что второй раз за два дня встречаете с пустым ведром?

— А что?

— Ну, примета такая есть — дороги не будет.

— Я пока никуда не еду.

Ну ничем не пробьёшь! Ну и ладно. Улыбнулась ему ещё и пошла по коридору, помахивая ведром. А сама от работы уже разогрелась, и внутри песенка, недавно слышанная по радио. Языка не знаю, но такая задорная! Иду, в ритм вышагиваю и в ритм же ведром машу. Я, наверное, на лермонтовского Печорина похожа. Помнится, он говаривал, что всё всегда делает наоборот: если он рядом с оптимистом, то становится чёрным, беспросветным пессимистом, а если общается с пессимистом — превращается в жизнерадостного оптимиста. Печорин, наверное, тоже был Весами. Особенно если вспомнить его высказывание насчёт противоречивости личной натуры... Вот и я такая. Пообщалась с мрачным, беспросветно хмурым типом — и сразу повеселела.

"Между прочим, — рассуждала я, идя по коридору с полным ведром, — неплохо бы, пока деньги есть, купить плейер. Буду махать шваброй и слушать музыку!" И засмеялась. Арсения в коридоре нет. Ну и слава Богу... А то я его немножко стесняюсь теперь...

Слушая внутреннюю музыку, я пролетела с шваброй по всем тупичкам мастерской, потом смахнула пыль везде, где её нашла. И, наконец, прихватив одёжку, закрыла мастерскую. Больше оттягивать нельзя. А вдруг Тарас явится?

Так, а Арсений пришёл ли? Ничего страшного. Постучусь. И постучала.

— Арсений Юрьевич, к вам можно?

Улыбалась я от души: ещё денежка будет! Ага, какая я приятно деловая! И какая я хозяйственная, что от работы не отказываюсь! А уж как мама будет довольна. Сначала. Пока не сообразит, что мне платят чёрным налом, а значит, стаж не идёт. Ну, это потом.

Он сидел за столом. Поднял глаза.

— А вы не устали?

— Нет, конечно, — удивилась я и шагнула в кабинет, восприняв его вопрос как разрешение войти. — Я и убиралась-то всего час. Где ж устать? А у вас есть чем работать?

Арсений поднялся и подошёл к какой-то неприметной двери.

— Здесь всё, что нужно. Можете и свои вещи повесить сюда же.

Закуток ничего себе такой — просторный. Даже пара стульев есть. Я повесила куртку и поставила ботинки в уголок. Повытаскивала на свет Божий всё для уборки и только после этого оглядела новое для себя хозяйство. Пыль, конечно, есть, но не так страшно. И кабинет, хоть просторный, но один.

— Вам как удобней: чтобы я вышел на время уборки — или как?

— Да мне всё равно, — откликнулась я. — Если надо работать, так оставайтесь. Я просто попрошу вас встать — и всё.

У него метлой махать не обязательно. Так что я подхватила ведро и пошла за водой. Время — девятый час. Скоро должен прийти Тарас. Только бы ему на глаза не попасться. А так пока всё замечательно.

Убираясь в кабинете, я то и дело поглядывала на его хозяина. Неужели Искандера права — и мне что-то светит с этим человеком? Но если светит, значит, у нас должна быть обоюдная симпатия. Значит, мне надо привыкнуть к нему и как минимум проникнуться к нему тёплым чувством.

Решила подойти к делу привыкания критически. Ну да. Симпатичен. Даже такой каменный. Но то, что симпатичен, я видела и раньше. А вот заледенелость его мне мешает. Он только два раза растаял при мне: когда поцеловал, заканчивая со мной танго, и когда мы вместе сидели в его машине и я болтала про город. Но, получается, растаял он при двух разных девушках. В чьём же обличии он меня выберет?

С другой стороны, он с девчонкой-уборщицей, может быть, просто дружески общается... Чего я себя обманываю? Когда у стола вахты он прижал меня, словно ненамеренно, его движение понял даже молодой охранник.

Два стола с компьютерами, два шкафа, ряд мягких стульев у одной стены, два кресла со столиком между ними — у другой, длинный стол в середине. Вымыла всё быстро, после чего взяла тряпку из прихваченных лоскутов из ателье-мастерской и протёрла все поверхности... Огляделась — цветов нет и здесь.

— Всё, — сказала работодателю. — Можно идти?

— Если вы подождёте минут десять, я подвезу вас, — сказал Арсений, не отрываясь от компьютера. — От нашего здания до остановки идти далековато.

— Спасибо.

Оглядевшись, я присела в кресло и выложила на столик те лоскуты, которые сегодня собрала в мастерской. Эти были в основном двух цветов, и я сразу придумала соединить их в ломаную цветную плитку — серого и тёмно-серого оттенков. Представила, как будет выглядеть, и стала думать, как бы сговориться с Инной посидеть и поболтать об использовании бросового материала...

— Что это?

Когда только Арсений успел встать из-за стола? И так бесшумно... Или это я так увлеклась рассматриванием, что ничего не замечаю вокруг?

— Это мусор из мастерской Инны Валерьевны, — честно сказала я. — Она разрешила собирать то, что окажется на полу. Мне показалось, что из лоскутков кое-что можно придумать, — и придумала. Теперь осталось с Инной Валерьевной поговорить...

— Вы всегда называете подругу по имени-отчеству?

— При тех, кто её знает именно так, — конечно, — улыбнулась я и смахнула лоскутки в сумку. — Вы освободились? Мы идём?

Вместо ответа он протянул мне руку — помочь встать с кресла. Я только хотела ляпнуть, что, мол, не старуха немощная. Но сообразила промолчать. Если он человек, что сейчас называется, светский, то правил этого света я, естественно, не знаю Приятно ему поднимать с кресла уборщицу — за руку, которая только что побывала в грязной воде, — его дело. Как-то стороной я вспомнила, что истинными королями где-то считают тех, кто умеет относиться к любой женщине с одинаковой вежливостью — и к королеве, и к последней крестьянке королевства. Вспомнила и встала — выпрямив спину и мысленно пообещав себе немедленно купить крем для рук, а полы мыть в будущем только в перчатках. Хотя резиновых я терпеть не могу.

Прикосновение вышло тёплым — по-другому сказать не могла бы. Моя ладошка утонула в его ладони, живо напомнив, как уверенно он вёл меня по байкерской веранде... Промолчав, но кивнув Арсению с улыбкой королевы, я выждала секунду — и оказалась права: он поднял мой пакет и сумку и пошёл к двери. Я сразу рассиялась и важно подумала, что впервые встречаю человека, к которому мне хочется обратиться со словами: "О мой король!" И не насмешливо, а всерьёз и с благодарностью.

Улыбку с трудом смяла, когда он распахнул передо мной дверь — и я перешагнула порог кабинета. Встав чуть в стороне, чтобы пропускать то и дело деловитым шагом идущий навстречу народ, я выждала, пока он закроет дверь. Снова затаившись, ждала, как же он поступит дальше. Пойдёт ли он сам вперёд, пропустит ли меня... Он сделал во сто раз неожиданней и лучше: обернулся ко мне с тем же непроницаемо каменным лицом и свободную руку слегка согнул, слегка же склонив голову. Обалдев совершенно, я не придумала ничего лучшего, как просунуть ладошку под его руку. Он так же спокойно повёл меня по коридору.

Арсений знает, что я и танцовщица — одно и то же лицо!

Это первое, что пришло в голову. А как иначе объяснить его поступок?!

А может, ничего не надо объяснять?

Только подумала, как похолодела: навстречу шёл Тарас с какой-то тёткой. От неожиданности я прижалась к Арсению. Явно удивлённый, он заглянул мне в лицо — это заметила стороной, а потом посмотрел вперёд.

Тётка ярко накрасилась — причём косметика у неё отличалась неоновыми оттенками, настолько аляповатыми, что казались ядовитыми. Беспощадно осветлённые волосы громоздились на высоко поднятом воротнике блёкло-рыжей шубы из какого-то зверя, который был, видимо, настолько стар, что линялые клочья свисали с нижних краёв одёжки. Тарас, кажется с утра уже налившийся по горлышко и мокрый от пота настолько, что волосы липли к черепу (он лысел — и очень быстро), ничего не замечал. Даже того, что время от времени склонялся к подружке, при всём честном народе громко чмокая её в подставленные губы. Он что-то пьяно говорил ей, самоуверенно и громко, а она отвечала ему таким же пьяным хихиканьем.

Одно хорошо: они были так увлечены друг другом, что не замечали никого вокруг.

Я тоже не замечала, как невольно брезгливо кривлю рот, провожая глазами сладкую парочку... Бедная Инна... Господи... И как она это терпит...

Что-то дёрнуло меня от них.

Арсений. Скомандовал тихо:

— Не смотрите на них!

— Не смотрю, — буркнула я и подняла глаза на него.

— У вас вид, будто вы сейчас заплачете, — уже раздражённо сказал он.

— И что?

— Встречные будут думать, что я вас обидел.

Эта фраза мгновенно заставила меня собраться, но я всё-таки упрямо проворчала:

— Ничего и не будут.

Ну наконец-то. Уголки его губ дрогнули.

Сдали ключи и пошли к его машине. И тут я вдруг вспомнила: а секретарша? А если она нас увидит вместе? Как мы — под руку? Не будет ли это жестоко? Так же как жестоко для Инны явление на виду у всех её мужа почти в обнимку с крашеной тёткой? От внезапного сопоставления мне сразу стало плохо. Я попыталась выдрать ладонь из согнутого локтя. Арсений движение уловил и прижал мою ладонь к боку.

— Что?

— А если ваша секретарша нас увидит? — выпалила я.

Он чуть пожал плечами и раскрыл передо мной дверцу.

— И что? Секретарь должен выполнять то, что говорит ему руководитель, — примитивно говоря. И то, что делает начальство, её не должно волновать.

Я плюхнулась на сиденье машины, совершенно растерянная: кому он говорит об этом?! Уборщице?! Или угаданной танцовщице?!

Он сел с другой стороны, закрыл дверцу. Заботливо застегнул на мне ремень, про который я забыла, — мог и просто напомнить! И спросил:

— Вам куда, Яна? Снова на рынок?

— А вам по дороге?

— Да, я в ту сторону.

— А... можно остановкой выше?

— Можно. Простите мне моё любопытство: а куда именно вы хотите?

— Там, через дорогу, есть одна очень хорошая кондитерская. У меня сегодня гости будут. Хочу пирожных купить к чаю.

— Знаю это кафе. Хотите — составлю вам компанию? Если время позволяет?

— Мне-то позволяет...

— У меня перерыв в полтора часа. Потом вы куда?

— Книжный, рынок, домой.

Про книжный специально сказала, чтобы отвязался. Туда он точно не пойдёт.

— А зачем вам на рынок?

— Семечки кончаются — надо купить, — честно ответила я. — Килограмма два. Я каждый день покупаю. Это птичьи, — объяснила, чтобы не ужаснулся. — У меня кормушка на балконе. Голуби лопают так, что бедные воробьи могут только вечером есть. Так что приходится дважды насыпать, чтобы всех накормить. Ещё синицы прилетают — им тоже есть хочется.

— А зачем вы кормите птиц?

Странный вопрос. А сообразить самому?..

— Есть две причины. Первая. Я слышала передачу, что в городах первыми исчезают мелкие птички. Воробьи, синицы, трясогузки. Вот и прикармливаю. Летом-то им легче — на газонах можно много чего найти. Вторая причина... Слышали такое выражение: птицы замерзают на лету? Так вот... Оказывается, замерзают только голодные. Как только про это услышала, стала кормить.

— Вы обо всех так заботитесь?

— Нет. Только о тех, кто не может позаботиться о себе сам.

— Вы скажете Инне Валерьевне о том, что видели?

— Нет.

— Так... решительно. Почему? Может позаботиться о себе сама?

— Если Инна Валерьевна посчитает, что ещё может справляться с ситуацией, зачем я буду нагнетать обстановку? Если будет иначе, она знает, где найти утешение.

— Вы всегда знаете точно, как действовать в той или иной ситуации?

— Нет, не знаю. Могу ошибиться. Но не смертельно. Это жизнь. Что-то надо пережить. А что-то переступить. И жить дальше. Ситуации бывают разными. Наверняка вы сами об этом знаете. — И я взглянула на него в зеркальце над рулём.

Он тоже взглянул и нехотя улыбнулся.

Странный у нас разговор. Он как будто хотел у меня что-то выпытать. И, кажется, ему не совсем понравилось то, что узнал. Вот только — что?

11.

— А что бы вы сделали, если б в одночасье остались на свете в одиночестве?

— Не знаю.

— Как это — не знаю? Никогда не думали об этом?

— Что бы я сейчас про себя ни решила, в той ситуации всё равно растеряюсь и буду вести себя иначе.

— Почему?

— Потому что сейчас говорю умозрительно. А тогда будут чувства. И забудутся все рассуждения. Но если умозрительно... Хотелось бы сказать так: если у меня никого не останется, то сначала я, наверное, буду очень переживать. А потом, успокоившись, буду думать, что оставлена не просто так, а с какой-то целью. И не мне решать, что это за цель... Придётся просто жить.

Аванс он передал мне ещё в машине. На перекрёстке развернулся и въехал в тихий дворик на задворках кондитерской. После чего снова без слов предложил мне руку, и мы вошли в полуподвальное помещение кафешки. Так же, без слов, препроводил меня к одному из столиков и усадил за него. Коротко спросил, что я буду, и сам принёс заказ.

По утреннему времени в кафе-кондитерской оказалось пустовато. Заняты лишь два столика — деловыми мужчинами, которые с изумлением уминали пирожные, кажется, сначала заказанные только для антуража, поскольку, поедая сладкое, продолжали свои дела, беспрерывно названивая по мобильным и командуя какими-то грузоперевозками; и двумя девчушками — то ли студентками, то ли сбежавшими с уроков старшеклассницами. В этой кондитерской два зала, но второй открывается чуть позже. Помещения небольшие, но уютные. А мне именно такие и нравятся. Не люблю слишком просторных залов. А здесь — шесть столиков только и умещается.

Арсений вернулся с заказом — и (я с улыбкой опустила глаза) сел спиной к стене, лицом ко всему залу. Во время разговора я то и дело наблюдала, как он сразу взглядывал на стену впереди — сплошь в зеркалах, едва дверь, справа от него, открывалась, впуская ещё одного-двух посетителей. Охотник!

Но вопросы, которыми он меня постепенно завалил, были трудноваты. Беседа за кофе и сладким оказалась отнюдь не светская. Кажется, его что-то мучило, отчего вопросы его складывались в нечто философски отвлечённое. Сначала он почти допрашивал меня. И я шла на поводу, поскольку не сразу сообразила, что происходит. Но быть только ответчицей, которую анкетируют, тоже быстро надоело. И я с трудом, но пробила его допрос своими вопросами — попроще: любимые места в городе, просто места отдыха...

А потом я извинилась и встала купить пирожные для дома.

Вернувшись и положив прозрачную пластиковую коробку с пирожными на стол (сумка осталась в его машине), я поймала его насторожённый взгляд.

— Если не секрет, кого ожидаете в гости?

— Понятия не имею! — легкомысленно откликнулась я. И объяснила, посмеиваясь: — У меня иногда бывают предчувствия. Вот и сегодня с утра показалось, что вечером будут гости. У вас такого не бывает?

— Нет.

Он забрал мою коробку с пирожными, и мы покинули кондитерскую.

У машины я попыталась отстоять права на самостоятельность, но Арсений буквально запихнул меня в машину и отвёз к книжному магазину, благо там была боковая дорога. Честно говоря, я думала, что он зайдёт и в магазин, но он только с сожалением посмотрел в сторону книжного и сказал, что время слишком уж летит.

В книжном, засунув свои пожитки в шкаф для сумок и пройдя в зал с фантастикой и детективами, я внезапно поняла, что мне чего-то не хватает. Что со мной рядом — пустота. Я даже остановилась от неожиданности. Прислушалась к себе. Да, точно. Не хватает. Не хватает ощущения присутствия... Ничего себе... Под руку мы ходили совсем немного, а он уже вошёл в моё личное пространство? Или это я в его вошла? И теперь впечатление, что вышла из тёплого дома на неприятно холодный ветер...

В общем, минут через десять я поняла, что одной мне ходить по залу неинтересно. Да что же это такое! Я так быстро привыкла оборачиваться и натыкаться на высокую фигуру рядом? Привыкла к неосознанной защите справа? И удивлённо улыбнулась: и рука мёрзнет! Та самая, которая постоянно пряталась у него на сгибе локтя! Мёрзнет — в тёплом помещении!

Вздохнув, я уже решилась отложить взятую с полки книгу и идти к сумочной, как вдруг позади услышала шаги. Кто-то остановился совсем близко — и спине стало тепло. И на душе — тоже. Сделать бы шаг назад — и прислониться к нему...

— Вам нравится Батчер? — спросила я, не оглядываясь и улыбаясь.

— Нет, — ответил он. — Рекомендуете?

— Ну, пока не знаю ваших предпочтений, мне сложно что-то рекомендовать.

И я обернулась. Он смотрел сверху вниз. Те же пасмурные глаза, то же неподвижное лицо, но уже какое-то смягчённое. Как будто оттаивать начало.

Быстро засунула книгу на место и сама взяла его под руку.

— Вы же опоздаете. В общем, оставьте меня на остановке у рынка — и поезжайте по делам. А то мне уже неудобно...

— А книги?

— Я жадничаю. Вчера уже набрала целую кучу, а сегодня вдруг ещё захотелось взять, пока деньги есть. Вы меня выручили — жадничать больше не буду. Идём?

И потащила его за собой. Он на движение откликнулся так, как в танго откликался: чувственно — эхом на малейший жест. Даже смешно стало: то сначала командовал он, то теперь я... И — что-то нахлынуло вдруг напомнить мне то воскресное утро, когда я впервые увидела его. Он шёл навстречу нам с Инной — не один, с секретаршей, и та шла рядом, но — независимо от него.

Э... Мне начинать важничать или, наоборот, пора насторожиться? Фу... Не хочу думать про это. Мне с Арсением хорошо. Он вроде от меня пока не шарахается, как от чумы. Что уж там будет с положением "работодатель — подчинённая", определится чуть позже. Но пока... Кажется, между нами что-то есть. Во всяком случае, нутром чую, что его ко мне тянет. А чутьё меня подводило только... Не помню — и вспоминать-считать не собираюсь!

Он крупно шагнул вперёд — открыть мне дверь. Я прошла на магазинное крыльцо и обернулась. Арсений аккуратно прикрыл дверь, чтобы не хлопнула. Мы спустились с крыльца, и я — неудобно вдруг как-то стало — не взяла его под руку. Пасмурные глаза потемнели до предгрозовых сумерек.

— Ты похожа на мою сестрёнку, — тоже внезапно сказал Арсений. — Если у неё менялось настроение, она тоже внутренне уходила.

— А сейчас — не уходит? — машинально среагировала я на прошедшее время, даже не заметив, что он перешёл на "ты".

— Она умерла.

Простые слова, сказанные почти безразличным тоном, почти всегда бьют по сердцу сильней. Меня — во всяком случае... Утешать я не умею. Когда кому-то при мне плохо, я действую. Если человек знакомый... Арсений тоже знаком. И мгновенно приблизил меня к себе своим только что дошедшим до уха "ты". Так что я немедленно взяла его снова под руку, но на этот раз обняла его локоть обеими ладонями. Он даже не посмотрел, но локоть прижал к себе сильней.

Он довёз меня почти до рынка — оставил рядом с перекрёстком, заехав в известный ему тупичок при автомастерской. Я кивнула ему на прощанье, и некоторое время мы двигались параллельно — я наверху, по пешеходной дорожке — к рынку, он туда же, только ниже, по дороге.

Дома я вывалила свои покупки и постояла над ними, бездумно глядя на гору купленного. Так же бездумно разбросала купленное по полкам холодильника и кухонных шкафов. Потом начала соображать... До четырёх, когда на репетиторство должен прийти Игорёк, — времени куча. Подремать, что ли, немного. Что-то тяжело далось мне грустное признание Арсения... Как будто он переложил часть своего груза на мои плечи...

Побрела в свою комнату... Наверное, она умерла недавно, если он до сих пор узнаёт её в малейшем знакомом жесте кого-то другого. Размышляя об этом, я медленно потянула покрывало с кровати, а потом мысленно плюнула: не хочу полностью готовить постель! И, свалившись поверх покрывала, мгновенно уснула. Последняя мысль, перед тем как уехать в тёмное тёплышко: так вчера вечером он приезжал ко мне или не ко мне?..

... Обнаглевшая музыкальная фраза домофона издевательски взрезала мои уши. Еле продирая глаза, я поплелась в прихожую и буркнула в снятую трубку:

— Кто?

От мягкого женского голоса я проснулась мгновенно, как от ушата вылитой на меня ледяной воды:

— Яна, открой, пожалуйста.

Инна? Почему она приехала ко мне? Я сделала что-то не то в мастерской? Может, среди тряпок, которые я сегодня прихватила, оказалась нужная деталь? Не дай Бог, это будет та тряпка, которой я вытирала пыль!

Приоткрыв дверь, я ждала, когда Инна покажется на площадке. Она появилась — с привычной лёгкой улыбкой. Вошла, тщательно закрыла за собой дверь и принялась расстегивать пуговицы на шубке — всё с той же застывшей улыбкой, которая медленно — так, что сразу и незаметно, пропадала. А слёзы катились так быстро, что я оторопела. Лишь когда подруга прерывисто вздохнула от плача, я бросилась к ней, обняла её. И, обняв меня тоже, Инна заплакала навзрыд.

Когда она выплеснула самую горечь, я помогла ей снять обувь, подсунула тапочки и повела на кухню. Быстро поставила воду для заварки и, собирая к чаю на стол, велела:

— Рассказывай.

История оказалась короткой: Инна забыла дома кое-какие документы, приехала с работы в неурочное время — и обнаружила в квартире вдрызг пьяного мужа и женщину, которая предъявила ей несколько чемоданов и сумок с вещами и заявила, что она и Тарас давно живут вместе, что Тарас уговорил-таки её перебраться к нему, поскольку собирается подавать на развод. Инна привычно заставила невменяемого мужа проглотить таблетку пропротена, тот более-менее пришёл в себя и подтвердил сказанное нахалкой. Которая затем торжествующе указала Инне на дверь.

— И теперь... Теперь я не знаю, где мне ночевать, — всхлипнула Инна. — К маме идти не хочу. Она скажет, чтобы я держалась за мужа и отвоевала его у этой... А для меня сегодняшний день — это уже точка в истории. Я больше не могу. Не могу смотреть на него. Не могу вообще видеть его. Он... Он как будто сразу стал чужим. Не моим. Раньше я возилась с ним, надеялась, что хоть как-то смогу... Но сейчас я устала! Я больше не могу!.. И ночевать негде.

— С ума не сходи. Как это негде? У меня и будешь, — решительно сказала я. — Для начала будем спать в разных комнатах. Потом — завтра приедет мама — будем в одной комнате, потому что у нас оба кресла раскладываются. Это не самое трудное. Что теперь с ателье? Будете делить? И квартира — что?

Я устроила настоящий допрос, прекрасно зная, что конкретные вопросы и проблемы Инну успокоят быстрей, чем сопереживания впустую.

— Проблем не будет, — Инна потянулась к вазочке с салфетками и промокнула слёзы. — Ателье моё по всем документам. Квартира на его имя. Эта... мне кажется, думает, что на нём всё. Может, ещё и уйдёт от него, когда узнает.

— В смысле — ты надеешься на это? — сурово спросила я.

— Нет, что ты! — печально ответила подруга. — Сегодняшний случай — лучший повод наконец развязать все узелки. Я завтра же аннулирую его пропуск в ателье. Предупрежу Вилена Степановича, чтобы не пускал Тараса в ателье без пропуска. А то привыкли, что знакомый, — и пропустить могут. И завтра же подаю на развод.

— Ладно хоть так, — сказала я и разлила кипяток по чашкам — вот и пригодился зелёный чай и пирожные к нему. — А когда ты поедешь за своими вещами? Возьми меня с собой. Если что — отобьёмся вместе. — И я невольно усмехнулась. — Кстати, если что — прихватим моего брательника с товарищами. При них Тарас словечка пикнуть не сможет.

— Ты не представляешь! — Инна улыбнулась сквозь снова покатившиеся по щекам слёзы. — Нет, ты точно не представляешь! Я ведь убежала, но картину тёти Клавы успела забрать! Нет, ты представь только себе — картину схватила!

И она засмеялась — опять-таки сквозь слёзы. Я погладила её ладонь.

— И где сейчас эта бесценная вещь?

— В машине, где ещё? Ян, вот ты мне скажи, почему я всегда хранила ему верность? — Подруга снова начала задыхаться от слёз, сильно вздрагивая. — Ну почему?! Ну почему я такая дура, а? Ведь сколько было мужиков, которые мне нравились — и очень, а я всё считала: как это так? Я — замужняя, и буду гулять? А он... Так легко!.. Сколько я за ним ухаживала, сколько блевотины его перетёрла, сколько штанов перестирала, когда он...

— Не за столом, — угрюмо сказала я, уже вставая рядом и прижимая её вздрагивающую голову к себе. — Эх, Инна... Если б не загруженное расписание, напились бы мы с тобой сегодня. Может, отменить всё, а? У мамы, вон, припрятана бутылочка водки — она в ней орешки кедровые настаивает. Заодно бы и подлечились от чего-нибудь.

— Не надо! — испугалась уже из-за меня подруга. — Если уж договорились, так ничего из-за меня отменять не надо. Я же помню, что у тебя...

— Тогда пей чай. Вот пирожные. Инн, а давай мы с тобой сегодня поедем в тот подвал? Развеешься хоть немного, а? Лёшка обещал приехать — заберёт и тебя со мной.

— Это туда, где вы будете танго разучивать?

— Ну да.

— Если можно, то давай, — надломленным голосом сказала подруга и хлебнула чаю.

— Инн, а помнишь, как мы жили в том бараке?

— Помню, конечно. Как я любила тот клён, на котором постоянно качели висели. Помнишь, как дядя Витя повесил канат, а на него досочку? Я так любила качаться на них.

Одно воспоминание потянуло другое. Не сразу, но подруга успокоилась. От воспоминаний перешли к деловым вопросам: как пройдёт развод с Тарасом, точно ли надо ему оставлять квартиру, как она будет без него справляться с ателье.

— Как — как? — грустно сказала Инна. — Как и сейчас же. Он же полгода как вообще не занимается делами. Везде бегаю я. Все вопросы решаю тоже я.

— Ну вот, уже одна хорошая новость есть. Спорим — через месяц-другой и без мужа не останешься? — засмеялась я.

— Так быстро, — неуверенно сказала Инна и, шмыгнув, всё-таки наконец улыбнулась. — Хотя кто знает...

— Фи, а что нам, красивым девушкам — трудно замуж сбегать? Но только на этот раз — чур! — будем искать таких мужей, чтоб на руках носили — от счастья, что мы, такие, им достались! Договорились?

Инна посмотрела на меня, хлопнула мокрыми ресницами, встала и поцеловала в щёчку.

— Договорились!

Через полчаса, умывшись и переодевшись в мой шикарный халат турецкого производства, который мне однажды подарила мама и цвет которого мне решительно не нравился, но здорово подошёл Инне, она уселась в зале с книжкой в руках. Я предложила ей устроить тихий час, но подруга отказалась. Напомнив ей про чай и пирожные, а также показав холодильник, я оставила её и поспешила на звонок в дверь — пришёл Игорёк.

Умница парень! Мы с ним занимались от души — примерно как с Ромкой. Он и правда подтвердил мнение одноклассника о себе: знает почти всё. Только опять-таки слегка подкорректировать знания — и вперёд, на экзамены.

В самый разгар репетиторства раздался новый звонок в дверь.

Постучавшись, в комнату заглянула Инна.

— Вы занимайтесь — я открою.

И ушла.

Я слышала, как открылась входная дверь, как закрылась. Потом мне стало не до дверей: мы с Игорьком принялись за последнее задание — со средствами выразительности. И вот тут-то выяснили, что его знания здесь — целина непаханая. Пока разбирались, пока выискивали примеры в тексте, чтобы запомнить термины на практике, я совершенно забыла, что к нам кто-то вообще приходил.

Договорившись с Игорьком насчёт следующего занятия, я проводила его в прихожую, мельком отметив, что дверь на кухню закрыта.

Стол на кухне у нас стоит перед окном. Так что, когда я на всякий случай осторожно открыла дверь, то картинка маслом предстала передо мной во всей красе: с боковых сторон стола сидели Инна и Глебушка. Инна смущённо поглядывала на него и командовала чаеразлитием, а Глебушка... Такого выражения лица я в жизни не видела у него! Он не спускал с моей подруги бешено восторженного взгляда, буквально светился от счастья!..

Тихонько прикрыв кухонную дверь, я коварно ухмыльнулась. А чего? Инне сейчас именно это и нужно — бесконечное восхищение и обожание. Против истеричного состояния — лучшее лекарство! А Глебушка, кажется, выполнил моё пожелание — найти женщину, с которой будет точно знать, что надо делать.

В общем, я отступила от кухни, оставив их на пару — в одиночестве.

Может, я идеалистка. Но почему-то будущее этой пары мне виделось в радужных красках. Мне нравится, когда двое красивых людей — пара. А я всегда испытывала недовольство, когда вспоминала, что Инна стала женой Тараса.

А пока я приготовила всё, что мне понадобится для репетиции в подвале, и шлёпнулась в кресло с книжкой. Довольная.

Инна первой постучала ко мне. Смущённая, но оживлённая, она сказала:

— Ян, ты извини...

— Но-но! — грозно сказала я. — Только скажи мне, что Глебушка тебе не понравился.

Подруга охнула и быстро закрыла за собой дверь — оглядываясь.

— Нельзя же так...

— Почему? — поинтересовалась я. — Он тебе не симпатичен? Или ты из садомазохизма предпочитаешь только мужчин типа Тараса? Не верю!

— Но ведь он...

— Инна, Глебушка — что? Похож на чудовище? Он богат — на твоё имущество в виде мастерской покушаться не будет. Или тебе не нравится, что вместе вы красивая пара?

— В каждой женщине живёт сваха, — задумчиво сказала Инна, садясь на подлокотник моего кресла. — Ты не исключение.

— Но он тебе нравится?

— А... Нравится.

— Ну, а то, что ты нравишься ему, видно невооружённым глазом, — безапелляционно заявила я.

— Правда?

Вот Тарас и гад. Довёл жену, что она сомневается в собственной притягательности для мужчин. А я... Фантазия моя подпитывалась портретами героев: вот Инна, ничего не боясь (привыкла у себя, в элитном доме, а я забыла напомнить, что у нас всякое бывает), открывает дверь квартиры. Вот Глебушка, который, заранее настроившись на негодование, ожидал увидеть меня, в затрапезном домашнем одеянии, обычную, обалдевает от явления красивой дамы в роскошном халате. Кого он увидел? Стройную женщину, с кудрявыми короткими волосами, с прекрасным тонким лицом; мужской глаз так и притягивает очаровательный рот, чуть припухлый от недавнего плача, идеально прямой носик и чистейшего серого цвета глаза под выразительными бровями. Ну, насчёт притягивает — за мужчин сказать, конечно, не могу. Но Инна, мне всегда думалось, всё-таки достойна лучшего, чем вечно пьяный и гулящий Тарас.

— Сейчас приедет Лёшка, — сказала я и грозно насупилась: — Надеюсь, вы с Глебушкой мне здесь не устроите за время моего отсутствия пьяный дебош? Ладно, пошли. Я хоть поздороваюсь с ним.

— Я ему сказала, что у тебя репетиторство, — сообщила подруга. — Он у меня спросил, не было ли его и вчера. Я сказала — было. Ничего, что я сказала ему? Это ведь не секрет? — Выглядела она по-настоящему обеспокоенной.

А я усмехнулась: деловая хватка Глебушки останется хваткой даже в сильном состоянии влюблённости. Всё — он узнал, кто был тот симпатичный парень, который открыл ему вчера дверь. Что ж, не буду интриговать и скажу ему, кто так страшно орал в моей квартире, когда он позвонил, задавшись вопросом, жениться ли на мне.

— Пошли, — сказала я, еле удерживая усмешку: так вот для каких гостей напомнила мне купить чаю и пирожных Искандера!

— Пошли, — вздохнула Инна.

В серых глазах нетрудно было разглядеть и робость, и надежду. А вот я почему-то была твёрдо уверена, что подруга в моей квартире надолго не задержится. Если Глебушка не дурак (а я его таковым не считаю), значит, он должен схватить это сокровище в охапку и унести в свою нору. И я наконец узнаю, где он живёт!!!

12.

К их компании я смогла присоединиться ненадолго. Успела выкушать одну чашку чаю и съесть одно пирожное. При мне, конечно, они такими оживлёнными уже не были. Так что, чтобы не огорчать потенциальную парочку, я объявила, что всё равно скоро убегаю, что скоро за мной приедет брат Лёшка и что, если Глебушка не возражает, я их даже познакомлю. Последнее я сказала, с трудом удерживая хихиканье. Глебушка пожал плечами: мол, ему всё равно — познакомлю я его или нет.

Запиликал домофон. Я открыла дверь, чтобы Лёшка вошёл без меня, а сама убежала в спальню за сумкой. Только включила свет при входе — и сразу разглядела Искандеру. Та рассеянно перемещалась по комнате, словно направляемая лёгким ветром или словно раздумывая, куда именно направиться. Я пожелала ей доброго вечера и схватила сумку.

— Куртку свою рыжую не надевай, — сказала девушка-привидение. — Надень плащ. Он лёгкий для зимнего времени, но ты же в машине.

Я даже не успела придумать, что сказать в ответ или спросить.

— Ян, ты где?! — громыхающий рёв брата, казалось, сотряс весь дом.

Как я пожалела, что побежала в спальню, а не на кухню! Эх, раньше не сообразила! Любопытно в этот момент полюбоваться на выражение Глебушкиного лица!

Я только и кивнула Искандере и выбежала из комнаты.

Оказывается, на Глебушку можно полюбоваться и сейчас, когда я заглянула на кухню пригласить:

— Глеб, пошли, с братом познакомлю.

Инна сидела спокойная, а вот потрясённые глаза Глебушки надо было видеть!

Но встали из-за стола оба. Инна с Лёшкой знают друг друга, поэтому подруга, нисколько не боясь, подошла к нему поздороваться и утонуть в его бережных объятиях. Глебушке брат стиснул ладонь, не слишком сильно — силы свои знает, соразмеряет, и, чтобы человеку боль просто так причинить — у него и в мыслях нет. Да и знает, с кем его знакомят, но пока не бузит — приглядывается. Впрочем, и времени на крутые разборки не хватает. Напрягшийся было при виде мощной фигуры, Глебушка расслабился и уже спокойно поздоровался. И даже пристального взгляда Лёшки вроде как не заметил.

— Всё, мы убегаем на тренировку, — сказала я, быстро застёгивая пуговицы велюрового плаща. — Вы здесь сидите, сколько хотите. Меня не будет часа два.

Инна поймала меня за рукав.

— Почему в плаще? — встревоженно спросила она. — Холодно же.

— Нормально, — сказал Лёшка сверху вниз. — Она в машине будет, не пешком пойдёт.

Но когда я поспешно распустила волосы, и Лёшка покосился с недоумением. Правда, не дав ему слова сказать, я потянула его из квартиры.

— Вечером всё расскажу, — вполголоса сказала я Инне и улыбнулась Глебушке. — Счастливо оставаться, не скучайте!

— Да я ненадолго, — промямлил смутившийся Глебушка.

Кажется, он услышал мои слова, обращённые к подруге, но счёл, что, вернувшись, я собираюсь рассказывать про какую-то тренировку. Ну и пусть так думает. Для него сегодняшний вечер — информационное счастье: он выяснил, что у меня нет новых обожателей, и познакомился с женщиной своей мечты.

Примерно предполагая всё-таки, почему Искандера предложила мне надеть плащ, я чуть задержалась на крыльце у подъезда. Не стала оглядываться, а просто немного постояла, а потом не спеша подошла к машине Лёшки.

— Давай быстрей — замёрзнешь! — крикнул брат уже из машины.

Я повернулась — и неудержимая улыбка тронула губы: взгляд от последнего подъезда я ощутила так хорошо, что показалось — Арсений стоит совсем рядом. Ну чего он стоит? Зачем? И тут же вспомнила: как хорошо, что он меня на работу не оформляет — адреса-то не знает! Ну, почти...

Шмыгнула в машину и хлопнула дверцей. Едва завёлся мотор, я оглянулась. В самом конце дороги перед домом будто нахохлились несколько машин. Слишком темно. Возможно, кто-то и стоял возле них. Не рассмотреть.

Только выехали за дом, Лёшка немедленно спросил:

— Инка чего у тебя осталась? И что делает у тебя этот ферт?

— Она ушла из дома. Муж запил. Инна не может с ним оставаться рядом, — сглаженно объяснила я. — А Глеб заскочил кое-что узнать, и они заболтались. — Опять не соврала. Кем ещё может быть теперь Глебушка, как не моим знакомым? — Ты же помнишь его? Я тебе рассказывала, и ты всё хотел с ним поговорить — по-мужски.

— Ты не жалеешь, что Инка с Глебом?..

— Да нисколько.

Лёшка что-то проворчал, но упрямо продолжил:

— А чего плащ напялила? У тебя же куртка есть.

— Пуговица отлетела, — улыбнулась я. — А пришить забыла.

Он кашлянул и больше не приставал. А я задумалась, засмотревшись на мелькающие огни впереди. У меня осталось странное впечатление, что натянутая между мной и Арсением нить с расстоянием утончается и утончается. Самообман, скорее всего. Не скажи мне Искандера про плащ, я бы и знать не знала, что Арсений снова сторожит меня около моего дома... Странное ощущение, что я знакома с ним гораздо дольше, чем с Глебушкой. Почему он так хочет узнать про меня? Почему он вообще так ко мне относится? Как будто... как будто я ему нужна.

Перебирать воспоминания о тех коротких минутах, что мы с Арсением были вместе, оказалось... тепло. Но вопрос всё равно оставался: почему его вдруг заинтересовала уборщица, да так, что он вчера днём поехал следом за нею, несмотря на то что сопровождал её некий парень? Ромку имею в виду...

А без Арсения и вправду пусто...

Лёшка завернул за жилой дом спустя три остановки. Остановил ближе к подъезду — с медвежьим ворчанием:

— Сейчас быстро выскочишь — и марш в подвал!

— Лёшк, тепло же! Да и до подвала твоего — два шага.

— Давай-давай!

Ну и выскочила. Хорошо — у самого порога в подвал лампочка горит, не споткнёшься. А то лестница вниз оказалась узкой и длинной. Во всяком случае, насчитала ступеней пятнадцать. И ничего не холодно. Даже здесь, на лестнице, чувствовалось, что подхожу к теплу хорошо разогретого помещения.

Уже на пороге выждала, пока спустится Лёшка, и мы вошли. Подвал как подвал. Неплохо оборудованный. Посередине даже несколько татами есть. Старенькие и потрёпанные. В отличие, например, от тренажёров, которые располагались сбоку и на которых работало человека три. В общем, где-то даже уютно, если не обращать внимания на запах свежего и застарелого пота.

Андрюха пошёл нам навстречу, а за ним встала Ленуська, терпеливо дожидаясь, пока её познакомят с вошедшими. Андрюха, как принимающий хозяин, огласил имена, и мы с Ленуськой отошли в сторонку, оживлённо переговариваясь.

Она оказалась всего на три сантиметра выше меня, что мы выяснили в первую очередь. Ничего страшного — почти не заметно. А так, если одеть нас одинаково или хотя бы спрятать за масками, вообще не отличить. И сегодня, как сговорившись, пришли обе в джинсах и в свитерах, чтобы удобней было двигаться.

— Правду говорят, что на базе ещё одна вечеринка намечается? — спросила Ленуська, блестя чёрными глазищами, которые у неё чудо как хороши — большие, еле заметно раскосые, сплошное очарование!

— Правда. Лена, а ты? Ты правда занималась эстрадными танцами?

— Спортивный рок-н-ролл.

— Тогда учти, что я сплошной любитель и буду объяснять, как любитель же. А иной раз просто показывать движения. Тебе придётся взять обучение Андрюхи на себя.

— Возьму! — с шутливой угрозой сказала Ленуська. — Куда он денется!

— Отлично. Значит, у нас вот такая ситуация: мы хотим сделать две пары на танцполе — и в обеих девушки будут под маской. Нас с тобой будет сопровождать вип-охрана. — Я не выдержала и засмеялась, вспомнив наших байкеров-громадин, среди которых прячешься, как в лесу — за деревьями. Ленуська улыбнулась не совсем уверенно, а я продолжила: — Но, кроме этого танго, которое нас ожидает со своими партнёрами, будет ещё одно. Дело в том, что один тип платит за нашу вечеринку — причём очень богато, но за это требует танго с той танцовщицей, которая была в прошлый раз. Мы же хотим наколоть его. Когда закончим танго парами, его будут ждать две танцовщицы.

— Класс! — засверкала глазищами Ленуська.

— Ага. Мне тоже нравится, — снова засмеялась я. — Ну что? Пошли?

— Побежали!!

Танго для двух пар сделали быстро. Парни сказали, что это похоже на показательный бой, где есть определённые элементы или приёмы. Всего лишь заучить. Как оказалось, их самоуверенное заявление имело под собой основание. И Андрюха, и Лёшка быстро усвоили старое танго с парочкой вставленных приёмов. Про Ленуську говорить не приходится — она азартно наслаждалась как учёбой, так и самим танцем.

Трудней оказалось дело с импровизацией. Когда до меня дошло, что именно надо делать, я растерялась. Второе танго со мной или с Ленуськой должен танцевать человек знающий — и со стороны. А наши партнёры умеют теперь только затверженные движения.

Пока мы совещались, что делать, к нам подошёл один из ребят, оставшихся заниматься на тренажёрах. Невысокий, худощавый, ростом, наверное, с Ленуську, не слишком выразительной внешности, разве что длинноносый и слегка рыжеватый, он скептически скривил рот и усмехнулся.

— Привет. Меня Леон зовут. Жена у меня этим делом занималась. Меня тоже научила. Если хотите, могу попробовать с вами...

Андрюха хмыкнул, но снова сунул в ноутбук флэшку с танго.

— Сначала я попробую, — предложила я.

Леон утвердительно мотнул головой и довольно жёстко взял меня за талию. Если бы я хорошо разбиралась во всех этих танцах... Невзрачный и невысокий парень оказался жёстче Арсения. Он с места повёл меня настолько властно и сильно, что... Что мне — понравилось! Вот теперь я могла использовать те самые элементы, которые не смогла срежиссировать в танго на две пары. Нет, Леон не был предсказуемым, зато я почти прилипла к нему — так, что чувствовала его тело и движение его мышц, — и могла двигаться следом так, как хотел мой партнёр и как предугадывала я сама.

Когда танго заканчивалось, Леон легко опрокинул меня на своё колено и чуть склонился надо мной. Ленуська завизжала от восторга, а остальные, работавшие на тренажёрах, зааплодировали. Андрюха изумлённо качал головой, а Лёшка радостно ухмылялся, потирая руки.

Леон поставил меня на ноги. Судя по его невольной усмешке, он был доволен — и явно не тем, что нам аплодировали, а тем, как я танцевала с ним. Я благодарно взглянула на него и улыбнулась. Когда подлетела Ленуська, отпустил он меня неохотно.

Выяснилось, что он очень наблюдателен. С Ленуськой танцевал не так охотно, поскольку, как потом он объяснил, она (он увидел это по тренировке) двигается более резко и несколько дёргано. Но тем не менее, она тоже смогла приноровиться к его движениям. И была счастлива, когда у неё получилось то, что я советовала, — прилипнуть к партнёру. Так счастлива, что даже Андрюха приревновал. Ничего. Последствием ревности стало желание Андрюхи хорошенько выучиться танцевальным премудростям.

Время позднее. Договорились на завтра встретиться. Леон обещал тоже быть.

В машине Лёшки я задумалась. Всё это, конечно, хорошо — танцы, подготовка к танго... Но — положа руку на сердце... Завтрашнего утра я жду с гораздо большим нетерпением, чем субботнего вечера. Потому что завтра увижу Арсения, а он увидит меня. Не ту странную танцовщицу, которая не купилась на его очарование богатого человека, а уборщицу, в которой он заметил нечто интересное для себя...

— О чём думаешь? — спросил Лёшка, не отрывая взгляда от дороги.

— Так... Вспоминаю.

— Сеструха, — предостерегающе проговорил Лёшка. — Колись. Я ж нутром чую — что-то задумала! Давай рассказывай. Слишком уж ты к этому Леону... близко, в общем... Ты и с этим мажором так собираешься танцевать?

— Лёшк, а тебе он очень не нравится? Ты же сам меня спрашивал, не хочу ли я с ним закрутить. А теперь что? Не нравится?

— Да какое мне дело — нравится, не нравится...

— А если б я сказала, что и в самом деле решила окрутить его?

Сказала — и затаила дыхание. Лёшка помолчал, потом пожал плечом.

— Крути. Мне-то что... Только... Если он вдруг тебя обидит?

— Попробует только!..

— Хм... Значит, ты только из-за него так стараешься?

— Нет. Мне интересно.

— Не слишком сложно?

— Лёшка, как бы у тебя с Катей ни сложилось, у вас обоих всегда в прошлом будет та самая драчка в Доме культуры и провожанье. Мне тоже хочется романтики в моей будущей семейной жизни. Если сложится, конечно. Но если и не сложится... Хочется, чтобы в жизни вообще что-то было. Пусть такой пустячок, как совместное танго. И тайна. Честно говоря, я устала от будней. Они однообразны, а тешиться только книгами...

— Понял, — после недолгого молчания откликнулся Лёшка, и я потёрлась о рукав его куртки щекой. Хорошо, что у меня такой брат. Но не успела расслабиться, как он спокойно продолжил: — А теперь объясни, почему ты вышла не в куртке.

С минуту я, наверное, молчала, не зная, как сказать... Решилась.

— Мажора зовут Арсений. На этой неделе я начала работать у него уборщицей в кабинете. Меня и танго он не соединяет. Но почему-то следит за мной. Как за уборщицей. И уже несколько раз подвозил с работы на машине до рынка. Когда мы выходили из дома, он стоял в конце дороги. На всякий случай я и вышла в плаще, потому что куртку мою он знает. Такие вот дела.

Брат присвистнул.

— Круто завертелось...

— Ты ведь не подойдёшь к нему? — встревоженно спросила я, ругая себя за длинный язык. — Лёшка, правда, не встревай, а?

— Да не, не буду. Но уж больно ты сложно скручиваешь это танго.

— Как умею, — фыркнула я.

Когда мы подъехали к подъезду и машина остановилась, я некоторое время посидела, прежде чем выйти. Лёшка тоже молчал, а потом спросил:

— Ну?

— Он здесь.

— Видишь его?

— Чувствую.

— Ян... Если вдруг что — больно ведь будет.

— Переживу. Пока. Кате привет.

— Угу. Пока.

По домофону звонить не стала. Открыла дверь своим ключом, спиной чувствуя направленный взгляд, и вошла — почти вбежала — в подъезд. Специально не стала вызывать лифт. Слишком взбудоражена — лучше пройтись... Может, я и правда слишком усложняю происходящее? Но в ушах звучало танго — последнее на тренировке, под которое мы танцевали с Леоном... Нет, пусть будет так, как решили. Так, как хочется ребятам-байкерам. И как хочется Арсению.

У двери в квартиру позвонила, чтобы не пугать. Мало ли что там...

Инна открыла — успокоенная. Сняла с меня плащ, повесила на вешалку — и вообще суетилась вокруг меня, не зная, как выразить своё настроение.

— Чаю хочешь?

— Можно.

Подруга немедленно унеслась на кухню.

А я переоделась в домашнее и только затем присела у стола.

— Ну, как у вас?

— Ты представляешь... — Инна тихонько засмеялась. — Он предложил меня отвезти завтра на своей машине с заявлением на развод.

— Ты не сказала ему, что у тебя своя машина?

— Нет. И про ателье — тоже.

Подруга смущённо улыбалась. Я, поразмыслив, с громадным любопытством спросила:

— Слушай, Инн, а он тебе оставил свой номер телефона?

— Да, конечно.

Ну вот... Для неё "конечно", а для меня радость неописуемая! Кажется, у Глебушки, как раньше говорили, "серьёзные намерения"! Ну наконец-то.

— Ладно. Но смотри. Он дотошный. Выяснит всё. Если человек его заинтересовал, он узнает о нём всю подноготную.

— Мне это безразлично. Главное — его предложение съездить со мной, пока ничего обо мне не зная.

Она разлила чай по чашкам, и некоторое время мы пили чай в полном молчании, но таком мягком и уютном. Пока меня не зацепила собственная же фраза о подноготной. Так. Узнать подноготную...

— Инна, а он не обещал сегодня звонить?

— Обещал. Сказал, как только доедет...

— Инна! Попроси у Глебушки минутку, чтобы он поговорил со мной!

— Если не секрет...

— Хочу узнать кое-что про этого Арсения. Ты, кстати, знаешь что-нибудь о нём?

— Нет. Почему ты думаешь, что Глебушка что-то может знать о нём?

— Глебушка — любитель собирать информацию. А уж если его попросить нарыть инфу о ком-нибудь, кого он не знает... И если он узнает, для чего мне это нужно... Скажем, так: вот адрес, работаю у данного товарища и хочу узнать о своём работодателе, не ловелас ли он, не нужно ли мне его опасаться... В общем, информация за информацию. Обмен будет интересным... Или скажешь ему сама?

— Лучше ты, — рассудительно сказала подруга. — Мне он может и не поверить. В настоящее время. А ты и в самом деле работаешь у Арсения. Только вот... Фамилии-то его я не знаю. Знает Вилен Степанович, но ведь не спросишь у него так запросто.

— Прекрасно! — обрадовалась я. — Теперь Глебушка точно захочет всё узнать о моём работодателе! Мы похожи на заговорщиков! — засмеялась я. — Заговор сразу против двоих — против Арсения и против Глебушки! Ну что — организуем союз?

— Скорее — тайную организацию, — усмехнулась и Инна. — Яна, как Глебушка отзвонится, выйдем за моей картиной? Не хочу оставлять её в машине, хоть она и спрятана в багажнике. Но мало ли...

— Придётся подождать немного, — прикусила я губу.

— Почему?

— Арсений здесь. Может узнать тебя.

— Что?!

— Что-что... Что слышала...

— Ты же сказала... Ты сказала, что он...

— Инна, я сама не совсем понимаю, что происходит, но... Арсений хочет танцевать с танцовщицей танго, но при этом второй день подряд возит меня на машине от работы до рынка. И эти пирожные... Мы с ним сегодня в кафе были. Представь...

— Обалдеть...

— Точно.

Утром, в четверг, я оставила записку для мамы, которая неизвестно каким автобусом могла приехать с утра, а заспанная Инна проводила меня, закрыла дверь. Ей через час тоже выходить — запасной комплект ключей от квартиры я ей оставила.

Арсения у стола вахтенного не было, отчего я с облегчением вздохнула. А с другой стороны — пожалела. После чего приказала себе определиться, чего же мне больше хочется: чтобы он в следующий раз был, нет ли... Быстро, уже зная, где именно и как убирать, я привела в порядок мастерскую Инны. И вышла в коридор. Появился — нет? О, дверь слегка открыта. Я постучала и вошла. Пусто...

Ну ладно. Может, вышел. Ничего, знаю, где что найти и с чего начинать уборку. Я подошла к каморке, где лежали мои "инструменты" для работы, и открыла дверь.

Арсений сидел на одном из двух стульев, вытянув ноги и откинувшись на спинку. Беспросветно и, кажется, мертвецки пьяный.

13.

В оцепенении стояла, наверное, несколько минут. Неожиданно очень всё. Догадалась не по его позе, что пьян. Сидит и сидит, опустив голову, — да ещё в строгом чёрном костюме. Правда, пиджак полностью расстёгнут, как и рубаха — наполовину. Догадалась по бутылкам, стоящим перед ним на полу.

Когда смогла пошевельнуться, пригляделась: глаза под сдвинутыми бровями закрыты, рот страдальчески искривлён. Что с ним случилось? Слышал ли он меня — как я вошла?.. Пьяных не боюсь. У нас папа выпивал. В день зарплаты приходил — мама всё смеялась: "Ну, всё! С порога улыбается — заложил за галстук!" Правда, потом пришла беда. В соседнем доме открыли бар, и папа стал слишком часто туда захаживать. Вот уж нам пришлось натерпеться...

— Арсений Юрьевич...

Ни движения. Всё ясно... Одну руку вроде расслабил, опустив на соседний стул, зато пальцы стиснуты на стакане, а в нём — почти треть жидкости. Я осторожно выкрутила стакан из пальцев. Постояла, снова застыв... Не пошевельнулся.

Судя по содержимому, а точнее — его почти полному отсутствию в большинстве бутылок на полу, и впрямь мертвецки пьян. Одна-две непочатые.

В экстремальных ситуациях я соображаю быстро. Главное — действовать и ни в чём не сомневаться.

Постояв ещё немного, начала. Даже мертвецки пьяный, он в таком состоянии единственного чего не забудет — бутылок, что стоят почти под ногами. Я быстро перетаскала все (коньяк, виски: ничего себе — выпить столько и такое), и пустые, и початые, и хоть немного, да наполненные, в кабинет. Здесь огляделась. Теперь куда их? Не оставлять же на виду. В шкафы, если что, он полезет в первую очередь. Где не будет искать? Правильно — за креслами. И я отодвинула кресла и поставила те бутылки, где ещё имелась жидкость, вдоль плинтусов, а потом кресла оттащила на место. Отошла посмотреть — нет, не видно.

Вернулась в закуток. Арсений с места не сдвинулся. Только мучительная морщина между его бровями глубже стала. Спросила сама себя: мне его жаль? Или я его теперь презираю?.. Нет. Выводы делать рано. Поэтому пока не определюсь. А пока — это до тех пор, пока не узнаю, с чего он напился. И пьёт ли вообще... Хотя, если он пьёт — даже имея повод что-то забыть или забыться, это его не извиняет, и надо бы держаться от него подальше. Сначала он казался сильным. Но если пьёт... Всё, заблудилась в трёх соснах...

Ладно. Что конкретно делать дальше? Попробовать поискать в ателье Инны таблетки для протрезвления? Наверняка ведь она для Тараса их держит (уточню — держала) — на всякий случай. Можно даже позвонить подруге, чтобы сразу узнать, где именно они находятся. Но ведь она сама скоро появиться должна! Дождаться? Пожалуй, дождусь. Не тащить же мне его на себе — через всё здание, на потеху всем встречным-поперечным. Да и не удержать мне его на весу — вон какой большой. Даже если придёт в себя — всё равно на первых порах придётся поддерживать. Если он ещё захочет уйти...

Договорилась сама с собой: дождусь Инны, возьму у неё таблетки, а потом, как придёт в себя, — что будет, то и будет. Если что — сама сбегу. Пока же быстро уберусь здесь. Арсений мне не помешает — сидит неподвижно, как статуя.

Только успела прийти к согласию с собственным решением, как из закутка, откуда я уже вытащила ведро, раздался негромкий звонок мобильного. Я бросилась туда и опять замерла на пороге: а вдруг Арсения этот звонок приведёт в себя?

Но он даже не вздрогнул. Ничего себе... А мобильник продолжает заливаться — негромко, но настырно. Кажется, из верхнего кармана пиджака. Я нерешительно подошла, вытащила телефон из кармана и стремглав убежала в кабинет. Мельком глянула — кто звонит. Какой-то Виталик. Быстро нажала кнопку.

— Почему не отвечаешь так долго? — недовольно сказал молодой мужской голос.

Я заколебалась, но ответила:

— Арсений Юрьевич подойти к телефону пока не может.

— Кто ты такая? Почему отвечаешь с его телефона? Где Арсений? — Неизвестный Виталик, мгновенно встревоженный, почти забросал меня вопросами.

— Он здесь, но подойти не может.

— Что значит — не может?.. Какое сегодня число?.. Ох, чё-орт... Девушка, а вы...

— Он подойти не может, — как заведённая, повторила я, оглядываясь на закуток. Интересно, почему он спрашивает, какое сегодня число? Как-то странно такой вопрос звучит. И что означает его чертыхание?

Почему я решила защищать Арсения перед неизвестным Виталиком? Почему не хочу, чтобы там (фиг знает где — на той стороне связи?) знали, что он в таком состоянии? Не знаю, но готова повторять одно и то же на все вопросы. Вот пусть что хотят делают, но я... Однако, кажется, ситуацию с Арсением знали лучше моего.

— Девушка, вы мне только скажите, где он. Он на работе? — уже спокойно спросил Виталик. — У себя в кабинете? Один? Без секретаря?

— ... Да.

— Пьян?

— Он не может подойти, — упрямо сказала я.

Уже озабоченный, голос, смягчившись, попросил:

— Вы никуда не уходите, я сейчас приеду.

— Подождите! А что с ним? Я техничка здесь! — собравшись с духом, выпалила я.

— Девушка, ничего не бойтесь. Он не причинит вам... э... зла. Я буду минут через двадцать. Не убегайте, хорошо?

— Хорошо, — вздохнула я в замолчавшую трубку.

Что ж, за эти двадцать тревожных минут я успела сбегать за водой и, поминутно заглядывая в закуток, вымыла кабинет и протёрла пыль. Работа есть работа.

Звонивший чуть запоздал. Прошло полчаса. Я уже оделась для выхода на улицу и ходила по кабинету, из угла в угол, здорово нервничая. Аж подпрыгнула, когда дверь распахнулась. В кабинет почти вбежал молодой мужчина, в котором я сразу узнала одного из Клуба самоубийц — из тех, кто поднялся с места поддержать Арсения в ситуации, когда наклёвывалась драка. Он быстро оглядел кабинет и нахмурился. Симпатичный — темноволосый, с большими внимательными глазами. Сам в кожаной куртке, в строгих же, как у Арсения, брюках. И при том при всём — с легкомысленным пакетом, в котором, судя по очертаниям, большая бутылка — надеюсь, минералки.

— Где он?

Я кивнула на закуток и пошла за ним. Он резко встал на пороге.

— Ничего себе, — шёпотом. И вынул из кармана куртки небольшую коробочку. — Девушка, вы поможете мне? Здесь, у него, стакан есть?

— Есть. А чем помочь? — Хотя, глядя на коробочку, я уже сообразила, что в ней. Так что сразу сбегала в кабинет и принесла уже вымытый стакан.

— Подержите ему голову.

Он развернул Арсения вместе со стулом к двери и поднял ему голову. Я встала позади, придерживая. Еле удержалась от глупой улыбки: пальцам щекотно от коротких светлых волос. Виталик взял бутылку, которая и в самом деле оказалась с минералкой, налил воды в стакан. Я отвела глаза, чтобы не видеть, как он втискивает в зажатый рот Арсения таблетку.

Арсений поморщился, но глаз не открыл. Но Виталик заставил-таки его выпить минералки. Когда тот начал глотать, Виталик немедленно сунул ему ещё две таблетки.

Рубашка намокла: кое-что Арсений непроизвольно пролил на себя. Но таблетки оказались внутри. И Виталик оставил его в покое.

— Меня зовут Виталий.

— Яна.

— Я не знал, что он кого-то взял на работу.

— Я третий день здесь. И Арсений Юрьевич не брал меня на работу официально. Мы договорились за наличные.

Арсений начал приходить в себя. Я насторожённо наблюдала, как повисшая было, после того как я её отпустила, голова медленно, с натугой поднялась. Закуток тесный и маленький. Первое, что он увидел, — ноги Виталия, проехался по ним взглядом, а затем перевёл глаза на меня, стоящую совсем рядом. И тут... Он медленно, с трудом протянул руку ко мне. Я, не сообразив, отступить не успела. Он дёрнул меня за куртку к себе так, что я чуть не свалилась от неожиданности. Еле успела переступить ногами — по инерции рывка приблизившись к нему. Ещё один рывок — и я оказалась у него на коленях. С перепугу рванула от него, снова шлёпнулась на ногу, стремительно схваченная за талию сильной рукой... Он же очень пьяный! Он не может!..

Услышала оханье Виталия. Он же сказал, что Арсений не причинит мне зла!..

— Одна ты у меня осталась...

Хриплый шёпот ударил по сердцу, морозом продрал спину. Я перестала вырываться и, сдерживая участившееся дыхание и слишком громко бьющееся сердце, уставилась на него. А он начал тихонько раскачиваться, стараясь крепче прижать меня к себе и не сводя с меня пасмурных глаз. Будто утешал.

И тут Виталий тоже совершил неожиданный поступок. Он присел передо мной так, чтобы видеть моё лицо. Вгляделся. И глаза у него постепенно расширились.

— Чё-орт...

Кажется, это любимое словечко в его лексиконе.

— Что? — чуть не плача от страха, спросила я. — Что происходит?

— Ты... ты очень похожа на его сестру, — пробормотал Виталий.

Воспользовавшись моим замешательством, Арсений прислонил меня к своему плечу, обняв и продолжая раскачиваться на стуле, будто убаюкивая, — уже вместе со мной. Как вывернуться? И этот Виталий не помогает! Расцепил бы его руки, что ли! Одна надежда, что Арсений сейчас придёт в полное сознание и сам выпустит меня. Я, и так сидящая напряжённо, затаилась, готовая в любую секунду вырваться от него. Одновременно раздумывала: я? Похожа на сестру Арсения — ту самую, которая умерла?

Виталий тоже времени не терял: вооружился мобильным, коротко объяснил ситуацию, сказал про меня и потребовал от какого-то Володи немедленно спуститься и помочь. Наверное, Володя тоже из их компании. Но... Почему — спуститься? Он тоже работает здесь, в этом здании?

Внезапно руки Арсения расслабились, пасмурные глаза очистились, посветлели, и он сам помог мне встать с его коленей.

— Напугал тебя? — тяжело спросил он и чуть тряхнул мою руку. — Совсем забыл, что ты должна прийти...

— Ничего. Всё нормально, — с облегчением выдохнула я.

— Яна, вы сегодня как — свободны часов до двух? — спросил Виталий. — Нужно, чтобы с Арсением кто-то посидел сегодня. А мы все работаем. Посидите, пожалуйста. Если будет нужно, заплатим.

— Посижу и так, — пожала я плечами.

— Она свободна, — пробурчал Арсений. — До вечера.

— Молчи уж, — сказал ему Виталий — тоже с явным облегчением, оттого что тот почти полностью пришёл в себя. — Где у тебя ключи?

— Не помню.

Виталий вздёрнул брови, испытующе глядя на него, а затем быстро обшарил все карманы Арсения. Связка ключей нашлась в боковом кармане брюк. Виталий забрал её, а Арсений не возражал. Поскольку он всё более приходил в себя и всё видел и понимал, я не стала спрашивать, почему Виталий забрал у него ключи.

Стук в дверь — вошёл ещё один, тоже смутно знакомый. Наверное, тоже из Клуба. Спокойный, немного медлительный. Тоже темноволосый и крепкий. Взглянул на Арсения — тот ответил ему сумрачным взглядом, негромко поздоровался со мной — голос низкий, красивый:

— Привет. Меня зовут Володя. Ты Яна?

— Я же говорил, — недовольный задержкой, сказал Виталий. — Всё, я побежал.

— А он куда? — осмелилась я спросить, когда дверь закрылась.

— Машину подгонит к чёрному входу, — сказал Арсений и усмехнулся. — Чтоб меня в таком состоянии никто не видел.

Я окинула взглядом кабинет и закуток — всё ли прибрала. И присела на стул — рядом с Арсением. Тот покосился.

— На дорожку присела?

— Могу и в кресло, — неохотно сказала я. Хотя облегчение чувствовала: слава Богу, есть те, кто взял ситуацию в свои руки. Но и раздражение тоже.

— Чего злишься? Из-за меня?

— Нет. Мама должна приехать, а я её встретить не смогу.

— Во сколько?

— Не знаю. Обещала звонить, как выедет. Ехать ей часа три.

— Через три часа я оклемаюсь — повезу на вокзал, какой скажешь, и привезу вас обеих домой.

— Ну-ну... И что я скажу маме про тебя? Знакомый любезно согласился подвезти?

Уголки губ дрогнули — и всё лицо Арсения словно потеплело. А я вдруг сообразила, что мы оба легко и непринуждённо говорим, "тыкая" друг другу.

— А что — у тебя нет таких знакомых? Любезных?

— Могу и без них обойтись, — проворчала я. — Мне нетрудно самой доехать до вокзала и привезти маму домой.

— Нет. Отвезу. — Тон стал почти ледяным. — Я должен компенсировать тебе то время, которое ты потратила и потратишь на меня.

На этот тон я надменно задрала подбородок, непроизвольно глянув на него сверху вниз. Хотя сидя — всё-таки была ниже его.

— Не нравится быть должником?

— Нет. Нашёл причину побыть с тобой рядом.

И причину узнать-таки, где я живу. Я мгновенно перескочила на другую мысль: почему Искандера не хочет этого? Она даже предложила не надевать куртку, в которой он меня видел. Но в то же время постоянно меня к нему подталкивает.

— Тебе это не нравится?

Настойчивый голос вернул меня к сиюминутной ситуации.

— Что — не нравится?

— То, что я хочу быть...

— Это я поняла. Ты хочешь быть со мной рядом, потому что я похожа на твою сестру?

Арсений сразу замкнулся, даже откинулся на спинку стула и уставился в полураскрытую дверь. Ну и пусть злится... Запел мобильник Володи, который всё это время находился в кабинете. Он быстро переговорил и заглянул в закуток.

— Всё. Виталик ждёт нас у чёрного входа. Идём? В коридоре пока никого. Яна, закройте кабинет, хорошо? Вот эти два ключа: этот от верхнего, а этот — от нижнего замка. Я потом отдам их на вахту. А потом идите по коридору до конца, там будет дверь, а за нею лестница, по ней спуститесь и сразу увидите открытую дверь.

— Закрою.

Ничего не понимаю: ключи от кабинетов надо отдавать на вахту, а у самих — ключи от чёрного входа. Точнее, ключи у Арсения только, но...

Но сделала всё, как сказали, и побежала по коридору к тупику — к закрытой двери. Там и правда оказалась лестница. Спустилась — с твёрдым намерением выяснить, в чём дело. И так меня этот вопрос беспокоил: а вдруг мы совершаем что-то противозаконное? — что при виде недовольно выглядывающего из машины, рядом с водителем, Арсения я немедленно выпалила:

— Откуда у тебя ключи от чёрного входа?

— Садись, — велел он.

— Пока не скажешь, никуда не поеду.

— Он владелец этого здания, — нетерпеливо сказал Виталий. — Просто не хочет, чтобы все знали об этом. Ну, садись быстрей. Поехали.

Совершенно ошалевшая от новости, я отдала ему ключи от ателье и села назад. Володя захлопнул за мной дверцу и быстро вошёл в здание.

Мужчины впереди тихонько о чём-то переговаривались, причём пару раз, я ловила взгляд Арсения в переднее зеркальце на себя. Такой взгляд, как будто он сомневался, сижу ли я на месте. Странно одно: почему меня тянет глянуть в зеркальце на Арсения именно тогда, когда он сам туда взглядывает... Лицо у него усталое или очень сильно напряжённое. Из-за коротких светлых волос совсем осунувшееся. "Не буду сочувствовать", — хмуро подумала я и прильнула к окошку, чтобы больше не смотреть в зеркальце, хотя почти вздрагивала, когда чуяла, как смотрит он. Дожидается, когда я посмотрю? И почему я чувствую его взгляд?

Мы приехали в микрорайон, хорошо известный мне — в одном из домов жила одна из моих подруг: здесь перемешались и элитные дома на четыре этажа, но с одним подъездом, где на каждом этаже по две двухуровневые квартиры, и обычные многоквартирные дома-высотки, и малосемейки, и общежития. Нисколько не удивилась, когда машина подъехала к дому с витражной дверью в единственный подъезд.

Неуверенно покачиваясь, Арсений вышел из машины и медленно зашагал к двери, потом, словно робот, развернулся и тем же замедленным шагом промаршировал ко мне, чтобы взять меня под руку.

— Идём.

Я оглянулась на Виталия. Тот вздохнул, глядя на нас, но даже не усмехнулся.

Арсений открыл передо мной дверь. Я очутилась в светлом просторном помещении: пультовый стол вахты, за которым сидит серьёзный молодой человек в форме частной охранной службы; ковровая дорожка к дверям лифта, сам пол и стены — имитация мраморной мозаики в тёмно-зелёных тонах. Охранник поднялся.

— Арсений Юрьевич?..

— Там сейчас Виталий подойдёт, — перебил его Арсений и подтолкнул меня, застывшую у ковровой дорожки к лифту. — Пошли. Виталий приедет потом.

В лифте оказалась кожаная скамеечка, на которую он сел, как будто ноги не держали. Я положила рядом с ним свою сумку, но не села, скептически рассматривая себя в зеркалах со всех сторон.

Мы вышли из лифта — точнее, шагнули прямо в квартиру. Арсений бросил куртку на вешалку и сразу обернулся ко мне. Сразу не сообразив, чего он хочет, я удивилась, когда он расстегнул пуговицы на моей куртке, ласково вытряхнул меня из неё и повесил одёжку туда же, на вешалку. Пока я разувалась (хотя он и велел мне этого не делать, но я успела приметить симпатичные тапки), появился и Виталик. Он не стал ни избавляться от верхней одежды, ни разуваться.

Арсений при виде друга немедленно ушёл куда-то. А Виталий сказал мне:

— Яна, он будет спать часа полтора-два, а потом проснётся в нормальном состоянии. Пойдёмте, я покажу вам, что где.

И показал. Огромную кухню — по совместительству столовую. Показал, как включать электроплиту, хотя я такую знаю. Показал холодильник, как будто я собиралась объедаться в своё удовольствие. Показал чайник, чашки, вчерашние пирожные, которые мы вместе с Арсением покупали в той кондитерской. Я улыбнулась им, постепенно расслабляясь, и пообещала дождаться, когда проснётся Арсений, не торопясь никуда. Но бдительно поинтересовалась, почему нужно сидеть с ним в его квартире.

— Он может снова напиться, если будет один. Кто-то находящийся рядом не даст ему это сделать. Тем более сегодня такой день, — туманно объяснил Виталий. — Да, вот ещё здесь телевизор. Надеюсь, пультом умеете пользоваться. Если вдруг что — вот компьютер.

Он ушёл успокоенный, а я походила по огромной комнате, которая больше походила на танцевальный зал, чем на жилое помещение... Дверь в спальню Арсения — это я усвоила. А вот про эту Виталик мне ничего не сказал. Интересно. А туда можно? Я тихонько толкнула дверь. Не заперто. Чувствуя себя новоиспечённой женой Синей Бороды, я проскользнула в комнату и воровато огляделась. Ой, нет... Сюда нельзя. Это кабинет. Наверное, тут очень важные бумаги, и Арсению вряд ли понравится, что кто-то копался в них. Но ведь я копаться не собираюсь?

Посмеиваясь над собственным любопытством и готовя отмазку: а мне никто ничего про эту комнату не говорил — можно, нельзя ли! — я остановилась у самого стола, быстро оглядела беспорядочно разбросанные бумаги. Глаз зацепился за странную цветную бумагу. Я осторожно, чтобы не ворохнуть других бумаг, потянула эту цветную, а за ней ещё несколько... Фотки. На первой, чуть смазанной, — обочина дороги зимним утром, и смеющаяся девушка, в потрёпанной меховой кепке, в рыжей куртке и джинсах, обернувшись, прижала ладонь в чёрной перчатке к губам, готовясь послать фотографу воздушный поцелуй.

14.

Точнее — ладошку не прижала, а собирается прижать. На полувзлёте пока ладошка. Знакомый жест. Поэтому сразу про поцелуй вспомнилось... Знакомое место.

Я замерла, вспоминая.

Поток машин не хотел останавливаться. Ведь я стояла на так называемом диком переходе. Могла перейти дорогу, но — выждав, когда поток транспорта поредеет. Чёрная машина остановилась так, что перегородила трассу. Может, я сейчас придумываю или додумываю, но мне кажется, и эта машина должна была проскочить мимо меня на полной скорости. Она так резко затормозила... Затормозила и перегородила ход остальным машинам.

Ещё краешек... Вытянула. Всё правильно. Я — бегу через дорогу. На фотке блик, наверное, от стекла. Следующий снимок. Уже перебежала — опять смазано: наверное, в этот момент разворачивалась, чтобы послать воздушный поцелуй.

Ой... Лучше Арсению не знать, что я видела эти фотки. Неловко как-то... Я приподняла кипу бумаг подсунуть под неё снимок. А бумаги вдруг поехали, поехали, я прижала коленом съезжающие к краю — и!.. Застыла. Открылась большая фотография в рамке — улыбающаяся пара, в возрасте, а между ними... Сначала я подумала, что это кто-то мне знакомый. А потом поняла. Девушка на снимке хохочет так, будто только что в подарок получила весь мир. И она и вправду похожа на меня. Но застыла я не оттого, что поняла, кто на снимке. Нижний угол фотографии перечеркнула чёрная лента. "Одна ты у меня осталась", — услышала я хриплый шёпот Арсения...

... Час спустя я сидела в его роскошной кухне и пила чай, поставив чуть за чашкой первый том Рекса Стаута. Пока недовольный человечеством толстяк Ниро Вульф ухаживал за любимыми орхидеями, а энергичный симпатяга Арчи Гудвин бегал в поисках информации, попутно очаровывая девушек, мой мобильный успел дважды отвлечь меня от чтения. Сначала позвонила мама — выехала. Затем позвонил Ромка, сказал, что его друг придёт ко мне на репетиторство к половине четвёртого. Попутно я решала вопрос, как вести себя с хозяином кухни, где я чувствовала себя уютно не за столом — посередине пустынной кухни, а у дальнего широкого подоконника, куда положила салфетку и только поверх — чашку и тарелку с бутербродами. Сидела я боком, чтобы держать под контролем кухонную дверь. Не люблю, когда в чужом доме застают врасплох. Не люблю вообще, когда застают врасплох. Впрочем, этого никто не любит.

Понятно, что сидела я довольно злая и всё никак успокоиться не могла. Уж больно мне нелепую задачку предложили решить. И я раз за разом перебирала условия этой задачи, сбиваясь на вопрос: а может, я неправильно поняла Искандеру? Итак, условия: я очутилась в доме человека, который знает танцовщицу танго — и она ему так понравилась, что он готов оплатить аренду базы, пиво и закуску для целой оравы байкеров и их подружек — за один-единственный танец с неизвестной; который взял на работу уборщицу и одновременно видит в ней свою погибшую сестру. И? Как мне вести себя с ним? Почему-то сейчас больше всего волновал именно этот вопрос. Говорить ли ему "ты", как невольно мы тыкали друг другу, пока он был пьян, а я перепугана? Или всё-таки вернуться к "вы", чтобы хоть какое-то время держать его на расстоянии?

Дверь отворилась бесшумно, но в пустынной комнате движение заставило вздрогнуть. Арсений возник на пороге и хмуро огляделся. Хм. Почему-то резко заросший белой щетиной — и босиком. Спал не раздеваясь, в брюках от костюма и в рубашке — теперь уже навыпуск и мятой. Ладно, хоть не в пиджаке. Итак, огляделся — и его точно ветром толкнуло в спину: так целеустремлённо он зашагал ко мне — по диагонали от двери к моему подоконнику, минуя стол в середине помещения. Ничего себе... Я отложила книгу и развернулась на стуле полностью.

— Хотите чаю? — Боюсь, вопрос прозвучал слишком агрессивно. Тем более что нажала на "хотите". Чтобы слышно было — мы на "вы".

Он будто споткнулся на полпути ко мне. Замер на месте, точно не понял, что именно я сказала. Оклемался быстро. Я-то сразу не сообразила, что лучше бы встать...

Пара быстрых шагов — и очутился рядом. Бесцеремонно прислонил мою голову к себе и погладил.

— Я думал... А ты в моём доме.

Вся сжавшись под его ласковыми руками, я лихорадочно раздумывала: что же дальше?

Но дальнейшее развитие событий он жёстко взял в свои руки.

Скользнув ладонью по моей голове ещё раз, он развернулся и вышел. Пока я остолбенело соображала, что он там ещё придумает, Арсений вошёл, вытираясь полотенцем, умытый и выбритый. Уже освежённый и успокоенный. Улыбчиво кивнул мне, отчего я несколько ошалела: он ведёт себя, как будто сейчас утро и он только что проснулся и приветствует меня — так, словно чуть ли не после проведённой вместе ночи.

После чего встал у плиты и быстро покидал на неё сковородку, какую-то кастрюльку. Далее принялся резать хлеб.

Посмотрев на меня в очередной раз с самодовольной улыбкой собственника, заполучившего наконец заветную добычу, Арсений велел:

— Не кусочничай больше. Сейчас поедим нормально.

Я чуть не подавилась глотком остывшего чая. Но втихомолку недовольно пропыхтев пару раз, вздохнула и взяла свою посуду с подоконника.

— Помочь чем-нибудь? — спросила, положив чашку с тарелкой в мойку.

— Да нет, — откликнулся он. — Здесь у меня только подогреть. Садись, сейчас всё будет готово.

Всё-таки на "ты". Но это он. А если снова ему выкнуть?

Пока я усиленно думала, он быстро накрыл на стол, причём сервировал его так, чтобы мы оказались близко друг к другу, на одном конце стола. Скептически обратив на это внимание, я подумала, что ожидала другого: он должен был сесть во главе стола, а я — далеко напротив. Хмыкнула. Честно говоря, обстановка напрягала. Не тем, что очутилась в богатом доме. Что принимает меня какой-то богатый тип, с которым у меня должны быть какие-то отношения... Что-то не то во всём этом. Но что?

Но супу я обрадовалась. Горячий. Я и правда, перекусочничала. И, хотя вроде наелась, сытости не чувствовала... Арсений привстал, сунул мне сметанницу.

— Положи. Слишком горячий. Когда приедет мама?

Я закашлялась, поперхнувшись, и, разглядев сквозь брызнувшие слёзы, что он не забыл поставить вазочку с салфетками, схватила одну, обсушила глаза. Нет, как легко он это сказал: "Когда приедет мама?"! Придя в себя, сипло выговорила, глядя в прозрачные, без единой капли той недавней пасмури серые глаза:

— Так, пора выяснить, что к чему. Тебе не кажется?

— А что выяснять? — Он снисходительно усмехнулся. — Всё предельно ясно. Мы с тобой сейчас поедем на вокзал за твоей мамой и отвезём её домой.

И тут я словно услышала короткий звоночек. И будто раскрылась дверь — в странную темноту... И Весы качнулись. Отчего в голове перемкнуло. На очередную авантюру. Представляю, как сейчас в моей бедовой головушке прыгают, ликуя, мои объевшиеся последними событиями тараканы.

— Мама звонила, но сказала, что билет взят на слишком позднее время, — еле удержав себя от язвительной реплики, так и просившейся на язык, голосом послушной маленькой девочки пролепетала я. — Значит, её ещё часа четыре не будет. — Я сделала паузу, чтобы он усвоил эту информацию, одновременно быстро раздумывая над следующей. Кажется, придумала. Глупо, но оправданно. — А мне нужно съездить в один магазин — купить ей сладкого.

— По дороге возьмём, — благодушно ответил он — именно так, как я и предполагала.

— По дороге к вокзалу я не знаю магазинов, где продают сладкое для диабетиков.

— У тебя мама — диабетик?

— Вторая группа.

— Групп я не знаю, но понимаю. Ладно, давай выедем чуть раньше.

Он пытался разговорить меня, но я слишком односложно отвечала, так что он, кажется, решил, что я слишком смущена, и не стал слишком приставать с беседой. Пообедали мы почти в полном молчании. Что его-то совершенно не смущало. А я постепенно закипала. Вот как? Ему всё ясно? А мне — ничего! Меня присвоили, не спросив моего мнения! Подумаешь — красавчик, блин! Подумаешь, владелец какого-то здания! Что я — должна прыгать от радости, что меня вот так легко взяли в горсточку и сказали — "Моё!"?!

Арсений сказал, что прямо сейчас мы съездим в один хороший магазин, где есть не только сладости от наших кондитерских фабрик, но и из других городов. А потом вернёмся и немного посидим, поболтаем. Он так откровенно радовался своей идее, что мне немного стало стыдно, но... Я даже улыбаться не могла, настолько он возмутил меня. Не люблю, когда всё решают за меня. Я не против Домостроя, когда муж решает и главное слово остаётся за ним. Но этот тип ещё мне не муж и вроде как предложения не собирается делать, а уже пытается контролировать меня во всём.

В общем, ещё пара минут размышлений на тему внезапного крепостного права — и я уже внутренне бушевала, как проснувшийся от долгой спячки вулкан. А он ничего не замечал!.. Хотя я, конечно, наверняка, на его взгляд, сидела, как маленькая мышка, готовая соглашаться со всем, что он ни предложит.

Когда я услышала, в какой именно магазин мы собираемся — нет, это он собирается меня везти! — я вздохнула с облегчением. Этот бесконечный четырёхэтажный маркет — именно то, что мне нужно для выполнения своей задумки.

Пока он вёз меня по улицам, старательно выискивая дороги покороче, я помалкивала, отвечая лишь на напрямую поставленные вопросы. И раздумывала я вот над чем: если я похожа на его сестру — значит, первое, что мне нужно сделать, это перекраситься. Фу... Не хочу быть блондинкой... Порыжеть, что ли? И вообще — мама убьёт на месте, когда увидит, во что я превратилась. Или сама скончается — от инфаркта. Нет. У его сестры волосы короткие — стрижка. Я себе стрижку не могу позволить. Живу так: когда волосы достигают критической длины, я просто делю их по пробору, а затем отрезаю зажатое в кулачки. Так что у меня всегда волосы чуть ниже лопаток. Значит, носить распущенными? Господи, сколько проблем! Ну не хочу я с ним! Не хочу!

Мои губы скривились. С трудом заставила себя успокоиться. Чего взбеленилась?! Может, у него просто братские ко мне чувства! Может, он и по отношению к сестре был таким же собственником?

Гастроном размещался на первом этаже. Арсений завернул на стоянку возле маркета, быстро вышел и открыл мне — я не больно на машинах катаюсь и не совсем соображаю, как открывать дверцы. Особенно в такой машине. Навороченной своей заграничностью. Арсений же, кажется, понял моё поведение так, что я настаиваю на соблюдении этикета. Он буквально вынул меня из машины и немедленно положил мою ладонь себе на сгиб руки. Я чуть не взорвалась здесь же, на стоянке. Но вытерпела. Единственное, чего не смогла сделать, — улыбнуться ему при этом. Старательно уткнула глаза в землю, уже сама чувствуя себя до предела напряжённой струной.

Не разорваться бы...

Он протащил меня мимо витрин к нужному отделу и принялся набирать в корзинку столько... Пока он совещался с подошедшей дежурной продавщицей, я расслабила ладонь, пальцы сами мягко соскользнули с его руки. Затем я шагнула назад и оказалась пока ещё в зоне его внимания, но уже наполовину укрытой товаром. Продавщица показала ему на витрину, он немного повернулся. Ещё шаг. Быстрый разворот — и я помчалась (не бегом, конечно, но быстрым шагом!) по коридору — между кофейными и чайными рядами. Юркнула в следующий магазинный переулок. Порскала, как заяц, из одного ряда в другой. Следы заметала. Подальше. Подальше. В самую последнюю кассу, до которой он пока доберётся — время только зря потеряет. У меня-то с собой продуктов нет. Выйду спокойно. А здесь везде — хоть и небольшие, но очереди к каждой кассе есть...

И смотаюсь. С концами. Если только он не сообразит оставить корзину со сластями у кассы и не бросится сразу искать меня.

Господи, как хорошо, что я взяла с собой почти все деньги!

Мимо кассы проскочила спокойно — руки пустые, на контроле ничего не зазвенело, не затревожилось. Вылетела — огляделась. Эскалатор — вот он! Бегом к нему! На втором этаже — долой кепку и распустить волосы! Доехала до третьего этажа — вот они, распродажи! Как мама-то обрадуется!

Деловым шагом вошла в отдел верхней одежды. Быстро прошлась по рядам. Вот эта штучка более-менее мне подойдёт. Не до выбора теперь. Обычно я очень привередлива. Мало ли, что денег нет и редко когда бывает... Всегда подходила к самой— самой простой на вид одёжке, которая обычно оказывалась слишком эксклюзивной по цене. Но распродажа меня могла спасти.

Драп мне не осилить. Дороговато даже для меня нынешней. Хотя — мечта давнишняя. Ладно. Проехали... Он привык видеть меня в короткой куртке? Искусственная дублёнка — длинная, цвета тёмного шоколада. Притом, что распродажа. Денег хватит. Ещё и останется.

Продавщица помогла мне надеть дублёнку, пообхлопала её на мне. Так, вроде ничего себе получилась дамочка. Уже не такой шапокляк, как в рыжей куртке. Но не собираюсь её здесь оставлять. Девушка оказалась понимающей и, вместо дублёнки, упаковала мне куртку в красивый огромный пакет. Туда же спряталась и моя сумочка.

Обувной оказался тоже рядом... Он видел меня в ботинках на плоской подошве и в джинсах? Из обувного я вышла на высоченных каблуках замшевых сапог — с закатанными до голенищ штанинами джинсов. Замшевую обувку я всегда любила: у неё чаще всего подошва не скользкая. У этих, несмотря на высокий каблук, тоже, кажется, подошва не скользит. К большому пакету присоединился яркий легкомысленный пакетик с моими старыми ботинками.

Теперь осталось проехаться на четвёртый этаж. Где почти сразу же я наткнулась на искомое — киоск с очками для декора. Сначала задумала купить с большими зелёными стёклами, но затряслась от смеха при взгляде на зеркало: ну и лягушка! Взяла обычные, чёрные. Но со стёклами узкими и по бокам чуть приподнятыми — как у героя Матрицы...

Тут же рядом — прилавок с косметикой. Купила самую дешёвую и самую яркую.

Скрипя зубами от жадности — денег на это жалко! — всё-таки приобрела длинный шёлковый шарф тёмно-жёлтого цвета, который накинула так, чтобы края чуть не волочились по полу.

Уже в платном туалете расчесалась и, склонившись, помотала головой. Он видел мою косу и чёлку, из-за которой, кажется, и пошли ассоциации с его сестрой?.. Волосы у меня густые, просто под кепкой слёживаются. Теперь встали дыбом и образовали на мне шикарный воротник. Здесь же, в туалете, попыталась вспомнить, как красят рот топ-модели. Смутно вспомнилось, что там сначала должна быть обводка, а уж потом обведённое пространство замазывается помадой. Обводка нужна, чтобы потом помада не расползлась, не расплылась. Впрочем, у меня всё это ненадолго. До остановки доберусь — всё равно сразу сотру!

Перед тем как выйти, я ещё рот приоткрыла в капризном выражении, как делают это некоторые крутые голливудские актрисы. И вот такой роскошной дамой: волна волос поверх длинной дублёнки, стильные чёрные очки, развевающийся на ветру лёгкий шарф, покупки в руках — я процокала мимо растерянного Арсения, который бросил на меня мимолётный взгляд и тут же отвернулся. Что — не понравилось, как стучу каблуками?.. Я тебе не аквариумная рыбка. Меня ещё надо поймать потрудиться.

Пока всё покупала, не один раз вздохнула: хорошо иметь деньги! А в душе возразилось: а смекалку иметь ещё лучше! Неужто я не смогла бы исчезнуть из супермаркета незамеченной и без переодевания? Прикинула возможности. Смогла бы. Просто понравилась игра со шпионскими переодеваниями. И понравилось это чувство злорадства, когда прошла мимо Арсения, гордо не поморщившись на его вскользь брошенный взгляд в мою сторону.

А лицо у него замкнутое, да и рот жёстко зажат... Разозлился? Стоит чуть в стороне от основного потока покупателей входящих-выходящих — и тем же жёстким взглядом словно просеивает толпу...

Я спустилась по лестнице и далее пошла по дорожке к остановке. Никаких угрызений совести не чувствовала. Кажется, я начала понимать, почему не понравилась идея быть с ним. Мне сказали посидеть с ним час — я выполнила просьбу. Если он такой слабак, что начнёт пить снова, я не хочу с ним связываться. Пусть это выглядит и жестоко, но... Я не знаю, когда погибла его семья. Но я не хочу повторной истории Инны с Тарасом. Я не хочу повтора тех жутких часов с отцом, которые нам с мамой пришлось пережить. Можно, конечно, меня укорить тем, что со мной Арсений бы... Я не героиня — всю жизнь заботиться о том, кто не может позаботиться о себе. Даже думать не хочу.

На остановке я зашла под навес, где спрятала волосы под любимую кепку и сняла очки. Поковырявшись во втиснутой в пакет сумочке, нашла початую пачку влажных салфеток и стёрла помаду. В троллейбусе сняла шарф и смотала его в нечто, что легко засунулось в большой пакет с курткой.

С работой на Арсения я что-нибудь придумаю. Например, буду караулить, когда он уйдёт... Инна поможет! Будет звонить, когда он уйдёт, а я буду прибегать и работать. Только вот ключи от кабинета как брать... Ну и что! Придумаю как-нибудь. Мне сегодня главное — маму привезти так, чтобы он всё-таки не узнал, где я живу.

Сидя на одиночном месте впереди, благо что троллейбус почти пустой, я стала размышлять о другом. Новая маска. Быстро ли к ней привыкну? И что скажет мне сейчас мама, когда узреет, в каком виде приехала встречать её дочь?..

Подумать не дали. Из пакета придушенно пискнул мобильник. Инна.

— Привет! Ты где?

— Еду встречать маму.

— Ты знаешь, мне сейчас позвонил Арсений Юрьевич...

— Что?! Он знает номер твоего телефона?!

— Нет. Не знал. Он позвонил на вахту, чтобы меня вызвали и передали мне его номер телефона.

— То есть это ты ему позвонила?

— Ох... Я тут с этими вахтами уже запуталась. Да, это я перезвонила ему.

— И чего он хочет?

— Он спрашивает, не дашь ли ты ему свой номер.

— Фиг вам!

— Большой? — весело спросила подруга, понимающая меня с полуслова.

— Громадный и бесконечный.

— Хорошо, я передам! — с шутливой угрозой сказала Инна. — Но в обмен на объяснение, что там у вас произошло. Слушай, Яна, а тётя Рая меня примет как постоялицу на некоторое время? А то мы так быстро разбежались по работам, что договориться не успели.

— Примет, конечно, — удивилась я. — Мама тебя любит! Только ты Арсению не говори, что я еду её встречать, ладно?

— Ладно! До вечера!

— Стой!! — завопила я. — Тебя Глебушка довёз до ЗАГСа с заявлением о разводе?!

— Довёз, — нежно сказала подруга.

— Тады — пока, до вечера.

Судя по мечтательным интонациям, Инна и Глебушка точно нашли друг друга.

Мне стало завидно. Чего бунтую? Такой жених завидный мне попался. А я... Впрочем, говорить о женихе рановато.

Железнодорожный вокзал встретил меня суетой замотанных пассажиров и таксистов. Я прошла подземным переходом до дороги к автобусному вокзалу, узнала в кассах, где именно должен будет оставить своих пассажиров нужный мне автобус. Прибежала на место вовремя. Автобус уже остановился, и пассажиры вываливались из его чрева. Моя маленькая железная мама твёрдой рукой тащила огромную сумку и целеустремлённо шла прямо на меня.

— Мама!

Она остановилась, хлопая глазами. Впервые я видела её растерянной и сама сжалась: а вот сейчас ляпнет что-нибудь про мою дублёнку, к которой я уже успела прикипеть, и я не смогу больше надеть её... Спохватилась, вынула из её рук сумку.

— Яна, доченька моя... Да тебя не узнать! — со слабой улыбкой сказала мама. — А какие сапоги! Наконец-то выглядишь, как подобает!

Я выдохнула. Маме понравились мои купленные наспех вещички!

Она забрала мой пакет, не очень тяжёлый в сравнении с её дорожной сумкой — умеет набить чем-нибудь! И мы пошли рядышком, болтая и смеясь друг над другом: нам обеим хотелось многое чего порассказать! Маме я, конечно, уступила, только сообщив сразу, что теперь работаю и получаю очень даже неплохо. И мама начала рассказывать про то, как гостила, кого видела, какие новости о родственниках и какие и кто мне приветы передаёт. Вспомнив об Инне, я перебила маму сообщить про развод подруги, на что мама фыркнула, как девчонка, и самодовольно сказала:

— Я давно ждала, когда же она поймёт, какое он на самом деле... Не буду выражаться об отсутствующих.

Я потёрлась щекой о её плечо и сообщила ей, что она чудо и я её люблю. А мама ответила, что она и сама знает, что она чудо. И вообще... Я могла бы это и раньше раскусить.

15.

Пока помогала маме распаковывать дорожную сумку, пока мама носилась из комнаты в ванную, причитая, что её короткие чёрные волосы слишком быстро отросли и надо бы сбегать в парикмахерскую, и одновременно распределяя вещи — что в шкаф, а что на стирку, я вдруг вспомнила Арсения. Нет, я, конечно, постоянно помнила о нём — и неудивительно, ведь теперь покупка моих новых вещей всегда будет связана с ним. Но на этот раз я вспомнила о нём конкретно. Мелькнуло и застряло перед глазами воспоминание: Арсений у дверей в супермаркет — жёсткий-прежёсткий. Не тот расслабленный тюфяк, от которого я сбежала. Такому, собранному и жёсткому, я бы, наверное, захотела понравиться. Но — наверное.

Опустевшую дорожную сумку понесла в кладовку, а там, у двери, Искандера — туманное марево в тени. То ли меня поджидает, то ли просто мимо пролетала.

— Только не говори, что зря сбежала, — негромко предупредила я.

— И не собираюсь, — ответила девушка-призрак. — Я, наоборот, боялась, что ты так и останешься с ним.

— Искандера, а зачем нужно, чтобы он не знал, где я живу?

— Нужно.

Я будто эхо от своих слов услышала, а Искандера растаяла. Тоже... Интриганка хорошая... Запихнув сумку в кладовку, быстро расчесавшись (набегалась с распущенными), я побежала на кухню — приготовить чаю. До ужина ещё далеко, а мама любит почаёвничать. Мельком глянула на часы — до репетиторства время есть.

Уже за столом сообщила все новости: Инна пока живёт у нас, я работаю сразу на двух работах, плюс ко всему у меня, благодаря Ромке, появилось репетиторство.

— Жениха не нашла? — шутливо спросила мама, с удовольствием разглядывая вазочку с диабетическими сладостями. Их я запасла ещё в день её отъезда: забежала после проводов в небольшой, хорошо известный мне гастроном и набрала.

— Да как сказать! — таинственно и с шутливым же превосходством сказала я.

— А ты скажи прямо, — предложила мама и тут же забыла о своём вопросе, когда я поднялась подлить ей свежего кипятка.

Впрочем, может, и не забыла бы, если б не зазвонил домофон. Я подошла, недоумевая, кто бы это. Может, одноклассник Ромки освободился пораньше?

— Кто?

— Яна! Открой, пожалуйста, — запыхавшись, попросила Инна.

Нажав кнопку, я обернулась к маме:

— Инна! Наверное, что-нибудь забыла дома.

Подругу я ждала с огромным нетерпением, раскрыв дверь и выглядывая, когда же она появится из лифта. Появилась, простучала каблучками, оживлённая и в то же время чем-то озабоченная.

— Тётя Рая приехала?

— Приехала!

— Ой, здрасьте, тёть Рая!

Пошли лобызания, обнимания, приветствия с приездом, но быстрого, острого взгляда Инны на меня я не пропустила. Наконец я успокоила маму, что Инна и впрямь что-то забыла, так что она здесь на минутку. Утащив подругу в спальню, я спросила:

— Что случилось?

— Всё нормально. Держи.

На мою ладонь лёг мобильный телефон. Я, честно говоря, несколько обалдела. Инна хмыкнула и нажала пальцем на кончик моего носа:

— Рот закрой — ворона залетит. Презент Арсения. Сказал: если не хочешь давать свой номер телефона — будет звонить на этот.

— А у меня... — начала я высокомерно и запнулась. Хотела сказать: "А у меня есть желание с ним говорить?" Но стало любопытно, что он скажет. Будет укорять меня за побег из супермаркета? Пусть только попробует!

— Всё, я побежала, — уже из прихожей предупредила Инна.

— А чаю с нами не попьёшь? — озабоченно спросила мама.

— Некогда, тётя Рая. Честное слово. Еле смогла выскочить из мастерской. Но вечером — поболтаем!

И подруга убежала. Я встала у занавески в спальне и улыбнулась: нетерпеливо топтавшийся у машины Глебушка аж плечи расправил при виде выбегающей из подъезда Инны. Счастливая... Он, конечно, со своими закидонами, но...

— Я, наверное, прилягу с дороги, — сказала мама, заглянув в спальню. — Не помешаю тебе с твоим репетиторством?

— Это мы тебе помешаем, — сказала я и обняла её, а перед глазами снова воспоминания, как моя маленькая железная мама тащила на себе мир и благополучие всей нашей семьи, как она держалась в последние годы, когда отец окончательно запил. И, обнимая её, я впервые поняла, чего хочу. Точнее — не хочу. Я не хочу быть железной леди. Я хочу быть женщиной, которая может во всём положиться на мужчину в любой ситуации. Я хочу быть той, про которую завистливо говорят: она за ним как за каменной стеной. Не надо мне маминой судьбы...

Покачались так немного в обнимку, и мама ушла спать к себе. Около часа до моего репетиторства у неё есть для спокойного сна. Как хорошо, что она приехала...

Закрыв все двери, чтобы домофон не слишком сильно бил по ушам спящей, я села в кресло, держа в руках мобильник Арсения. Если не позвонит до репетиторства, пусть не рассчитывает, что я буду тратить учебное время на болтовню с ним... Села и снова задумалась. Почему мне понравилось, как он обращался со мной в кафе, но очень не понравилось, как стал относиться ко мне сейчас? Не могу сказать точно, но, мне кажется, я сильная. Но... Постоянно быть опорой мужчине... Когда он собирался везти меня в кафе, я пришла в восторг от его манер. Мне удалось даже не шутливо назвать его в мыслях "мой король". Но королевская краска поблёкла, едва он приоткрыл свою суть. Да, внешне он король, но что он внутри?..

На мобильнике Арсения, переключённом на "тишину", засветилось окошечко экрана. Я вдохнула поглубже и включила связь.

Кажется, он не ожидал, что я отзовусь сразу.

— Слушаю, — первой после вынужденной паузы сказала я.

— ... Почему ты ушла?

— Моё время закончилось, — сказала я сущую правду. — Меня просили посидеть с вами примерно два часа — и я выполнила просьбу. Больше меня ни о чём не просили.

— То есть, попроси я тебя остаться, ты бы осталась?

Пытается поймать меня на слове?

— Не знаю. Я бы подумала. И знать бы, при каких условиях.

— Ну а просто потому, что тебе со мной хорошо?

— А мне с вами хорошо? — обалдев от постановки вопроса, спросила я. И затаилась, вспомнив, как легко я угадала, когда он подошёл за спиной в книжном магазине. Хорошо не хорошо, но я его чувствую. Так чего же взбеленилась в супермаркете?

— Я надеялся — да, — задумчиво сказал он.

В паузе я озадаченно размышляла над странной задачей: мне хочется, чтобы мной командовали, но при этом мне не хочется чувствовать себя марионеткой. Сказать ему об этом, он возразит — глупо. Я залезла в кресло и обняла колени. Интересно. Получается, я сама объяснить не могу, почему я сбежала.

Новый поворот. Взбеленилась я не в супермаркете, а у него дома. После того как он однозначно решил за меня абсолютно всё. Но в кафе он тоже решал. В чём разница?

— Яна, ты слышишь меня?

— Слышу, — неохотно отозвалась я.

— Что будем делать?

— Могу вам деньги вернуть.

Ошарашенное молчание.

Но через секунды его молчания меня бросило в жар. А вдруг он скажет что-то вроде: раз нам не судьба быть вместе... Я внезапно поняла, что не хочу с ним расставаться... Мгновенно зачастило дыхание.

— По поводу ситуации в супермаркете... Прихожу к выводу: я пока слишком чужой для тебя человек, чтобы тебе хотелось сразу подпускать меня к себе, а тем более знакомить со своими близкими, — ровно сказал Арсений. — Кажется, я понял, что нужно начинать знакомство несколько иначе. До свидания.

Наверное, только через минуту я поняла, что таю дыхание, прислушиваясь к тишине в трубке. Отдышалась. Сообразила две вещи. Он всё-таки не собирается отступаться от меня. И — всё-таки он "мой король". Думаю так, потому что решение за нас двоих принял опять именно он. Причём решение мужское. Я бы ещё долго мямлила, пытаясь объяснить, что мне не понравилось... Почему же... Может, он из-за выпитого оказался слишком самонадеянным, отчего меня и оттолкнуло от него?..

Но главное... Он не уйдёт из моей жизни. Ну вот... Зациклилась...

Искандера мягкой невесомой паутинкой пролетела мимо меня, но, перед тем как исчезнуть, оглянулась и нравоучительно сказала:

— В следующий раз так и делай: прежде чем выпаливать что-то необдуманное, попробуй представить, что Арсения не будет в твоей жизни.

И пропала. Пока я открывала рот огрызнуться.

Хорошо, что через несколько минут пришёл один из друзей Ромки. Занятие с ним выбило почти все мысли о проблеме с Арсением из моей несчастной головы...

Павлик оправдал мои надежды. Он тоже оказался из сильных — из тех, кому только немного подправить знание правил по русскому языку и научиться использовать их на практике. Но если Ромка занимался со мной спокойно, Игорёк — тоже довольно деловито, то этот высокий широкоплечий парнище, с добродушным округлым лицом и улыбчивыми глазами, оказался жутким болтуном и приколистом. Причём болтовнёй и приколами он реагировал на любое задание или пример в тесте. Едва его глаз успевал прочитать нечто, как рот открывался — и я едва не хохотала.

Уже на десятом задании я чуть не плакала от смеха. Ведь Павлик действовал в стиле лучших юмористов эстрады: он рассказывал анекдоты и говорил смешные вещи самым серьёзным, а то и озабоченным тоном.

На двадцатом задании я знала всё о его семье.

На тридцатом он вдруг проникся ко мне глубоким уважением и объявил, что я единственный из его репетиторов, который успевает выполнить с ним за час все задания.

На сочинении, на аргументации, я немножко поплыла, уже не в силах воспринимать тот поток информации, которым Павлик меня беспрерывно потчевал. Вовремя опомнилась и успела вставить вопрос по теме сочинения. В ответ он закатил речь, причём такую, что мне пришлось молча выслушать его до конца. До конца — это когда он сам оборвал себя на полуслове и деловито сказал, что из этой его речи можно состряпать три предложения в качестве первого аргумента. Выяснилось, что у него такая особенность: сначала он растекается мыслью по древу, затем сокращает словесный поток до цитат из самого себя.

В прихожей он простоял минут десять, разговаривая вполголоса (я предупредила, что в соседней комнате спят после дороги), но всё так же безостановочно.

Я слушала его бубнёж, улыбаясь и время от времени поддакивая, пока не поняла, о чём он рассказывает. А он говорил о старшем брате, который прыгнул однажды, в летние каникулы перед выпускным классом, в воду — в незнакомом месте, сильно ударился о невидимые под водой стволы деревьев и повредил позвоночник — до паралича. Он мог только поднимать руки — очень медленно, немного шевелить пальцами. Лежал весь год, учился с приходящими на дом учителями. Но ему было всё равно. При чужих держался спокойно. При родных не скрывал, что лучше было бы ему умереть прямо на том месте. Жалел, что ребята вытащили из воды... Кроме учителей, навещали его одноклассники, и однажды он, Павлик, заметил, что брат запал на одну девчонку. Когда та приходила — он чуть не сиял. Та, видимо, тоже заметила, и её не смутило, что парень парализован: стала забегать чаще. Вот тогда старший как проснулся. Благо оставляли его одного до прихода младшего, зато с ноутбуком, он сам принялся искать способы исцеления. И однажды узнал, что в город на консультации приезжает профессор из Нижнего — специалист по параличам. Парень сам списался с профессором и добился консультации. Ближе к концу учебного года он уже передвигался на костылях. Ну, а далее — по нарастающей.

Закрыв за разговорчивым Павликом (Господи, он продолжал говорить, пятясь в лифт!) дверь, я некоторое время постояла в раздумье. Момент истины? Подсказка? Основа словам Искандеры: "Я, наоборот, боялась, что ты так и останешься с ним"? Получается, Арсений, будучи охотником, и должен показать себя охотником, умеющим не только стрелять, но и вытаскивать себя из трясины?.. А я, значит, заинтересовавшая его дичь, которая его же и выманивает из топи... Хм... Интересно.

И... Ха! Я хочу быть красивой, лакомой дичью!

И дико интересно, что значат на этом фоне его слова: "... нужно начинать знакомство несколько иначе"?

Машинально глянула на настенные часы. Ой, скоро Лёшка приедет, а у меня ничего не готово! Мне ведь ещё нужно сложить оба платья — и красное для себя, и чёрное для Ленуськи! А ещё не забыть для неё маску! Туфли она принесёт сама!

Проснувшаяся мама застала меня в разгаре бешеной деятельности: я бегала из комнаты в ванную, а оттуда на кухню с не меньшей скоростью, чем она недавно.

— Что случилось?

— Мам, я забыла сказать, что начала ходить в секцию танго! Ты не видела — я здесь туфли оставила?

— Красные? Поставила на полочку в прихожей! Откуда у тебя такие? Вроде не новые? И почему ты их вытащила — не лето же?

— Мам, мне туфли тётя Клава подарила — вместе с платьем! Для танцев!

— Ты к ней ходила? Когда? Как она там?

— Всё нормально. Надо бы вместе сходить. Мы с Инной ходили. Да, я забыла тебе показать, что мне Лёшка привёз из Москвы. Во какая штучка! Тебе нравится?

— Надела бы, — пробормотала мама, распяливая на руках длинную кожанку, — чтоб на тебе посмотреть...

— Некогда, мам.

— А что — Лёшка постоянно за тобой приезжает?

— Пока — да. Вот освоюсь — может, и не надо будет.

Когда я, запыхавшись, переодетая и с готовыми сумками, уселась на диван вместе с мамой, она, задумчиво глядя на меня, сделала замечательный вывод:

— Столько новостей за полторы недели... Может, мне снова уехать? Этак на месяц? Вернусь, а ты — замужем?

Я засмеялась и обняла её. У нас с мамой договорённость, что в мои личные дела она не встревает до тех пор, пока я сама не захочу с ней поделиться. И этот уговор она соблюдает строго... Мы так, в обнимку, посидели немного, и тут вдруг я вспомнила, что мама остаётся одна на целый вечер. Я буду где-то до девяти, Инна вряд ли расстанется с Глебушкой до тех же девяти... Что же делать? Одна надежда на её любимые сериалы, но всё равно остаётся какой-то осадок...

И тут зазвонили телефоны.

Сначала домашний — стационарный. Мама подошла, подняла трубку — обернулась ко мне, смешливо подняла брови:

— Тётя Лида звонит.

— Про Инну молчи, что она у нас! — прошипела я.

Мама кивнула и с притаённым вздохом стала слушать свою давнюю подругу, любящую смачно, с подробностями разглагольствовать на темы всяческих ужасов (от обуви, которая жмёт, — до вселенских катастроф, которые мешают ей жить), а я быстро сбегала на кухню и принесла ей табурет. Всё, мама занята часа на два как минимум. Уже тяжесть с сердца, оттого что будет коротать вечер одна. Правда, это тоже очень тяжело — слушать такую даму, как тётя Лида: после двух-трёх вопросов к маме о поездке она наверняка будет говорить только о себе — о своих болячках и бедах... Обычно она закатывает монолог тот ещё.

Потом зазвонил мой телефон. Лёшка. Сказал, что не поднимется: чего время зря тратить? Хотя я уже сообразила, почему он не поднимается. Мама здесь. А он её побаивается. Сказала, что сейчас буду, на что он озабоченно предупредил:

— Ян, я из машины не выхожу, но у первого подъезда машина знакомая.

"Арсений? А чего это у меня сердце вздрогнуло?"

— Сейчас что-нибудь придумаю.

— Ага. Жду.

Мама сделала большие глаза, когда из кладовки я всё-таки вытащила папину куртку. Я прошептала: "Вечером обещали похолодание!" Поскольку тётя Лида держала её на телефоне, возразить что-то вразумительное против верхней одежды, для меня большей где-то на десять размеров, мама не смогла. Так что я, таинственно хихикая, завернулась в куртку, натянула вязаную шапку, под которую запихнула косу, а потом забежала в спальню и позвонила Ромке.

— Ромк, ты меня можешь проводить до машины у подъезда?

— Чё, опять тот тип?

— Ага.

— Я с Пашкой — щас проводим!

— А он не проболтается по дороге, не назовёт меня по имени?

— Ты что?! Пашка насчёт молчания — могила!

Здоровый хохот двух потенциальных дюжих телохранителей меня не очень успокоил. Но... Назвался груздем... Придётся стерпеть.

Я спустилась в лифте — мальчишки ждали у выхода. Так. Кажется, сегодняшним вечером я просто изумительна: сначала мама, на меня глядя, изумлялась, теперь пацаны вон глаза таращат. Ромка забрал сумки и на них тоже удивлённо покосился: объёмные, но лёгкие.

— А ты куда собралась, если не секрет?

— На тренировку. Разучиваю танго.

Павлик всё ещё странным взглядом оглядел мою — папину — куртку, в которой я просто утопала и была похожа на гриб, у чьей шляпки обвисли края.

— А почему вы прячетесь, когда идёте на тренировку?

— Так интересней.

Ромка заржал чуть не до слёз. Пришлось постоять у двери подъезда, пока оба успокоятся. Успокоились, вышли на крыльцо. Машина брата напротив подъезда будто сгорбилась под падающим снегом. Я немного постояла, прислушиваясь к своим ощущениям. Не оборачиваясь к первому подъезду. Через секунды точно уверилась, что там стоит Арсений. Шагнула к ступенькам чуть напряжённая и, только благодаря Ромкиному вопросу, расслабилась:

— Ян, а можно — мы с тобой?

У меня чуть не вырвалось: а уроки? Прикусила язык. Эти — не дураки. Если подразумевается, что свободное время у них есть, то почему бы и нет?

— Спрошу у брата.

Лёшка не возражал. Правда, едва поехали, он начал диковато коситься на заднее сиденье — я-то села рядом с ним. Словесный водопад Павлика его явно потряс.

Я сначала не обращала внимания на происходящее, потому как приглядывалась к боковому зеркальцу: не едет ли кто за нами? Какая-то машина выехала следом за нами со двора, но на повороте к трассе фонари её осветили. Не чёрная. Хотя... Кто его знает, сколько у Арсения машин... Не будет же он среди байкеров и по работе ездить на одной и той же... На некоторое время я задумалась, очень ли он богат, чтобы позволить себе две машины, а потом мысленно махнула рукой. Сейчас это не главное. Главное, что у Ленуськи плохо получается танцевать с другим человеком в моей манере. С другой стороны, я уже видела, что это и не нужно. Если Арсений выберет её, он уже не угадал...

Внезапно вспыхнуло самое настоящее враждебное чувство к Ленуське: не хочу, чтобы он выбрал её! Не хочу! Потому что хочу сама танцевать с ним танго! Прижиматься к нему, следовать его движениям так, чтобы он чувствовал только меня!..

А в следующие секунды вспыхнула сама: а если ему понравится танцевать с неизвестной? А если он предпочтёт неизвестную танцовщицу замухрышке-уборщице?

Что я делаю? Зачем? Искандера ещё... Неужели именно этого она добивается: всколыхнуть его чувства так, чтобы ему было всё равно, кто именно займёт его сердце? Да и бывает ли такое...

Кажется, я слишком громко вздохнула. Лёшка внимательно посмотрел на меня.

— Ты не выяснила — насчёт этого мажора? Чего он липнет?

Мальчишки увлеклись беседой между собой, так что я ответила спокойно:

— Внешне я похожа на его сестру. Она умерла.

Лёшка помолчал, глядя вперёд, потом спросил:

— Разберёшься потом?

— Постараюсь, — уверенно откликнулась я, хотя именно уверенности и не ощущала.

16.

Мальчишки, кажется, ожидали чего-то вроде зала в каком-нибудь доме культуры. Подвал, указанный мной, их точно удивил и насторожил. Ромка первым начал спускаться по ступенькам узкой лестницы к двери, пока Лёшка ставил машину на заснеженном газоне напротив дома.

Как ни странно, спускавшийся за ним неумолчно болтавший Павлик обернулся ко мне и, продолжая рассказывать о чём-то школьном, подал мне руку. Роман, хотевший что-то сказать, оглянулся. Кажется, он смутился, что не сообразил помочь мне. А мне понравилась галантность Павлика. Я даже простила ему болтливость, поняв, что его воспитали именно так — машинально приходить на помощь женщине, пусть даже эта помощь заключается всего лишь в опоре на сильную ладонь.

В подвал мы вошли вместе — я чуть впереди. Причём, теперь галантность проявил спохватившийся Ромка: едва я переступила порог, не глядя — расстёгивая пуговицы на огромной куртке, он снял её с меня. Что было легко — при её-то размерах, и смешно — мне.

Так что вошли мы — я под охраной личных высоченных и широкоплечих секьюрити! Ну, если вспомнить ещё, что оба моих телохранителя занимаются самбо...

В подвальном спортивном зале мои секьюрити, оторопев спервоначалу, раскрыли рты на белые кимоно присутствующих, на татами, на спортивные тренажёры — и засияли от радости: во куда попали!.. Дверь за нами закрыл последним вошедший Лёшка.

Мы поздоровались с присутствующими. Все те же лица, что были вчера! Чего это они? Вроде спортсмены айкидо занимаются не каждый день?.. Лёшка тоже выразил недоумение, но Андрюха успокоил его:

— Да они просто обалдели от вас вчера... От нас. Разве теперь, пока мы тренируемся, они пропустят это зрелище?

Так, Ленуська тоже уже здесь, а рядом с ней неизвестная молодая женщина, очень симпатичная, с насмешливыми тёмными глазами, маленькая и худенькая, одета неприметно — джинсы и джемпер. Почти подросток, если не приглядываться. Впрочем, пока я шла к ним, пару раз уловила, как незнакомка переглядывается с Леоном, и решила, что это его жена. Угадала. Ещё что-нибудь придумали?

Оказалось, что никто ничего не придумывал. Просто Леон пригласил Анну посмотреть на наше исполнение танго и помочь, если что.

Так что мы, все три дамы, отошли в раздевалку, на пороге которой я встревоженно оглянулась: где там мои мальчишки? Эти уже лежали на скамейках тренажёров и пытались выполнять какие-то упражнения на растяжку, а соседи, посмеиваясь, снисходительно им что-то объясняли. Успокоившись — мои телохранители в надёжных руках, я вошла в раздевалку.

Здесь мы с Ленуськой распотрошили мои пакеты. Я наконец пришла в более-менее ровное настроение, особенно когда мы переоделись. Ленуська восхитилась, надев моё чёрное платье и повертевшись перед зеркалом. Почти идеально. Почти — это в бёдрах оно на ней немного плотно сидело. Но Ленуське это даже шло, тем более что дальше воланы здорово расширяли платье, и можно не обращать внимания на небольшую теснину. Чуть не пищала от восторга, когда я ей протянула маску и подвязку на ногу. Туфли оказались малы. Но Ленуська, сияя счастливыми глазищами, отмахнулась: найти чёрные туфли не проблема! Девушка постоянно двигалась, словно заново с удивлением прислушиваясь к себе — необычное платье создавало волшебные, необычные ощущения.

— Ну, пошли, посмотрим, — скомандовала Анна.

Она вообще очень быстро начала командовать нами, и я подумала, что в своё время жена Леона наверняка вела секцию танго. А может, и сейчас чем-нибудь руководит.

Андрюха при виде Ленуськи в бальном платье одобрительно засвистел, как и остальные, кто присутствовал в спортивном зале. Лёшка воткнул флэшку в ноут. Мальчишки, уже запыхавшиеся, начали подниматься с тренажёров, чтобы взглянуть на происходящее — чем там заинтересовались взрослые...

Несмотря на то что я немного успокоилась со всеми хлопотами, мне, тем не менее, понадобилось движение, чтобы разрядиться и физически. Поэтому я, не раздумывая, первым делом пошла к Леону.

Народ в зале немедленно успокоился, затих. Леон усмехнулся при виде моей решительности и пошёл мне навстречу. Мы шли навстречу друг другу, и все посторонние разговоры в зале стихали, уступая музыке. Последний посторонний звук, который замолк, когда мы сошлись на середине зала, был, естественно, голос Павлика. Последнее, что увидела со стороны, — очарованные глаза Ромки. Ещё бы... Соседка, оказывается, кроме привычных джинсов, ещё и платье умеет носить, как умеет и на каблуках ходить. Да ещё какое платье — мало того, что бальное, ещё и тёмно-красного цвета... Да ещё какие каблуки... А на запястье — веер.

Аккордеон, электрогитары, чёткий ритм ударных. Трепетная и страстная мелодия. Леон крепко взял меня за руку, я прошлась в кокетливой дорожке вокруг него. Поворот вокруг него — вместе с ним, в его объятиях. Сильно держит. Будто боится, как бы не подвернула опорную ногу. Страхует замечательно... Далее, успокоившись и войдя в ритм, я полностью положилась на него, как на ведущего. На этот раз, зная особенности движения друг друга, мы танцевали легче, чем впервые, когда только приноравливались друг к другу.

Зато теперь я отчётливей чувствовала его руки. Леон крутил меня как хотел, но неожиданностей нет: помня тёти Клавины уроки, я снова прилипла к нему и мгновенно меняла движения, как только чувствовала, куда именно он собирается повернуться.

Танго закончилось — и теперь я чувствовала себя намного успокоенней.

А потом подошла Анна и принялась разбирать наш танец по элементам. Почти тётя Клава. Я ей так и сказала, а она вдруг встрепенулась — и выяснилось, что тётя Клава хорошо ей известна, потому как Анна некоторое время работала в музыкальном театре костюмером, когда тётя Клава ещё работала вторым балетмейстером в балетной студии для начинающих, куда Анна и ходила одно время.

За радостными воспоминаниями и расспросами Анна не забывала главного, чего ради пришла: ставила наш танец, в основном гоняя Ленуську и мужчин, а заодно советовала, какие элементы танго можно добавить в танец мой и Лёшки.

— Я хочу вот такую концовку! — заявил вдруг Лёшка. — Как Леон Яну посадил на колено. Ян, давай так, а? Анна, ведь так лучше будет?

— Но у нас и так примерно такая концовка! — удивилась я.

— Нет, со мной ты сидишь, как в кресле, а с Леоном... — Он затруднился, как описать словами то движение, которое ему так понравилось.

— Да я всего лишь руку закинула ему за шею!

— Ну. Вот это я и хочу.

— Почему?!

— Ты в кресле — отдельно, — вдруг объяснил живо наблюдавший за танцами Павлик, — а с Леоном вы вместе. На равных.

— Психологи нашлись, — проворчала я и внутренне затаилась, вспомнив, как однажды Арсений тоже высказал примерно такую же мысль.

Анна тихонько засмеялась, потом отошла к ноуту посмотреть, что у меня есть из мелодий. Выбрав, видимо, хорошо знакомое ей танго, она обернула бёдра большим шёлковым платком, в крупные яркие цветы и, завязав его узлом на поясе, сказала Ленуське:

— Ленусечка, девочка, с Яной разбираться нечего — она импровизирует на ходу и танцует от души. Тебе же недостаёт мягкости — видимо, немного держит твой спортивный рок-н-ролл. Посмотри, как мы с Леоном будем, — и у себя на базе попробуй именно так.

То, что показали нам Анна и Леон, околдовало всех. Меня пробило — до слёз. Мне захотелось танцевать с Арсением именно так — сильно и взаимопонимающе (другого слова просто придумать не могла). Анна почти пласталась на муже, в то же время успевая чуть не играть с ним. У обоих — непроницаемо напряжённые лица: он постоянно смотрит ей в лицо, она — строго в сторону.

Они показали не просто танец, а целый маленький спектакль, в котором мужчина завоёвывал, а женщина позволяла ему это сделать. Не подчинялась, а именно покорялась — постепенно, не сразу, одновременно то обвораживая — каждым жестом заманивая мужчину, то отстраняя его от себя. Каждый из партнёров показал свой норов — и умение обойти острые углы, чтобы сблизиться и понять друг друга. Так — во всяком случае, поняла их танец я. Пластика невероятная... А чувственность — даже от маленького, почти незаметного жеста сердце застывало... Леон ласково провёл пальцами от плеча Анны к кисти — у меня мурашки по телу... Когда танец закончился, я обнаружила, что стою, стиснув руки, в тако-ом напряжении...

А как они закончили!.. Наконец-то глаза в глаза! И Леон, не стесняясь, склонился над женой, ногой зацепившейся за его бедро и откинувшейся назад — рука на его плече, и впился в её губы. Пока мы, обалдевши, глазели на них — я первой пришла в себя: ой, до шестнадцати! Пацаны мои! Глаза бы им закрыть! — эти двое хулиганов, не спуская друг с друга глаз, выпрямились, а потом... По-моему, они забыли, что вокруг зрители, что находятся в спортивном зале... Леон накинул на ходу куртку — на жену плащ, и они, держась за руки, выскочили из зала так, словно за ними гнались!

Я машинально подняла ладони ко рту, вспомнив, как меня поцеловал Арсений. В жар бросило. Ой, не дай Бог покраснеть — увидят все...

Хохотать начали минуты через две, после того как грохнула, захлопнувшись, дверь.

— Вот блин, — прогудел ошарашенный Андрюха, — и не скажешь, что у них уже двое мелких!

— Я тоже так хочу! — завопил Ромка. — Ян, научи!

— Чему? — поддел неунывающий Павлик, первым сообразив скаламбурить и посмеяться над другом. — Чего ты ТАК хочешь?

И отскочил, чуть не получив от друга. Их растащили быстро, снисходительно к вспыльчивости юных самбистов.

Тут я только и вздохнула с облегчением, вспомнив: мальчишки учатся в одиннадцатом классе — значит, по семнадцать им точно есть. Уже счастье.

— Ян, а в городе есть секции танго? — спросил бдительный Роман, которому я ещё не ответила по поводу обучения.

— Есть, — откликнулась Ленуська. — Я сегодня посмотрела в Инете — их несколько. Даже был элитный клуб — с победительницей международных конкурсов, но она в последнее время пропала, клуб пока вроде не работает. А так — танго учат почти в каждом доме культуры и как спортивный танец. Я тоже буду искать, куда ходить. Пока приглянулись университетская секция — и есть отдельная секция, где учат ещё и фламенко. Жаль, что Анна больше не ведёт, — я бы у неё позанималась.

— У неё я б тоже, — самодовольно сказал Павлик.

— Не советую даже заикаться, — уже спокойно отреагировал Андрюха. — Леон — мастер-международник. Не смотри, что хиляк. Удар у него... как бы это полегче сказать...

— Всё, понял, — поднял руки Павлик. — Уж и помечтать нельзя.

Уже в машине, когда мы возвращались домой, Роман загадочно сказал:

— Ян, а я что сделал...

— Что?

— Я их танец на телефон заснял.

— Весь?! До конца?!

— Ну, так получилось, — безо всякого смущения сказал мой сосед.

— Сбросишь мне на почту?

— Конечно.

— И мне, — вмешался Павлик. — Ты ведь не только их танец записал, но и тренировки, можно хоть с чего-то начать.

— Хм, а то в Интернете мало обучающих роликов, — фыркнула я. И тут же посоветовала: — Вы партнёрш сначала найдите, а потом уж думайте о танго.

Оба вздохнули. Хм... Так я им и поверила, что в их окружении не найдётся девушек, с которыми можно было бы учиться танго...

— Знаешь, Ромк, я на твоём месте попробовала бы присмотреться к девочкам из класса. На дискотеках, например. Думаю, ты очень удивишься.

— А чего присматриваться, да ещё на дискотеках, — проворчал Павлик, — нас и так постоянно после уроков оставляют — учимся вальс танцевать к выпускному, как будто у нас время есть на всякие...

— На погулять время есть, а на вальс нет? — усмехнулась я. — Кстати, зря ворчите: элементы вальса есть и в танго. Не верите — посмотрите на видео.

— Ян, а почему у Ленуськи маска, а у тебя нет?

— Обещали сделать. Может, завтра обновлю.

— Вы завтра тоже в спортзал?! Возьмите нас с собой!

В их дальнейшую перепалку уже по поводу неуклюжих девчонок-одноклассниц вмешался Лёшка, чему я обрадовалась: можно наконец собраться с мыслями и подумать о своём. Увы, оказалось, что времени на своё не осталось. Лёшка уже подвозил нас к нашему дому.

Мы с Романом выскочили у подъезда — Павлик остался: Лёшка обещал подбросить его, благо по дороге. Так что, оглянувшись, мы помахали руками вслед отъезжающей машине, перебрасываясь шутками, выдержит ли Лёшка болтливого пассажира и сумеет ли не прибить его до того, как довезёт до пункта назначения, а потом пробежались по хрустящему снегу, мерцающему в огне дальних фонарей, до двери.

Берясь за ручку подъездной двери, я замерла, прислушиваясь к себе. Смутное разочарование: Арсения нет. Роман открыл дверь своим домофонным ключом — и пропустил меня вперёд. Ещё раз по дороге на второй этаж я напомнила ему о записи танго, а потом у дверей в лифт распрощались.

Дома всё тихо-мирно. Мама смотрела свои сериалы, только вышла во время рекламы, рассеянно чмокнула меня в щёчку и спросила, хорошо ли потренировалась и буду ли ужинать. Я отказалась из-за позднего времени. Да и есть, честно говоря, после таких эмоций не хотелось. В спальне сидела Инна и рассматривала листы с моими набросками для лоскутов из мастерской.

— Привет! — сказала она. — Тебе Глебушка информацию накопал по Арсению Юрьевичу. Будешь смотреть?

— Ещё спрашивает! Конечно, буду!

— Тогда включай компьютер, я скину с телефона фотки — то, что он мне передал. И ещё кое-что записал на диктофон.

Развешивая вещи в шифоньере, я не выдержала, тихонько фыркнула. Ну, Глебушка! Ну типчик же, а? Вместо того чтобы позвонить мне и всё рассказать, он передаёт информацию Инне! И всё почему? Чтобы я не узнала его номера телефона! Нет, ну надо быть таким скрытным? Хорошо хоть, к Инне он относится иначе, чем ко мне. Одно то, что с ней разговаривает по телефону, говорит о его доверии. Любопытно, чем это я ему не угодила?

Инна быстро скинула нужное в указанную папку, и мы стали смотреть.

— Ого! — сказала она.

— Да уж, — озадаченно сказала я.

Арсений входил в совет директоров одной из самых крупных строительных фирм города. Но меня больше заинтересовала другая информация. Его сестра оказалась той самой победительницей международных конкурсов, о которой упомянула Ленуська. И — да. Она вела клуб танго. Глядя на фотографии, постепенно возникающие перед нами, я изумлённо вглядывалась в знакомые лица. Наконец не выдержала.

— Инна, а тебе этот тип не знаком?

— Который?

Мы рассматривали большую фотографию: полукругом — стулья, на которых сидят семь девушек в бальных платьях — одна из них Наташа, сестра Арсения; за стульями стоят мужчины — в белых рубашках и строгих чёрных брюках, Арсений — за сестрой. Я бесцеремонно ткнула пальцем в середину снимка. В лицо высокого темноволосого человека, от которого веяло уверенностью и покоем.

— Ты знаешь его?

— Подожди-ка, что-то знакомое, — пробормотала Инна. — Такое впечатление, что я его где-то точно видела. Но где?.. А кто он, Яна?

— Это Володя, и он работает в том же здании, что и твоя мастерская.

— Вот значит, почему его лицо кажется знакомым. Примелькался.

— Получается, они все учились танго под руководством этой Наташи, а теперь они же состоят в клубе её брата — в "Клубе самоубийц". Ничего себе. Точно. Вот ещё один — Виталик. Он здесь не совсем на себя похож, волосы слишком длинные, но...

— Ян, а откуда ты их знаешь по именам?

Тут только я и вспомнила, что подруга ничего не знает об утреннем происшествии, и о том, почему Арсений просил её передать мне мобильный телефон. Я коротко пересказала события утра, мельком удивившись, какой сегодня, оказывается, насыщенный день. Инна внимательно выслушала и опустила глаза, сморщив брови.

— Какое сегодня число?

— Двадцать восьмое.

— Бедняга... Они все погибли двадцать восьмого. Все четверо. Это я со слов Глебушки рассказываю. Сестра должна была выйти замуж за партнёра по танцам. Он жил в другом городе. Сюда только приезжал. Родителей Арсения и Наташи, её саму жених повёз знакомить со своими родителями. Поехали на машине отца Арсения. В дороге жених пересел за руль.

Инна замолчала, вспоминая запись Глебушки.

— Дорога не самая лучшая была. Наледь. Он не справился с управлением. Машину закрутило, и они врезались в кирпичную остановку. Никого в живых не осталось. Это было год с лишним назад.

Значит, он пьёт двадцать восьмого числа каждого месяца, пытаясь забыть, что произошло. Отсюда странный вопрос Виталика: "Какое сегодня число?" Пьёт, пытаясь забыть, что он остался один из всей семьи... Снова вспомнилось, как он сидел один-одинёшенек — отослав даже секретаршу, напиваясь молчком-тишком, забившись в закут, чтобы не видели даже друзья... Вот откуда "Клуб самоубийц". Значит, его друзья знают, почему у клуба такое название? И присматривают за ним?

... Закрыв папку, я "зашла" к себе на почту. Письмо от Ромки и несколько видео в нагрузку. Уже успел сбросить.

— Посмотрим? — спросила я.

— Давай, — решила Инна. Кажется, она тоже не хотела засыпать с тяжёлыми мыслями о бедняге Арсении, как она его уже определила.

Записи нашей тренировки ей очень понравились, а от танго Леона и Анны она долго не могла прийти в себя.

— Боже, как красиво! И ведь она не в платье, а выглядит...

— Двигаться умеет, — без зависти, но с гордостью за Анну сказала я. И посмотрела на Инну. — Кстати, что это я о себе и о своих делах. Как у тебя прошёл рабочий день?

Подруга вздохнула.

— Тарас приходил. И не один. Только его дальше вахты не пустили. Пропуска-то теперь у него нет. Скандал он с этой бабой закатили такой, что Вилен Степанович грозился вызвать полицию. Всё рвались в мастерские. Еле угомонили их. Я не стала выходить. Спряталась в коридоре и с лестницы смотрела. Господи... Когда человека считаешь уже чужим, видишь, какой он страшный. И как я раньше с ним?.. Зато сегодня так работали! Так работали! Девочки мои сегодня столько сделали, что, проработай мы так неделю, личные отгулы точно все получат... Когда Тараса с его этой вывели, я почувствовала себя в такой безопасности! Мне стало так хорошо! Ян, это ведь счастье?

И она, всхлипнув, тихонько заплакала.

Перед компьютером мы сидели на плотно сдвинутых стульях. Поэтому я обняла её и сама вздохнула:

— Конечно, это счастье: и жить, и работать, ничего не опасаясь.

Инна прислонилась к моему плечу и скоро, время от времени шмыгая носом, успокоилась. После чего попросила ещё раз показать кадры сегодняшней тренировки — репетиции танго. И вдруг спохватилась.

— Яна, а ведь я сегодня на радостях, что Тараса точно в мастерские не пустят, кое-что сделала! Сейчас покажу!

Она выскочила из-за стола с компьютером и схватила свою сумку. Порывшись в ней, Инна с торжеством вытащила поблёскивающую искристыми огнями полумаску-бабочку из тёмно-красного кружева, понизу отделанную длинной, тоже тёмной бахромой. Надев её у зеркала — тяжёлую и надёжную, я почему-то подумала, что Наташа одобрила бы выбор брата, если бы он точно влюбился в меня.

17.

Инна уснула на моей кровати, тоже уставшая от волнений дня. Пока не видела мама, как мы распорядились комнатой, я разложила кресло и постелила себе всё необходимое, а вещи, нужные на завтра, вынесла на кухню.

Я знала, что мама будет допоздна смотреть телевизор — дорвалась, в гостях не посмотришь любимых сериалов. А значит, будет спать крепко, как и Инна.

... Не открывая глаз, нащупала мобильник, положенный рядом, на стул. Полшестого. Мягко поднялась и на цыпочках вышла из комнаты. Бесшумным вихрем по кухне и ванной — оделась и выпила кофе, после чего выскользнула из квартиры.

Просыпающийся город звучал по-деловому: рычанием тракторов, убирающих выпавший за ночь снег, ритмичным поскрипыванием снега под ногами спешащих прохожих, фоном непрерывного гуда с дороги... Хотя вокруг уже приветливо переливались и мерцали разноцветные огни праздничных лампочек — город готовился к Новому году... Я привычно прошла остановку, в очередной раз свысока оглядев спешащий и нервничающий народ: выходить раньше надо!

Но когда пошла по дорожке, по которой почти никто и не ходил, хотя по ней надо пройти всего одну остановку, а дальше — транспорта гораздо больше, гонору поубавилось. Теперь я вдруг поняла: знай о случившемся с семьёй Арсения раньше, я бы и вела с ним себя по-другому. Наверное... А ещё шла и думала: что меня ожидает на работе? Арсений сказал, что понял: нужно начинать знакомство иначе. А как иначе? Что он придумал?

Постепенно мысли о придуманном им вытеснили из головы все остальные. Надеюсь, ничего страшного он не собирается делать. Впрочем, у Арсения возраст не тот, чтобы пускаться в рискованные приключения на свою голову. Тридцать пять почти, как мы с Инной узнали вчера из "доклада" Глебушки.

Внезапно на самом ходу я выгнулась — плечами назад. Уже ближе к следующей остановке. Будто тёплым ветром спину обдало. Чуть не споткнулась, когда сообразила, что, возможно, мимо проехал Арсений. Забывшись, обернулась к дороге. Ощущение тёплого ветра быстро исчезло. Наверное, уже проехал... Господи, неужели я так его чувствую?.. Мы же с ним даже толком не говорили, чтобы я так сильно ощущала его присутствие! Или оказалось достаточно только его чувства ко мне, чтобы его хватило на двоих? Но что это за чувство? Кого он видит во мне? Погибшую сестру? Или женщину, достойную его внимания?

Проходя уже мимо остановки, я невольно обернулась на новый мягкий толчок в спину. Задумавшись и сосредоточившись на ощущениях, не сразу сообразила, что делаю: быстро шарю глазами по остановившимся на красный свет машинам. А поймав себя на этом, рассердилась. Хочешь засмущать?.. Не обращая никакого внимания на то, что Арсений, в сущности, не знает, как я реагирую на его взгляды, я придумала, как добраться до работы без излишнего внимания со стороны.

Вернулась к остановке и перешла дорогу, выждав зелёного света. И, не сворачивая, — в переулок первой попавшейся улицы. Она у меня хожена-перехожена, а Арсений живёт в другом месте — следовательно, этих мест не знает. Микрорайон густонаселённый: хоть и старенький, но застроен новыми домами между прежними. Только успевай переходить из одного переулка в другой закоулок, а то и просто между домами, еле-еле не соединёнными на углах... Ну что, охотник? В вотчине дичи попробуй-ка её найди!

Взгляд в спину пропал. А мне — понравилось! Вот это — другое дело, когда тебя ищут, когда пытаются незаметно поймать — пусть даже взглядом. Хорошая игра!

Правда, ближе к работе всё равно пришлось выйти на открытое пространство, но "непойманной" я прошла большую часть пути и была этим очень довольна. А заодно и проверкой самой себя: точно ли я реагирую на его взгляды? А уж довольная итогами! Не поймал! Не поймал!

Уже на переходе, неподалёку от места работы, выжидая, когда поток машин "обмельчает", я как-то не сразу среагировала, когда чёрная машина замедлила ход и завернула ко мне. Передняя дверца распахнулась.

— Доброго утра! — хмуро сказал Арсений. — Садись — довезу.

— Доброго...

С трудом скрывая улыбку, я села — не стала капризничать: мол, сама дойду. Хватит с него. Небось, застрял где-нибудь на узкой улочке, а там — машин!.. Не развернёшься.

Он застегнул на мне ремень, покосился испытующе — не запротестую ли? Почти обнял же, потянувшись за ремнём! — и тронул машину с места.

Всю дорогу промолчали. На крылечке он крупно шагнул вперёд — открыл дверь, и я первой впорхнула в вестибюль, теперь уже улыбаясь безудержно. Пусть видит. Мало ли чего я — рот до ушей! Может, я так рада видеть Вилена Степановича! А уж он-то мне ответно рассиялся! И молодой охранник — тоже... Всё всегда к лучшему — хмыкнула я: Арсений не за спиной встал — только сбоку. И немедленно заглянул мне в лицо: что это народ радуется, глядя на тебя? Я поправила кепку, съехавшую на глаза, и сделала удивлённые глаза: а я что? Я ничего! Поздороваюсь вот сейчас, например (чтобы дрожащих от смеха губ не увидел).

— Здрасьте, Вилен Степанович! Здравствуйте!

Со мной поздоровались вразнобой, но приветливо. Представляю, как им сейчас хмурые от раннего утра лица разглядывать, а тут такая сияющая шмакодявка — я! Мысленно погладила себя по голове — солнышко! Пусть и в отместку Арсению.

Ключ от мастерской мне выдали первой, и некоторое время я колебалась: дожидаться ли Арсения? Странно, но, по-моему, он уловил мои колебания и кивнул на лестницу: иди. Чуть не присела перед ним в шутливом реверансе: ах, как я вам благодарна за вашу снисходительность к... Э... К прислуге? К рабочему человеку! И почти побежала к лестнице. Если он думает, что успеет за мной, то он слишком хорошо думает о себе.

На порыве хорошего настроения я взлетела по лестнице и промчалась по коридору. Хорошо, что Инна предупредила Вилена Степановича и меня пускают так же, без пропуска... А... А Арсений не зайдёт ли ко мне в мастерскую во время работы? Нет. Не зайдёт. Если он хорошо понимает меня, не захочет мне мешать... А с чего я решила, что он меня понимает?

Уже минут через пятнадцать я вынуждена была взять себя за шкирку и встряхнуть: эй, а ты чего такая радостная? Присмирела и принялась вычислять — почему. Домыла половину мастерской, прежде чем дошло: всё-таки ждала, когда зайдёт Арсений. А он не зашёл. Мне — возмутиться? Но ведь, кажется, я этого и хотела. Чтобы не всё сразу...

Но когда я вышла в коридор с ведром грязной воды, чтобы набрать чистой, настроение резко съехало. Кабинет Арсения наглухо закрыт. Ушёл?.. А как же... А как же уборка?.. Или он меня так, невзначай, уволил? А деньги теперь как вернуть?

Закончив уборку в мастерской Инны, я собралась уходить и снова очутилась перед дверью в кабинет Арсения. Может, мне только показалось? И он не ушёл? Но, стоя у двери, я чувствовала в закрытом помещении пустоту... Вот это финт ушами. В ответ на моё слишком весёлое настроение?.. А ведь правильно сделал. Он только вчера вспоминал погибших, а я сегодня... Тупая, бездушная дура... Я просто ощутила, как потяжелели плечи, и с затаённым вздохом пошла к лестнице.

— Яна, Арсений Юрьевич вынужден был уехать по делам, — неожиданно для меня сказал Вилен Степанович, забирая мой ключ. — Но ключи от кабинета он вам оставил.

— Правда? — вырвалось у меня.

— Вот. Возьмите, пожалуйста.

— Спасибо.

Девятый час. Ничего страшного. Я радостно вернулась к двери в кабинет и легко открыла её. Включив свет и на ходу стаскивая с себя куртку, пошла было вперёд, к закутку, и остановилась. Со стола Арсения навстречу мне замерцал букет тёмно-алых роз. Я нерешительно подошла ближе. Семь крупных роз — в вазе, которая до сих пор стояла на столике, между креслами. Когда Арсений успел их пронести? Так вот почему он не торопился меня догонять, когда я рванула от вахты — точнее, от него?

С одного стебля на тонком шнурке свисает кусочек бумаги — этикетка, что ли... Глянцевый картон с одним-единственным словом: "Тебе". Мне? Спасибо. Почему-то нисколько не сомневалась, что именно мне и преподнесён букет.

Опустила более чем краткую записку снова повиснуть на шнурке и пошла в закуток. А вот и заберу цветы! Мне они понравились!

Так и убиралась — с оглядкой на МОИ цветы. С улыбкой, что угадал, чем порадовать... Да так и проулыбалась бы, не начни убирать под креслами. Один взгляд на них — и вспомнила. Бутылки. Нашли? Забрали? Посмотрела: нет, там же стоят. Что же делать? Выкину! Ну, пустые, конечно. Негоже выбрасывать полные, они ведь дорогие, наверное... Но в коридоре уже ходит народ. Как бы вынести бутылки в туалет и выбросить в мусорный ящик, чтобы никто не увидел?

Придумала. Пустые бутылки "утопила" в ведре с грязной водой и так понесла в туалет, где и переложила их в мусорный бак, благо никого рядом не оказалось. У многих ещё только начало рабочего дня. Ещё одна ходка — и в кабинете не осталось ничего, что бы говорило о недавнем отчаянии. А полные, вымыв и высушив ведро, сложила в него и сверху накидала тряпок. Народ здесь слишком брезгливый, чтобы лезть в рабочий инструмент уборщицы. Так что место — самое то!

Перед выходом остановилась у стола Арсения в нерешительности: так забрать розы или оставить? Осторожно, едва прикасаясь, погладила бархатный лепесток.

И вздрогнула от резкого женского голоса от двери:

— Что ты себе позволяешь!

Сердце больно дёрнулось от неожиданности. Но обернулась я внешне спокойно.

Секретарь Арсения. Дурацкая ситуация. И как объяснить...

— Как ты сюда попала? — неприятно чеканя каждое слово, высокая, длинная из-за своего длинного пальто приталенного силуэта и из-за длинных гладких волос девушка двинулась на меня так агрессивно, что я чуть не попятилась.

— Арсений Юрьевич оставил мне ключи. — С невольным вызовом я вскинула голову. — А вообще он нанял меня убираться в его кабинете.

— Арсений Юрьевич никогда и никому не оставляет ключей от кабинета!

— Можете спросить у Вилена Степановича, — пожала я плечами, постепенно успокаиваясь. Новая улыбка, незаметная, росла исподволь: никому! Значит, и этой длинной тоже? А мне доверил!

— Ещё я буду у вахтёра спрашивать, — скривилась секретарь.

И мгновенно перешла в мой махонький список высокомерно настроенных дам. Не знаю, как она в качестве секретаря, но, как человек, явно не та, с кем бы мне хотелось дружить. И я поняла, что цветы я точно заберу. Это моя собственность.

— Я, вообще-то, закончила убираться, — миролюбиво сказала я. — Если не возражаете, сейчас закрою кабинет ("И больше не буду портить вам настроение", — мысленно закончила я фразу.).

Секретарь окинула ищущим взглядом кабинет, будто собиралась найти пару пылинок и с торжеством показать на них, демонстрируя мою небрежную работу, но задержала его на вазе с розами и шагнула к столу Арсения. Подойти она не успела. Я вынула букет из вазы и, чуть встряхнув стебли от воды, пошла к двери.

— Всё, закрываю.

— Положи на место цветы!

— Это — мои, — спокойно сказала я. — А поскольку они мои, я их забираю домой.

Маска брезгливости на алебастрово-белом лице расплылась в гримасу почти ненависти. Девушка шагнула ко мне так, что, шагни она ещё, наткнётся прямо на меня. Высясь надо мной, она почти зашипела:

— Положи на место цветы!

Я, с забившимся сердцем (не люблю дурацких ситуаций!), отпрянула от неё и покачала головой. А девица закипала на глазах. Даже белое лицо постепенно, но наливалось тяжёлым румянцем гнева. Ой, не дай Бог в драку полезет...

— Лера, что здесь происходит? — спросил холодный низкий голос.

Дверь снова раскрыта. Переступил порог Володя, в длинном кожаном плаще — видимо, только что пришёл на работу; в коридоре, за его спиной, маячил женский силуэт.

Секретарь обернулась, как ужаленная, и сразу вывалила на него, не сдерживая возмущённого крика, поток информации пополам с угрозами в мой адрес, в основном требуя, чтобы он поддержал её.

Володя шагнул так, чтобы видеть виновницу её негодования — секретарша почти скрывала меня. После чего слегка склонил голову.

— Яна? Доброе утро.

— Доброе утро, Володя.

Простейший обмен репликами — и секретарь побледнела, переводя ошарашенный взгляд с меня на Володю. А тот полностью вошёл в кабинет и приподнял этикетку, болтающуюся с букета. Всмотрелся в единственное слово.

— Это цветы Яны.

— Почему вы так думаете? — почтительно пролепетала Лера.

— Яна — единственный человек в нашем окружении, которому Арсений мог бы написать именно такую записку, если б дарил цветы.

— Я бы хотела закрыть кабинет, — нерешительно сказала я, немного ошеломлённая словосочетанием "в нашем окружении". Я это в каком окружении очутилась? И почему? Не из-за того ли, что Арсений принял меня?

— Выходим, — сказал Володя и посторонился, недвусмысленно глядя на Леру, чтобы та вышла первой.

Испуганно глядя на меня, Лера вышла в коридор, где почтительно поздоровалась с женщиной, дожидавшейся Володю. Тот же совершенно спокойно взял у меня розы и сумку: "Давайте подержу, пока закрываете" и тоже встал в коридоре. Насторожённо прислушиваясь, не говорят ли чего обо мне, я быстро закрыла замок. Повернулась к ним и обнаружила, что Лера быстро уходит по коридору. А молодая женщина, в лёгкой шубке, со светлыми волнистыми волосами по меховому вороту, вдруг показалась мне знакомой. Чем? Может, лёгкой доброжелательной улыбкой, которой я вовсе не ожидала увидеть от неё... Вспомнила! Ого... Это одна из девушек с фото — тех, сидевших на стульях, за которыми стояли мужчины.

Она приветливо улыбнулась мне и протянула руку.

— Меня зовут Лена. Рада познакомиться с вами. Володя много о вас рассказывал.

— Яна, — озадаченно откликнулась я и почти сразу насупилась, заметив, как пристально она меня разглядывает. Ищет сходства с сестрой Арсения — с Наташей? И вредным голосом, косясь на Володю, спросила: — А как он мог вам многое рассказать, если мы познакомились только вчера?

— Вчерашнее знакомство произвело на него большое впечатление, — засмеялась Лена. — Володя у нас человек впечатлительный. Хотите, проводим вас к выходу?

Я отказалась. Забрала у Володи розы и сумку, распрощалась с ними и поспешила к выходу, на ходу размышляя и философствуя. Секретарь своим обращением на "ты" низвела меня до положения... Ну, скажем мягко, технички, каковой я, по сути, являюсь. Мне было тяжело с ней разговаривать, потому что в её тоне постоянно чувствовался мотив: помни, кто я такая — и кто ты, между нами горы богатства и ведро со шваброй. А с этими двумя, в которых чуть не за километр чувствуется аристократическая косточка, я чувствовала себя легко и непринуждённо, хотя они мне "выкали". Почему так? Интересно, но необъяснимо. И я оказалась в "нашем окружении". Мне приятно? Конечно.

Попрощавшись с Виленом Степановичем, я вышла на крыльцо. На этот раз не выскочила по привычке, а именно вышла: боялась столкнуться с Тарасом. Хотя для него теперь в этом здании ничего не светит.

Прошла пару шагов, озираясь. Нога поехала по скользкому мрамору.

За локоть меня сзади взяли крепко и надёжно. Отобрали цветы и сумку и отвели к машине. Не сопротивлялась. Впереди целый день свободен. И стало любопытно, куда меня отвезёт Арсений.

А он сел за руль и спросил, глядя в ветровое стекло:

— Почему так долго?

— Встретилась с Володей. Он познакомил меня с Леной, — правдиво сказала я.

— И что? — иронично спросил он.

— Поболтали, — отрезала я и повернулась к заднему сиденью: — Ты чего так небрежно мои цветы забросил? Мог бы и аккуратней.

Он наконец посмотрел на меня. Лицо непроницаемое, как обычно. Что его заставило взглянуть на меня? "Мои" цветы? Или "ты"? Я снова села на место, удобно устроившись, и спросила:

— А тебе на работу не надо?

— Надо. Но у меня всегда есть те самые полтора часа перерыва. А ты?

— Что — я?

— Тебе больше никуда не надо? Отвезти тебя на рынок?

Я задумалась. На рынок всегда успею. Мама всё равно раньше обеда не ждёт.

— Знаешь, если есть время, отвези меня в то же кафе. У меня теперь подруга живёт. Надо бы чего-нибудь к чаю принести домой.

— А если у меня есть время не только на отвезти?

— Прекрасно, — сказала я, сообразив, чего он ждёт от меня. — Можем, посидеть в кафе, выпить чаю. Сейчас там народу маловато, так что очень хорошо.

— А потом?

— Полтора часа, — задумчиво повторила я. — Вы (и осеклась — опять с непривычки выкнула)... знаете детский парк через дорогу от кафе? Можно погулять. Там тропинки постоянно чистят от снега.

— Согласен. — Он выдохнул слово с таким облегчением, что внимательней пригляделась к нему: несмотря на тон облегчения, он выглядел очень напряжённым.

Дорога занимала всё его внимание, едва мы выехали со двора. Но всё-таки именно он первым заговорил:

— Яна, где будешь встречать Новый год?

— Пока не знаю, — пожала я плечами — и затихла: а для него ведь этот вопрос насущный. С кем же он год назад встречал праздник, о котором говорят: как Новый год встретишь, так и весь год жить будешь? А некоторые считают, есть примета: с кем проведёшь, с тем и останешься. А до праздника — шиш да маленько осталось.

Он снова смотрел вперёд. Спокойный, как будто вёл простой, лёгкий разговор. А я рассердилась. Ну сколько можно!.. Теперь я ещё себя и виноватой чувствую, из-за того что он... Да ладно, он всего лишь спросил... Но как с ним вообще разговаривать, если я о нём столько знаю?.. И тогда светским тоном я спросила:

— А ты где бы хотел встретить Новый год? Небось, в Альпах?

— Почему в Альпах? — удивился он.

— Ну, у кого деньги есть, обычно куда-нибудь уезжают.

— Необязательно в Альпах. Можно и дома встретить.

— Ага, — задумчиво продолжила я. — С утра пропылесосить ковры, вымыть полы, протереть пыль. Потом на кухню и не выходить из неё часов до девяти. Результат: свалилась за стол, отдышалась, слопала столько, сколько вошло за время Голубого огонька, и уползла спать. Ура! Новый год наступил!

Он улыбнулся. Наконец-то. Каменное лицо сразу стало мягче. Чего мы и добивались. Так. Чего бы ещё сказануть, чтобы совсем растаял?

— Ты давно знакома с Инной Валерьевной?

Он меня выручил, сам того не подозревая. Я уже отчаялась искать тему для беседы.

— Давно. Мы жили в одном бараке, когда были маленькими. Дом Артиста назывался. Это там, где сейчас женский монастырь.

— Дом — помню, — задумчиво сказал он. — Такой странный был. Со стороны остановки — двухэтажный, а со двора — одноэтажный.

— Ага. Мы когда там жили, зимой постоянно со льдом по всем углам. Толстый такой лёд был. Я своих кукол заставляла ездить по нему, — усмехнулась я. — Зато было весело. Любой взрослый считал себя обязанным следить за детьми, а мы этого терпеть не могли. Ох я и набегалась с мальчишками! У нас там было где побегать — развалины старой церкви, монастырь... Самое страшное в этом бараке, что там воду надо было носить от колонки. Потому как заранее известно было, что этот дом точно идёт под снос, и воду не проводили. Терпеть не могла, когда приходилось зимой на колонку бегать. Все варежки мокрые — идёшь, вода плещется, а ведро тяжёлое. Вечно с цыпками бегала. Мама говорила, чтобы я не приносила полное, а мне так не хотелось выходить за водой ещё раз. Вот и носила полное... О, приехали! Что-то я разболталась! — смеясь, сказала я.

Арсений завернул во двор кафе, остановил машину. Я оглянулась, ожидая, что он сейчас выйдет, чтобы открыть мне дверцу. Но он некоторое время посидел, чуть ссутулившись, а потом тоже обернулся ко мне. Сначала помог освободиться от ремня. Потом... Он взял мои руки, покачал их в своих ладонях, грея мои пальцы (но ведь в машине тепло!) и не сводя с меня чуть прищуренных серо-голубых глаз, словно выглядывающих во мне что-то необычное.

— Я хотел бы попросить тебя... Только не убегай, ладно?

— Да я и не... — начала я, удивлённая...

Он нагнулся и поцеловал меня.

18.

Увлечённая болтовнёй, с облегчением попавшая на тему, может, и скучную для него, но имеющую для меня то прекрасное значение, что можно тараторить без перерыва, я не сразу сообразила, что происходит.

Кепка медленно съезжала набок, пока не застряла, между моей щекой и верхом сиденья. А потом она вообще куда-то провалилась. Как и я...

Помнила только, витало лёгкое, поверхностное недоумение, отчего мне так неудобно. Помнила, что потом сильная рука полностью развернула меня к себе. Кажется, куртка у него оказалась расстёгнутой. И, хотя в машине было тепло, мне захотелось туда, в ещё более уютное тепло. Может, из-за того что сегодня Арсений вместо делового костюма надел тёплый джемпер. Что я заметила тоже мельком. И я, распахнув полы его куртки, просунула руки обнять его, а в это время его губы жадно заскользили по моей шее, оставив мои губы, и я задыхалась, оттого что мне стало трудно дышать без его дыхания, и я протестующе замычала и сама начала искать его рта. Я вжималась в него, в тёплого и мягкого, а он обнимал меня судорожно и сильно, словно не верил моему стремлению к нему и боялся, что я и впрямь вот-вот исчезну. Его ладони гладили мою спину (мгновение выпадения в реальность: ой, когда же он на мне-то куртку расстегнул?), вздрагивая... Я всё-таки одну свою руку смогла поднять по его спине, через собравшиеся складки джемпера, до его затылка и, заставив склонить голову, снова поймала его губы... Или он поймал — мои...

... Очнулись: я — полусижу на нём, закинув одну ногу на его колено, губы пересохли от горячего дыхания, лицом к лицу с ним; он — сцепил пальцы на моей спине, глаза потемневшие, но не пасмурные, а скорее — предгрозовые. Вытащил руку — на другой я почти повисла, погладил ладонью по щеке и снова поцеловал — ласково коснулся моего рта. Отстранился снова взглянуть... Дыхание частит у обоих...

— Ну ты даёшь, — шёпотом.

— А кто первым начал? — тоже прошептала.

— Разборки будем до первого поцелуя? Или как?

— Не дразнись, — буркнула я и лбом ткнулась в его грудь. Потом спохватилась: без его рук упаду! Сижу слишком ненадёжно. И стала поспешно убирать ногу с его колена.

— Не торопись... Просто посидим...

Как будто это бывает просто — когда обнявшись. В какой-то момент меня вдруг повело: показалось, мы с ним танцуем танго, словно замерли на миг — и он, страхуя меня за пояс, покачивает меня на своём бедре, а я прислонилась головой к его плечу ...

Тишина в машине такая, что воробьи на ближайшем заснеженном кусте будто не просто вопили, а стреляли длинными азартными очередями. Где-то поодаль каркала ворона, медленно, с осознанием превосходства. Голуби шастали рядом с машиной и не гулили, а бурлили о своём. Мимо дома, во дворе которого мы сидели, приглушённо гудела дорога. И — нарастающий звук шагов и беседы двух человек.

— В нашу сторону... — хрипловато сказала я.

Он нехотя расслабил руки, и я сползла на своё место. Откинулась назад — и под головой ощутила его руку — положил поверх кресла. Когда только успел поднять. Надо бы поискать упавшую кепку, но шевелиться не хотелось — затылок согрелся на его руке.

— Впервые пожалел, что стёкла не тонированные... — пробормотал он и внезапно спросил: — Как ты вчера сбежала из супермаркета?

— Молча, — строптиво сказала я.

— Я знал, что ты вышла. Магазин опустел.

Я затаилась. Если бы я сама не испытала того же, стоя перед дверью в его кабинет, не поняла бы его слов. Но, кажется, он имел в виду, что для него универмаг опустел, когда я вышла из него. Он тоже меня чувствовал. Неужели такое бывает?..

Двое мужчин прошли мимо машины, направляясь к одному из подъездов. Я вздохнула и наклонилась, засунув руку назад, между креслами, — за кепкой. Встряхнула её и запихала под неё волосы. Волшебство закончилось. По крайней мере — на сейчас.

Арсений убрал руку, с улыбкой заглянул под мой козырёк.

— Ну что? Идём?

— Подожди.

Из сумочки я вынула зеркальце, салфетку и помаду. Сначала стёрла остатки старой, размазанной им помады. Потом только было открыла тюбик с помадой, как Арсений перехватил мою руку.

— А смысл? Разве мы сейчас пирожных не поедим?

И застыл взглядом на моих губах, а я — на его. Красивый рот у него: собранный, жёстко отчётливых очертаний — не размазня... Я вспомнила его вкус — вкус сигарет и мужского парфюма — и машинально облизала мгновенно пересохшие губы. Его взгляд метнулся к моим глазам.

— Не делай этого! Иначе...

Из машины он выскочил первым, а потом вывел меня. Уже привычно, под руку, мы пошли к кафе-кондитерской. Кафе пустовало по утреннему времени. Только какой-то парень хотел заказать торт на воскресенье и ругался, потому что с пятницы на воскресенье заказов уже давно не брали.

Арсений снова усадил меня за столик, повесил наши куртки на вешалку-треногу рядом со столиком, а сам пошёл заказывать. Причём не спросил, чего хочу я. Я про себя хмыкнула: правил "его окружения" не знаю. Если так надо — промолчу. Всё равно в этом кафе невкусного купить нельзя, даже если постараться.

Пока он выбирал, в кафе зашла какая-то очень футлярная девица: слишком уж плотная на ней вязаная шапка, нахлобученная до бровей, слишком глухое, до горла застёгнутое драповое пальто, толстые из-за отвёрнутых голенищ сапоги, — и начала изучать витрину с тортами и пирожными. Потом взглянула на заказ Арсения...

Вскоре он принёс то, чего я никогда в этом кафе не заказывала, — нарезанные куски не распроданных вчера тортов. В отличие от пирожных, они всегда получались чуть не вдвое тяжелее, а мне, любящей разнообразие, всегда хотелось набрать маленьких пирожных, чтоб попробовать каждое.

Девица проследила, как Арсений расставляет тарелки с кусками торта на столе, как наливает из электросамовара кипяток в стаканчики с кофе. Кажется, она здесь впервые. Когда продавщица окликнула её, она нерешительно заказала два куска разных тортов. И села в дальний уголок, как-то странно недоумённо и выжидающе поглядывая то на свой заказ, то на наш столик.

Сообразив, в чём дело, я села чуть боком, чтобы она меня видела, размешала пластиковой ложечкой кофе, после чего принялась дегустировать кусочки торта той же ложечкой. Девица вздёрнула брови и повторила за мной. После чего вздёрнула брови ещё выше — и больше не разглядывала нас, погрузившись в поедание заказанной вкуснятины.

Теперь можно сосредоточиться на нас самих...

Съев половину сладкого кусочка, я обратила внимание, что Арсений вяло ковыряется в своём куске, слишком задумчивый, чтобы наслаждаться вкусом. И резко опустила глаза, чтобы он не заметил, как на моих губах появилась шаловливая улыбка. Я здесь — и не позволю отвлекаться. От меня.

Поскольку он начал с края бывшего торта, то на остром конце его куска всё ещё высилась белая башенка из взбитых сливок. Я сделала вид, что тайком попыталась стащить эту башенку, пока он доедает содержимое со своей ложечки. Он поднял глаза, шевельнул бровями: чего, мол, ты? Я тоже подняла брови: а чего такого? И сунула башенку в рот, "нечаянно" измазав верхнюю губу сладким белым кремом. Что делают в таких случаях воспитанные люди? Правильно: берут салфетку, благо здесь вазочки с ними на каждом столике, и аккуратно вытирают измазанное. Может, ещё зеркальце вытаскивают, чтобы и следа не осталось... Но у меня-то цель другая. И можно быть невоспитанной, пока в кафе почти пусто.

И облизнулась, памятуя о его реакции в машине и благо, что сидел он спиной к стене. Эксперимент удался!.. Он замер с не донесённой до рта ложечкой.

— Ты...

— Что? — сделав наивные глаза, тихонько спросила я. — Ещё осталось? Сейчас.

И снова облизнулась, не сводя с него глаз. Потом, будто проверяя, провела пальцем по губе, и на нём остался белый маслянистый след. Который я честно и слизнула. Арсений неторопливо, с предвкушением улыбнулся, подхватил ложечкой с торта засахаренную черешню, прозрачно-алую, поднёс ко рту... Дальнейшее поедание сладкого мы превратили в безмолвный, но чувственный разговор, близкий к флирту. Кажется, больше всего Арсений жалел, что мы не наедине... А я... Странно я себя чувствовала, посмеиваясь над ним. Откуда у меня такая тяга к поддразниванию? Откуда я умею такое? Будто опытная куртизанка, хотя — никакого опыта в искусстве флирта. Не с Глебушкой же учиться, на свиданиях слишком озабоченным собственной персоной... Или Арсений вызывает у меня такие чувства, что хочется расшевелить его, чтобы убрать это каменно-бесстрастное выражение с его лица?

В зал ввалилась компания из пяти человек, с энтузиазмом облепила витрину, и Арсений вздохнул, с трудом выходя из очарования нашей странной любовной игры.

Оглянувшись, я негромко рассмеялась: девица сидела над пустыми картонными тарелками — сняв шапку и пальто, счастливая...

— Ты чего?

Почти шёпотом я рассказала ему о девице, и он тоже усмехнулся.

С водворением в кафе громогласной компании об игре на двоих пришлось забыть. Мы доели сладкое и начали собираться на выход. Арсений собственноручно упрятал меня в мою рыжую куртку, застегнув все пуговицы сверху вниз, отчего я смущённо и довольно хихикала, а он то и дело (сидел на корточках под конец застёгивания) поднимал на меня улыбающиеся светлые глаза. Кепку я натянула уже в "тамбуре" кафе-кондитерской, где одна стена сплошь из зеркал. Пришлось сначала расчесать разлохмаченные пряди, слишком короткие, отчего они не вошли в косу.

— Накрасишься в машине, — предупредил Арсений и по дороге на задворки кафе спросил: — Так куда сейчас тебя отвезти?

— На рынок, за мандаринами надо сбегать. Мама их любит, а я не подумала, что дома, кроме яблок, фруктов нет.

— На рынок — так на рынок. Что ты делаешь сегодня вечером?

— Репетиторство. Последнее репетиторство перед Новым годом.

— Не понял. Что за репетиторство?

— У меня филологическое образование. Частным образом готовлю старшие классы к ЕГЭ по русскому. — Сказала и ехидно усмехнулась, глядя на него, озадаченного. Хм... Думал — пустышку-замухрышку окрутить? Из неграмотных низов до себя, аристократа, поднять? А вот на тебе — дамочка-то оказалась с вузовским образованием!

— Филологическое?

Он и правда казался очень удивлённым. Так что, не давая ему времени на раздумье, я немедленно спросила:

— А ты с какого факультета?

Пребывала в полной уверенности, что на строительном, но...

— С экономического.

— Элементарно, Ватсон, — пробормотала я разочарованно.

— Яна, а почему ты... — Он замялся, не зная, кажется, как сформулировать вопрос, чтобы не обидеть меня.

— Уборщицей? Сначала в школах мест не было. Потом как-то привыкла быть сама себе хозяйкой. По времени. Сейчас-то и места появились, но я уже сама боюсь в школу. Там такие изменения, что привыкать тяжело. А ты? Ты сразу после университета стал начальством?

Он хмыкнул.

— Я начинал прорабом на стройке одного из домов нашей компании. Отец решил, что, прежде чем сесть в кресло директора, я должен на себе испытать систему строительной фирмы с её низов. Так что, бывало, и мастерок в руках держал, когда рабочих не хватало... — Он легко заговорил о стройке, и я поняла, что или Виталик, или Володя сказали ему: я в курсе, в какой он должности. — Год — прорабом, несколько лет — управляющим стройкой... Значит, сегодня вечером ты занята.

— Ага.

Я подтвердила, радуясь, что он не спрашивает о конкретных часах моей занятости. Иначе бы прицепился бы ко времени после шести, а как мне объяснить ему, что после шести я занята в другом месте? Впрочем, можно объяснить коротко, без деталей, — и не соврать: пригласили в секцию айкидо, и мне чертовски любопытно, что там.

Но даже этого говорить не хотелось.

Следующие несколько минут молчания погрузили меня в глубокую меланхолию: вечером Арсений будет снова караулить меня у дома, а потом вернётся к себе и будет сидеть один в огромной пустой квартире...

И такое плаксивое настроение вдруг нахлынуло, что я, не глядя, вцепилась вдруг в рукав его куртки — и так сидела до конца поездки. Арсений только иногда взглядывал на мои пальцы, но молчал и только раз чуть улыбнулся.

Он высадил меня, как и позавчера, за остановку до рынка и сопровождал до перекрёстка, благо движение переулка позволяло. И на переходе проехал мимо, кивнув.

Но на рынке я снова ощутила упорный взгляд в спину. Усмехнулась. Уже здесь. Охраняет, что ли меня? Теперь всё знаю: и кто смотрит, и каким образом Арсений добрался до моего дома. Странно ещё, что о Ромке не спросил. Может, он понял, что это ученик?.. А вот интересно: получится Арсения разыграть? Взять да пойти домой опять пешком!.. Нет, не получится. Роз жалко. Они и так, бедные, столько натерпелись, да ещё без воды. Нет уж, поеду.

И поехала — на троллейбусе. Время близко к обеду, в наш район мало народу, так уселась на заднем сиденье, а тут как раз и мобильный вежливо намекнул, что неплохо бы трубочку достать из необъятных просторов моей любимой сумочки.

— Лёшк, привет!

— Привет, Ян. Хочешь хохму? — И мой брат загрохотал, изображая гомерический хохот. Что, кстати, у него хорошо получалось.

— Опять? Давай.

— Андрюхины ребята из секции навалились на того Леона — ну, ты поняла, о ком я. Ну так вот. Они хотят, чтоб его Анна приходила раза два или три к ним на секцию и показывала им, как танцевать танго. Мы их впечатлили! — в последнее фразе Лёшки так и сквозило жирное, самодовольное хвастовство.

— Ну, положим, не совсем мы, а скорее — сама Анна с мужем. И что? Она согласилась на это?

— Леон сказал, что они подумают. А я, знаешь, что подумал? Половины ребят из секции — наши, с базы. Абзац будет полный клубням из того клуба, если танцевать начнут все. Как думаешь?

— Сомневаюсь, что даже Анна сможет подготовить ребят за сегодняшнюю пятницу, — сказала я, раздумывая над услышанным. — Но уже то, что просто так стоять, глазеть не будут — уже хорошо. Так что я не против заниматься в компании.

— Да я понимаю, что за раз не выучатся, но хоть понимать будут, — важно сказал Лёшка. — Ты не забудь сегодня ещё как-нибудь по-другому одеться. Чтобы весь кайф не обломать от тайны.

— Хорошо. Найду чего-нибудь.

Мы распрощались, я схватила сумки и вышла. Перешла улицу — взгляд снова в спину. Ну-ну... Он уже здесь. Очень сильно хочется обернуться и демонстративно обшарить глазами всё видимое пространство улицы. Узнаю ли его машину? А стоит ли узнавать, когда можно просто взглянуть в ту сторону и — ага, попался, голубчик? А я тебя вижу! Вот!

Засмеявшись, я понеслась по дороге перед домом. Скопление машин большое — здесь у нас небольшой пятачок. Возможно, Арсений притаился где-то среди остальных. Не буду оборачиваться.

Но, взлетев на лифте на свой этаж, быстро посбрасывала обувь и помчалась к окну спальни, спряталась за занавеской. И радостно выдохнула: внизу проехала чёрная машина. И стало пусто на дороге перед домом. Арсений проехал!

— Кого выглядываешь? — поинтересовалась мама.

— Жениха! — шутливым тоном ответила я.

— Да-а? А он знает, что жених?

— А зачем ему это знать? Пусть до конца ничего не знает, — грозно сказала я. — А потом — ка-ак! И взяли тёпленьким.

Мама засмеялась и сообщила, что сумки мои она унесла на кухню, все их выпотрошила и мандарины уже вымыла. После чего я побежала в прихожую раздеваться и назад, в спальню, — переодеваться в домашнее.

Когда перед зеркалом шкафа натянула домашнюю футболку, воздух слева заискрился, и голос Искандеры сказал:

— Наконец у тебя соответствующее настроение.

— Соответствующее чему?

— Ты же сказала маме, что Арсений — твой жених.

— Искандера, скажи прямо и честно: почему тебе так нужно, чтобы Арсений стал моим женихом? Ты буквально требуешь этого!

— Требую не я, — мягко сказала Искандера и оправила прозрачное, сияющее голубоватыми искрами платье. — Этого требует фатум. Судьба.

— Тогда зачем торопишь?

— Время сейчас самое подходящее, чтобы вы соединились. Звёзды сошлись в нужной точке — и все силы невидимые ждут вашего воссоединения.

— Искандера, почему мне кажется, что ты чего-то недоговариваешь?

— Потому что смертным знать лишнее ни к чему.

— Зловредные вы, которые не смертные.

— Ничуть не лучше, чем вы, — насмешливо сказала Искандера и направилась к стене. Остановилась. Обернулась. Хитрющая улыбка. — И зря ты жалеешь Арсения в его пустой квартире. Его там вечером не будет.

— А где он будет? — удивилась я.

— Это — лишняя информация, — гордо сказала девушка-призрак и исчезла в стене.

— Фи-фи-фи! — передразнила я её.

— Яна, ты с кем там? По телефону говоришь? — издалека спросила мама, явно идущая ко мне. — Не помешаю?

— Нет, что ты.

— Тогда пошли обедать.

После обеда я попыталась заняться рисунками для лоскутов из мастерской Инны. Она, кстати, утром тоже, видимо, вдохновилась моими рисунками и тоже попыталась что-то придумать из остатков. Но сегодня вдохновения не было. Я в мыслях зацепилась за словечко Искандеры "воссоединение". Почему она не сказала — "соединение"? Почему "вос"? Что-то не так в этих невидимых сферах разыгрывается.

Вот такая вся задумчивая, я вытащила пакет с красным платьем, вспомнив, что не показывала его маме на себе. Надела туфли, надела маску, взяла в руки веер. Обмахнулась перед зеркалом, присела в небольшом поклоне. Надо бы ещё причёску придумать... А вот интересно, ребята из секции придут уже сегодня с партнёршами или, пока не знают насчёт согласия-несогласия Анны, подождут с ними?

Звонок раздался неожиданно. Мобильный Арсения. Что случилось?

Я взяла телефон и присела на кровать, расправляя складки тёмно-красного платья.

— Слушаю.

— Завтра суббота, — напомнил он. — Пожалуйста, не забудь, что ты завтра обязательно выходишь на работу.

— Не забуду. А ты всегда работаешь — и по выходным тоже?

— Испугалась? — теперь поддразнил и он. — Нет. Просто конец месяца, надо подводить итоги. Поэтому все в авральном темпе тянут лямку. Ну, всё. Пока.

— Счастливо.

Интересно. Мог бы просто сказать, что завтра — рабочий день, как и в мастерской Инны, кстати. Почему он подчеркнул, что выход обязателен? Или мне только кажется, что подчеркнул? Сиди теперь — думай, голову ломай: хотел ли он что-то личное этой фразой выразить, или я напридумывала всё себе? Фу, заморочила себе голову!..

19.

Лоскутки из мастерской Инны валялись, разложенные на столике и на креслах, а я ничего так придумать и не смогла из них, кроме простеньких шарфов, палантина и пончо. Мама посидела со мной немного, послушала, что примерно хочу сделать, и забрала тряпочки: пошла вытаскивать оверлок — а вдруг, глядя на уже оверложенные детали, я придумаю то, что именно хочется?

А я села в освободившееся кресло и решила привести мысли в порядок. Так будет субботняя вечеринка или нет? Ни Никитос, ни Лёшка не звонят с отменой. Значит, Арсений всё-таки думает, что вечеринка будет. А тогда какой смысл во мне, если он хочет танцевать с девушкой в маске? Или он просто выполняет обещание, данное байкерам? Да и потанцевать хочется... Может, мы зря готовим маленький спектакль для него? Может, теперь та девушка, танцующая танго, для него теперь ничего не значит?..

Но вопросы только возникали, дробясь и размножаясь с угрожающей скоростью. И ни одного ответа!.. Я сползла с кресла и подошла к зеркалу шкафа. А может, всё только из-за того, что я похожа на его сестру? И то, что целовались, ещё ничего не значит? Ну, там, просто инстинктивно получилось?.. И потом... Не слишком-то я и похожа на Наташу, честно говоря, — общим впечатлением. Харизмой, что ли... Девушка на фотографии уверенная и... какая-то... уровнем выше. Да, именно так. Я-то чаще простенькая... как крестьянка, до которой барин снизошёл...

Так, хватит самоуничижением заниматься!..

... Но почему Искандера сказала, что Арсения вечером в его квартире не будет? Нет, по-другому. Почему она это вообще сказала?! Почему она хотела, чтобы я знала это?!

Звонок мобильного прервал начинающийся психоз. Инна.

— Звоню из туалета, — быстро сказала она, — поэтому всё в темпе! Ты знаешь, кто такой Глебушка?! Я и не думала, что у нас в городе есть такие типы, как он! Упасть и не встать! Он плейбой! Миллиардер! — И засмеялась.

— Что-о?

— Что слышала! Ты же говорила — он любитель собирать информацию! Так вот!.. Он меня вычислил и в полном обалдении от моей работы и мастерской! Но плейбой он жутко деловой — и с огромным удовольствием изучил документы моей фирмы. Я-ан! Он в лице моей фирмы игрушку себе нашёл, и она ему нравится!

— А откуда ты знаешь, что он плейбой? Сам сказал? Не верю!

— Не, его одна моя девушка узнала — в Интернете видела, на страничке "Самые завидные женихи нашего города"! Так что я его теперь тоже вычислила, а он пока не знает! — выпалила Инна и вдруг захихикала: — Ты не представляешь! Он уже чего в мастерской только не попробовал! И — он гениальный закройщик! Попробовал по лекалу работать — и сидит теперь, балдеет, как у него получается! А до этого все нитки на машине запутал! Я ему предложила работу закройщика вместо Тараса, сказала, что буду платить, — и он тако-ой гордый! Мои девочки от него — в восторге! Такой обходительный. Узнал, что у нас в мастерской намечается предновогодний вечер, — напросился. Ему ещё моя коллекция понравилась. Узнал, что ты что-то придумала с лоскутками, — обзавидовался весь. Сказал, что тоже подумает, как их использовать... Ой, опаздываю. Всё, побежала!

— Счастливо тебе! — только и успела сказать вдогонку подруге.

Пока ошеломлённо вспоминала, что сказала Инна, и то и дело сама смеялась, как здорово всё получилось, позвонил Ромка, сказал, что через полчаса на репетиторство ко мне придёт его третий друг — Дима. Мы немножко поболтали. Я спросила, что из себя представляет этот его друг. Ромка сначала как-то замялся, а потом сказал коротко: среди них, четверых, как самбист, он сильнейший; в учёбе — тоже, вот по русскому у него только с синтаксисом не совсем.

Ну и, ничего не подозревая, я спокойно и открыла дверь этому Диме.

Поскольку с компанией Романа я уже неплохо познакомилась, то представляла, что сейчас на пороге появится высокий широкоплечий парнишка.

За дверью стояло трепетное воздушное создание, с белокурыми волосами, наивным взглядом прекрасных синих глаз, прелестным носиком и пухлым ртом, который создание при виде меня немедленно открыло — с придыханием: "О!"

В общем, это чудо уже с порога принялось меня обвораживать!

Я как представила, что Ромка сейчас сидит и ржёт над ситуацией, в которую меня втравил недосказанностью, так сразу внушительно сказала:

— А ещё у меня брат-байкер, которого не свалить ни одному самбисту, потому как он огромный, как скала!

— Скалу свалить нетрудно, — спокойно возразил Дима — и его ангельское личико внезапно изменилось, стало более каким-то сосредоточенным, что ли. Если не жёстким. — Главное — знать, в какую точку бить.

— Ну, что ж. Если брат на тебя впечатление не произвёл, тогда сразу признаюсь, — усмехнулась я. — На языке золотоискателей Джека Лондона то, что ты пытаешься сделать, называется захват чужой территории.

— Понял. Раскаиваюсь. Больше не буду! — засмеялся Дима, и мы пошли заниматься.

Если не считать первого инцидента, у двери, заниматься с ним было легко. Мы быстро сделали один вариант теста, и Дима ни разу не постеснялся спросить, когда что-то ему было непонятно. А под конец задания развернулся, чтобы сидеть со мной лицом к лицу, и сказал:

— Роман сказал, что вы хорошо объясняете. Но вы объясняете лучше, чем хорошо.

— Почему у меня такое впечатление, что этот комплимент — увертюра к чему-то? — сделав умное лицо догадливого человека, спросила я.

— Вы чрезвычайно проницательны, — признал Дима, не упустив возможности сделать ещё один комплимент, отчего я не растаяла, а насторожилась ещё больше. — Роман с Пашкой рассказали, что вчера побывали на интересной репетиции, которая проходила в очень интересном подвале. И хотят ещё раз туда съездить. Но стесняются попросить вас взять нас с собой.

Уже "нас"?.. Я, вообще-то здесь ничего не решаю, но Андрюха вчера не возражал против присутствия школьников. Попросить Лёшку перезвонить Андрюхе? Взглянула на будильник. До приезда Лёшки — минут сорок.

— Подожди, — велела я Диме и взялась за мобильный. Выждала и сказала: — Лёш, помнишь — вчера ребят в Андрюхин подвал возили? Им там понравилось — ну, репетиция понравилась. Они ещё хотят. Втроём.

— Вчетвером, — непроницаемо улыбаясь, поправил Дима. — Нас четверо.

Ужаснувшись — в машину не поместимся! — я тем не менее повторила в трубку:

— Вчетвером.

— Они у тебя там, как кролики, что ли, размножаются? — проворчал брат. — Ща, подожди — перезвоню. — А перезвонив, спросил: — А как я их повезу? Такую кучу?

— Передайте, что везти придётся только двоих, — расслышав его вопросы, сказал Дима. — Двое приедут сразу к подвалу.

— Слышал, — сказал Лёшка. — Андрюха добро дал, так что... Скоро буду.

— Спасибо, — сказал вдруг невероятно деловой Дима и встал.

— Подожди-ка, а кто из вас поедет к подвалу самостоятельно?

— Игорь и Пашка. Пашка знает теперь, где это место. Он и привезёт туда Игоря.

— Вы всегда такой компанией везде?

— Конечно. Мы же дружим.

Я проводила его в прихожую и закрыла за ним дверь. И задумалась, медленно шагая в спальню. А вот интересно... Компания... У Арсения тоже так? Вон у него какие друзья — Виталик, Володя... Понимающие, быстро реагирующие на все его заморочки... Может, они тоже дружат со школы? Или их объединила секция танго, куда они ходили?

Вздохнув, я строптиво задрала подбородок. У меня тоже закадычная подруга есть!

И засмеялась, и пошла готовиться к поездке.

На этот раз надела ту длинную дублёнку, купленную в супермаркете. Арсений если и видел меня в ней, то днём и мельком. Вязаная шапочка. Всё. Хватит, чтобы в этой длинной фигуре он меня не узнал. Так — шпионские штуки тоже можно использовать для маскировки. Вчера меня сопровождали два высоких парня — сегодня попрошу одного Диму. Он только чуть выше меня, не такой высоченный, как его друзья. А значит, рядом с ним и я повыше буду выглядеть.

Вот уж кто ничуть не постеснялся своего роста, так это Дима. Предупреждённый и наученный, он уверенно подхватил меня под руку, галантно довёл до машины Лёшки и посадил меня рядом с водителем. Он был в коротком драповом пальто, так что издали Арсений вряд ли мог понять, что какую-то женщину в длинном плаще сопровождает не мужчина среднего роста, а мальчишка.

Арсения я засекла сразу. И те несколько секунд, пока шла от своего подъезда к машине Лёшки, с трудом удерживалась, чтобы не обернуться к последнему подъезду.

Отъехали от дома спокойно. Хотя Дима был заинтригован, от кого это меня прячут. И Ромка ему втихомолку объяснял, что у нас, у меня с Лёшкой, намечается крутая вечеринка, на которой нам надо облапошить одного типа. Лёшка, слушая пассажиров позади, усмехнулся мне. Я, кстати, боялась, что Лёшка по внешности Димы пройдётся, но брат только кивнул Диме, когда тот представился, и тот почти осел на сиденье. С облегчением. Несмотря на видимую самоуверенность, мальчишка явно всегда оставался настороже с новыми людьми из-за своей слишком смазливой внешности.

Что ж, он оказался прав. Дураков, умеющих ляпнуть, везде хватает. Только мальчишки вошли в подвал, только мы с Ленуськой пошли переодеваться, как немедленно выскочили на крики парней.

Как выяснилось, кто-то из айкидоистов всё-таки не выдержал и недвусмысленно и обидно прошёлся по ангельской внешности моего нового ученика, а тот не стал предупреждать о своём статусе среди самбистов-юниоров... А-а... Честно говоря, я бы до конца посмотрела, как они дерутся: внезапно холодный и жёсткий ангел Дима и ошарашенный, но быстро пришедший в себя, хоть и шмыгающий кровью айкидоист, здорово запачкавший белое кимоно. Почти на равных держались... Но Андрюха, мгновенно насупившийся в свою косматую бороду, повелительно сказал: "Брек!" и, не дожидаясь исполнения приказа, оттащил драчунов друг от друга. Точнее, оттаскивать пришлось так: Андрюха схватил за руку своего спортсмена, дёрнул за себя, а Игорёк с Ромкой вцепились в руки Димки: "Остынь!"

— Этого мало, — спокойно, без злости сказал Андрюха. — Вы оба спортсмены, а бросаетесь друг на друга, как дворовые шавки. Извинились друг перед другом. И начнёшь ты, — обратился он к своему.

— А чего это я? За что? — пробормотал тот, вытирая всё ещё сочащуюся кровь под носом. Но пробормотал без злости, и я сочла возможным вмешаться:

— За инерцию мышления.

— И за длинный язык, — добавил Андрюха. — Да, и потому ещё, что старше — соображать должен, когда говорить, а где промолчать.

Драчуны неохотно извинились друг перед другом и в дальнейшем постарались обходить друг друга же стороной. На этом и успокоились. А потом появилась Анна, а за нею, чуть припоздав, ещё три девушки — подруги айкидоистов. Леон безмятежно улыбался. Оказывается, он всё-таки уговорил жену помочь не только нам, но и организовать что-то вроде если не секции — то есть без выхода в "большой свет", но хотя бы просто час танго для начинающих.

Мы с Ленуськой наконец переоделись и вышли. Я украдкой глянула на Диму: напряжение с его лица исчезло, едва он взглянул в нашу сторону. Ох ты... Мальчик-то — бабник! Ишь, как глазища засияли при виде девиц в необычных платьях да ещё в масках!..

— Девочки, что ж вы мне раньше не сказали, что вам не только надо будет танцевать с человеком, к которому вам приноравливаться надо? Вам же надо, чтобы он вас ещё и путал? Так я поняла? Значит, никаких парных танцев с Лёшей и Андреем. Сейчас попробуем сделать так, чтобы вы постоянно менялись!

Мда... Как это мы сами не подумали? Глянув на обескураженного Лёшку и недовольного Андрюху, я попросила Анну:

— А можно сделать так, чтобы не слишком трудно было? Мы же не запомним! Давай только дорожки! Времени-то осталось!

Анна немного подумала и принялась ставить наш танец.

Айкидоисты, чьи подруги пришли, тоже стали повторять за нами. Весело стало! Карусель устроили! Ну, или, скорее, хоровод. Насмеялись, нахохотались! Мои мальчишки забыли про тренажёры и горящими глазами смотрели на редкое зрелище. А что было, когда Ленуська танцевала с Леоном... Пока мы с Лёшкой стояли, наблюдая за парой, к нам подошёл Роман и сказал, не отрывая взгляда от танцующих:

— Ян, а можно мы тоже в следующий раз?

— Что именно?

— Ну, с девчонками придём? Димка сказал, у него такие есть на примете, которые танцами увлекаются.

Интересно, у этого Димки только такие на примете или ещё какие? Внимательный к девочкам мальчик. Очень внимательный. А... Арсений таким же был?

Закончился танец Ленуськи и Леона. Анна кивнула мне и сказала, что Леон будет со мной танцевать несколько иначе, так что — чтобы я была готова.

"Танго сердца". Он подошёл ко мне — уверенный. И я вдруг подумала: ну и что, что не знаю, как именно надо импровизировать? Почему только он мной командовать должен? И когда он положил ладонь на мою талию, я уже приняла решение. Леон ещё только пятился от меня, когда я резко выдернула ладонь из его руки и прошла от него, кружась: не хочу подчиняться. Леон вскинул брови, усмехнулся и догнал меня — ничего, мы не гордые, можем и догнать; крупным шагом прошёлся в середину зала, одновременно время от времени поднимая меня: мне всё равно нравится, когда ты в моих руках — несмотря на все твои капризы. Сильные ладони надёжно держали меня за пояс, и я успокоилась. Когда дошли до центра, прильнула к нему — веди! Повёл — сразу откликнулся: идёшь за мной? Неволить не буду... Пошла... Как всё-таки с ним легко — сразу угадывает, чего я хочу и как настроена... И дальше уже ни о чём не думала, снова прилипнув к нему и откликаясь на его движение или намёк на него. Он двигался со мной и чуть впереди меня. Вёл, как ведут не любимую женщину, но ту, с которой хорошо...

... Мягко склонил на своё колено, придерживая за спину. Лёгкая улыбка — не бойся, поддержу. Выпрямились — он поднял меня. Тишина... Движение вперёд из толпы зрителей — точно инстинктивное, как магнитом к нам. Димка. Бегом ко мне.

— Я хочу с тобой!

Все засмеялись, но беззлобно. Леон отошёл. А мальчишка уже встал рядом со мной — руку протянул. Я, бесстрастная, — на каблуках чуть выше стала, но его это не смущает.. Выждала, пока Лёшка включит следующее танго, вложила ладонь в Димкину...

Дорожку — основные шаги — он выучил, и неплохо. Так что круг по залу прошлись без проблем. Но этого Диме было мало. Он уже пытался раскрутить меня, отпуская от себя и снова приближая! И, в общем-то, это тоже ему удалось, поскольку я сразу сообразила, что именно он хочет сделать. С ним я бы тоже чувствовала себя легко, если бы Димка не боялся на первых порах, а потому очень сильно держал меня, чуть не сдавливая пальцы. Чуть новое движение — и он, в тревоге как бы не уронить, стискивал мою ладонь. Хотя уже с середины танца я доверилась ему полностью: этот — не уронит!

Какие радостно-завидущие глаза были у его ребят, когда мы раскланялись! Но они ещё побаивались, в отличие от своего друга, даже и пробовать первые шаги.

А по тренировочному залу уже такой переполох! Анна показывает движение за движением, корректирует танец каждой паре. Ленуська помогает, я тоже пристроилась рядом, пока партнёрш не хватает. Дима — хвостиком за мной. Учится. Я стороной усмехнулась: судя по всему, танго для него — ещё один способ в копилку дон жуана.

— Ну всё! — хлопнула в ладони Анна. — Последний раз включаем танго — и по домам!

Леон немедленно устремился к жене. Лёшка, улыбаясь, отрицательно покачал головой, когда я обернулась к нему вопросительно. Зато как обрадовался Дима! Теперь, час спустя после первого танго, он оторвался не на шутку! В руках мальчишки я ощущала себя женщиной, с которой хочется танцевать! Ведь теперь он понял главный принцип танго — веди партнёршу. В его теперь железно уверенных руках я могла закрыть глаза и представлять, что меня ведёт Арсений... Что, кстати, Дима всё-таки уловил:

— Ты здесь, но не со мной! Так нечестно!

— Я постараюсь не отлучаться, — смеясь, ответила я.

А потом начали собираться домой. Как выяснилось, Дима живёт в доме напротив нашего с Романом. Один из айкидоистов пообещал развезти по домам Игорька и Павлика. Пока договаривались с Анной и Леоном о следующем занятии и, возможно, нашем отсутствии на нём, Дима с меланхоличным видом отирался рядом, а уже в машине деловито спросил:

— А база — это где?

— Пацан, а ты не слишком много хочешь? — спросил Лёшка удивлённо.

— А это плохо — многого хотеть? — В мечтательных глазах боевого ангела поблёскивали такие чёртики, что я не выдержала — засмеялась.

— Боюсь, это будет закрытая вечеринка — только для взрослых, — сообщила я.

— Нам по семнадцать есть. Правда, Ромыч? — вызывающе сказал Дима. — Можем и паспорта с собой принести.

— Закрытая — в том смысле, что у неё есть хозяин, — попыталась я объяснить подробнее. — И всё зависит от него. И потом. Дима, ты и в самом деле не слишком много хочешь? Сначала научись танцевать танго по-настоящему, а потом уж...

— Не изображайте из себя вредную учительницу, — ответил этот нахал, — после нашего танца я вам всё равно не поверю!

Лёшка только крякнул — и загрохотал, засмеялся.

Дима, кажется, вошёл в роль. У подъезда он первым вышел, обошёл машину, открыл дверцу и чуть не вынул меня из салона. Но когда мальчишка предложил мне руку, я остановила его.

— Подожди чуть-чуть.

Арсения нет. В конце дороги перед домом даже машин нет ни одной, среди которых пряталась его машина два часа назад. Настроение резко упало. Он понял, что меня нет дома, и даже не позвонил, чтобы узнать, где я. Хотя его мобильник лежит в моей сумочке... Дима нетерпеливо дёрнул локтем.

— Мы идём?

— Идём, — вздохнула я.

Мальчишка посмотрел в конец дома. Тоже проницательный.

— Его нет? Как вы узнали? Машин нет?

— Да, машин нет, — чуть задержав вздох, ответила я.

— Это с ним вы были, пока танцевали со мной?

Ну вот как такому ответить? Я попрощалась с Лёшкой — завтра увидимся только тогда, когда он приедет за мной на мотоцикле... Роман подхватил меня под локоть с другой стороны. Хотя мальчишки уже знали, что прятать меня не от кого, они продолжали играть в понравившуюся им шпионскую игру.

Поднимаясь по первой лестнице к лифту, я вдруг подумала, что именно Дима — развязный и нахальный тип — единственный из всей Ромкиной компании обращается ко мне на "вы". Что из этого — я не знаю, но показалось странным. Может, подумалось об этом, из-за того что не хотелось думать, где сейчас находится Арсений, если Искандера прямым текстом заявила, что по вечерам его дома не бывает.

У своих дверей попрощалась с довольными "до смерти" мальчишками, которые ещё собирались посидеть у Ромки и обсудить увиденное, и зашла домой.

Десятый час... Инны ещё нет. Наверное, со своим Глебушкой сидит где-нибудь, болтает. Как быстро я стала называть его в мыслях, думая об Инне, "своим". По отношению к подруге... Мама смотрит сериалы.

Я подтянула джинсы и с ногами села в кресло. В соседнем кресле — мобильник Арсения. Позвонить? Подождать, пока позвонит сам? Обняла колени.

— Искандера... Поговори со мной...

Тишина. Своевольная девушка-призрак не откликнулась.

Снова посмотрела на мобильник. Впору песенку выучить. "Позвони мне, позвони..." Блин, Арсений, если ты не позвонишь, я завтра на базу точно не приеду. Откинулась на высокую спинку кресла. Зажмурилась. Арсений. Сосредоточенное лицо, пасмурные глаза. Позвони мне! Иначе я и правда не приду!..

Глупая... Не прийти — подвести всех тех, кто старался мне помогать. Подвести тех, кто хочет красивого зрелища, греющего сердце и ласкающего душу... Никитос, Андрюха с Ленуськой... Лёшка... Байкеры-айкидоисты со своими девушками ...

Позвони мне, чёрт бы тебя!..

В кресле я подпрыгнула так, что чуть не подвернула поджатую под себя ногу. Взмокшими от перепуга пальцами схватила телефон, тут же чуть не выскользнувший.

— Привет. Ты ещё не спишь? — спросил низкий голос, от глубины которого я передёрнула плечами.

20.

Наверное, я молчала слишком долго, потому что он переспросил:

— Алло, Яна? Ты меня слышишь?

Я неловко вытащила из-под себя ноги и села в кресле нормально. Попробуй тут ответить ему сразу, если вдруг нахлынуло: Дима со мной танцевал последний танец — а я "ушла" к Арсению, а теперь... Теперь я вспоминаю, как Арсений вёл меня в танго — плотно, постоянно прижимая к себе, как впервые заговорил со мной, поцеловав: "Шампанское и шоколад..." А потом, в машине, — его запахи. Он будто метил меня — своими прикосновениями, дыханием. Он будто обволакивал меня собой. И... Для меня его слишком много. Или слишком — мало?

Прочистив горло, я всё-таки ответила:

— Привет. Чем занимаешься?

— Сижу в кресле. У друзей. Звоню тебе. А ты? Чем занимаешься ты?

— Тоже сижу в кресле, — сказала я и подтянула одну ногу — уткнуться в колено подбородком. — А зачем ты звонишь? Что-то интересное хочешь рассказать?

— Ничего интересного. У меня был скучный рабочий день — и ничего более. А что? У тебя было что-то, из-за чего ты спрашиваешь об интересном?

Странный разговор. Он позвонил — и не знает, о чём говорить. А я... Пусть бы даже таблицу умножения рассказывал — слушала бы его голос.

— Ну, кое-что было. Наблюдала драку ангела, представителя боевого самбо, с представителем айкидо.

— Ты смотришь смешанные единоборства? — с недоумением спросил он. — И почему ангел? Или ты видела настоящий бой?

— Меня сегодня пригласили в подвал, где занимаются айкидоисты. А сопровождал меня спортсмен из секции боевого самбо. Ну и... Стоило мне отвернуться, как самбист сцепился с айкидоистом. Как здорово они дрались!

— Так... — задумчиво сказал Арсений. — Тебя сопровождал ангел-самбист. В качестве телохранителя? Или в каком-то ином качестве?

— И в том, и в другом, — небрежно ответила я, еле сдерживая улыбку.

Арсений помолчал, а я прикусила губу, чтобы не рассмеяться. А потом вдруг представила, что не просто обнимаю ногу, а опираюсь ею на его ногу, а его ладонь на моей спине, и я прижимаюсь к его груди, обнимая... Из головы сразу вылетели все воспоминания о сегодняшнем вечере. Хочу вечера завтрашнего! Побыстрей! Пожалуйста, побыстрей... Мне так хочется оказаться в его сильных руках. Не-ет, с ним, как с Леонидом, экспериментировать не буду — пусть ведёт именно он, Арсений!

— Может, расскажешь подробней? — несколько суховато предложил Арсений.

— Ничего особенного. Моих учеников пригласили в тот подвал (подробности, кто кого пригласил, а кто и сам напросился, не всем ведь интересны? Главное — факт. Так что почти не соврала!), а среди них есть мальчик с ангельской внешностью. Один айкидоист и проехался по поводу его внешности, а мальчик ответил. Если б их не растащили, я бы досмотрела драку — Димка дрался великолепно!

— Димка, как понимаю, твой ученик, — так же задумчиво и с облегчением, которое я расслышала даже не прислушиваясь, уточнил Арсений.

— Ага, — откликнулась я, уже сожалея, что слишком быстро "раскололась". И снова втащила на кресло вторую ногу, обнимала теперь оба колена и представляла, что он сидит позади, обнимая меня, а я — прислонилась к его плечу... Со вздохом прислонилась к высокой спинке кресла.

— Секунду, — сказал Арсений — и некоторое время я слушала тишину. Затем он снова появился: — Сел не совсем удобно. Ты в таких боях разбираешься? Может, расскажешь, как всё происходило?

"Сел не совсем удобно"? Что он имеет в виду?

И вдруг я поняла — что. Он там, у себя, неизвестно где, сидел спокойно, а я представила, что откинулась на его плечо, прислонилась к нему... Вот он и пересел удобней. Может, сидел ссутулившись, а теперь выпрямился — с опорой на спинку кресла. От неожиданности я только начала садиться ровнее, как — хмыкнула. И села: колено левой ноги опустила на подлокотник кресла, локоть правой руки — с мобильником — упёрла в колено правой. Ну что ж. Расскажем, если по второму разу просят.

— В боях не разбираюсь. Просто мне показалось, что Дима дрался красиво. Их четверо мальчишек, — сказала я с улыбкой, представив, как он обнял меня одной рукой и поддерживает за плечо, плотнее прижимая к себе. — Они друзья. Ходят в одну секцию — боевого самбо. И все четверо ходят теперь ко мне на репетиторство. Помнишь, ты подвёз меня на рынок в первый раз? Ну, во вторник? А потом я пошла домой, но не одна: меня сопровождал Роман — мой сосед со второго этажа. — Может, я придумала, может, у меня тактильные иллюзии пошли, но мне показалось — или спиной почуяла, что Арсений напрягся. — После обеда он и был первым на репетиторстве. — Арсений обмяк.

Потом-то я поняла, что у него, позвонившего, была та же цель, что у меня, — слушать мой голос...

Дальше я начала рассказывать о ребятах вообще, пытаясь смешно описать каждого, и Арсений посмеялся, пока я красочно живописала портрет Павлика. Но когда вернулась к Диме... Когда начала повествовать, как мальчишка галантно за мной ухаживал, вживую ощутила, что Арсений не только напрягся, но стал, мягко говоря, менее расположенным к лёгкому разговору. А меня понесло. Умом я понимала, что делаю что-то не то, но язык оказался без костей. Мой восторг зашкаливал, когда я описывала ухаживания Димки.

Когда я ощутила, что Арсений еле сдерживается, чтобы не оборвать меня, до меня дошло, что именно делаю: пытаюсь отомстить ему — за то, что не знаю, где он сейчас и почему не дома. Что мне хочется довести его до белого каления. Потому что он где-то там, а я здесь. Потому что он не тяготится тем одиночеством, которое я только что очень остро ощущала... Пусть он мне и позвонил...

И, поняв всё это, сама себя оборвала на полуслове.

Прошло, наверное, с полминуты, прежде чем он ровно спросил:

— Почему ты не договорила?

— Потому что мне хочется, чтобы ты разозлился, — бросила я и только хотела отключиться — палец уже на кнопке, как на заднем плане, в пространстве его трубки, услышала приглушённый женский смех, потом высокий женский голос позвал: "Арсений, ты долго ещё?" И — лёгкая музыка. Палец вжал кнопку мобильника — продолжил ранее задуманное движение, прежде чем я поняла, что делаю.

Он больше не позвонит! Как бы мне этого не хотелось! Зачем я это сделала?! А зачем это сделал он? Где он сейчас — так мне и не сказал. Небось, в ресторане — утончённо пытается совладать со своими эмоциями. У него там музыка, женщины, ему весело... А мне соврал, что у друзей... Ну и фиг с ним! Мне и тут хорошо — без его звонков!.. Я швырнула его мобильник в соседнее кресло и заплакала, а потом и зарыдала, уткнувшись в ладони. Мама не услышит — у неё телевизор, за двумя дверьми от моей спальни. Да ещё это кресло — сразу за шкафом приткнулось...

Так что я вволю наплакалась — до опухших красных глаз, до насморочно распухшего носа, до укрепившейся кривой маски отчаяния...

Отревевшись вдосталь, я некоторое время сидела в странно опустевшем пространстве, время от времени шмыгая носом. Обычно, наплакавшись, я быстро успокаиваюсь. Но сейчас происходило нечто иное. Я ощутила, как мышцы лица вдруг словно судорогой свело — и не отпускает. Не могу ни улыбнуться — пусть даже искусственной улыбкой — поднять уголки губ, ни просто расслабить рта.

Снова зазвонил мобильный Арсения. Дождавшись, когда ему надоест ждать, я поставила телефон на "тишину". Его звонки — ещё один шаг к пропасти всепоглощающей обиды. Потому что мобильник звонил, а я чувствовала вокруг себя пустоту: Арсений "ушёл". Он звонит, лишь бы узнать, почему я ему нагрубила.

Ну и пошёл он!..

Завтра приберусь у Инны, а если он ключей не оставит — плакать не стану. И вообще, это только мои проблемы: теперь я отчётливо сознавала, что влюбилась в Арсения по уши. А он — нет. Сначала увидел во мне что-то родное — внешне. А стоило мне взбрыкнуть — и он... Он бросил меня. Будем называть вещи своими именами.

Поцелуи в машине не в счёт. В машине целовались не влюблённые, а мужчина и женщина. Условный рефлекс самца и самки, оказавшихся в опасной близости.

Брошенная. Поэтому вокруг меня пустота. Пустыня.

Мне вдруг стало душно. Быстро подошла к окну, открыла форточку и с минуту глотала подмороженно острый воздух.

Этого мало.

Закрыла форточку и заглянула к маме.

— Мам, не хочешь перед сном погулять?

— Какое перед сном? — удивилась мама. — Время — еле-еле десять. У меня сейчас сериал начнётся, а потом надо криминальные новости посмотреть.

— Надо! — передразнила я. — А то они без тебя неправильно их покажут, да? Мам, ну пошли, погуляем! Тыщу лет вместе не гуляли!

Мама здорово растерялась, чем меня же здорово пристыдила. Вздохнув, я сказала:

— Ладно, я посижу на детской площадке с полчаса, а потом вернусь.

— Будут звонить — так и говорить? — с облегчением спросила мама.

— Угу. Так и говорить.

Через дорогу перед подъездами я поднялась по лестнице, ещё утром дочиста освобождённой от снега, на детскую площадку и села на маленькую карусель-вертушку, чуть сбоку от тропинки к соседнему дому: карусель похожа на деревянную лепёшку, которую надо раскручивать, держась за поручни, крестом установленные на ней. Машинально отталкиваясь то одной, то другой ногой, я бездумно следила за тенями в освещённых окнах своего дома, за редко проезжающими по дороге машинами, за редкими в этот час прохожими: некоторые из них шли из магазина с остановки и поднимались по той же лестнице, что и я, только сразу направлялись к дому напротив. Или, наоборот, шли от дома, чтобы пройти дорогу перед нашим домом — и дальше, к остановке.

В себя пришла, когда хлопнула дверь моего подъезда и дорогу к лестнице быстро перешли две фигуры — высокая и пониже. Они было прошли мимо карусели, но внезапно тот, пониже, резко повернулся к карусели, а высокий, ни слова не говоря, поспешил за ним. Первый подошедший, очутившись рядом со мной, удивлённо засвистел.

— Яна? — удивился и Роман.

— Что вы здесь делаете? — спросил Дима. — Ждёте кого-то?

Про мальчишек, которые хотели посидеть у Романа, чтобы обменяться впечатлениями, я и забыла. Как и про то, что Дима живёт как раз в этом доме — напротив нашего с Романом. Странно, как Димка узнал меня? Я ведь в куртке и в кепке на этот раз.

— Дышу свежим воздухом перед сном, — спокойно ответила я. И поймала в перчатку мохнатую снежинку. Снег падал негусто, но исподволь и не спеша лепил вокруг тишину.

— Кайф! Я тоже хочу!

Дима сел справа, Роман — слева. Сначала они взахлёб рассказали, как и что им понравилось в спортивном зале, потом объявили, что дома у Ромыча зря времени не теряли и уже знают, что такое Старая Трасса. И что самый кайф — старший брат Игоря обещал завтра отвезти туда всю компанию.

Слишком усталая от переживаний, я сказал только, что, возможно, как раз завтра меня на Старой Трассе и не будет.

И тут выяснилась ужасающая вещь.

— В смысле — Яны не будет? — спокойно уточнил Димка. — А нам и Ваня подойдёт.

— Роман! — слабо возмутилась я. — Эх ты, предатель!

Мой сосед виновато потупился, а Дима тут же вступился за него.

— Яна, вы его не ругайте, ладно? Он не виноват, что я так здорово умею выспрашивать. Он ведь даже и не понял, что проболтался.

Интересно. Вступившись за друга, Дима и не подумал взять вину на себя или хоть как-то себя обелить. Самоуверенный.

— А почему вы не придёте? — легко спросил Дима.

— Не скажу.

— Почему?

— Из вредности.

Он фыркнул.

— Боитесь, лишнего скажете?

— По-моему, лишнее сейчас говорит кто-то другой, — заметила я. — И вообще... Кто-то хотел воздухом подышать, а болтает без умолку.

Дима улыбнулся: ага, разговор переводим, чтобы не проболтаться!.. Но послушно замолчал. И мы стали смотреть, как с нависшего над нами тёмно-серого неба, слегка подсвеченного вечерним городом, лениво падают снежинки; на мой с Романом дом, на тёплые от света окна, на совсем редко проезжающие перед домом запоздалые машины, на мужчину, в чёрном пальто, с небрежно намотанным на шее длинным шарфом, с непокрытой головой, который не спеша поднимался по лестнице, поворачивал к нам — и так же спокойно остановился передо мной. Перед нами. Не слишком близко — где-то в метре от нас. Охотник... Дичь-то не в одиночестве.

— Добрый вечер, Дима, Роман... Яна...

Мальчишки, насторожённые, встали уже, едва только поняли, что незнакомец идёт именно к нам. Хм... Одновременно. Тоже — охотники. Я взглянула снизу вверх, машинально приподняв козырёк кепки.

— Ребята, знакомьтесь. Это Арсений.

— Очень приятно, — спокойно отозвался тот.

Почему-то больше всего меня беспокоил Дима, стоявший гораздо напряжённей Романа. Но мальчишка вдруг расслабился и даже улыбнулся.

— А я вас знаю. У нас в зале до сих пор ваша фотка висит. Яна, мы пойдём. До свиданья. До свиданья, Арсений.

И он чуть не по-офицерски кивнул ему. Какие-то мгновения я даже ожидала, что вслед за кивком последует прищёлкивание каблуками. Но мальчишки, выждав, пока Арсений чуть наклонит голову в ответ, просто развернулись и, негромко, но возбуждённо переговариваясь, пошли к дому Димки.

Арсений некоторое время постоял, глядя им вслед, потом неспешно присел рядом со мной. Я безразлично сказала:

— Мир тесен, да? Если бы Дима тебя не узнал, он бы не ушёл.

— Я это понял.

— Боевое самбо, да?

— Было дело.

Говорить не хотелось. Хотелось смотреть на падающий снег и ни о чём не думать. Арсений, кажется, тоже не был расположен болтать. Но явно оказался расположен к чему-то иному. Молча подвинулся ко мне, сунул сзади руку обнять меня за пояс — и не просто обнял, но подтащил к себе ближе, после чего привалил меня к себе, придерживая за плечо. Не поворачиваясь, я некоторое время сидела, неловко отстраняясь от него. А потом не выдержала — головой прислонилась к его плечу. И не сопротивлялась, когда он снял перчатки и переплёл свои пальцы с моими, образовав наше личное, абсолютно замкнутое пространство, в котором было уютно и безопасно. Сначала потому, что можно почти лежать в его руках, как в кресле. А потом стало тепло. Я не замёрзла. Согрелись мы, прижатые друг к другу...

Глядя на рукав его чёрного пальто, постепенно белеющий от мохнатых снежных хлопьев, я мельком подумала, что он даже не спросил, почему всё-таки я так резко оборвала разговор по мобильному. И, кажется, не сердится на меня из-за этого. Потому что старше?.. Опять мельком подумалось, что я впервые вспомнила о разнице в годах...

Потом я взглянула ему в лицо.

— Ты без шапки — замёрзнешь.

— Да нет. Нормально.

— И... мне идти надо. Я обещала маме только на полчаса. Потеряет.

— Давай ты проводишь меня к машине, а я подвезу тебя по пути к подъезду?

— Ну... Давай.

Мы спустились по лестнице и пошли по дороге к концу дома, где жильцы в основном ставили машины. Под руку. Шли — в смысле, под руку. Он опять без слов предложил мне руку так, что отказаться — обидеть ни за что... Я слабо понадеялась, что он предложит посидеть в машине, хотя понимала, что после слов о маме он вряд ли... Но хотелось хотя бы услышать это...

Может, и сказал бы... Но не успел. Потому что подъехал Глебушка, который привёз Инну. Он тоже доехал до конца дома, чтобы можно было развернуться, но, разворачиваясь, узнал меня. А может, Инна узнала.

Мы-то, когда машина начала подъезжать, отошли чуть в сторону, чтобы не мешать. И Арсений уже не просто стоял со мной под руку, а поставив меня перед собой, обнимал, держа руки — пальцы "замком" — на моём поясе. И я почему-то не боялась, что вот выйдет кто-то из соседей, увидит меня здесь... И с тихой улыбкой думала — собственник.

Машина Глебушки развернулась и остановилась. Выпорхнула Инна с радостным:

— Яна, привет! Здравствуйте, Арсений Юрьевич!

Вышел, судя по всему, ошеломлённый донельзя Глебушка.

— Э... Добрый вечер.

— Добрый, — отозвался Арсений, не трогаясь с места. — Инна Валерьевна, вы ведь сейчас зайдёте? Не могли бы вы предупредить...

— Раису Ивановну, — подсказала я, воспрянувшая духом.

— Не могли бы вы предупредить Раису Ивановну, что Яна немного задержится?

— Конечно-конечно.

Сияющая Инна помахала мне рукой и села в машину. Глебушка растерянно кивнул нам, и машина отъехала.

Не теряя времени даром, Арсений чуть приподнял меня над землёй и будто одним длинным движением поставил перед своей машиной. Уже внутри он попросил:

— Яна. Давай просто посидим. Что-то у меня настроение... Побыть с тобой рядом. Ну, не разговаривая... Не обидишься?

Я покачала головой. И мы сидели где-то с полчаса и смотрели в ветровое стекло, как слетает густой тёмно-белый снег. И Арсений оказался прав. Потому что ничего лучшего, чем это молчание, я не помнила за всё то время, пока была знакома с ним.

Потом он подвёз меня к подъезду, мы попрощались — просто, почти по-приятельски — короткий поцелуй в машине, я вышла, сказала: "Пока!" Он кивнул и уехал.

— Лифт, вообще-то, работает, — сказала Искандера, когда я поднялась наверх по первой лестнице. Она плыла чуть ниже, весьма чем-то довольная.

— А я специально. Вдруг у тебя боязнь лифтов — типа, сквозь пол боишься провалиться. А тут хоть поговорить можно.

— Хм. Ты спроси сначала, расположена ли я говорить.

— Спрашивать — не буду. Была бы не расположена, давно бы смылась.

— Фи, как грубо, — пробормотало привидение.

— Ладно тебе. — Я остановилась между этажами, отошла к подъездному окну. — Искандера, ты ведь не скажешь главного? На такие вопросы призраки не отвечают ведь?

— На какие? — Девушка-призрак встала рядом, тоже задумчиво вглядываясь в снежную круговерть за стеклом, отчётливо видимую вокруг понурой головы желтоглазого фонаря.

— Ты же давно всё считала с меня, как и тот же вопрос. Зачем ты заставляешь меня говорить об этом вслух?

— Потому что у смертных есть одна привычка: они почему-то страшно боятся выговорить вслух главное, что их волнует. Как ты сейчас.

— Ага, а у призраков такого нет, — нехотя поддразнила я её. — Искандера, ты же только и делаешь, что уходишь от главного.

— Это ты сейчас решила защищаться и таким образом замолчать свой собственный вопрос. Итак, я жду, что ты его всё-таки озвучишь.

— Любит ли меня Арсений? Нет, — торопливо продолжила я, с новым чувством — со страхом — всматриваясь в бесстрастное, но прекрасное лицо призрака. — Я, конечно, понимаю, мы ещё только еле-еле неделю знакомы, но мне почему-то кажется, что я знаю его давно. Я понимаю, что недели на сильное чувство мало, но ведь...

— Ищешь лазейки? — тихо, словно про себя спросила Искандера. — Уступаешь, чтобы потом отступить, уговаривая себя, что не понимаешь?

— Я не маленькая девочка! Мне нужна твёрдая уверенность!

— В чём? В том, что он тебя любит? А зачем тебе уверенность? Разве не главное, что ты любишь его? Несмотря на свою жалкую еле-еле неделю?

Я снова отвернулась к окну. Где-то там, по городу, ехал Арсений — загадка из загадок для меня. Медленно подняв ладонь, пальцы которой только недавно переплетались с его пальцами, я прикоснулась к лицу. От кожи пахло едва уловимым холодным ароматом его туалетной воды. Что будет завтра? Лёшка так и не позвонил. Значит, Арсений всё-таки заплатил за веранду... Хорошо Искандере с её призрачным высокомерием. И любопытно, как бы поступила она, будучи человеком из плоти и миллиардов сомнений.

21.

Субботним утром я вышла раньше обычного на полчаса, хотя на работу собиралась прийти в обычное время.

Из этого получаса десять минут должны уйти на прогулку через наш микрорайон, потом двадцать минут на то, чтобы дать хорошего кругаля до проспекта, с которого я уже напрямую спущусь к месту работы. Я уже вычислила, откуда Арсений начинает следить за мной, — с остановки. Так что, дабы не попасть ему на глаза, мне надо прошагать к другой трассе, от которой я и смогу насладиться пешей прогулкой без излишнего внимания со стороны.

В общем, я встала пораньше, чтобы как можно меньше видеть Арсения.

Вчера вечером, едва зашла домой, прозвонился Лёшка. Всё. Уже точно известно, что "главный самоубивец" полностью оплатил и веранду, и буфет, и диджея.

И теперь я не хотела лишний раз смотреть в глаза человеку, который мечтает о танце с другой женщиной.

При этом нисколько не утешало, что этой другой буду я сама.

Лучше пройтись, чем сидеть в его машине и точно знать, о чём он мечтает, сидя рядом со мной.

Мягкий снег под ногами. Слишком раннее утро, и дорожки ещё не расчищены. Зато, осторожничая в полутьме субботнего утра на дорожках, на раскатанных и теперь предательски припрятанных снегом ледянках, — как бы не поскользнуться! — можно забыть об Арсении.

... Лёшке я вчера перезвонила через час после его звонка.

— Лёш... Что бы ни случилось завтра во время танца, я хочу, чтобы меня ребята проводили как обычно — спрятав ото всех. Как и Ленуську.

— Думаю, Никитос будет... — начал брат и сбился. — Ян, что-то хреново мне, как подумаю про веранду. Может, ну их все — танцы-шманцы?

— И обломать интерес Андрюхе и Ленуське? — напомнила я.

Брат помолчал, а потом спокойно сказал:

— Не боись. Будет тебе охрана.

... Не доходя до остановки на верхней дороге, я свернула в переулок и вышла на стыке двух домов, к следующей переулочной дороге, но побольше. Здесь тоже ездили машины, особенно в час пик. Но Арсений поедет вряд ли. Для него это слишком большой объезд.

Поглядывая на окна, в которых весело подмигивали разноцветные огоньки гирлянд, обозначая контуры ёлок, я поднялась к дороге, переполненной транспортом. Её перешла почти бегом и с облегчением вздохнула, оказавшись скрытой от машин высокими заснеженными кустами.

Суббота. Тридцатое. Мама сегодня с утра начнёт наряжать квартиру: вытащит старую пластиковую ёлку и две коробки с новогодними украшениями. Ёлку она поставит сама, а "дождики" по комнатам развешаю я: обовью настенные часы, проложу поблёскивающие дорожки поверх гардин, украшу зеркала. За мной же в последний день уходящего года, то есть завтра, — съездить с утра на рынок и с ёлочного базара привезти три еловые лапки. И с этого момента в квартире запахнет свежей хвоей и волнующей новогодней тайной.

... — Глебушка предложил переехать к нему! — сообщила Инна, смущённо улыбаясь и оттого ещё больше хорошея.

Если бы она мне сказала это до Лёшкиного звонка, я бы порадовалась за неё от всей души. С трудом заставила себя улыбнуться ей в ответ — впрочем, большего ей и не понадобилось, чтобы всё рассказать о том, что её взволновало.

— Я отказалась, сказала, что мы друг друга ещё плохо знаем. Сказала, что будет как-то странно жить у него, ведь пока я ещё не разобралась с Тарасом, отчего я пока не чувствую себя свободной. Представляешь, он сказал, что постарается, чтобы развод побыстрей оформили, что у него связи!.. Мне было смешно и...

Оказывается, не у меня одной сомнения... Инна очень боится, что чувство Глебушки неглубоко и скоротечно: слишком уж быстро развиваются события. Чтобы успокоить подругу, я напомнила:

— Если он сказал, что сможет ускорить процесс развода, — уже хорошо. Главное — Тараса рядом уже не будет. Чего волноваться?

Инна вспыхнула от моего вопроса и, сдерживая неловкий, как, видимо, полагала, в этой ситуации смех, ответила мне, сжав руки:

— Яна, если бы он мне только переехать предложил... Он сделал мне предложение!

Хорошо, мы сидели в креслах. Я только подняла брови и, подняв ладонь перед глазами, принялась загибать пальцы.

— Так, когда он тебя увидел? В среду. Сегодня пятница. Ну-ка... Среда, четверг, пятница... Ммм... Глебушка точно нашёл в твоём лице женщину своей мечты! Чтобы решиться на предложение мне, ему понадобилось несколько лет! Поздравляю!

Только после этого Инна расслабилась — и я следом за нею, и последние часы перед сном мы сидели, болтая обо всём...

... Шагая по дорожке среди корявых кустарниковых теней, которые жутковатыми змеями двигались под ногами, едва налетал ветерок, я размышляла: а что было бы, сделай Глебушка мне предложение хотя бы в первый год нашего знакомства? Наверное, согласилась бы. Лишь бы просто выскочить замуж. А что? При моей неприметной внешности быть рядом с шикарным мужчиной даже лестно. Глебушка же — красавец, высокий, подтянутый...

— ... А что он сказал, когда увидел меня с Арсением? — не выдержала я.

— Хм... А ты не видела? Мы минут десять стояли у вашего подъезда — так он был ошеломлён! Пробормотал, что теперь, кажется, понимает, кого ожидал Арсений в тот раз. Ян, а в тот раз — это когда?

— Понятия не имею, — слукавила я. — Инна, а они знакомы?

— Извини, не стала выяснять. Неудобно как-то было.

... Проспект. Ветер в спину. Хорошо, что не в лицо. Слишком резкий поднялся: долго бы идти пешком не могла — слёзы выбивает.

Когда я впервые начала представлять, что начну с кем-то встречаться, мне, наверное, как и многим, грезились в первую очередь свидания. Долгие разговоры по телефону. Цветы, гуляния, походы в кино и на дискотеку, может, в кафе... В страшном сне не могло привидеться, что ничего такого меня не ожидает. Что буду стесняться своей затасканной одежды. Что буду отводить глаза, если симпатичный мужчина будет встречаться со мной глазами... И, когда плюнула (ну, почти плюнула) на все свои страхи, на тебе — стала героиней любовной истории... А любовной ли? Мне-то предложения ещё никто не делал.

Впрочем, если уж по меркам Инны, то рановато о предложении думать... Да уж... Лучше подумать, чего хочет от меня Арсений.

А если обнаглеть и подумать, чего хочу от него я?

Ну-ка, ну-ка... Честно? Не знаю.

Оказывается, это трудно — определиться, чего ты хочешь от мужчины, который тебе нравится. Замуж — что-то я не представляю себя в качестве светской львицы. Столько всяких условностей и законов в том мире, который мне совершенно не знаком. Да, я в этом рациональна: хорошо быть Золушкой, которая всё-таки воспитывалась в семье, где можно наблюдать за дамами и учиться на примере других, как вести себя с теми, кто рангом выше. Знать с самого начала манеру поведения... Да и сама Золушка не была из низов... Любовницей — я слишком строптива для этой роли. Просто подругой... Я остановилась у тёмной витрины, слегка подсвеченной гирляндой лампочек. При том, как он старается меня постоянно обнять, прикоснуться ко мне? Подругой?.. Глупо.

Хватит о пустом. Мне ещё два дома — и повернуть к переулку, где пройти через арку — и не дай Бог встретиться с Арсением. Я вдруг прыснула от смеха: с разъярённым! Охотник дичи не нашёл!

Я заторопилась. А вдруг удастся прийти первой и не встретиться? Хотя бы оттянуть встречу — ведь потом всё равно увидимся.

Чувствуя себя виноватой, что сбежала, и осторожной — а вдруг и в самом деле удастся проскользнуть, хотя бы сейчас не встретившись? — я заглянула за угол арки. В тёмном пустынном дворе — никого! Ни одной машины! Удача!

Бегом со всех ног — к крыльцу. Проскочила, прыгая через ступеньку, лестничку, с разбегу проехалась по полу схватиться за дверную ручку... Ой, мамочки, не свалиться бы! Скользко! Ой, успеть — до въезда во двор машины Арсения! Ой, Господи, там, за спиной, не фары ли? Что-то же осветило двор! Едет через арку!.. Рванула ручку на себя, пущенным снарядом влетела в вестибюль! Не успела сориентироваться, как врезалась в кого-то, кто охнул и перехватил меня, чуть не свалившуюся, за пояс и за руку.

— Яна? — изумлённо сказали надо мной.

— Здрасьте, Володя! Ой, извините, там, на крыльце, — скользко, — покаялась я, с трудом сдерживая дыхание, а ещё больше — желание оглянуться на дверь: идёт — не идёт?

Он чуть встряхнул меня, словно удостоверяясь, что я могу стоять на ногах. И я наконец смирилась, что сейчас зайдёт Арсений и будет злиться. Заглянув в лицо Володи, я улыбнулась: он всё ещё держал меня так, будто собирался начать тур танго. Покрутив ладонью в его руке, я напомнила, что пора бы выпустить меня. Он улыбнулся в ответ.

— Спасибо, что поддержали, — уже почти чопорно сказала я.

— Пожалуйста, — откликнулся он и отпустил меня.

Я быстро и незаметно привела в порядок чуть задравшуюся куртку — ну, как привела: одёрнула полы, — и подошла к столу вахты.

— Доброе утро, Вилен Степанович.

— Доброе-доброе.

Он отвернулся за ключами, и в этот момент снова мазнуло светом машинных фар по стеклянным вставкам входной двери. "Быстрей, быстрей!" — запаниковала я, мысленно подгоняя вахтёра. А тут ещё Володя... Он кого-то ждал — почему так рано? Вчера вроде пришёл, как все офисные работники приходят, — после девяти. Сегодня-то почему в семь?

— Спасибо! — от волнения осипшая, тонким голоском поблагодарила я, забирая ключи от мастерской.

Свет уехал. Пока он поставит машину, пока закроет её, пока дойдёт до крыльца... Я кинулась к лестнице. Уже наверху обернулась. Володя улыбнулся, глядя вслед... Дверь всё ещё закрыта. Может, успею незаметно принести воды?

С такой сумасшедшей скоростью я никогда не сбрасывала куртку и не мчалась в туалет за водой, постоянно присматриваясь и прислушиваясь. Успела! Схитрила немного. Тамошняя техничка, уходя, оставила два ведра полными — я из одного быстро перелила, чтобы не ждать. В конце своего краткого рабочего дня или когда разберусь с Арсением, наполню для неё. И вообще — в следующий раз буду оставлять своё ведро полным, чтобы сразу начинать работу, а не терять времени зря... Ага, у меня ещё фора — Володя внизу. Он наверняка задержит Арсения, хотя бы поздоровавшись с ним.

Хлопнула дверью мастерской и затаилась, пытаясь отдышаться.

Как же мне эту жуткую субботу пережить-то?.. Задалась вопросом и похолодела... А я, случаем, не ревную его? К себе самой, но он-то про это не знает! Ревную... Значит, я на самом деле не просто влюбилась, а люблю его? Глупости. Недели не прошло, как мы знакомы. Такого просто не может быть. Ничего я не почувствовала, когда впервые с ним встретилась в коридоре на месте новой работы. Ничего не почувствовала, когда он меня поцеловал в конце танца.

Работа — лучшее лекарство, — подумалось мрачно, и я со вздохом принялась за уборку. Что ж, пара минут физических усилий привели к своему обычному результату. Я успокоилась и наконец смогла расслабить зажатое напряжением лицо...

Вода слишком грязная, пора менять. Я взялась за дужку ведра и выпрямилась.

Арсений стоял у двери. Лицо надменное. Рот сжат — как у меня недавно. Глаза угрюмые. Хуже, чем просто пасмурные. Рассматривает меня... как птицу, упорхнувшую из силков, когда уже, кажется, ясно, что попалась. Ну и рассматривай себе на здоровье. Я и позже упорхну. Охотничек... Стреляешь дуплетом — будь готов, что хотя бы из одного ствола промажешь.

— Привет, — сказала я и пошла на него с этим ведром.

Перехватил ведро. Отнял — в сущности.

— Я чего-то не понимаю? — спокойно спросил сверху вниз.

— В смысле — не понимаешь? — Расслабила пальцы, освобождённые от ведёрной дужки. Потрясла их, застывшие от тяжести... Отнял так отнял — подожду, пока вернёшь. Играть я тоже умею — дурочек. — А что случилось?

Он опустил ведро на пол. Рядом со своей ногой. Боится, как бы я чего не натворила? Легко! Если что, я и из этой позиции пнуть ведро могу так, чтобы вода выплеснулась прямо на его шикарные серые брюки.

— Почему ты это сделала?

— Пока — я ничего не сделала.

— Почему не дождалась меня?

— Не поняла. Мы о чём-то договаривались? Не помню такого, чтобы я тебя должна была ждать. Так в чём дело?

— Ты прекрасно знала, что я буду ждать тебя.

— Почему это я должна знать?

Он промолчал, только дёрнул ртом — то ли брезгливо, то ли кривясь.

— Ладно, замнём. Будем считать, что не поняли друг друга.

— Я ничего не поняла, но спасибо, что понял ты. Всё, я свободна? Могу продолжить работу? — И я потянулась к ведру.

Сильные ладони мне подмышки, взлёт — и внезапно я обнаружила, что сижу на ближайшем к двери столе. Грохнула входная дверь в мастерскую — он пнул её, как ненавистного врага. Слишком быстро! Это я сказать хотела: слишком быстро для меня развиваются события. Но ему уже не нужны были слова, ему нужным оказалось другое. Шаг вплотную к столу, взгляд на мой рот... Ладони проехались по моим плечам, отчего меня словно судорогой прогнуло, заставило поднять лицо к нему. А он заглянул в мои глаза и ощерился, часто дыша через рот. Чего же он медлит?!

Я вцепилась в рукав его пиджака, дёрнула к себе. Глядит так, точно не понимает. Что ж... Нетерпеливо потянулась сама — к его губам. Обхватила его голову ладонями — ладони мои тёплые, разогретые, его кожа, уши — прохладные, он только что с улицы... Только не отворачивайся! Сама, сама! Чуть склонившись, прикоснулась к его губам — и как будто взорвала что-то в нём. Холодные ладони влезли под мой джемпер, прижимаются к горячей коже, оглаживая спину... У меня мышцы живота сжимаются не от холода — под его лаской, но это я уже так — издалека чувствую, потому что он начал-таки целовать меня. Прижимаясь ко мне, сидящей на столе, — и всем телом судорожно прижимая меня к себе... Мои ладони по его лицу — дорвалась, как же мне хочется гладить его, трогая скулы, а потом — пальцы скользнули к затылку. Колючий — погладила, может, разглажу... Губы в губы — как будто утопая в его мягкой нежности, как будто переходя в него самого — в тёплую глубину, сильную и тёмную, откуда самой не выплыть, но и утонуть не жаль...

... Очнулись. Он прикусил мою губу, смотрит в глаза. Я (когда — сейчас не упомню) ноги скрестила за его спиной, распласталась по нему. Господи, а когда я успела ему рубашку расстегнуть, чтобы руки сцепить за его спиной?! Молчу уже про пиджак — он ведь тоже застёгнутый был! Мои ладони — мокрые от пота, или у него спина мокрая?.. Осторожно отстранилась — выпустил.

— С ума сошли...

Глаза светлеют, словно он начинает приходить в себя... Огляделся.

Мои ладони выскользнули из-за его спины, он снова обернулся ко мне, опустил глаза на расстёгнутую рубаху, невольно качнул головой: ого...

Молча, поспешно привели себя в порядок. Переглянулись.

— Подожди, — остановила, едва он повернулся уйти. — Платок есть?

Он сунулся пальцами в верхний карман. Поднял брови.

— Нет.

— Иди сюда — ты весь в моей помаде.

— Отметила, да?

То ли пошутил, то ли всерьёз. Думай теперь... Нисколько не стесняясь, пальцами вытерла его припухший рот и вокруг него. Чуть не поймал — ртом. Снова замерли, глядя друг на друга. Снова что-то начало вздыматься изнутри...

— Иди, — охрипло сказала пересохшими губами. — Иди быстрей.

Повернулся — и чуть в ведро не врезался. Посмотрел на него — и слепо на меня.

— Не убегай.

— Посмотрим.

Никаких обещаний. Никаких. Ничего не хочу обещать... Как заклинание...

Ушёл. Только что в том, что ушёл: дверь-то в его кабинет — от мастерской через пять-шесть шагов. Я более-менее успокоила подпрыгивающее сердце и горячее дыхание и забежала в комнату Инны — там есть зеркало. Тоже надо размазанную помаду убрать... Встала перед зеркалом с пачкой салфеток из сумки. Помады почти и нет. Зато есть вопросы... Вот эта, которая сейчас в зеркале и смотрит на меня насторожённо и вопросительно... Она, значит, может, вызвать в мужчине такую... реакцию? Может?..

Губы разъехались в уродливой гримасе плача: но зачем ему тогда эта танцовщица?!

Не буду реветь!

Изо всех сил ударила по столу ладонью. Зашипела от боли. Зато уродливая гримаса расслабилась в нормальное лицо. Хватит. Ещё на работе не хватает слишком много думать об этом. Закончить уборку в обоих местах — и домой. Если попытается остановить — сбегу... Кажется, сегодняшнего вечера я жду больше, чем всего остального.

Остальное сделала бездумно: закончила уборку, долила в ведро здешней уборщицы воды, чтобы не думала обо мне плохо, поставила полное ведро воды в свой уголок, с предметами для уборки, приготовилась вообще к следующему рабочему дню. Всё. Я уже не знаю, чем ещё заняться, чтобы оттянуть визит в его кабинет.

Успокоилась, подумав, что вот-вот в мастерскую народ начнёт идти. И придумала ещё один повод опоздать к Арсению. Надо бы ключ от мастерской повесить на место. А потом уже... И я спустилась вниз.

— Яна, вам Арсений Юрьевич, ключ оставил. Опять срочно уехал.

— Спасибо.

Интересно... У меня от этого интереса такое облегчение пошло, что сейчас буду в убираться в пустом кабинете, что я мгновенно повеселела. Так вот — интересно: он срочно уехал, чтобы я его не стеснялась после нашей, мягко говоря, утренней встречи? Или ему на самом деле пришлось быстро покинуть здание? Не предупредив меня?

Я уже вымыла весь кабинет и вытирала руки, когда в голову пришла мысль о наиболее вероятной причине его отъезда: он поехал на веранду! Смотреть, всё ли там в порядке!.. Руки опустились сразу. Мне стало так тяжело, что с трудом заставила себя не плакать. Ладно. Если он уехал именно на веранду, у меня есть время сбежать спокойно и не появляться нигде до вечера: мама меня понимает — будет отвечать на все звонки, что меня дома нет. Так что...

Дверь кабинета открылась, когда я шла к ней.

— Сразу не уходи, — озабоченно сказал Арсений, в полурасстёгнутом плаще и явно не собираясь снимать верхней одежды. — Хочу тебя кое с кем познакомить.

Он сделал паузу всего на несколько мгновений, а я сразу воспрянула духом: может, он предложит мне съездить с ним на веранду? Если предложит — всё нормально у нас с ним будет. Если нет — с ним, как говорят подростки, всё ясно.

— А с кем? — наивно, не удержавшись, поинтересовалась я.

— Ключ от кабинета у тебя? Давай, я сам закрою... Сейчас всё увидишь.

Мы вышли — я впереди. Обескураженная, я молча следила, как он закрывает дверь, как по-хозяйски кладёт мою ладонь на сгиб своего локтя. И мы пошли, но не к выходу, а по коридору. Я так удивилась, что покорно шла за ним, здорово заинтригованная. Он вёл властно, нисколько не сомневаясь в том, что я послушно последую за ним. И что оставалось делать? Конечно, шла. Любопытно же.

Мы прошли коридор до конца, но не стали спускаться на первый этаж, к запасному выходу, о котором я теперь знала. Нет, мы вышли из коридора к следующей лестнице наверх — слева дверь лифта. Арсений вызвал лифт и снова первой впустил меня в кабину.

У меня, честно говоря, закралось подозрение, что он сегодня галантен не оттого, что вообще галантный, а потому, что боится спугнуть меня. Боится, что я сбегу. Он чувствует моё настроение?

В лифте я стояла, не поднимая глаз. Молчали. Как будто стеснялись друг друга. Но и в молчании мне хорошо просто быть рядом. Арсений стоял, как будто специально бок о бок со мной — так плотно, что я плечом чувствовала тепло его локтя. Разлад в чувствах медленно сходил на нет. Я успокоилась, хотя чувствовала в себе какую-то внутреннюю надрывность. Произойди что-нибудь со мной не то в последующие несколько минут — рёву будет...Получше бы успокоиться, но как?..

22.

Привычно встала у двери, к которой он меня подвёл. Встала — в ожидании, когда он привычно же откроет дверь. Лучше б не привыкала!! Сбежать было бы легче!

Из приоткрывшегося помещения рванула волна весёлого смеха, лёгкой радостной музыки, позвякивания посуды и вкуснейших ароматов!

От неожиданности я попятилась, но Арсений железной рукой подхватил меня под локоть и протолкнул вперёд. При виде нас сидящие за праздничным столом приветливо загомонили, призывая побыстрей раздеваться и присоединяться к застолью. С перепугу мне показалось, что их там, за столом, человек сто.

Ну, конечно, только мужчина может привести на праздничное мероприятие женщину, не предупредив её, не предложив хотя бы слегка подправить косметику и причёску! Господи, хоть с волосами возиться не надо — коса у меня жёстко скручена в "узел" на затылке!..

Пока Арсений стягивал с меня, упирающейся и, честно говоря, ужаснувшейся, куртку, являя на свет мои потрёпанные джинсы и старенький джемпер (ладно хоть ботинки сегодня надела новые!), из-за стола поднялись два человека, которые поспешили к нам. Володя и Лена.

— Доброго утра, Яна, — улыбаясь, сказала Лена, — как хорошо, что Арсений пригласил тебя к нам. У нас тут небольшой сабантуйчик в преддверии Нового года. Так что и вы наконец пришли к нам. Пойдёмте, покажу, где вам место оставили.

Каким-то неуловимым — точнее, неопределимым чутьём я сообразила, что своим "вы наконец" она не укоряет нас за опоздание, а объединяет меня и Арсения. Я взглянула на него, который в этом время повесил мою куртку и кепку во встроенный шкаф (успела заглянуть: ой, зеркало! Быстро пригладила вздыбленную чёлку), а затем снял с себя плащ. Это и есть "наше окружение"?! Все эти люди?! Втихомолку поглядывая на сидящих за столом и кивая в ответ на реплики щебечущей Лены, которая, кажется, заправляла здесь (не сразу, но дошло: Володя — её муж), я наконец сообразила: двенадцать человек — с фотографии! И мы. Клуб и секция танго в полном сборе? С нами — с Арсением и мной, вместо Наташи.

А ещё, приглядевшись, я обнаружила, что собравшиеся одеты не так, как можно было бы ожидать от преуспевающих (а я уже поняла, что все они здесь такие) людей, собравшихся вместе ради празднования. Скорее, они оделись таким образом, чтобы чувствовать себя свободно, а не празднично. Э... Кажется, это называется демократично: те же джинсы и джемпера или трикотажные рубахи у мужчин — разве что наверняка качеством получше, не говоря уж о цене...

Нисколько не сомневаясь, что я тут ни при чём, я тем не менее испытала к ним огромную благодарность.

— Идём? — негромко спросил Арсений. И чуть согнул руку

Лена пошла впереди нас. Я взяла Арсения под руку. Форы было на секунды. И я использовала их полностью.

Когда мне нужно быть самоуверенной, особенно из отчаяния или противоречия — кому-то назло, я жёстко беру себя в руки и начинаю играть. Есть определённая маска, которой я в таких случаях пользуюсь. Маска Дианы из советского фильма "Собака на сене". Едва я вспомнила её, лицо мгновенно расслабилось, брови слегка приподнялись, а губы обвеяла лёгкая улыбка.

Чувствуя себя графиней в исполнении Тереховой (а что? Диана — Яна!), я уже спокойно выдержала момент, пока меня представлял Володя — представлял он в качестве, как позже выяснилось, хозяина застолья: "Дамы и господа, разрешите познакомить вас с Яной!", и опустилась на стул, который Арсений выдвинул из-за стола для меня. Арсений оказался слева, справа — Виталий, с которым я милостиво поздоровалась. При взгляде на меня от неожиданности он тоже поднял брови, но удивлённо — и принялся было шутливо очаровывать меня светской беседой, как хорошую знакомую, но Арсений, внезапно помрачневший, быстро прервал интересный опыт в общении с таким необычным для меня, хоть и немного знакомым собеседником.

Продолжая играть и не переставая светски улыбаться, я взглянула на Арсения, приподняв одну бровь — это я тоже умею. В чём, мол, дело-то?.. В отличие от остальных, он сидел в костюме и выглядел очень строгим и недоступным.

— Что происходит? — тихо спросил он. — Ты ведёшь себя...

Вот ничего себе! Он ещё будет мне за манеры выговаривать?!

— Я веду себя как человек, которого не предупредили, что он будет приведён в незнакомое место и представлен незнакомым людям.

Он промолчал, лишь налил мне шампанского и принялся ухаживать, наваливая салаты на мою тарелку, хотя наваливал настолько щедро, что даже я догадалась: он взялся за это дело, потому что нервничал. Странно, я бы поняла, если б он был обеспокоен мной, моим состоянием на этом банкете... Хотя какой банкет...

Поскольку я держала в руках бокал и усердно занималась им, по капельке отпивая и изредка взглядывая на Арсения, то никто не заметил, как я украдкой огляделась.

Просторное помещение, щедро украшенное привычными нитями с колышущимися, поблёскивая, "дождиками" на них, явно предназначалось для работы нескольких человек. Комната огромная, у стен — столы с компьютерами. Кроме входной — две двери: одна строгая, кабинетная — для начальства, наверное, коим и являлся здесь Володя, как чуть позже и подтвердилось; вторая — распахнутая, в каморку, из которой женщины, то одна, то другая вставая из-за стола, приносили новые блюда.

Не застолье, а контора знакомства с коллективом. Все называли друг друга по именам, а когда заговаривали со мной, то и дело, говоря о ком-то, снова называли его по имени и кивали в его сторону. В общем, меня старательно и непринуждённо знакомили с "нашим окружением". Я благосклонно улыбалась, говорила со всеми дружелюбно и легко. Запомнила почти всех, а потом сообразила, что, даже если просто глядела на лицо человека, которого, казалось бы, точно не помнила, в памяти всплывало его имя.

Все мужчины — или сверстники Арсения, или чуть младше его. Из них только двое с самого начала насторожённо приглядывались ко мне, но, заметив, как свободно болтают со мной Виталий и Володя с Леной, успокоились. Особенно заметно они расслабились, после того как Володя обратился ко мне с вопросом, правильно ли он употребил в речи одно выражение. Один из двоих, с зачёсанными назад русыми волосами и щегольскими усиками, тихо осведомился о чём-то у Лены и через стол обратился ко мне:

— Яна, вы филолог?

— Да.

— Не знаю, говорил ли вам Арсений: у нас выходит собственная газета, но весьма неорганизованно. Нет главного редактора. Не хотели бы вы?..

— Журналистско-редакторской кухни, к сожалению, не знаю, — улыбнулась я, не уточняя, что училась в педагогическом.

— Но у нас есть исполняющий обязанности редактора — он бы научил вас.

— Стас, не торопи события, — ровно сказал Арсений.

Усатый улыбнулся ему, потом мне и заговорил с соседом. Кажется, идея моего привлечения не только в дружеское "наше окружение" ему пришлась по вкусу.

Женщины же, в отличие от мужчин, больше поглядывали на Арсения, и каждая расплывалась в улыбке, когда он смотрел на меня. С недоумением понаблюдав за ними, я пришла к выводу, что дамы очень сильно "одобрям-с" выбор Арсения. Странно... Нас уже соединили?

Мы просидели с час, причём пришлось не самой есть, а кормить Арсения. Он ел неохотно — настолько, что я сказала тихонько:

— Ну и ладно. Ну и не ешь. Просто помоги очистить мою тарелку. А то неудобно — такая гора. Одной не справиться.

Ну вот... С моей ему вкусней показалось! Глазом моргнуть не успела — опустела тарелка. Посмотрел озадаченно на посуду, на меня — я не выдержала, прыснула в бокал с шампанским — чуть не разбрызгала. Улыбнулся. И первым поднялся с места.

— Нам пора.

Когда он подал мне куртку, возле нас снова очутились Володя и Лена. И Лена, держась за руку мужа, доверительно пожаловалась:

— Ну вот что с Арсением поделаешь? Наобещал какую-то авантюру кому-то — теперь даже спокойно посидеть за столом не может. И сам ведь не рад, но слово дал — выполняет. Из-за каких-то дел на стороне весь наш вечер пропадёт! Бойтесь первых порывов — сколько раз сам так говорил. И вот — пожалуйста, сам же и вляпался.

У меня, пока руки просовывала в рукава поданной куртки, сердце застучало: это так многословно Лена говорит про сегодняшнюю вечеринку на веранде! И Арсений — не рад тому, что устраивает её! Не рад!

Вся скованность пропала в мгновения! Уже одетая, я искренне поцеловала хозяйку в щёчку и получила ответный поцелуй, а Володя галантно приложился к моей ладони.

— До свидания! С наступающим Новым годом!

Мне ответили нестройным, но радостным гомоном поздравлений и пожеланий, которые резко оборвались с захлопнувшейся дверью.

Он взглянул на меня сверху вниз.

— Тебе понравилось?

— Очень. Особенно когда ты положил салаты в мою тарелку. А тебе?

— Ты странно улыбалась.

— Тебе не понравилось? — поддела я его, усмехаясь.

— Угадать бы, о чём ты думала всё это время, — пробормотал он.

— Я не думала. Я пыталась запомнить твоих друзей. Это считается корпоративной вечеринкой? А почему утром?

— Вечером им всем некогда будет. Поэтому не в ресторане, а заказали всё сюда. — Он снова взял меня под локоть и повёл по коридору. — И это не корпоративная вечеринка. Это просто друзья.

Открыла было рот — спросить о его сегодняшней авантюре, но не решилась.

— Я почему-то ожидала увидеть здесь твою секретаршу.

Он крупным шагом двигался к лифту, так что я не шла, а спешила за ним, как на прицепе, почти подпрыгивая, словно радостная девчонка-мелюзга, рядом с ним. А в душе пело: "И сам ведь не рад! И сам ведь не рад!"

— Её здесь никогда не будет.

— А почему ты не взял в секретари кого-нибудь из друзей или подруг?

— Это было бы очень тяжело. Мы привыкли быть на равных. А по работе не люблю, когда со мной спорят.

— А если есть из-за чего спорить?

— Тем более не люблю. Яна, так тебе понравились мои друзья?

— Да. С ними как-то спокойно. Они все с твоей работы? Ну, все твои коллеги?

— Да.

— Они очень дружные. И очень любят тебя.

Он, не глядя, поднял бровь, как я недавно... В лифте он взглянул на меня отстранённо. Будто смотрел и не видел. Я же в ответ засияла: "Даже Лена считает, что ты всего лишь вляпался в авантюру! Значит, личной заинтересованности у тебя нет!"

— А сейчас... Сейчас ты чему так рада?

— Я не рада. Мне смешно показалось, что тот усатый, Стас, с лёту предложил мне место редактора. У вас и правда есть газета?

— Есть. А ты хотела бы редактором?

— Нет.

— Почему так категорично?

— Я же говорила. Кухни не знаю. А выглядеть дурёхой, поставленной на это место по блату, не хочу. Учитель и журналист — это всё-таки две разные специализации. И вообще журналистика для меня — лес дремучий.

— Значит, отказ — это принципиально?

— Да. Были бы какие-нибудь недолгие курсы для подготовки журналистов, ещё бы подумала. Всё-таки база. А так — смысл во мне? Подписывать бумаги, не понимая, что к чему? Глупо. — Двери лифта открылись на первом этаже. Время ещё было, и я всё-таки спросила, решив, что будет странным, если промолчу: — Арсений, а что за авантюру упомянула Лена? Ну, которой ты не рад?

— Обещал кое-кому быть в одном месте, — кратко ответил он.

Но мне уже было всё равно, как он ответил. В душе пело, и я с трудом удерживалась, чтобы и в самом деле не подпрыгнуть, поспешая за ним.

— Чему ты радуешься? — повторил он, посматривая на меня сверху вниз.

Ну вот как ему объяснить, что мне нравится всё! И то, что он смотрит на меня сверху вниз; и что он, такой большой, — и рядом со мной...

— Сама не знаю, — честно сказала я. — Я сначала здорово напугалась, когда ты меня неожиданно привёл к своим друзьям. И, наверное, я рада, что всё закончилось хорошо.

Тут он усмехнулся. Мы дошли до стола вахты, и Арсений отдал ключ от своего кабинета Вилену Степановичу. Я попрощалась за нас двоих и поздравила старика с наступающим Новым годом.

— Надевай шапку — на улице метель.

— Не хочу. Всё равно в машине будем. А у тебя там тепло.

Вскоре мы оказались в уютной пещерке его машины. Арсений сел, после того как сначала открыл мне дверцу. Сел и откинулся на спинку сиденья, словно собирался отдыхать, а не ехать. Помолчал немного, потом встретился со мной глазами в верхнем зеркальце. Машина стояла носом к глухой стене, поэтому я бездумно прислонилась к нему — головой к плечу и обняв его руку. Он покосился.

— Где ты будешь справлять Новый год?

— Дома, с мамой. — И, не успев придержать свой язык, спросила сама: — А ты?

— Что я?

— Где ты будешь справлять?

И мгновенно вспомнила, и, испугавшись, затаилась. Но Арсений хмыкнул.

— Не знаю пока.

Проглотив рвавшееся с языка: "Но ведь осталось-то — сутки с небольшим! Что ж ты до сих пор не знаешь?", я присмотрелась к отражению в зеркальце, благо он туда больше не смотрел. А смотрел просто в стену, по которой танцевали, сталкиваясь, небольшие снежные вихорьки. Даже застывшая улыбка не делала его лица спокойным, а скорее — каким-то горестным... И я сказала другое:

— Если хочешь, можешь встретить у нас. Только у нас всё будет просто. Ты, наверное, так не привык. Но на всякий случай знай, что можешь заглянуть.

Он зашевелился, чуть наклоняясь в мою сторону, чтобы я удобней легла на его руку, и губами прикоснулся к моей макушке.

— Спасибо.

И мы поехали. Молча. Только я слабо улыбалась, представляя, как сразу после танца подойду к нему и сниму маску, как он обалдеет от меня, — и всё будет так здорово! А ещё представляла, как мы будем танцевать. Как я использую те элементы, которым меня научила тётя Клава, а значит — мы будем только в объятиях друг друга...

Арсений проехал дорогу перед моим домом, развернулся в тупике и остановился у моего подъезда. Не глядя на меня, он проговорил:

— Не буду спрашивать, чему ты так таинственно улыбалась, пока мы ехали. Но... Ты искренне пригласила меня?

— Конечно.

Он нагнулся ко мне и, погладив по щеке, поцеловал. Короткий поцелуй. Очень. После чего расстегнул на мне ремень безопасности и открыл дверцу.

С приподъездной площадки я помахала ему и проводила взглядом уезжающую машину. Странное прощание. Или я выдумываю? В чём странность-то?

Ладно. Некогда. Пора домой, помочь маме с гирляндами, с мишурой.

— Звонил Лёша, — сказала мама. — Спрашивал, когда вернёшься. Вы куда-то собираетесь?

Про Старую Трассу мама, естественно, не знала.

— Мы с ним хотели погулять немного вечером. Ты не возражаешь?

Мама не возражала. Она прекрасно знала, что Лёшка без компаний жить и не может, а потому надеялась, что даже в таких компаниях я могу встретить достойного спутника жизни.

— Заезжала Инна, оставила тебе что-то в спальне. У неё сегодня вечером в ателье вечер празднования. Тебя не приглашала?

— Приглашала. Я отказалась. Там у неё одни женщины и девушки, — усмехнулась я. — Неинтересно. А с Лёшкой веселей.

— Ну, смотри. Поступай, как хочешь, — с сомнением сказала мама.

В спальне меня ждало удивительное зрелище. Инна оставила на комоде рядом с первой, красной маской вторую — формой абсолютно похожую, но чёрного цвета. И записку: "Яна, я подумала, что если уж пытаться быть неотличимыми, то самое главное — одинаковые маски. Может, я и не права, но мне очень захотелось сделать вторую маску!"

Спасибо, подружка. Улыбаясь, я примерила чёрную маску. В зеркале, стоящем на комоде, отразилась неизвестная, которая, как ни странно, понравилась мне больше, чем в красной маске. И я подумала: "А неплохо бы нам вообще поменять маски. Ленуська будет в чёрном платье, но в красной маске, я — наоборот. Пусть у него в глазах зарябит!" И засмеялась над собой.

Следующие несколько часов я занималась только квартирой, напевая Золушкину песню: на белый свет из кладовки выполз солидный пылесос, потом я бегала вытряхивать на улице покрывала и снегом засыпать коврики-половички, а закончила стиральной машиной. Мама в это время пыталась совместить помощь мне и просмотр новогодних фильмов, употребляя рекламные паузы на беготню с тряпкой, пока я не прогнала её вообще в зал знакомиться с содержимым кучи кулинарных журналов: дело в том, что к каждому Новому году мы выбирали среди сотен рецептов для готовки какое-нибудь необычное блюдо. Но ведь его ещё и найти надо! Да ещё чтобы рецепт попроще!

А потом мама спохватилась:

— Да, ты приготовила, в чём будешь встречать Новый год?

— Завтра сбегаю на рынок и что-нибудь куплю, — легкомысленно отозвалась я.

Мама только начала ворчать, как её перебил телефонный звонок.

— Ты на остановку выйдешь или как? — спросил Лёшка.

— Конечно, на остановку, — сказала я и посмотрела на окно.

Мда. И не заметила, как вечер наступил.

Сердце вдруг зачастило, да так, что я прерывисто вздохнула. И — стремительной бурей по квартире: переодеваться в "уличное", собирать сумку с платьем, туфлями (веер, подумав, оставила дома — Ленуська-то без веера), сунула туда же обе маски. Чуть не выскочила в своей же рыжей куртке, но вовремя вспомнила, что должна прятаться до поры до времени — и упаковалась в привезённый Лёшкой короткий кожаный плащ. И — помчалась из дома на волне предвкушения и тревоги: всё ли мы правильно делаем?

Лёшка и в самом деле уже ждал меня сбоку от остановки.

— Быстро ты, — одобрительно заметил он.

— У меня гардероб минималистский, — гордо сказала я. — Ну, что решили по поводу нашего появления с Ленуськой на веранде?

Лёшка пожевал губу, глядя на бегущую по дороге, перед машиной, метельную позёмку.

— Я сейчас отвезу тебя до перекрёстка. Там выйдешь и будешь дожидаться Никитоса. Он тебя и привезёт на базу. Как Ваньку. Ленуську привезёт Андрюха же. Этот клубень нам снял все комнаты на веранде — и друганы Никитоса почти все их забили для себя. Но где вы переодеваться будете — самоубивец не знает. Несколько комнат диванщик забил для себя. Кто его знает — зачем. Друзьяки у него, конечно, тоже будут. Может, решили отдельно от нас забухатор устроить.

— Хорошо. Тогда сумки я оставляю тебе, а ты передашь их ребятам. Пусть потом потиху нам с Ленуськой в комнаты подкинут.

— Сделаем. Ян, ты не жалеешь, что согласилась?

— Нисколько.

— Ты, главное, не забывай, что за твоей спиной вся мотобратва.

— Помню-помню, но уверена, что ничего страшного не будет.

Единственным страшным для меня оказалось явление четырёх наглых типов, которых я узрела у самого входа на веранду. Вся шайка-лейка под предводительством Димы кучковалась вокруг потрёпанного джипа. Я аж похолодела от страха: увидит их Арсений — сразу поймёт, что я где-то рядом. Прошла мимо ребятишек, чуть отвернувшись, спрятавшись ко всему прочему за широкой спиной Никитоса. Слава Богу, никто меня не окликнул Ванькой — в толпе почти не заметили.

И, только войдя на веранду, я сообразила: даже при виде мальчишек Арсений вряд ли догадался бы о моём присутствии. Ведь он не связывает Яну ни с танцовщицей, ни с братишкой того самого байкера, выступившего в паре с танцовщицей. А что мальчишки? Приехали и приехали на базу. Вопрос ещё — пропустят ли их на веранду.

И я вздохнула свободней.

23.

Никитос тащил меня в толпе за руку, будто ледокол на буксире маленькую шлюпку в кильватере. Мне в его свободной воде идти — только перебирай ногами быстрей. Ещё и оглядываться успевала.

Народ в павильоне радостно гудел. Вторые выходные на веранде халява! Арсений не поскупился: работали три буфета, причём Никитос уже доложил, что цены щадящие; посередине помещения народ приплясывал под заводную музыку и бодрые вопли диджея. Байкеры и их подруги оживлённо болтали и смеялись. Снова с изумлением заметила Боську, уже блаженно спящую за одним из столов. Неужели уже вдрызг? С чего бы? Вроде бы договорённость — только пиво. Неужели с собой приносит?

Пристальный взгляд со стороны. Мелькнул и исчез. Снова появился. Оглянулась присмотреться — рыжеватый парень. Сразу и не узнала Леона под руку с Анной. Тихохонько, с улыбкой кивнули мне. Надо же — узнали!.. Ура — у меня мощная поддержка! Рядом с ними — Андрюхины айкидоисты из байкеров и тоже с подружками. Одну даже в мелькании лиц и мощных фигур между нами узнала: девушка приходила вчера учиться танцевать танго.

В мгновения пролетела мимо картинка: у стены, напротив меня, Арсений и Виталий о чём-то озабоченно совещаются — и тут же скрылись за бродящими или деловито снующими фигурами байкеров.

А к Никитосу на ходу, словно невзначай, присоединились сначала двое, затем ещё несколько человек. Я пропала за их спинами. Компания байкеров подошла к стене, разворачиваясь, будто негромко, не привлекая внимания, обсудить происходящее. Один шагнул в сторону, и я шмыгнула к приоткрывшейся двери.

Дверь за мной немедленно хлопнула. Меня встретили радостным хихиканьем. Ленуська уже переодевалась — ей помогали две девочки, которые обычно возились с моими нарядами и вещами.

— Привет, — улыбнулась я.

— Привет! Видела Анну? — радостно спросила Ленуська.

— Видела. Знаешь, чего мы не сообразили? Надо было третью пару выставить на танцпол — Леона с Анной!

— Эх, чего раньше не додумались! — тоже пожалела Ленуська и тут же озаботилась: — А ты думаешь, у Анны платье есть для танго?

— Если она профессионально танцует, то почему нет? Наверняка есть. Ленусь, я тут кое-что придумала с масками. Мне сделали ещё одну — такую же, но чёрного цвета. Давай цвета поменяем?

Девушка схватила маску, надела и принялась разглядывать себя в зеркальце на стене. Две девочки завистливо посматривали на неё, и я разрешила им примерить мою собственную маску. Они бы, конечно, не отказались примерить и наши платья, но понимали, что не место и не время.

— Мне нравится, — наконец сказала Ленуська. — И маска нравится, и идея. Девчонки, предупредите ребят, как мы будем выглядеть, ладно?

Девочки покивали и вышли.

А Ленуська вздохнула, помогла мне надеть платье и застегнула сзади "молнию".

— Яна, а ты не боишься? Столько народу, — снова вздохнула она и поёжилась.

— Не боись, — повторила я Лёшкино словцо и вынула из сумки бутылку шампанского. — Держи, я всегда чуток выпиваю, перед тем как выйти. Потому как — честное слово! — тоже боюсь. Давай по чуть-чуть. Нам ещё с волосами что-то придумать надо. С распущенными не пойдёшь.

Мы сели на кровать и, потихоньку отпивая из припасённых мной же пластиковых стаканчиков, стали вспоминать по порядку, что за чем идёт в нашем в маленьком спектакле. И довспоминались. Ленуська сообразила ещё одну важную вещь.

— Яна, а ведь ты говорила, что этот клубень — опытный танцор танго. Если это так, то он сразу сообразит, кто из нас кто, как только начнём танцевать. Я ведь не дура, понимаю, что выгляжу неуверенно, когда танцую. Что делать?

Всё как-то не вовремя. Слишком много деталей, ускользнувших во время тренировки и всплывающих именно сейчас. Хорошо, хоть немного времени есть.

— Нашла проблему, — подумав, сказала я и прислонилась к стене, болтая ногами и чуть задевая пол каблуками туфель. — Хорошо, что напомнила. Теперь я тоже буду изображать неопытную. Представь: выходят две девчонки — и обе перепуганные и с трудом даже на ногах стоят. Только надо будет Андрюху и Лёшку предупредить сразу, чтобы не пугались, что это с нами.

— А если клубень откажется танцевать? Скажет ещё, что он хотел с конкретной девчонкой танцевать и не должен выбирать...

— А это уже его проблемы, — сказала я, совершенно уверенная, что Арсений в любом случае выберет меня из нас двоих. — Ему дают обещанное. А если он не сказал точно, кого именно ему нужно было, это уж он сам виноват. В сущности, я даже могла бы и не выходить. Научили бы тебя, или пригласили бы Анну — обещание с нашей стороны всё равно выполнено.

— Ну нет! — испугалась Ленуська. — Одна я бы не вышла!

— Ну что ты боишься? Где ты одна? Здесь все наши, здесь Анна с Леоном и ребята с айкидо. Представь, что ты в подвале тренируешься. Да и держать тебя в основном будет твой Андрюха. Ему ты доверяешь?

— Конечно! — горячо сказала Ленуська.

И я не стала упоминать, что в случае ошибочного выбора Арсения ей придётся танцевать, поддерживаемой чужими руками. Хотя... Арсений всё равно меня выберет. Так что говорить Ленуське о возможной ошибке Арсения смысла нет.

Мы посидели ещё немного, а потом занялись волосами. Решили на всякий случай собрать их в пучки, благо у обеих одинаковой длины. Посмеиваясь, сначала я сделала причёску Ленуське, потом она мне. Постояли у зеркала. Мда... Пойди разбери, кто из нас кто. Андрюхе с Лёшкой ладно — им должно быть всё равно. Анна построила наш танец на принципе: после каждого элемента танго партнёры меняют партнёрш, так что не страшно, если наши парни нас перепутают. Но... Мысль о том, что нас может перепутать Арсений, промелькнула разок, но я решительно задвинула её в тёмный угол.

Говорят, о чём думаешь постоянно, то и сбывается. Поэтому, дожидаясь выхода на танцпол, я думала об Арсении. Ленуська мне не мешала. Она снова сидела на кровати, в то время как я на стуле, возле стола. Девушка крутила в руках стаканчик с остатками шампанского и разглядывала пузырьки на донышке. У неё было сосредоточенное лицо, и сейчас, когда она задумчиво улыбалась, сняв маску, я почему-то вспоминала Царевну-лебедь Врубеля: Ленуська, несмотря на очень живой характер, своим большеглазым лицом очень напоминала её в минуты задумчивости.

Арсений... Я тихонько вздохнула. Думает ли он сейчас обо мне? Или думает только о танго, которое сам себе и навязал? Как он будет танцевать со мной, если для него теперь танец — всего лишь тяжкое исполнение обещанного? Впрочем, вряд ли тяжкое. Даже по одному-единственному танго с ним я поняла, что танцевать он любит. Надеюсь, если он узнает во мне, а не в Ленуське вытребованную им танцовщицу, он будет с нею... нежен.

Ревность немедленно подняла голову. С той, вытребованной танцовщицей? Нежен? Оставил меня без вечера с собой и будет расточать нежности другой?.. Но в танго по-другому нельзя... Страсть и нежность. Они просто будут танцевать... Зарапортовалась. Они. Нет — я и Арсений.

Честно говоря, запуталась, хочется ли мне, чтобы в танце он вёл меня нежно.

А если это будет противостояние? Он попытается танцевать, как в прошлый раз, стараясь прижать меня к себе, а я буду сопротивляться? Что тогда? Ведь он не договаривался танцевать с покорной ему девушкой? Главное — танцевать... Господи, чего я всё придумываю? Пусть будет то, что произойдёт!

Прислушиваясь к приглушённому гомону за дверью, я вдруг размечталась. А вдруг он мне сделает предложение после сегодняшнего вечера? Нет, я, конечно, реально смотрю на вещи и понимаю, что в жизни так не бывает: недели же не прошло, как мы с ним знакомы. Но... А вдруг? Мечтать не вредно!

Глядя в стену, я неудержимо разулыбалась. Предложение. И я сразу стану ближе к нему. А он ко мне. И друзья его не будут такими отстранёнными, как сначала был тот Стас, а будут держаться со мной гораздо легче. А квартира у него какая... Я буду постоянно держаться за его руку, чтобы не заблудиться в ней!.. И засмеялась!

А если он меня замуж возьмёт, я буду часто прислоняться к нему, чтобы чувствовать тепло его тела. И силу. Мне кажется, Арсений очень сильный... Ну, если вспомнить, что он не только танцами увлекается...

И, как будто выждав появление именно этой мысли, дверь резко распахнулась.

В комнату ворвались звуки переполненного павильона, и, будто на их волне, влетел к нам растрёпанный, но счастливый ангел! А следом — двое разъярённых байкеров с явным намерением схватить нарушителя за шкирку и выволочь куда подальше отсюда, где можно будет не спеша отшлёпать по тому месту, откуда ноги растут.

Я вскочила со стула — Ленуська с коротким визгом подтянула ноги на кровать и спряталась за импровизированную занавеску. Не сразу сообразила, кто это.

— Ян, скажи, что мне можно!

Ангел, чуть не врезавшись в меня, виражом спрятался за мной и схватил меня за пояс. Мои растерянные телохранители встали, не зная, как дальше действовать. Я оглянулась на бандитскую мордаху, на которой сияли боевым азартом глаза, и махнула байкерам рукой.

— Идите, сама разберусь.

Уходили — с матом вполголоса.

Очень их понимала. Сама бы ругалась, если б умела.

Боевой ангел по имени Дима чмокнул меня в щёку, убрал ладони с моего пояса и обернулся в сторону кровати помахать рукой:

— Ленусик, привет!

— Димка! — ахнула, выглянув из-за занавески Ленуська. — Ты откуда здесь? Как вообще на веранду попал? Тут новичков не пускают!

— А у меня великий блат здесь! — заявил нахал и бухнулся на кровать рядом с ней.

— Это что за блат? — поинтересовалась я, снова усаживаясь на стул.

— Арсений, конечно, — невозмутимо ответил ангел и расплылся в хитрющей улыбке.

— А кто это — Арсений? — спросила Ленуська.

Димка секунды с превосходством созерцал её, а потом снисходительно объяснил:

— Ну, этот, с которым вы...

До кровати мне было не дотянуться, а Ленуська сидела так, что меня почти не видела. Я схватила свой ботинок и швырнула в Димку. Он запнулся на полуфразе и поймал обувку. Изумлённо вскинул на меня глаза. Я прижала к губам палец. И для уверенности добавила: помотала головой, строго сдвинув брови.

Димка задумчиво помял ботинок, на который теперь удивлённо смотрела Ленуська, и закончил:

— Ну, этот, с которым вы должны будете танцевать.

Я прикусила губу. Сказал всё-таки... Вздохнула и опустила глаза. Выдал. Неужели и остальное скажет? Хотя он был на тренировке и должен знать об Арсении. Может, обойдётся без хвастливых слов о том, что знает про Арсения и про меня? Димка посмотрел на меня, кивнул подбадривающе — совсем как взрослый, который всех понимает с полуслова.

— А ты-то его откуда знаешь? Да ещё по имени?

— Шапочное знакомство, — небрежно ответил Дима и подмигнул мне. — В одних сферах вращаемся.

— А он знал, что вы придёте?

— Откуда?.. Когда нас не пустили на веранду, я послал ему с одним друганом записку. А он велел нас пропустить. Ну, мы и пропустились.

А мордель-то у ангела — самодовольнейшая. А как же! Тут такие интриги! Он понял, что я скрываю от Ленуськи знакомство с Арсением. Он знает, что мы готовили танго для танца именно с ним... Так и до шантажиста докатиться нетрудно.

Ангел тем временем взял со стола яблоко и принялся внаглую хрумкать им.

— А вы скоро пойдёте на танцпол?

— Скажи ещё — и ты тоже с нами?

— А что? Если там красивые, как ты, девчонки будут — пойду!

Неожиданно для меня Ленуськины щёки заалели.

— Ну ты ловелас!

— А по-моему, подхалим, — скептически сказала я. — Ты мне лучше вот что скажи: Арсений видел, куда ты пошёл?

— Что я — на дурака похож? — ничуть не обидевшись, спросил Дима.

— Не знаю, не знаю, — зловеще сказала я. — Мы тебя ещё не рассматривали на предмет идентификации. Сейчас как посмотрим, да как скажем, дурак ты или нет!

Идентифицировать ангела не удалось. В дверь вежливо постучали. Никитос.

— Пора. Вы готовы?

— Никита, ты не забыл предупредить, чтобы нас немного поснимали?

— Нет. Не забыл. Тут народ весь с мобильными видео, так что... Идём? Ждём вас. — И Никитос снова скрылся за дверью.

Мы с Ленуськой переглянулись. Не сговариваясь, вздохнули.

— Девочки, — нежно воззвал к нам Дима. — Да вы не бойтесь. Хотите, я вас провожу? Со мной не страшно.

— Кхм... А тебе с нами? — передразнила его Ленуська, но уже встала с кровати, оправляя помятые оборки платья.

— Дай посмотреть! — Дима выхватил из её рук маску. — Клёвая вещь!

— Дим, ты мешаешь.

Пока они поспешно доругивались, я быстро запихала все разбросанные вещи по пакетам и сумкам и встала у двери. Ещё одна посторонняя мысль: когда у меня будет сын... Нет, не так. Когда у нас с Арсением будет сын, он тоже будет ходить в секцию самбо и на какие-нибудь танцы. И будет нашим боевым ангелом! Я улыбнулась и схватила Ленуську за руку. В комнату забежала девушка, которая останется сторожить наши вещи. Так, кажется, всё... Димка прошмыгнул вперёд, оглянулся к нам:

— Всё чисто. Можете идти.

Наши телохранители втихомолку зарычали, Ленуська прыснула, отчего я про себя высказала ангелу искреннюю благодарность: теперь она чувствовала себя не слишком скованно... Оглянувшись снова на комнатку — с неясным чувством, что что-то забыла, и внезапно поразилась: на моём стуле сидела Искандера, странно грустная, опустив глаза... Удивиться полностью я не успела — внимание уже переключилось: телохранители спрятали нас за широченными спинами и проводили к краю танцплощадки.

Поскольку на веранде перемещение больших и маленьких групп не являлось слишком привлекающим внимание, то мы благополучно оказались неприметными. Мелькнул пару раз неподалёку боевой ангел, и наконец всё наше внимание сосредоточилось на центре веранды.

Музыка стихла. И тут мы с Ленуськой обнаружили, что нам приготовили сюрприз.

Танго. Музыка совершенно незнакомая. Телохранители слегка разошлись, чтобы дать нам возможность посмотреть, что происходит в центре павильона.

А в центре происходили Леон и Анна. Как оказалось потом, Андрюха и Лёшка уговорили их станцевать перед нами, чтобы завести публику и озадачить нашего благодетеля — Арсения.

Они деловито вышли в расчищенный от танцующих центр площадки, причём как-то обыденно — настолько, что даже не показалось странным движение Анны: она, на ходу и не глядя, прямо поверх джинсов застёгивала на поясе длинную юбку, полностью распахнутую впереди. И как они начали: Леон ещё шёл впереди, а она бегом догнала его и почти агрессивно бросилась сзади. Вскрик по зрителям ещё затихал, когда он мгновенно обернулся и перехватил Анну, подняв её на плечо. Она обняла его за шею и медленно съехала на пол, а он вдруг резко отодвинул её от себя. Она мелкими шажками шла за ним, словно уговаривая, а он даже не оборачивался, хотя, когда она снова проявляла агрессию, снова и снова обнимал её. Но под конец, показалось, женщине надоело — уговаривать? — преследовать партнёра, о чём-то его упрашивая, и она сама встала к нему спиной, начиная печальное соло. Тогда Леон развернулся к ней... Они будто ссорились и постоянно уходили друг от друга, но не могли расстаться, не решались уйти друг от друга навсегда.

И ушли в толпу зрителей обыденно, как появились — взявшись за руки, словно не видя перед собой никого. Словно танго закончилось, влившись в реальность. Ушли в тишине, в которой слышалось только взволнованное дыхание зрителей.

А потом танцзал взорвался аплодисментами.

Не знаю, как зрителей — я их будто и не видела, но нас с Ленуськой Леон и Анна завели. Мы переглянулись, чувствуя друг в друге эмоции — какие-то прекрасно поднимающие... Очередное отключение света — народ заорал, зааплодировал: на площадке двое — Андрюха и Лёшка. Спиной к нам, идущим не спеша к мужчинам.

Как мы танцевали! Я забыла, что должна изображать неопытную! Ленуська забыла, что она всего боится! И, кажется, сейчас она больше всего жалела, что мы танцуем, меняя партнёров. Потому что даже я, увлечённая танцем, видела, как её тянет к Андрюхе. И повторяла: "Миленькая, Ленусик! Ну потерпи ещё немного! Сейчас всё закончится — и ты будешь танцевать только со своим Андрюхой!"

Пара раз даже мелькнула мысль, что мы не смогли бы вообще танцевать, если бы не Леон и Анна. Они настроили нас на такую волну... Как и весь зал подготовили...

Мы закончили танго, как и предполагалось — у края зрителей, со стороны наше комнаты. Парни раскрутили нас и поставили перед собой: я оказалась перед Лёшкой, Ленуська застыла возле Андрюхи.

Итак, выбор за Арсением.

Он вышел не сразу. Но зрители не протестовали. Наш страстный танец не ускользнул от внимания. Нам хлопали и требовали повторить — свистом и воплями, в котором раз проскочило даже "бис!". Хорошо ещё, на площадку ещё никто не вышел. Большинство байкеров и приглашённых ими знали об условии бесплатной вечеринки на веранде и с нетерпением ожидали развития событий.

Из толпы на противоположном краю вышел Арсений. Он на этот раз явно приготовился танцевать. Чёрные брюки и белая рубашка. Лицо, как всегда, безразличное, и я уже предвкушала, как оно озарится улыбкой, когда он сообразит, с кем танцует.

Толпа собравшихся замолчала при виде нового лица.

Арсений помешкал немного, словно раздумывая, идти ли дальше. И прошёл ровно пять шагов вперёд. После снова остановился. Всё такой же безразличный.

Что он придумал? Он решил, раз ему предлагают выбор, он лучше подождёт, пока одна из нас к нему не подойдёт? А если подойдём вдвоём? Неужели он сейчас отвернётся, как отворачивался Лёшка, дожидаясь меня?

По всем присутствующим словно шелест изумления прошёл.

За спиной Арсения из толпы выступили по трое мужчин с каждой стороны. Едва они остановились в шаге позади от него, как словно из ниоткуда бабочками выпорхнули шесть девушек в белых лёгких платьях и замерли возле мужчин.

Мне почему-то вдруг вспомнилось странное появление Искандеры в комнате павильона. Отчётливо увидела, как она сидит на стуле. Тонкое лицо печально...

— Яна, что они придумали? — донёсся шёпот Ленуськи. — Что-то мне страшно стало.

— Да хоть что, — легкомысленно отозвалась я шёпотом же. — Будут танцевать сами — рядом станцуем и мы. И ничего страшного.

Но шесть пар, известных мне по фотографии и по утреннему знакомству, как застыли на месте, так и стояли. Я узнала Володю с Леной, Стаса с красивой брюнеткой, Виталия с сияющей, как солнышко, блондинкой, и мне показалось, что ничего страшного и в самом деле не произойдёт. Они все были ко мне добры сегодня утром. Не верю, что они и Арсений задумали что-то, что может обидеть нас с Ленуськой.

Арсений выждал ещё немного и крупно зашагал вперёд.

Я замерла. Мы с Ленуськой стояли совсем рядом. Приподними чуть руки, обе могли бы дотронуться до пальцев соседки. Сердце застучало. Я повторяла лишь одно: "Я здесь! Ты должен узнать меня! Только меня!" Он приближался, и я чувствовала его приближение, словно идущую на меня громадную волну. Я вливалась в эту волну — она обвеивала меня своей силой. И я наконец поверила, что он знает, кто где из нас с Ленуськой...

Он остановился в метре от нас. Посередине. Глаза опущены. Я буквально кожей почувствовала, как напряглась Ленуська.

Он шагнул влево. К Ленуське.

24.

Тяжёлый жёлтый свет здесь, на площадке, показался ещё тяжелей, пока я бездумно смотрела на Арсения, застывшего перед Ленуськой. Я пока ещё не полностью понимала ситуации. Понимала лишь одно — что вдруг осталась одна. Потом начала чувствовать пространство, и мне показалось — за спиной шевельнулся Лёшка. Только хотела сделать шаг назад, к нему, в безопасность, как машинально, краем глаза заметила: Арсений пошевельнулся... Только бы Ленуська не испугалась... Пусть потанцует с ним спокойно — и на этом вечер кончится... Пусть.

Искандера поэтому появилась? Предупредить? Чтобы я не слишком заносилась в мечтах? Предупреждения были и до этого момента. Он мог бы вечером побыть со мной, а вместо этого поехал сюда. Он мог бы взять меня с собой — не взял... Но ведь я разгадки и боялась? Что Арсений поймёт, которая из девушек танцевала с ним в прошлый раз? Так чего же сейчас мне не нравится его выбор? Жадная... Хочу и этого, и того...

Арсений властно взял Ленуську за руку — та коротко глянула на меня. Не бойся, Ленуська... Он поднял её руку, внезапно крутанул девушку в быстром пируэте, чёрные воланы её платья взлетели, опахнув прохладой мои ноги, — и девушка лицом к лицу очутилась перед Андрюхой, напряжённо стоящим тут же. Мне показалось, я расслышала их обоюдный вздох облегчения, когда Ленуська быстро шагнула к Андрюхе. Народ вокруг даже рассмеялся — так поспешно бородатый байкер спрятал её в своих объятиях.

Развернувшись, Арсений предложил мне руку и повёл к центру площадки.

Странно, ни малейшего чувства торжества или хотя бы радости. Шла за ним, как двигалась на репетиции. Хотя нет, там была радость предвкушения, что и как получится, а сейчас я ощущала насторожённость. Что-то не то с ним было. Он как будто стал другим. Властным? Да. Очень уверенным? Тоже. Мы шли вровень, и всё равно Арсений казался чуть впереди. Отдалённым от меня. Отделённым от меня.

Тишина закончилась. Нет, как таковой, тишины не было и ранее. Переговоры, негромкий смех, кто-то кого-то окликает... Но для меня тишина закончилась в тот миг, когда диджей поставил танго. Арсений легко развернул меня в сторону и притянул к себе — обнять. Обрадовалась бы, если б не то же самое каменное безразличие на его лице. Но ведь я и хотела, чтобы он только протанцевал обещанное?.. Закружились вокруг нас пары, пришедшие с ним, — и мы оказались словно в стремительном обрамлении... Почему же сердце как замерло в тревоге, так и не отпускает... Что с ним... Что со мной...

Танцевал, словно злился, поэтому и двигался резко и почти беспощадно. На кого же он злится? На танцовщицу, с которой, по его же договорённости, приходится сейчас танцевать? Или на ту, которую пришлось оставить из-за вечера на веранде? Почему-то мне казалось, что он злится на определённого человека — на меня.

Подхватил меня за талию — и прошёлся в несколько крупных шагов, сильно держа меня за пояс, не давая отцепиться. Чувствуя его поддержку, я наклонилась назад, а он немедленно нагнулся надо мной. Я только открыла рот спросить, что происходит, как он негромко сказал — так близко, что я почувствовала его тёплое дыхание:

— Утреннего шампанского не хватило? Опять пила?

Сердце больно стукнуло.

— Ты... узнал меня?

Он поднял меня. Снова пируэт, снова быстрая дорожка от него и к нему — в его объятия, чуть не лицом в его белую рубаху. Моей руки не отпустил. Как на привязи. Прижал к себе, взглянул недовольно сверху вниз. Глаза уже не пасмурные — как набухшие серые льдины по весне.

— Утром — во вторник. Ты убиралась у Инны Валерьевны и пела то самое танго.

Отпустил меня, чтобы прошла дорожку от него. Прошла. Всё — машинально. Кажется, даже угадала в ритм. Сам не пошёл за мной, стоял, ждал — пришлось вернуться.

Музыка какая-то нервная. Не для танго. В ритм попасть трудно. Или это со мной что-то не то творится? Почему ритм ускользает?..

Значит, поэтому он позвонил Никитосу днём, после обеда. Когда утром понял, что танцовщица и уборщица — одно и то же лицо. Я ведь встретила его в коридоре, пока мыла у Инны. Думала — может, он ждёт секретаршу, а он прислушивался к тому, что я пела. Я же и правда не всегда помню, что пою во время работы... Ну что ж. Может, это и к лучшему, что он знал, с кем должен танцевать. Только почему он так странно смотрит на меня? Из-за чего это странное выражение недовольства? Если он ждал, что я вот-вот раскроюсь и всё ему расскажу о себе, то почему продолжал готовиться к этому вечеру?

Машинально прошлась вокруг него, он снова крепко взял меня за руку, обняв за пояс. Руки тёплые, но, по ощущениям, злые. Очень близко. Так близко, что меня обдало холодным страхом: я не чувствую его! Как посторонний... Как чужой... Да что же это?..

Танго бесстрастно звучало, пары вокруг нас двигались слаженно, а я всё сильней проникалась тем странным холодом, которым вдруг заледенел Арсений. И двигался он гораздо жёстче, чеканней, чем ранее. И меня дёргал — как куклу. Как пластиковую куклу, с которой так легко играть, если знать, как обращаться.

Все наставления тёти Клавы, все уроки Анны немедленно оказались отодвинутыми в сторону — будто его жёсткой рукой. Он просто не допускал меня до себя. Хотя наши тела соприкасались. Постоянно.

— Почему ты так со мной? — быстро выдохнула ему в лицо, когда в очередной раз оказалась прижатой к нему.

— Потому что хочу вытащить тебя из этого убожества.

Ничего не поняла.

Больше он не давал мне отходить от него ни на шаг. Только в объятиях — лицом к лицу или прислоняя к своему телу... Но теперь одеревенела я. Что он имеет в виду под убожеством? Вопрос стал навязчивой идеей... Буквально стучал в виске ноющей болью.

Стороной заметила обеспокоенные лица Анны и Леона. Удивляются, почему танцую так скованно? Или тому, что Арсений ведёт меня агрессивно? Постоянно появлялся Дима, который будто специально ходил так, чтобы видеть меня. Или чтобы я видела его?.. Его светловолосая голова затмевала всё — трое приятелей, пробиравшихся за ним в толпе, мелькали почти неприметными тенями.

Наконец я не выдержала — и врезала каблук туфли в старый линолеум. И словно закоченела, перестав двигаться. Арсений вынужденно остановился.

— Что? — недовольно спросил он.

— Ты спрашиваешь у меня — что? Объясни мне, тупой, что это значит: ты хочешь вытащить меня из этого убожества? И что является, по-твоему, убожеством? — Я сморщилась. Боль всё дальше вонзалась в висок ржавой иглой.

Пары продолжали танцевать, а нашу остановку зрители приветствовали как заранее задуманную сцену. Хотя женщины в белых платьях, кажется, лучше чувствовали, что происходит что-то незапланированное. Они внимательно, а то уже и обеспокоенно посматривали на нас, замерших друг против друга.

Он почти навис надо мной. Лицо надменное — настолько, что я теперь чувствовала себя не только тупой, но и униженной. Пока неосознанно.

— Хочешь выставить на посмешище свои капризы?

— Хочу, — угрюмо сказала я. И вспыхнула. Кто он такой, чтобы передо мной так нос задирать? И вспомнила: "... все светские барышни терпели и не ревели?" Кажется, так я спросила у Искандеры? И она ответила — воспитанные барышни не ревут! И тут... воспитанная барышня высокомерно подняла во мне голову. Не барышня — светская дама! Разгневанная аристократка Диана! Я не заметила, как упрямо подняла подбородок, и холодно же спросила: — Итак, ты можешь объяснить своё высказывание?

— Хочешь, чтобы я назвал вещи своими именами? Тебе не понравится.

— Если что — прожую и выплюну.

В лице ни движения. Тем страшней прозвучали его слова:

— Я хорошо представляю себе, что такое байкерская подстилка. Ты испытываешь ко мне симпатию. Ты похожа на мою сестру. Этих двух фактов достаточно, чтобы я предложил тебе уйти от того байкера, с которым ты танцевала. Да, я понимаю, что, возможно, как любовник, он тебе и подходит...

Чёрно-жёлтый пол по линии стоящих неподалёку зрителей вдруг поплыл перед глазами, кривясь и кренясь... Покачнулся... Пришлось переступить, чтобы не упасть. Я вздрогнула, когда сообразила, что вот-вот свалюсь в примитивный обморок... Инстинктивно заморгала изо всех сил, стараясь восстановить нормальное зрение. Потом стало смешно: он всё ещё говорит — а я его не слышу: в уши словно ваты наложили. Напихали. Плотно. Глухо и давит...

Диана будто оглянулась на меня издалека. Ну! Ты же не совсем мямля! Врежь ему!

— Вот как... — сказала я, не узнавая собственного голоса, низкого и неожиданно такого глубокого, что Арсений осёкся. Общение с братом и его друзьями не прошло бесследно. Я знала кое-что, что может взбесить мужчину, как мальчишку. И мягко, с усмешкой, искривившей рот, который он только и видел под маской, с вызовом проговорила: — Тебя это заставляет психовать? Не психуй, мальчик, успокойся.

— Ты!.. — он чуть не задохнулся от возмущения: я говорила громко — и нас не просто слышали. Пары начали останавливаться...

Я оборвала его — уже тише, но так, чтобы он слышал каждое слово:

— А ты уверен, что хочешь меня вырвать из этого убожества? Ведь если уж быть откровенной, этот байкер у меня не первый. Далеко — не первый. Уверен, что сможешь удержать меня? Я ведь долго ни с кем не гуляю! Разонравишься — никакие деньги меня не остановят. А то и вдвоём погуляем на них — с другим!

И отшатнулась, когда он попытался влепить мне пощёчину.

— Спокойно, мальчик, спокойно. Чего ты ерепенишься? До этого ещё долго, а пока... — Я задрала подол платья (мёртвая тишина вокруг — даже диджей понял, что происходит нечто выходящее из ряда вон, и отключил музыку), обнажая ноги. — У меня тоже есть что предложить тебе. Как ты думаешь, мои ножки стоят твоих денег?

Отпустив подол, я в резком пируэте отвернулась от него и пошла, всё так же высоко подняв подбородок, прямо в толпу. Сначала пошла. Но толпа сомкнулась за мной — и я побежала, протискиваясь мимо встревоженных зрителей, которые оборачивались вслед, не понимая, но сочувствуя. Я бежала, чувствуя, как неприятно мокнет на скулах и щеках маска, как начинаю вздрагивать от неконтролируемых конвульсий... Бежала мимо болтающихся в широком коридоре, удивлённо вскидывающих брови при виде меня...

Куда дальше, чтобы не нашёл?.. Выскочила из павильона — в морозную тьму, еле подсвеченную фонарями возле веранды, в одобрительный ор и свист пока ничего не знающих и не понимающих байкеров, куривших на улице. Как же — промелькнуло равнодушно: в таких туфлях, в таком платье, с таким декольте, в маске — и на улицу, ... Под ногами вразнобой утоптанный снег и раскатанные машинами, блестящие в свете фонарей скользкие дорожки. Холода не чувствовала, разгорячённая бегом и обидой. Кто-то схватил за руку — с перепугу начала вырываться, ослепшая от слёз, но мальчишеский голос прикрикнул:

— Не бойся — провожу!

Ему я доверилась. Мой ангел-хранитель тащил меня за собой, а я только покорно плелась за ним, заикаясь и шмыгая — от плача и ненависти... Туфли утопали в холодном влажном снегу, намокали ноги — всё это ощущала только стороной. Байкерская подстилка! Вот что он думал обо мне всю эту неделю?! Это, значит, он меня из милости пригрел, да?! Снизошёл, потому что похожа на его сестру?! Всю неделю!.. Господи... "Красотка" — фильм третий, блин... Откуда он... Откуда он это взял?! Хотя... Среди байкеров болтунов достаточно. Сказали ему про Лёшку и меня, гогоча и многозначительно подмигивая, он и поверил. Целую неделю он думал об этом, глядя на меня! Целую неделю!

Может, объяснить ему? Мысль мелькнула и развеялась. Оправдываться в том, в чём не виновата? Даже смешно!.. А он будет пренебрежительно смотреть и ухмыляться? Я остановилась так резко, что тащивший меня куда-то ангел-хранитель чуть не уронил меня в снег. Но обернулся, расслабил хватку.

Маску сняла почти сразу и, вздыхая от напряжения и плача, засмотрелась в глухую даль — в серую дорогу от веранды, исчезающую в зимней, тёмно-синей тьме.

— Пошли. Замёрзнешь, — дёрнул меня за руку Димка.

Я оглянулась. Мальчишки, все четверо, стояли вокруг меня, ошеломлённые, но готовые защитить меня, если что. А к нам быстро приближался ещё кто-то большой — тёмная фигура, заслонившая свет от павильона.

— Сдурела совсем, — проворчал Лёшка, быстро хватая меня на руки.

— Всё нормально, — насморочно сказала я и снова заревела, уткнувшись в его куртку.

— Хорош реветь!

Больше он не сказал ни слова, пока быстро нёс к своей машине — Дима меня, оказывается, вёл к стоянке, а ребята нас сопровождали позади, негромко переговариваясь. Судя по тону их беседы, настроены они были по-боевому.

И не зря.

Когда мы оказались у машины Лёшки, я обернулась, остальные запоздало — за мной. От павильона к нам бежала высокая худощавая фигура.

— Отпусти меня, — велела я Лёшке.

— На снег, что ли? — проворчал брат, но поставил меня на землю.

Арсений добежал — мальчишки, точно не сговариваясь, встали перед ним.

Запыхавшись, но не растеряв апломба, он выпалил:

— Если ты — с этим — уедешь!..

— Чё сказал?! — изумился Лёшка, расправляя плечи.

— Лёш, спокойно, — сказала я и вытерла слёзы. — Это только моё дело. Оказывается, мы с этим красавчиком друг друга не поняли. И — да, я уезжаю именно с этим, как ты выразился. Не нравится — мне плевать!

— Я тебе шанс даю, — тихо сказал Арсений.

— Дурак ты со своим шансом.

— Это ты дура! Сопьёшься, потом что из тебя выйдет?

— Кто ещё сопьётся — неизвестно, — хладнокровно и свысока (спасибо, Диана!) сказала я. И плотно прислонилась к Лёшке, как мечтала прислоняться к Арсению. Лёшка, естественно, сразу обнял меня — мёрзну же на холоде. Чувствует. Укрыл полами своей куртки, и в тепле я сразу почувствовала себя уверенней. Всё понимала, почему пьёт Арсений, но щадить сейчас его не собиралась. — Иди-иди, красавчик... Подстилки я тебе в жизни не прощу.

Лёшка заглянул мне в лицо — спокойный: кажется, начинал понимать.

Арсений снова шагнул к нам. Лёшка стоял спокойно. Зато навстречу Арсению встал Дима. Мой добровольный ангел-хранитель стоял бесстрастно, опустив руки, но с каким-то видимым высокомерием. Сзади него встали остальные трое мальчишек.

— Ты, мелкий... Отойди, — тяжело сказал Арсений. — Это дело взрослых. Тебе не понять. Лучше отойди.

— Что — драться хочешь? — задиристо спросил Дима. — Давай начинай. Женщин, мы уже поняли, ты обижать умеешь! Теперь на нас, на мелкоту, полезешь? А если сдачи дадим? Чемпион хренов!

Кажется, до Арсения дошёл комизм ситуации: мальчишка ему читает нотации — и он насупился, снова попытался заговорить со мной. Не удалось.

Подошёл ещё один парень. Судя по переглядам с ним мальчишек, брат Игоря. От павильона подтянулась компания айкидоистов. Андрюха с Леоном подошли ближе. Встали по сторонам от моего брата.

— Помощь нужна?

Арсений развернулся и пошёл назад, на веранду.

Взволнованная Ленуська, уже переодетая в тёплое, подбежала ко мне, поставила передо мной мои ботинки.

— Что происходит? Почему он такой злой? Надевай быстрей.

— Меня с другой спутал, вот и злится, — ответила я чистую правду.

На людях я внешне успокоилась. Нечего тут всякую бодягу разводить. И так, получается, сорвала всем халявный праздник накануне Нового года.

Андрюха протянул Лёшке мои сумки, а мне — кожанку.

— Вы — идите, — сказал Лёшка. — Мы теперь сами тут.

Анна ещё вопросительно кивнула мне, на что я только пожала плечами и развела руками. Она уже ободряюще улыбнулась мне и вернулась к мужу. Когда компания, оживлённо переговариваясь, удалилась, Лёшка вынул из бардачка фляжку и сунул мне.

— Быстро!

— Не буду, — упрямо сказала я.

— Спиться боишься? Как этот сказал? — усмехнулся брат. И ткнул мне фляжку в руки. — Меня тётя Рая убьёт за тебя. Пей, говорят. Один глоток. Там коньяк — тебе хватит согреться. Ноги, небось, совсем закоченели.

— Я с вами поеду, — заявил Димка.

— И я, — поддержал Роман. — Мы все в одну сторону.

Лёшка молча обошёл машину, выудил из багажника маленькое байковое одеяло, с которым, я знала, ездил на рыбалку — заворачивать лёд для выпивки, и накрыл меня им вместо пледа. Я вцепилась в края, отогреваясь уже не оттого, что на мне одеяло, а из-за напряжения, с которым держалась за него.

— Лёшк, — жалобно позвала я. — Извини — ага? — что я тебя втянула? Испортила всё.

— Не дури. Если б мы всё не придумали, сейчас бы куча народу не отрывалась на веранде. Мы-то что... Главное — братва довольна. А этот диванщик... Забудь...

Поглядывая в зеркальце наверху, я видела блестящие от любопытства глаза сидящих на заднем сиденье мальчишек. Но молчала — и не из-за того, что и впрямь чувствовала стыд. Как всегда бывает в жизни, навалилось всё сразу: Арсений, мокрые ноги, которые никак не могли отогреться в ботинках, необходимость подумать над тем, что произошло и как теперь с этим жить. И последняя мысль: я его снова почувствовала — когда он бежал к нам от павильона. Зачем?! Не хочу!

Едва мы отъехали от павильона, Лёшка остановил машину на обочине и велел мальчишкам выметаться из машины, а мне велел переодеваться. Одеяло не спасало — я начала стучать зубами.

Переодевалась на заднем сиденье — мальчишки деликатно встали спинами к окнам. Оделась во всё привычное — и сразу легче. Только вот ноги... Спиртного пить мне вообще нельзя. Как выпью хоть чуток да попадут ноги в холод, у меня судороги начинаются. Что сейчас и произошло. Я охнула и начала массировать стопы.

— Ты чего? — обеспокоенно сунулся в салон машины Лёшка и сообразил: знал про меня. — Снимай ботинки. Быстро.

— Так пройдёт...

— Рот закрой.

Вот так, присев перед моими ногами, он всё-таки раскрутил крышечку фляжки и принялся натирать мне ноги. Еле удерживалась от нового плача — уже от боли. Пальцы выкрутило страшно, не знала, куда деваться. Мальчишек попросила отойти — не хотелось перед ними кривиться от боли. Слишком много сочувствия.

Мимо пронеслась приземистая чёрная машина. Бентли... Не дождался конца вечеринки. Уехал. Ну и чёрт с тобой... Следом ещё одна машина. Проехала было мимо — и остановилась, потихоньку подъехала к нам. Раскрылись дверцы, вышли два человека. Лёшка глянул исподлобья, но мальчишки были настороже и встали рядом.

— Яна? Что случилось? — спросила Лена, подошедшая вместе с Володей. — Вам помочь? — Кажется, она пыталась в темноте разглядеть, что делает Лёшка.

— По снегу набегалась, вот и случилось, — проворчал брат.

— Судороги у меня, — ответила я. Мне было всё равно, останутся ли они, нет ли. Какую помощь они могут предложить?.. Ой, больно... Я сморщилась — и вместе со мной сморщилась Лена. Выпростала руку с локтя мужа и присела передо мной.

— Давайте я сама. Это у вас что? Коньяк? Хорошо. Тоже давайте.

От её рук я чуть не закричала в голос, но боль полыхнула по ногам в течение несколько мгновений — и пропала. Уже с облегчением вздохнула и вспомнила о правилах хорошего тона, глядя на рядом стоящих Лёшку и Володю. Мужчины смотрели друг на друга насторожённо, но спокойно.

— Знакомьтесь. Это Володя и Лена — друзья Арсения. Это Алексей — мой брат.

Володя аж качнулся вперёд, всматриваясь в Лёшку. Тоже слышал? От байкеров или от Арсения? Но... Мужчины пожали друг другу руки, теперь уже испытующе глядя друг на друга, а Лена подняла на меня потрясённые глаза.

— Ой, дура-ак...

— Ага, — всхлипнув, согласилась я.

25.

Мы разговорились. Так выяснилось, что Арсений и в самом деле беседовал с теми байкерами, которые не знали обо мне. Байкеров-то на базе всегда бывает много, и чаще они имеют поверхностное представление друг о друге, не считая конечно, тесных компаний и сплочённых групп. Те, с кем говорил Арсений, и сказали, что танцовщица — любовница Лёшки. А сам он на основании того бокала шампанского, что был выпит утром, и запаха от меня сейчас сделал вывод, что я ещё и пью. Про себя я ещё ахнула: он ведь наверняка думает, что бутылки, спрятанные мной за креслами, я стащила у него и опустошила! И потерянно сообщила об этом Володе. Тот только вздохнул.

Мы, Лёшка и я, обменялись с Леной и Володей телефонными номерами, и они обещали дать втык Арсению и прочистить ему мозги. Но, когда пара собралась идти к своей машине, я поймала Лену за рукав пальто и попросила:

— Лена, пожалуйста... — Я запнулась, не зная, как выразить то, что хотелось сказать. — Пожалуйста... Только ничего не говорите такого, чтобы он подумал... В общем, я не хочу, чтобы он появлялся в моей жизни.

Слёзы чуть не брызнули, с трудом удержалась, напрягшись. Лена сочувственно обняла меня и поцеловала.

— Яна, я понимаю... Хотя... Нет. Я понимаю.

И они уехали.

А следом в город направились и мы. Мальчишки на заднем сиденье шелестели обёртками от конфет, которыми их угостила Лена, и тихонько продолжали обсуждать виденное на веранде, старательно обходя эпизод с участием Арсения. Мы с Лёшкой сидели молча, и, только заехав в наш двор и выждав, когда мальчишки выйдут, он сказал:

— Братве-то теперь есть что вспомнить с уходящего года. Ты — переживёшь?

— Надеюсь, ты не думаешь, что сейчас пойду верёвку мылить, — буркнула я.

— Моя сестрёнка не такая дура, какой иногда кажется, — ухмыльнулся Лёшка и похлопал меня по плечу.

Он всё-таки заставил меня нехотя улыбнуться.

— Ладно, иди. Пацаны вон — подпрыгивают от нетерпения. Завтра ещё перезвонимся. Пока, сеструха.

— Счастливо.

Мальчишки, прихватившие мои сумки и пакеты, стояли у подъезда спокойно. Я посмотрела на окно седьмого этажа. Темно. Десятый час — для Инны, наверное, ещё рано. Тем лучше. Успею успокоиться. В подъезде мы уже традиционно дошли до почтовых ящиков перед вторым этажом, и Роман предложил:

— Ян, посидим?

Я взглянула на высокий подоконник. Роман, ни слова не говоря, отдал сумку Диме и подсадил меня. Темноволосый и привычно томный ловелас и светлый боевой ангел — оба, необычайно серьёзные, уселись с обеих сторон.

— Яна, всё зря, да? — спросил ангел, задумчиво постукивая пятками по стене. — Ничего не получилось из задуманного?

Мельком отметив, что Дима всё же перешёл со мной на "ты", я ответила:

— Почему же? Есть кое-какие выводы из ситуации. Есть довольные байкеры. Есть предновогоднее приключение для четырёх товарищей, которые проникли на веранду по великому блату. — Мальчишки рассмеялись. — Мой брат считает, что каждый будет долго вспоминать старый год именно по этому приключению. Что ещё надо?

— Хочешь, мы по-своему поговорим с этим Арсением?

— То есть?

— Ну, по-мужски, — спокойно ответил ангел, а Роман с ухмылкой глянул на меня: а что? Думаешь, не сумеем?

— Дим, ты сам сказал — он чемпион.

— Ну и? Он давно не тренировался, — пренебрежительно сказал Дима. — Я такое за версту чую.

— Между прочим, это правда, — подтвердил Роман. — У Димки на такое нюх. Или глаз. Он только глянет на человека — и сразу скажет, тренированный, нет ли.

— Не надо никаких разговоров, — сказала я задумчиво. — У него такая жизнь в последнее время, что не до тренировок. И дело не в работе... Да и зачем говорить с ним — по-мужски? Понимаешь, он сам запутался. А сегодняшний вечер расставил точки над "и". Теперь он знает то, что ему нужно. И я наконец всё поняла.

— Да, но он тебя обидел, — упрямо сказал Дима.

— Я его — тоже. И очень даже не хило. Переживём. Зато теперь определились. Он сам по себе. Я — сама по себе.

И только минуту спустя недовольно поморщилась: не надо бы с мальчишками об этом. Они только коснулись взрослой жизни, они только по намёкам более-менее понимают, что произошло на веранде, — не поймут глубины. Им хорошо: решать так радикально: вон, Димка сразу о драке заговорил. Заговорила с ними о происшествии, о личном, как со взрослыми, не подумала... Но сейчас они сидели задумчивые, так что я помолчала с ними всласть, наконец полностью успокоившись, а потом мы разошлись: они проводили меня до лифта, а сами снова засели у Романа. Наверное, обсудить.

Зашла домой со странным чувством занозы в пальце. Только заноза эта не болезненная и не в пальце. Заноза застряла в моём личном пространстве. Тенью Арсения.

Предупредив маму о своём возвращении, я удалилась к себе. Мама сейчас вряд ли оторвётся от телевизора, разве что во время рекламы прибежит... Есть время упорядочить сумбур в мыслях. Это с такими благими намерениями я ещё шла включать торшер. А включила — села в кресло и прислушалась к себе. Его самодовольное, не высказанное вслух, но жёстко припечатанное "Моё!" осталось на мне следом, которого, может, не видели другие, зато чувствовала я сама.

А в соседнем кресле — его мобильник. Интересно, зарядки у него хватает?.. Не всё ли равно, если мы с ним расстались... Впрочем, где-то, кажется на швейной машине, валяется зарядник. Подключу. Мало ли что... Но потом...

Экран мобильника вспыхнул. Моё сердце — тоже вспыхнуло. Через секунду меня уже трясло. Звонка я не услышала — телефон поставлен на "тишину". Как загипнотизированная, уставилась на мобильник с примитивной картинкой — красным паркетом, уходящим в темь... Руки вздрогнули от бешеного желания немедленно взять трубку. Зачем?.. Зачем ты звонишь, если мы расстались?! Навсегда!

— Яна, ты чего в темноте сидишь?

Я аж дёрнулась к спинке кресла, будто мама внезапно застала меня за преступлением. Мама не заметила — включала верхний свет. Люстра засветилась обыденностью — и в это время экран мобильного погас... Мама дошла до кресла, взяла мобильный Арсения и переложила его на журнальный столик.

— Как у тебя? Всё нормально?

— Всё...

Мама смотрела на сумки, сваленные на кровать, поэтому не увидела, как я быстро вытерла пот над верхней губой и на скулах. Только бы не заметила, как полыхает лицо... Хотя можно свалить на недавнюю прогулку по морозцу.

— ... Пока не забыла. Инна скоро приедет — звонила, пока тебя не было.

— Хорошо. Дождусь её — и тогда баиньки. Больше никто не звонил?

— Лида звонила. Инна ей до сих пор не сказала, что она у нас живёт. Ну... И я промолчала. Только вот... Инна с тобой ещё не говорила?

— О чём?

— Инна сказала матери, что её пригласили встречать Новый год в ресторане.

— Нет, об этом пока не говорила. Тётя Лида не хочет встречать Новый год одна?

— Не возражаешь, если она к нам приедет? — неуверенно спросила мама.

— А ты? Не боишься, что она тебе все уши прожужжит своими ужасами? — поддразнила я её, уже неохотно, но улыбаясь. — Мне-то — что: встретила Новый год — и спать завалилась, а ты ведь любительница досмотреть всё до конца. Сама-то как — выдержишь тётю Лиду?

— Ну-у... Она ж тоже любительница телевизор посмотреть.

— Тогда звони, пусть приезжает.

— Ой, реклама кончилась!

И мама убежала.

А я посмотрела на телефон Арсения. Не приди мама — взяла бы трубку?

И вдруг — нахлынуло!..

Лёшка, ты не прав. Твоя сестра не только иногда кажется дурой! Она и есть вечная, стопроцентная дура! Потому что сейчас она сидит, сжавшись в комочек, и со злостью, едва от злости и отчаяния не ревя, умоляет Арсения позвонить ей!

Я слетела с кресла, чуть только мне показалось, что окошечко экрана снова вспыхнуло. С протянутой рукой кинулась к швейной машине...

— Нет.

Искандера встала на пути. Призрак. Казалось бы, проскочи — и... Но... тяжело дыша, я стояла перед ней и только смотрела умоляюще.

— Но почему?!

— Не разговаривай с ним.

— Это моё дело — разговаривать или не разговаривать с ним!

— Если будешь говорить — испортишь всё!

Руки опустились сами.

— Что — всё?

Экран снова потускнел.

— Рано ещё, — уже мягко сказала Искандера — и исчезла.

Мобильник немедленно очутился в моих руках. Перезвонить? Снова села в кресло. Побаюкала телефон в руках. Там, на том конце связующей нити, которая медленно таяла в пространстве, — Арсений. Он тоже держит трубку мобильника и смотрит на неё... Или не на неё. Но трубку держит... Я прислонила трубку тыльной, прохладной стороной к горячей щеке. Как жаль, что всё так вышло. А могло ли быть по-другому? Почему я не сказала ему сразу, что я та самая танцовщица?! У нас была бы тайна — одна... против всех!

Нет... Он уже тогда думал обо мне, как о... Нашёл кого слушать...

Настенные часы деликатно постукивали над головой... Зачем он звонил... Лучше бы оборвать всё сразу. А... Сказал ли Володя ему про Лёшку? Может, он из-за этого звонил?.. Может, всё-таки перезвонить? Что имела в виду Искандера?

Приглушённо и мелодично запел мой собственный мобильник. Инна? Володя!

— Да, Володя, слушаю.

— Яна, Арсений не звонил? Мы до него дозвониться не можем. Такое впечатление, что он убрал старую "симку".

— Звонил — только... я не успела подойти, — запинаясь, наврала я.

— Хорошо хоть так... Яна, не возражаешь, если мы перезвоним тебе ещё раз? Во сколько ты ложишься спать, чтобы звонить не слишком поздно?

— До двенадцати можете звонить, — ответила я, прикинув, во сколько, примерно, вернётся Инна и кончится последняя любимая передача мамы.

"Мы перезвоним". Они сидят там всей компанией и беспокоятся о нём. А я, которая могла бы рассказать им все новости, прошляпила его звонок!

Хватит. Мы расстались, и его дальнейшая судьба меня не должна интересовать. Я бросила мобильник Арсения в кресло и принялась разбираться с принесёнными сумками.

Тёмно-красное платье я вытянула из пакета последним и с ним подошла к зеркальной дверце шкафа. Приложила к себе. Почему-то вспомнилась секретарша Арсения. Не нашего окружения. Хмыкнула невесело. Ну и ладно... Я теперь тоже...

Встретилась глазами с отражением. Сморщилась и заплакала. Вспомнилось тёплая ладонь Арсения на моей спине — судорожно завздрагивала от плача. Шаг назад, села на кровать и дала слезам волю... Ну почему — так?! Почему?! А воспоминания, как назло, нахлынули волной: как он вёл меня по площадке... Как обнимал... Как судорожно прижимал к себе — со злостью, но к себе! Как распластал на себе, в последний раз — перед тем, как высказать всё в лицо... Как не отпускал, словно боялся, что убегу сразу, но говорил и говорил... И его погрозовевшие тёмно-серые глаза. Казалось, они смотрят на меня отовсюду... Я выключила везде свет. И села на кровать, ближе к стене. Замерла...

Боль в виске, не утихавшая с недавних пор, снова напомнила о себе. Я почему-то представила, как Арсений сидит в машине и машинально баюкает в ладони мобильный, раздумывая, позвонить ли снова, нет ли...

Я не мазохистка. Не хочу страдать из-за нелепости. Из-за того что он так легко поверил. И всё-таки хочу остаться с ним.

Поэтому, отшмыгавшись, негромко в темноте сказала:

— Или ты хоть что-то объясняешь, или я звоню ему.

Будто сквозняком отвело-раздуло в темноте длинный прозрачный тюль.

— Объяснять нечего. Есть условие. Если ты его выполнишь — получишь то, что на самом деле хочешь.

— Ты считаешь... я неправильно определилась с тем, что хочу?

— Яна, — с наигранным терпением в голосе сказала Искандера, — поверь мне, что я лучше вижу ситуацию. Ты видишь лишь её часть, которая на поверхности. Я вижу основу. Поэтому доверься мне.

— И это объяснение?

— Ещё раз. Я никогда никому ничего не объясняю. Я только направляю и подсказываю. Дай устояться событиям. Завтра ты всё иначе будешь видеть.

— Думаешь, утро вечера мудреней? Думаешь, проснувшись, я пойму всё?

Призрачный тюль, обозначивший в темноте контуры Искандеры, шевельнулся и растаял. Из пустоты шелестом донеслось:

— В любом случае завтра решится всё.

... Если бы не Инна, я бы, наверное, устроила истерику. От напряжения голова болела так, что я уже подумывала, не выпить ли маминых успокаивающих таблеток, остававшихся не тронутыми после смерти папы.

Инна впорхнула в моё гудящее от напряжения пространство сияющей бабочкой — такой радостной, что я даже завидовать не могла. Только — против воли — улыбаться, глядя на неё. А она сбросила шубку на кровать, около меня, и тут же переложила её на кресло. Её не смущало, что в комнате темновато — лишь свет из окна, от дома напротив, от фонаря, от снова падающего снега: к вечеру заметелило немного.

— Яна! Яна! — засмеялась она, падая со мной рядом. — Я так счастлива! Господи, как хорош Глеб! Он обращается со мной, как с королевой! Нет, правда, он даже называет меня королевой! Своей королевой!

"Мой король назвал меня алкоголичкой и подстилкой!"

Инна мечтательно смотрела в потолок, явно представляя себе недавний вечер в ателье. Поэтому не видела, как раздулись ноздри моего носа, когда я напряглась, чтобы не зареветь в её присутствии.

Слава влюблённым, что они становятся эгоистами в своей любви! Инна начала рассказывать про вечер, и остановить её, а тем паче — расстроить её у меня не хватило решимости. Один раз она мимолётом спросила, как у меня прошёл вечер. Я с улыбкой ответила, что не так весело, как её, и просила продолжить рассказ. С подробностями, если можно. Инна вспоминала охотно. А под конец сказала:

— Да, чуть не забыла... Сегодня вечером Тарас с этой уехал к родственникам. Будет завтра вечером. Соседи доложили. Яна, я хотела тебя попросить. Хочу завтра с утра съездить в его квартиру (она даже не споткнулась на "в его квартиру") забрать свои вещи. Личные. Делить я ничего не собираюсь, так что... Могла бы и сама съездить, но мне страшно одной даже заходить туда. А Глебушку не хочу в это впутывать. Как? Поедешь со мной?

— Завтра во сколько? Мне ещё надо будет на кухне готовить к празднику.

— Ой, за это не беспокойся! Я поеду в ресторан вечером, а до этого вместе с тобой на кухне поработаем. Тётя Рая сказала — у вас мама будет? — И тут только до неё дошло, и она внимательно посмотрела на меня. — Так... Моя мама будет у вас, сказала тётя Рая, и вы будете встречать Новый год втроём. Почему втроём. А Арсений Юрьевич?

— Для Арсения Юрьевича я оказалась слишком никчемной. — Я села на кровати и выпрямилась. — В общем, он оказался... В общем, мы слишком разные... Не одного круга... Я... не хочу говорить об этом. Давай о квартире. Что именно ты хочешь взять?

Инна, всё ещё лёжа, замерла, а затем села, касаясь моего плеча. Потом обняла меня, и мы сидели так некоторое время, молча и неподвижно. Если в первые секунды я пыталась удержаться от нового плача, то под её тёплой рукой успокоилась, хоть и не сразу. А успокоившись, я спросила:

— Инна, ты мне денег не дашь в долг? Он мне аванс дал, а теперь — сама понимаешь... Хочу отдать.

— Думаешь, он на работе будет к тебе приставать? — не сразу поняла Инна. Дошло. — Прости, не подумала. Конечно, дам.

— У меня теперь репетиторство есть, ты мне плати не столько, сколько договаривались, — заторопилась я, но подруга прервала.

— Ян, прекрати. Знаешь, я только что придумала. А давай, мы тебя с собой возьмём? Глеб заказал столик в ресторане на время празднования Нового года. Я попрошу его, и он... А что? Неплохая идея! Завтра заедем в магазин, купим тебе платье...

— Инна, это ты прекрати. Вам сейчас надо побыть вдвоём как можно больше, а тут я — со своими проблемами. Третий — лишний. И вообще... За кого ты меня принимаешь? Я тебе кто? Подруга? Подруга. Так что не парься насчёт меня — я и дома неплохо справлю Новый год. Дома и чувствовать себя буду свободней, чем сидеть в незнакомом месте и бояться грохнуть вдребезги какой-нибудь бокал или тарелку. Да и мамам нашим будет интересней — будет кем командовать за столом. Так что — забудь...

Она замолчала, и мы снова немного посидели.

— Ян, я пока к маме не вернусь. Тётя Рая... Мы с ней поговорили, и она согласилась, что маме перед Новым годом лучше не говорить про Тараса. Пусть думает, что я с ним в ресторане Новый год встречаю.

— Ты ей сказала про Глебушку?

— Нет. А она его по имени знает?

— Знает. Но ничего страшного. Она сердитая на него, что он не хотел по-настоящему знакомиться со мной, а теперь будет довольна.

— Чем?

— Ну, как же. Свободный мужчина — и наконец пристроен.

Мы смогли даже похихикать. Хотя горло и давило, а улыбка всё норовила разъехаться в плаксивую гримасу.

Потом мы встали, включили свет и принялись за дело: распотрошили мой шифоньер и уплотнили в нём мои вещи, оставив место для вещей Инны. Кое-что забросили на антресоли, потом затащили в комнату маму, хотя она упиралась — ах, какой предпраздничный концерт шёл! Но уборка и распределение вещей по местам воодушевили и её. Вскоре некоторые мои вещи, летние в основном, которые я обычно оставляла на зиму в шкафу же, тоже переместились на антресоли, а мама пообещала выделить место в своём шкафу для верхней одежды Инны.

Через полчаса нашей суматошной подготовки ко сну (кроме мамы: "Вы что — такие передачи по телевизору — и я спать пойду?!") Инна задремала, тихонько сопя, явно пригреваясь, а потом, видимо, уснула глубоко — затихла...

Мне — хотелось присоединиться к маме.

Смотреть телевизор и ни о чём не думать.

И не видеть... Мало того что сна ни в одном глазу, так я постоянно видела Арсения... Он снова сидел в машине, прислонившись к спинке сиденья, и безразлично смотрел на снег. Белые вихри мягко лепились на ветровое стекло, смазанно отшвыривались порывами ветра... Время от времени Арсений прикладывался к бутылке, потом снова немигающе смотрел вперёд.

"Почему ты не идёшь домой?" — мысленно спросила я.

"Там пусто. И пустынно. Что там делать..." — с досадой отвечал он.

"А что делать здесь? Пить? Зачем? Что тебе это даст?"

"Это привычно. Это даёт возможность забыться. И не спустить с поводка своих бешеных псов", — угрюмо сказал он. И снова поднял бутылку, не сводя глаз со снега.

"Пил бы дома, — тоже угрюмо посоветовала я. — Там хоть безопасно".

"Дома нет. Нет дома, понимаешь? Есть квартира — дома нет".

На это я промолчала. А что сказать? Укорить, что сам виноват? А смысл? Пьяного — не переубедишь. Тем более такого, как он. Зацикленного на своей идее, что я подстилка. В страшном сне не могла представить, что услышу такое про себя. Да ещё от человека, который — позвони он мне сейчас, немедленно выскочу в метель... Только бы позвал...

26.

Задремала только к утру. И то снилось что-то кошмарное. То ли я летала, то ли стремительно неслась на какой-то машине — но всё время в снежной буре, которая мотала меня из стороны в сторону, то и дело стараясь перевернуть. Один раз разбудил вспыхнувший телефон — мой. Часа в два ночи — эсэмэска от Володи: "Яна, Арсений не появлялся?" Непослушными со сна пальцами отстукала под одеялом, чтобы не разбудить Инну: "Нет". И снова провалилась в полудрёму, в которой сидела за рулём машины. Та мчалась по невидимой в стремительных метелях дороге — казалось, под колёсами нет никакой поверхности, казалось — это снежные ветры несут машину, и вот-вот она перевернётся, и её начнёт швырять в стороны и закрутит...

Утром — темь за окном, да ещё и на самом деле метель — опять не спится. Открыла глаза. Будто и не закрывала. Тихонько шмыгнула с кресла-кровати, прихватив оба мобильника и охапку одежды, и закрылась на кухне. С вечера приготовленное полотенце позволило не шуметь в ванной, а умыться здесь же. Кроме того перед самым сном я предусмотрительно приготовила кастрюли с варёными овощами, поставив их на полу так, чтобы не греметь с утра. И сейчас, вооружившись ножом, я сначала быстро почистила всё сваренное с вечера для салатов, а затем принялась крошить... Верхний свет не включала, достаточно было лампы, поставленной на холодильник.

Крошила машинально. Время от времени поглядывала в окно, на дорогу с редкими машинами на ней, на дорогу, которая и сама летела вместе с сильной бело-серой позёмкой по ней. Поглядывала и на два мобильника, специально положенных поблизости на полотенце, чтобы взять сразу, если что, а не грязными или мокрыми руками.

Арсений... Легко сказать — забыть. Говорить вообще легко... А если он перед глазами постоянно? И почему-то вспоминается вся череда недавних дней, когда мне было так хорошо с ним... И жирная, грязная точка в конце этой череды.

Хватит. Сколько можно о нём.

Лучше бы наушники взяла... Арсений притягивал меня со страшной силой. Точнее — думы о нём... Ничего не могла с этим поделать: размышляла и размышляла о нём. И главное — как и о чём размышляла!.. Сочувствовала. Ведь он думал обо мне как о байкерской подружке. Начиная с памятного воскресенья. Каково ему было во вторник, когда я так легко и сразу пошла, как говорится, на контакт? И каждым своим движением я будто уверяла его: "Да, я именно такая! Несмотря на то что похожа на твою сестру!" Он укреплялся с каждым моим движением к нему в той характеристике, которую беспечно, почти ничего не зная обо мне, дали мне байкеры. С каждым шагом... А я, ничего не подозревая, легкомысленно ликующая, что вот-вот преподнесу ему сюрприз, сама тянулась к нему... Ведь мне с ним было так уютно. Даже когда он смотрел сверху вниз...

Где он сейчас? Почему не отвечает друзьям? Может, выпил и теперь спит?

Головная боль, поселившаяся в виске со вчерашнего вечера, снова сильно уколола. Странно, обычно у меня если и болит голова, то это затылочная боль...

... Первой, слава Богу, проснулась Инна. Она открыла дверь на кухню — розовая после сна, сонная и мечтательно улыбающаяся. Я немедленно поставила на огонь чайничек с водой, которую поддерживала тёплой.

— Привет. Кофе будешь?

— Буду. А можно — я здесь умоюсь?

Я фыркнула. Ещё одна в ванную боится идти.

— Можно. Полотенце вот.

Пока готовила кофе, убрала со стола посуду, которую использовала для работы. Вскоре мы присели у стола и вполголоса стали обсуждать, как доедем до дома Инны и что именно возьмём из её вещей.

Мама застала нас под конец кофепития и очень иззавидовалась: ей-то нельзя — повышенное давление.

Потом бегом начали собираться для налёта на квартиру.

При виде начищенного и накрошенного мной мама охнула и сказала, что, в общем-то, больше и не стоит ничего делать на кухне, поскольку то, что приготовила я, осталось лишь смешать в определённых пропорциях и выставить на стол, приправив какой-нибудь подливой. В ответ на это Инна сказала: пропорции будет составлять она сама, потому что ей стыдно, что она бросает свою маму на нас. На что моя мама ответила:

— Ничего! Перетерпим!

Мы с Инной, одетые и уже у порога, посмеялись и вышли.

— Яна, а почему ты оделась так? — уже у лифта спросила Инна.

— Эта штука не продувается, — сказала я и продемонстрировала, какая плотная у меня кожанка, привезённая Лёшкой. — А на улице метель. Так что самое то.

Инна посмотрела на мою трикотажную спортивную шапочку, но ничего не сказала. Сама она надела привычную шубку и меховую шапочку-таблетку, из-под которой задорно вились светло-русые кудряшки. Мы спустились, причём я шутливо изобразила, что открываю для Инны дверь, специально пройдя вперёд и придерживая её. А сама в это время напряжённо стояла, прислушиваясь: здесь ли Арсений?.. Если он здесь и был, я его не чувствовала. Скрепя сердце я поднялась наверх, к дому Димки, где Инна оставила свою машину. Оглянулась на конец своего дома.

Несколько машин. Все заснеженные. И не понять, есть ли среди них бентли...

Ощущая себя грабителями-налётчиками, мы подъехали к дому, где совсем недавно жила Инна. Перед тем как свернуть к дому, Инна остановила машину на стоянке у магазина, а не у подъездов с нужной стороны. Я ничего не стала спрашивать, только терпеливо ждала, пока она коротко вздохнёт, приглядываясь к дому, посидит немного и снова возьмётся ехать...

Что ж... Если на подъезде к дому Инна выглядела какой-то зажато надломленной, то сейчас рядом со мной сидела решительная женщина, явно перешагнувшая какую-то границу в душе или в мыслях. Я поглядывала на неё исподтишка, и на сердце всё больше теплело: хоть один важный в моей жизни человек кардинально изменил свою жизнь перед Новым годом! Я-то что! У меня было всего лишь маленькое, с неделю всего приключение, которое, если уж называть вещи своими именами, даже и любовным не назовёшь. А после — возвращение на круги своя... А у Инны — другое. Столько лет мучиться — и наконец получить заслуженную награду за терпение...

... В таких домах я ни разу не была: в последнее время, после замужества подруги, встречались мы с Инной всегда в кафе.

— Ого, это ведь здесь двухуровневые квартиры, да? — спросила я, с интересом разглядывая необычный дом. Правда, сейчас он не производил впечатления необычного, но даже знать, что в нём квартиры в два этажа, — уже вызывало любопытство.

— Да, здесь, — вздохнула Инна.

Мы вошли в подъезд. Ничего себе — у них здесь вахтёрша за столом. В жилом-то доме! Сухонькая старушонка, с цепким взглядом, будто просканировала нас, особо задержавшись пронизывающим взглядом на мне. Я не выдержала — улыбнулась ей и поздоровалась. Вахтёрша слегка растаяла.

— Здравствуйте, Нина Васильевна, — рассеянно сказала Инна, снимая перчатки. — Не знаете — Тарас приезжал?

— Нет, Инна Валерьевна, не приезжал, — сказала старушонка и поджала сморщенные губки. Кажется, ей не терпелось кое-что сообщить моей подруге, отчего Инна вздохнула и сама заговорила на страшно интересующую вахтёршу тему.

— Он вчера был не один?

— Ой, не говорите, Инна Валерьевна, не один! — прорвало вахтёршу. — Ой, совсем не один! Такую прошмандовку привёл — не приведи Господь! Бабу — и такую вульгарную! Ни капли в ней интеллигентности! Нашёл тоже! Откуда только выкопал?! И как только таких земля носит?! Говорить-то совсем не умеет, одно только болтает: ля-ля-ля — тополя!

С трудом удерживаясь от смеха, лифтом мы поднялись на четвёртый этаж. Выходя из кабины, Инна вздохнула:

— Нам смешно, а жильцам с этими жить, о чём они пока не знают.

Квартира Инны мне понравилась, наверное, ещё бы больше, не побывай здесь эта "прошмандовка". Подруга печально оглядела первую просторную комнату, куда мы первым делом попали, и вздохнула.

— Она здесь обыск, что ли, проводила?

В общем, если быть деликатной и не вспоминать о прошедшем по квартире Мамае, комната и впрямь выглядела так, словно её небрежно обыскали: мелкие вещи разбросаны, на ковре громоздились, видимо, те самые сумки, на которые наткнулась Инна, внезапно вернувшись домой. Несколько дней было у захватчицы, чтобы с комфортом расположиться в этой огромной и роскошной квартире, — и на тебе. Вещи до сих пор валяются там, где их обнаружила моя подруга.

— Пошли наверх, — ровно сказала Инна. — Я возьму только свои личные вещи. И документы.

В углу комнаты несколько красиво выложенных паркетом ступеней вели к лестнице с перилами. Я прошла несколько насторожённо эту лестницу, чтобы оказаться в роскошной спальне. Мягких оттенков от тёмно-коричневого до светло-жёлтого, спальня явно была обставлена силами подруги. Комната сразу успокаивала и наводила на мысли об отдыхе. Но что-то в ней сейчас опять-таки настораживало. А может, меня насторожило, как Инна встала перед шкафами, прижав руки к груди. Не снимая перчаток, она, помедлив, вытянула почему-то неплотно вошедший в пазы длинный ящик комода. И снова замерла.

Я подошла ближе и заглянула в выдвинутый ящик. Кажется, здесь лежало нижнее бельё. Стопками, которые выглядели почему-то очень неряшливо. Кажется, шустрая дамочка, в шубе из линяющего зверя, успела проверить все вещи Инны, переворошив их. Наверное, поэтому ей было некогда распаковывать свои сумки.

— Я... — начала Инна и запнулась, прикусив губу. Её передёрнуло. — Я... лучше... Яна, давай заедем по дороге домой в пару магазинов. Я... Я не смогу это надеть. Как представлю, что она... дотрагивалась...

Я смешливо вздёрнула уголок губы.

— Можно сделать лучше: попросить Глебушку подарить тебе на Новый год парочку магазинов с нижним бельём!

Инна расхохоталась — правда, несколько нервным смехом и с силой задвинула ящики комода. В результате мы вынесли из квартиры всего несколько больших пакетов, куда уложили любимые безделушки, книги, верхнюю одежду и обувь — её Инна забрала почти всю: ножка у неё маленькая, так что редко кому чужому подойдёт эта обувь. Всё вынесенное уместилось в багажнике и на заднем сиденье.

Сев рядом, я спросила:

— Не жалко? Столько оставлять?

Подруга смотрела вперёд — на дорогу, на метель, которая шустро разбегалась снежными вихрями... Потом вздохнула.

— Это всего лишь вещи. Дело наживное. Поехали?

— Поехали, — согласилась я.

Мы и правда заехали в пару магазинов, чтобы купить Инне самое необходимое на первый случай, после чего я попросила её:

— Слушай, Инна, может, ты поедешь домой одна? Оставь меня у "Детского мира". Я пойду на рынок через ёлочный базар — обещала маме купить несколько веточек, а вернусь — помогу перенести вещи. Как?

— Хорошо. Конечно.

Инна выглядела успокоенной, как будто она не забрала вещи, а сбежала из квартиры, в которой прожила столько лет... Я тоже успокоилась за неё, особенно узнав, что Глебушка должен приехать за нею после шести вечера... Счастливая. Ожидание, волнующее и прекрасное, ей обеспечено. Ей есть чего ждать от Нового года... "Опять за своё! — одёрнула я себя. — Неделю назад ты вообще ничего не ждала от жизни. У тебя крупные перемены, а ты ещё жалеешь о чём-то. Молчи себе в тряпочку и наслаждайся жизнью... любуйся на чужое счастье. Нет, не на чужое — на счастье подруги".

Машина подъехала к бордюру впереди остановки, я выскочила, хлопнула дверью и, помахав Инне, пошла в небольшой переулок, ведущий к рынку мимо "Детского мира". Сначала шла бездумно — в текущей к рынку толпе, наверное, точно так же, как и я, спохватившейся, что неплохо бы прикупить домой что-нибудь пахнущее традиционным Новым годом. Шла, изредка слизывая с губ падающие снежинки. Здесь, в глухом переулке, метель не бушевала, и снег танцевал изысканными петлями, припорашивая идущих мягкими белыми шлепками.

И снова... Что он думал обо мне, глядя, как я заигрываю с ним в кафе? Что думал, когда мы целовались в мастерской Инны и он обнаружил, что я расстегнула на нём рубаху — так захотелось почувствовать его кожа к коже?.. Неужели во всех случаях, когда мне с ним было хорошо, он помнил, что я всего лишь байкерская подстилка?..

Внезапно ноги подогнулись, и меня замутило. Пришлось быстро подойти к забору, отделяющему от переулка детский сад. Очень быстро, потому что я вдруг начала задыхаться — и испугалась, что меня вот-вот стошнит. Постояв у забора, схватившись за столбик и чувствуя на спине отчётливо осуждающие взгляды прохожих ("Ишь, до Нового года ещё далеко, а эта уже готова — напилась!"), я стала приходить в себя. Ф-фу... Что это? Вроде с утра ничего не ела такого. Или на меня так подействовало состояние подруги, что я слишком начала переживать за неё?

Мой мобильник робко звякнул из сумки. Пока разыскала, пока вытащила...

— Яна, ты где? — громыхнул брат.

— Около рынка. А...

— Быстро на остановку напротив! Я сейчас буду!

— Что случилось?! — завопила я, но Лёшка уже отключился.

Я немного продышалась — ртом, примериваясь сама к себе: не тошнит уже? Всё нормально? И принялась передвигать неподъёмные ноги: я же ещё не дошла до ёлочного базара, а ведь надо пройти длинный обувной ряд самого рынка. Лёшке перезванивать нечего. Если он считает, что сказал всё нужное на данный момент, он и не подумает откликнуться... Чёрт, что с ногами? Тяжёлые, как будто перезанималась в одночасье шейпингом — был у меня такой опыт дурацкий. Тошнота почти прошла. Хотя впечатление, что она притаилась где-то внутри, чтобы в определённую — для неё — минуту грянуть с большей силой.

С громадным сожалением, уже полностью придя в себя, я промчалась мимо ёлочного базара, с завистью глядя на ёлочки и еловые лапы. С трудом прошла по обувному ряду: народ сбрендил — на Новый год глядя обувку покупать? Вместо того чтобы сократить путь, я ещё и здорово потратила время на него, выжидая, пока узкие ряды, забитые покупателями, более-менее освободятся. Не протиснешься...

Вышла к переходу. Пока горел красный свет, пригляделась: так, Лёшка уже ждёт меня. С толпой народа добралась на ту сторону, затем добежала до его машины.

— Что случилось?

— Садись! Едем на Старую Трассу!

Я шлёпнулась на сиденье рядом с ним, спокойная. Он ещё ничего не сказал, но я сообразила, что речь пойдёт об Арсении. Машина отъехала от остановки и пристроилась к потоку. Лёшка покосился на меня.

— Ничего спросить не хочешь?

— Сам расскажешь. Никитос звонил?

— Ага. Он тоже туда едет. Может, уже доехал. Ему оттуда позвонили, чтобы приезжал, но он считает, что справиться с этим хлыщом сможешь только ты.

В кратчайшие мгновения я столько всего успела передумать и столько всего ярко навоображать! Но главное — успела представить, что Арсений устроил страшенную драку — и до того жуткую, что его остановить никто не может. Чемпион чёртов... И? Мне оставляют такое сомнительное удовольствие, как драка с ним?! Или они все ждут, что я выйду к нему — и он станет покорный, как овечка? Замечтались...

— А конкретней?

— Он на Старой Трассе, и сказали — фиг знает что выделывает. Народ уже боится подходить к ней. Кажись, наш самоубивец, это... Ну, ты понимаешь.

— Лёшка, говори прямо. Я ничего не понимаю.

— Съехал он малость, я так понимаю. Он гоняет на своей машине, как Никитосу сказали, как псих. По всем оврагам Трассы. Чуть не летает, блин...

— И при чём тут я? Каким образом я могу остановить его? Под машину кинуться?! Встать перед ним с растопыренными руками, типа — остановись? И ты веришь, что он при виде меня растает и остановится, как миленький?

— Яна! — злобно взревел Лёшка. — Блин, я бросил Катьку из-за этого дела, а дома — бардак, там уборки — конь не валялся!

— Раньше чего думали, — буркнула я и намертво замолчала.

Брат успокоился и сказал только хмуро:

— На месте посмотрим, что да как.

Мы ехали недолго. Все пробки при нашем появлении почему-то быстро рассасывались. Так что Лёшка удивлённо пробормотал что-то не вполне цензурное, кажется, не воспринимая чистой дороги как дар судьбы, а наоборот — насторожившись. Хотя чуть позже повеселел: да, это приключение тебе не дома ковры вытряхивать...

Тем временем я вспомнила, что мобильный Арсения на всякий случай положила в сумку, и попыталась дозвониться ему.

Лёшка всё поглядывал на телефон в моих руках, потом не выдержал:

— Этот у тебя откуда?

— Арсений дал.

— Зачем?

— Я не хотела говорить ему номер моего мобильного.

— Вон как, — задумчиво буркнул Лёшка.

Я напряглась: если он сейчас хоть что-нибудь скажет про меня или Арсения... Или про нас обоих... Но Лёшка промолчал, а я в очередной раз уважительно подумала, какой же брат у меня понимающий. Но сегодня терпения ему тоже не хватало.

— Ну, что?

— Сам видишь — молчит. Вы его друзьям звонили?

— А у ребят откуда их телефоны?

— Ладно, сейчас перезвоню Володе.

Звонок Володе многого не дал. Я сообщила ему про Арсения, он коротко обещал немедленно быть на Трассе.

Теперь я понимала, что имел в виду Арсений, сказав в моём сне о бешеных псах, которых боялся спустить с поводка. Сорвался. Выпивка не дала ему разрядки. Не дала возможности снять стресс. Теперь он снимает этот стресс бешеной ездой по непроходимым буеракам Старой Трассы. Если сама Трасса — это в основном дорога, то по бокам старого шоссе — сплошные овраги, не считая той речки, над которой с трудом держится дряхлый мост.

От меня-то чего хочет Никитос? Неужели он и впрямь думает, что, увидь только меня, — Арсений придёт в себя и успокоится?

Никитоса, в общем, я понимала. Ему случаи смертоубийства на Старой Трассе не нужны. И дело не в том, что остаётся осадок от — не дай Бог! — нелепого и трагичного происшествия. Городские власти, в чьём ведении остаётся Трасса, могут элементарно не допустить сходок байкеров на ней. Поэтому выходка Арсения вывела Никитоса из себя.

Я снова взялась за телефон Арсения. Молчит. Одни только гудки. Не отключил — уже хорошо. Хотя... Что хорошего, если и не берёт телефона...

— А разве сегодня на Трассе народ есть?

— Не было бы — не позвонили бы. Народ после вчерашнего развеяться приехал, покататься и мнением обменяться. Вот и засекли...

— Не сказали — давно он тут?

— Никитос мне перезвонил сразу, как ему сообщили. Это было часов в одиннадцать.

Сейчас почти двенадцать.

— А его пробовали остановить?

— Как? Под колёса бросаться?

И правда — глупость сказала. Ладно. Пока не доехали, нечего думать, как действовать... Лёшка сидел сосредоточенный. Наверное, тоже думал, как там да что.

— Лёшк, — не выдержала я. — Позвони Никитосу. Что там?

— Да осталось-то — минут пять ехать, — мрачно сказал Лёшка и вынул свой мобильник. — Никитос, я это. Что там у вас? Ты на Трассе?.. А, живой? Всё ещё гоняет? Ну это ещё ничего. Может, у него бензин скоро кончится... Ага, счас будем... — Он отложил мобильник в карман кресельного чехла и спокойно сказал: — Ян, возьмись-ка за рукав мой. И не бойся.

Через секунды наша машина почти отвесно упала с овражного склона и понеслась к мосту. Испугаться я не успела.

27.

Раздолбанный мост ли налетел на нас, машина ли рухнула к нему — вспомнить трудно. Только я, вцепившись в рукав Лёшкиной куртки, забыла дышать, пока ныряли с обрыва к заброшенному шоссе, к Старой Трассе. Закрыть глаза и не подумала — только, почти задохнувшись от падения и забыв смаргивать, смотрела, как стремительно надвигается на нас уже разъезженная по новому снегу дорога.

И, лишь когда машина более-менее выпрямилась, я глянула на Лёшку. Морда — напряжённая и... довольная. Как он сказал ровно неделю назад? Что-то вроде того: куплю новую машину — так сразу эту на спуске опробуем? Ууу... Тоже... Нетерпеливый. И причину нашёл не объезжать с пологой стороны, а сразу прыгнуть на Трассу.

Чуть подскочили, въезжая на мост: колеи глубокие, до сих пор укатанные, — и снег ещё не успел заполнить. А уже на самом мосту подпрыгнули на колдобинах. Я снова вцепилась в рукав Лёшки. Не застрять бы. Но проскочили благополучно. И уже спокойно подъехали к небольшой группе людей, собравшихся немногим дальше моста. Чуть впереди, по всей Трассе, виднелись ещё люди — где редкими кучками, где в одиночку. В большинстве своём стояли подальше от накатанной дороги или вообще в труднодоступных для машины местах, забившись в сугробы.

Никитос уже здесь. Лёшке ничего не сказал насчёт прыжка с обрыва. Я только заметила, как дёрнулась его рука при виде вылезавшего из машины брата — явно к голове. Покрутить пальцем у виска?.. Меня приветствовали как Ваньку. Ещё бы. Оделась, как будто знала, что попаду на Трассу. И — ни грамма косметики на лице. Худущий пацан, в спортивной шапочке, натянутой до бровей, — и ничего более.

Мы подошли к собравшимся. Никитос кивнул вперёд.

— Абзац полный. Столько ездил нормально, а сегодня решил программу выполнить, что ли... Первый раз вижу, чтоб диванщика так колбасило.

Программу, надо полагать, личного Клуба самоубийц...

— Что делать будем?

Приглядевшись, я поняла, что Арсений в основном выбирает места, где есть небольшие трамплины, и с разгону плюхает машину где ни попадя. Хотя что это я — разгон? На одной и той же скорости разворачивается, на одной и той же сумасшедшей скорости прыгает с обрывов.

— Он так машинку в консерву сплющит, — заметил Лёшка. — А машинка у него хорошая... Жаль...

И покосился на меня: ничего, мол, что я машину пожалел, а не её водителя? Я встретилась с ним глазами и снова вгляделась в мечущуюся машину Арсения. Однажды я видела, как ястреб напал на галочью стаю. Птицы орали и летали беспорядочно, не зная, куда спрятаться от него. Зато крылатый хищник... Он метался целенаправленно, выбирая жертву, пока одним точным ударом клюва не прикончил беднягу прямо в воздухе.

Арсений тоже кружил не просто так. Он выбирал. Самые жуткие горки, самые страшные обрывы, иногда — мчался на бешеной скорости по самой Трассе, чтобы убийственным виражом свернуть в сторону и взметнуться в воздух вместе с вихрями поднятого снега. Это было страшно... И это было... красиво!.. Я замерла от странного желания сейчас, немедленно оказаться рядом с ним — и видеть то, что видит он: стремительную дорогу, психованно подставляющуюся под колёса, обрывы, которые можно использовать... можно использовать... И чувствовать то же, что он. Чувствовать себя летящей вместе с вьюжными вихрями.

Толпа ахнула.

Машина не бросилась с обрыва, а проехалась по его отвесной стороне — почти вертикально! И только после этого буквально спрыгнула на пригорок, с которого снова взлетела, как с трамплина!

В нашей компании вскрикнули, а через паузу загомонили, обсуждая...

— Здорово он где-то наквасился, — спокойно заметил Никитос и напрямую посмотрел на меня. — Что делаем, Ванька?

Я угрюмо отвернулась, постояла со всеми немного, а когда все снова вперились в выкрутасы Арсения, медленно зашагала вдоль Трассы. Мороза нет, и мягкий влажный снег то и дело залеплял лицо. Оттирая его перчатками, я продолжала следить за машиной Арсения. Час уже мотается! Когда же он успокоится? Если успокоится...

Дошла до маленькой группы из трёх человек. На меня — ноль внимания. Ещё бы...

Здорово пожалела, что рядом нет Димкиной команды. Может, мальчишки придумали бы что-нибудь... Хотя втравливать в личные дела посторонних...

Хмуро побрела дальше. Не знаю, что делать. Нашли, на кого надеяться. Я им изобретатель-спасатель, что ли, чтобы на ходу придумывать выход из положения? Вон Лёшка, как представитель МЧС, пусть думает.

Зачем иду дальше? Чтобы быть ближе к нему? Чтобы почувствовал меня, как раньше почувствовал опустевшее здание, из которого я сбежала? Может, подспудно я именно на это надеялась — на нашу странную связь с ним, когда он чувствовал меня, а я — его? А ощутит ли он меня, если сейчас горит в адреналиновом огне?

— Ванька, привет! Не ходи дальше, — предупредили меня. — Этот так набухался, судя по всему, что не заметит, как спихнёт с дороги. А то и раздавит.

Остановившись, я некоторое время смотрела на дорогу. Мысль... Идея хорошая — броситься ему под машину. И? Если бросаться, то в последний момент надо. Иначе — свернёт, и пиши пропало — с идеей. А так хоть выскочит — подраться или поругаться... Если выскочит. А если развернёт машину — и снова на горки?

— О, а эта пьянь откуда приползла? — лениво удивился кто-то рядом. — Кто её сюда вообще с собой привозит, да ещё в дупель...

Осмотревшись, я обнаружила ещё дальше по Трассе неуверенно бредущую по заснеженной обочине женскую фигурку. Казалось, машина Арсения заворожила Боську, и она медленно, но явно тащилась за нею... Ничего не понимая, я сообразила только одно. Факт: если все глазеющие на психа диванщика стоят предусмотрительно дальше даже от обочины, то Боська в сугробы не лезет. А время от времени — там, где пройти пьянчужке особенно трудно, она вылезает прямо на Трассу.

Причём впереди неё никого...

Движимая странным беспокойством, я решительно пошла следом за ней. Не дай Бог, Арсений задавит дурёху. Потом от вины вовек не отмоется. Хотя... Кто его знает? При том, как он ко мне отнёсся, что ему ещё одна байкерская подстилка-пьяница?

Боська вяло, но целеустремлённо, шатаясь из стороны в сторону, топала по обочине. Словно подтверждая мои худшие опасения, она всё чаще выходила на раскатанную дорогу, делала несколько шагов по ней, потом, будто вспомнив, снова плелась к обочине. Всё ближе и ближе к машине Арсения.

Я догоняла, потому что одета легко и удобно для быстрого шага. Меня тоже не смущало, что приходится выходить на дорогу, потому что за машиной следила и готова была в любой момент отпрыгнуть назад, в сугроб. Пусть даже свалюсь — не страшно: снега выпало достаточно, чтобы приземлиться мягко.

Скоро я уже могла разглядеть Боську в деталях. Привычно для моего глаза она была одета в грязно-голубую куртку-дутыш, какую-то бесформенную широкую трикотажную юбку, чуть ниже колена, отчего та путалась у пьянчужки в ногах, иной раз даже мешая идти, и в толстые, с загнутыми голенищами сапоги. Шапка давно свалилась, явив на свет короткие, давно не чёсанные осветлённые патлы. Эту самую шапку я подняла и встряхнула по дороге. Вот дура-то, ну куда лезет?..

Оглянувшись, я обнаружила, что отошла ото всех достаточно далеко. Лёшка с Никитосом моего отсутствия, кажется, не заметили, увлечённые завораживающей психованной ездой Арсения. Обернулась — и застыла. Арсений мчался в нашу с Боськой сторону — с уже наезженной дорожки, откуда ему прямая дорога на Трассу. И свернуть он не сможет, как бы ни старался. Слишком крутой поворот даже для его тачки. И ему надо объехать заснеженный куст, который не даёт видеть, что на Трассе, за поворотом! Затормозить не успеет!!

А эта дура!.. Я тоже выскочила на дорогу и рванулась вперёд! Боська брела по самой середине Трассе — навстречу машине! В лобовую, блин, атаку!

Далеко, за спиной, закричали, видимо сообразив происходящее. Издалека же, словно стороной, я расслышала, как загудели моторы за спиной. Наверное, ребята решились за мной ехать!

Нога скользнула по блестящей дорожке, оставленной колесом. Замахала руками, с трудом удержала равновесие.

— Боська! Дура! Уйди с дороги! — крикнула, задыхаясь.

Даже не оглянулась. Совсем невменяемая?! Пьянь беспросветная!

Я бежала за ней, то и дело оскальзываясь и на заледеневших следах от колёс, и на колдобинах. Вот-вот Арсений покажется из-за поворота...

У меня сердце зашлось: Боська упала — видимо, поскользнулась на машинных ледянках. Упала и принялась ворочаться, пытаясь подняться. В другое время я бы даже посмеялась, глядя, как подламываются её локти, как разъезжаются её ладони в мокрых варежках, когда она старается упереться ими в дорогу...

Шагов десяток. Пять... Подбежала, схватила подмышки. Чёрт, эта дура ещё и упирается! Господи, какая она тяжёлая! Попытавшись тащить волоком, чуть не плача, поняла, что оттащить не смогу: Боська сопротивлялась так, будто я её убивать собралась. Она отпихивалась от меня всеми ногами и руками, била чуть не по лицу, лягалась так, что довольно чувствительно ударила пару раз по ноге. Но, когда я лихорадочно потащила её встать, — вот тут она начала оживать и сама потянулась помочь мне поставить её на ноги. Вот ведь, а!.. Встать ещё хочет...

И, когда мы, обе, покачиваясь от усилий удержаться на ногах, встали на этой треклятой середине дороги, машина Арсения вынырнула из-за куста. Метров двадцать до нас. Не успеет затормозить! На такой скорости! Будто его метелью несёт! Хуже того!.. Метель закружила вокруг машины, будто специально лепя вокруг него снежную преграду чтобы водитель не видел, что там, на дороге, происходит! Ему дали только два-три мгновения с самого начала поворота — увидеть, что на дороге кто-то есть!

Чуть не воя от ужаса, я ладонями в спину швырнула Боську на обочину и сама, постоянно оскальзываясь, кинулась следом. Из последних сил прыгнула, оттолкнувшись от края колеи. Сильный порыв ветра от промчавшейся машины резко опахнул меня, падающую в сугроб, рядом со свалившейся Боськой.

Где-то позади, на скользкой дороге, завизжали тормоза...

Пока, уже плача от счастья, я копошилась в сугробе, чтоб хотя бы сесть, кто-то бесцеремонно сорвал с меня шапку. Волосы тут же взметнуло снежным ветром. Оглянувшись, изумлённая, я застыла: рядом со мной сидела Боська, с моей шапкой в руках, но... С лица, внезапно тонкого и строгого, на меня сияли огромные глаза...

— Искандера?!

Она коротко улыбнулась, бросила мне на колени мою мальчишескую спортивную шапку и снова повалилась спиной на снег. Я быстро села на колени в мокрый снег, повернулась заглянуть в лицо... уже Боськи — оплывшее, опухшее, с мутными глазками... Бормочет что-то сердито, беспорядочно двигая руками в попытках встать...

— Пацан!

По дороге изо всех сил бежал Арсений, отчаянно перепуганный.

— Пацан, ты жив?!

Он бросился в сугроб, к нам с Боськой, — и вдруг остановился, тяжело дыша, не замечая, как за спиной одна за другой останавливаются машины, из которых вылетают Лёшка и Никитос, а за ними ещё машины, которых сегодня для предновогодней, предпраздничной Трассы слишком много... Остановился, глядя только на меня...

Лёшка с силой оттолкнул Арсения, чуть не уронив его в снег, кинулся ко мне, подхватил подмышки, ставя на ноги и обнимая, и с угрозой зарычал в лицо ему:

— Сеструху — не трожь!

— Что...

Он произнёс это шёпотом. Совсем беззвучно. И, кажется, только я прочитала по губам, что именно он сказал. Но, сама ошеломлённая, снова спряталась лицом на груди брата. И только сейчас меня начало трясти.

От Лёшкиных объятий я чуть не задохнулась, но не пискнула ни словечка. В них было хорошо. Спокойно. Безопасно. Тепло. Отчего трясти меня не перестало, но я завозилась в руках брата, стараясь повернуться к Арсению. Лёшка из объятий не выпустил, но меня понял. Дал возможность повернуться. Только от себя не отпускал — сам дыша охрипло, гладя меня по заснеженным волосам, время от времени вспоминая, что ещё надо бы с меня самой стряхнуть снег. Но всё машинально, а в иную секунду мне даже казалось, что он не осознаёт своих действий — от облегчения, что я жива.

Арсений не ушёл. Он всё стоял там, на дороге. Худой и заросший щетиной, усталый. Кажется, его самого трясло от пережитого — слишком высоко держал подбородок, коротко и тяжело выдыхая... И не сводил с меня глаз. Кого он видел? Погибшую в зимней аварии сестру? Меня?

К нему подбежали Виталий и Володя, но взглянули на него, на меня и промолчали — только встали по сторонам от него. С пути наших столкнувшихся взглядов вообще уходили все. То ли понимали, то ли инстинктивно освобождали. И почему-то все молчали, хотя мельком и возник страх, что вот-вот все набросятся на очумевшего диванщика...

Толпа народа собралась вокруг меня и Лёшки. Некоторые удивлённо глазели на меня — это же Ванька? Был... А некоторые уже соображали, кто та девчонка, что танцевала с Лёшкой танго, зажигая на вечеринках байкерской базы... И кто тот братишка, что всегда присутствовал на закорках Лёшкиного кавасаки.

Первым зашевелился Арсений. Он сначала попятился, потом повернулся и пошёл от нас к своей машине, а его товарищи поспешили следом. И опять ему никто ничего... Но и не понадобилось... Он сел в машину и спокойно поехал в обход Трассы, на выход к городу. Две машины — за ним.

Вот и всё.

Лёшка выпустил меня, едва Арсений уехал. Как будто миновала главная угроза моей жизни. Но отпустил не до конца. Напялил на меня, как смог — запихнув под неё волосы, шапку, взял за руку и повёл, оцепенелую, к нашей машине.

Перед тем как ему засунуть меня в салон, я оглянулась: пьяную Боську тоже подняли и, ругательски ругая и чуть не пиная — она всё пыталась лечь в снег, вели к началу Трассы. Никто и не заметил, что, ведомая мимо нас с Лёшкой, она чуть повернула голову, и снова блеснули на меня с её одутловатого лица огромные чёрные глаза Искандеры. Насмешливые...

— Всё, — спокойно сказал Лёшка, усевшийся на своё место и закрыв дверцу. — На Трассу ты больше не ходок.

— Знаю, — отозвалась я, с трудом разлепив будто замороженные напряжением губы. И вздрогнула, когда порывом ветра мимо окна бросило снежную горсть...

— Не хочу психовать, когда ты здесь.

— Знаю.

— И без меня тоже.

— Знаю.

— Ян... Сильно напугалась?

Я привалилась к его плечу, обняла за руку.

— Всё нормально, Лёш. Поехали. Тебе ещё ковры вытряхать.

Он криво усмехнулся.

Возвращались не спеша.

Лёшка по дороге узнал у меня, зачем мне надо было на рынок, откуда меня и подхватил. Позвонил жене и получил список продуктов, нужных для новогоднего стола. Так что по рынку мы ходили вместе — причём он всё ещё не отошёл от недавнего страха и крепко держал меня за руку.

Купили всё: и мои еловые лапы (себе взял ёлку, о которой Катя забыла сказать), и его продукты строго по списку.

У моего дома он остановил, но сидел некоторое время не шевелясь, глядя вперёд. Я тоже молчала, понимая, что лучше сразу не выходить. Здесь, в этом маленьком пространстве, было слишком уютно, чтобы сразу выходить, идти домой, где надо будет притворяться весёлой и деятельной и общаться с человеком, с которым общаться не слишком хочется. А тётя Лида, как на грех, человек ну очень компанейский... Хорошо — мама дома и телевизор есть.

— Ну?.. — начал Лёшка и сбился. Поморщился. — Я в следующий понедельник, через неделю, уезжаю. — И нехотя ухмыльнулся. — Как насчёт следующей субботы?

— Замётано, — задумчиво сказала я. — Только в качестве кого?

— Усы приклеим.

И мы начали хохотать — нервно и безостановочно, я — до слёз!

Успокоившись, Лёшка сказал:

— Горбатого могила исправит, да? Хорошо — тётя Рая не знает...

— Ещё у нас мальчишки есть, — задумчиво напомнила я. — Могу в качестве подружки одного из них...

— Передерутся из-за тебя — с кем тебе быть... Ладно, подумаем. Впереди — целая неделя. Иди уж. Ветки свои не забудь забрать.

— Ага. Катьке привет и с наступающим.

— Угу. Тёте Рае — тоже. Вечером ещё позвоню — поздравить.

— Звони.

Я поцеловала брата и вышла из машины. Прижимая охапку веток к себе, я подошла к домофону и только хотела позвонить, как прогнулась в спине — от взгляда. Оглянулась. Посмотрела на Лёшкину машину. Брат секунды смотрел на меня, потом тоже обернулся — на конец дома. Снова взгляд на меня. Пожал плечами и уехал.

Я устала от пережитого и ничего не хочу. Поэтому не стала звонить, а вынула свои ключи. Добралась до квартиры. Тёти Лиды, слава Богу, ещё не было.

— Что случилось? — озабоченно спросила мама. — Ты выглядишь...

— Мам, я немного чувствую себя нехорошо... Инна где?

— Ей позвонили, и она уехала. Может, полежишь немного? Лида приедет ближе к десяти вечера. Так что заодно и поспишь перед Новым годом.

— Спасибо, мам. Ты пока ничего на кухне не делай. Сама — проснусь когда.

— А чего делать? — проворчала мама. — Инна всё уже сделала. У неё такие ручки: раз-два — и весь стол готов. Нам только накрыть осталось... Иди, выспись.

Я поставила еловые ветки в керамическую вазу и поплелась в спальню. Свалилась на кровать... Может, всё-таки выйти к нему? Зачем?.. Чувствуя странное опустошение, я потянула на себя край покрывала. Ничего не хочу. Никого... Пусть наступит Новый год, я встречу его с двумя мамами, которые всю новогоднюю ночь будут старательно запихивать в меня салаты, а когда я объемся, торжественно внесут в комнату курицу, приготовленную каким-нибудь мученическим способом.

... Очнулась, как от толчка. Открыла глаза в темноту.

Искандера сидела перед моей кроватью на коленях, сложив руки на матрасе, как старательная ученица, чуть не перед моим лицом, и уткнувшись в них подбородком. Глаза в глаза.

— И что это было? — прошептала я. — Зачем всё это вообще надо было? Ты рисковала жизнью живого человека. Зачем?

— А, риск был небольшой, — пренебрежительно махнула ладошкой девушка-призрак. — Я всё рассчитала точно. А зачем? Исполняю предначертанное, — слегка пожала она плечами. — Я выполнила свою миссию — теперь мне разрешат удалиться в райские кущи.

— У тебя была миссия?

— Да. Она началась в тот миг, когда я стала учить тебя танцевать танго.

— Ты должна была... свести меня и Арсения? — Я приподнялась на локте.

Она улыбнулась.

— Человек видит происходящее всегда односторонне. Призрак многое знает, а если на нём миссия — он знает об обеих сторонах всё. Но... Как уже говорила, рассказывать всё нельзя. Можно только подталкивать и подсказывать.

— И... думаешь, я теперь радостно полечу к Арсению?

— Не думаю, — сказала Искандера. — Не думаю, что радостно. И вообще ничего не думаю. Я своё дело сделала — создала ситуацию, чтобы вы поняли, что вами обоими двигало. Чтобы вы поняли друг друга и свои поступки. И движения души. А дальше вы уж сами решайте. А мне пора. Счастья вам...

Она отодвинулась от кровати, поцеловала ладошку и сдунула с неё поцелуй. Я растопырила пальцы и сделала движение, будто поймала его. Искандера беззвучно засмеялась — и растаяла.

Некоторое время я наблюдала за отражением света в полированном шифоньере — от подъезжающих и уезжающих машин возле дома Димки, от фонаря, который то и дело тускнел из-за метели, весело гоняющей по миру сонмы снега... И снова уснула.

28.

Приходила мама, поворчала что-то и накрыла меня одеялом поверх покрывала. Помню её приход мельком, как будто открыли дверь в мой сон и снова закрыли...

За окном грохотало и бабахало — народ запускал петарды и салюты, от которых комната трепетно озарялась и снова пропадала в темноте. Просыпалась, открывала глаза, таращилась, не понимая, где я и сколько времени... Снова уходила в сны, где много народу, где мелькали незнакомые лица, а знакомых я не успевала узнать.

И на мгновения уснула глубоко-глубоко...

... Арсений спал в кресле, а я привалилась к нему, сидя на его колене — одной рукой держась его за пояс, другую положив на его плечо, а он обнимал меня, чтобы мне было удобно. Моё ухо грелось о его плечо, и макушке было так тепло под его подбородком, который он осторожно опустил на мою голову...

... Осторожно открылась дверь в спальню. Мама не включала света — впустила его из прихожей. Решила проверить: может, я встала?

— Я не сплю, — сонно сказала я и села, поддерживая одеяло.

— Оно и видно, что не спишь, — с еле уловимой улыбкой в голосе сказала мама. — Можно, что ль, к тебе?

— Ага, — сказала я и похлопала ладонью по кровати, рядом.

Она села, а я обняла её.

— Тёплая какая, — уже задумчиво сказала мама. — Даже горячая. Не заболела?

— Нет...

— Через полчаса Лида придёт. Проснёшься к этому времени?

— Мам... Я тебе кое-что рассказать хочу, пока её нет.

И я рассказала всё, опустив эпизоды с участием Искандеры. Мама слушала внимательно, слегка покачиваясь вместе со мной, словно баюкая меня и успокаивая.

— Так и разбежались теперь? — спустя минуту молчания после моего рассказа грустно спросила она. — И всё из-за того, что не понимали друг друга?.. Эх, вы... А мы с папой, — вдруг мечтательно сказала она, — часто на танцы бегали. Даже в конкурсах участвовали, если были такие — с вальсами. У нас даже два приза было... Эх-эх-эх... А может, это всё из-за того, что Арсений твой богат? Ну и чудит...

— Знаешь, что смешно, мам? Я как-то никогда и не думала о том, что он богат, — усмехнулась я и потёрлась щекой о её плечо. — Не зацикливалась на этом. Как-то мимо проходило, что он богатый. Я видела в нём — Арсения. Ну и воспринимала его только как Арсения. По-другому не получалось.

— Ну что я могу на это сказать? Советов в таком деле, как ваше, давать не могу. Единственное только... Не горячитесь. Не торопитесь. Вы люди взрослые. Думайте, прежде чем что-то сказать или сделать... Да что я говорю! Всё равно сделаешь, как получится. — Мама вздохнула и задумалась, наверное, вспоминая отца. А потом энергично сказала: — Так, расселись. А ведь сейчас Лида прибежит!

— Ну и что? — буркнула я, вставая за нею. — Прибежит и прибежит — займи её чем-нибудь. Пусть поможет стол накрыть хоть.

— Давай-давай, не отнёкивайся. Тебе ещё умыться, расчесаться... — проворчала мама и вышла из комнаты.

Угроза в лице болтливой и слишком, в отличие от моей мамы, интересующейся личными делами всех и вся тёти Лиды всё-таки заставила меня полностью проснуться и — перестелить постель, сбегать в ванную вымыть волосы, после чего я, лихорадочно копаясь в шкафу, начала выбирать из того немного, что успела купить, в чём мне встречать Новый год. Провожать-то ладно — можно и в старом...

К окну старалась не подходить. Старалась выкинуть из головы все мысли об Арсении и сосредоточиться на подготовке торжественной встречи следующего года.

Звонок стационарного телефона оказался не единственным в предновогодний вечер. Маму и меня поздравляли многие. Успели прозвониться и Лёшка с Катей. Пользуясь тем, что расчёсывала только что высушенные волосы, крикнула маме, чтобы подошла сама на следующий звонок.

— Яна, это тебя. Роман, — предупредила мама. — Рома, она сейчас подойдёт.

— С наступающим! — весело сказала я в трубку. — Привет!

— Привет, Ян! — сказал Ромка. — Слушай, мы сейчас все — ну, все наши — будем у подъезда. Выйдешь?

— Зачем? — не поняла я.

— У нас петарды есть! — похвастался Роман. — Бабахнем пару раз. Выходи, а? И салютов накупили. Побегаем, постреляем!

— Перезвоню, ладно? — сказала я и, положив трубку, обернулась к маме. — Мам, если я с полчаса на улице побуду, ничего? Роман предлагает повеселиться с салютами.

— Бенгальских огней захвати, — практично сказала мама. — У нас их много — девать некуда. Но оденься. На улице хоть и тепло...

Я перезвонила Роману сообщить, что сейчас буду. А он сказал, что с мальчишками уже выходит.

Джинсы, джемпер, ботинки, рыжая куртка... Волосы оставила распущенными: и температура подходящая на улице, и мытые, чистые — распушились, на холодном воздухе — будет тепло. Прихватила три пачки бенгальских огней, заботливо подложенных мамой, чтобы не забыла, и выскочила из квартиры, пока мама не увидела, что без кепки, — промчаться по лестницам: не дай Бог по пути столкнуться с тётей Лидой — заболтает!

Странно. Впечатление, что недавно на улицу вышел только Роман. Остальные трое его друзей выглядели чуть не снеговиками, кучкуясь на крыльце подъезда.

— Привет!

— Привет, — жутко довольный чем-то, за всех поздоровался со мной Дима и протянул шоколадку. — Возьми. Мы тут половину съели, пока тебя ждали. Она вкусная. Честно. Попробуй — правда, очень вкусно.

— Только "попробуй"? Ага, а потом остальное отнимете, да? — поддразнила я.

Они радостно загалдели, но почему-то вполголоса и как-то смущённо, как будто что-то таили от меня, не решаясь сразу сказать. Болтал больше всех, конечно, Павлик, подробно рассказывая, как он и все остальные рады мне в этот вечер, но и он вдруг заткнулся...

Наконец, тяжёлое бремя что-то объяснить мне взял на себя светловолосый ангел. Димка поднял бровь, глядя на меня, и вздохнул.

— Яна, ты только не обижайся на нас.

— ... А что? — насторожилась я.

Он всего лишь оглянулся на детскую площадку. Я поневоле посмотрела туда — и прикусила губу, затаив дыхание... Вокруг качели-вертушки вкопаны три скамьи с высокими спинками. На одной из них — сидит тёмная мужская фигура...

Притихшие ребята стояли рядом и неловко, но с тревожным ожиданием смотрели на меня. Значит, они вызвали меня не из-за петард...

Вдохнув острый морозный воздух, я машинально сунула в карман куртки шоколадку, бенгальские огни отдала мальчишкам и пошла через дорогу к лестнице.

Арсений спал. Снова без шапки, но в привычном для меня длинном чёрном пальто. И привычный шарф, серый, длинный, замотанный вокруг шеи. Снежинки падали на светловолосую голову, постепенно таяли, запорашивали его пальто, превращая в бело-чёрное, какое-то очень зимнее сочетание. Спинка скамьи очень высокая, вровень с его плечом. Он вытянул поверху руку и лежал щекой на ней. Я постояла перед ним, разглядывая, как он спит. Сейчас, при виде его успокоенного лица, но совсем не расслабленного — брови сомкнуты в лёгкой тревоге, не хотелось думать, почему он успокоился. Оттого ли, что теперь он знает: я не то, что он обо мне думал. Оттого ли, что смирился со мной такой... Мне хотелось думать только о том, что он всё-таки пришёл ко мне.

Примерившись, я осторожно присела под его руку, которую он вытянул вдоль спинки скамьи. Его полураскрытые пальцы, без перчаток, свесившись, теперь касались моего плеча. Всё так же осторожно, очень напряжённо и неспешно я плотней прижималась к нему, пока наконец полностью не прислонилась к его телу, чувственно напряжённому даже под пальто. Холодное пространство, сужаясь между нами, постепенно согревалось, пока холод совсем не исчез. Не поворачивая головы, я, скосившись, проследила, как его рука постепенно же съехала на моё плечо. Потом чуть повернула голову — и вовремя: он немного склонился ко мне и коснулся моего лба своим. Уткнулся и тяжело замер. Из чего я поняла, что он всё ещё спит. И стала смотреть на участок улицы, видный мне.

Повезло, что в этот момент дети до поры до времени набегались со своими грохотушками и наступила кратковременная тишина. А уж мои мальчишки, видевшие всё от подъезда, точно не дураки. Открыли дверь и, видимо, пошли к Роману.

Тихо во дворе. Спокойно — пусть и ненадолго...

Арсения потянуло на тепло. Так я расценила его движение, когда он вздохнул и сжал моё плечо, приближая меня к себе. Я осторожно подвинулась на скамье. Теперь согревались наши ноги, плотно притиснутые друг к другу. Вспомнив сон, я усмехнулась: может, сразу сесть ему на колени?.. И вздохнула: только бы детишки не выскочили со своими петардами.

Позёмка мягко обвевала наши ноги, но теперь я не боялась, что вышла без шапки. В руках Арсения было тепло...

Он дёрнул головой — и отшатнулся.

— Ты?..

А рук не убрал.

— Что — такая страшная? — вынужденно исподлобья глядя на него, спросила я.

— Как ты здесь?..

— Мальчишки сказали.

От грохота, а затем сверкнувшего в воздухе взрыва совсем рядом мы вздрогнули уже оба. Интересно, как же он недавно заснул — при таком-то громе? Хотя если вспомнить его бессонные сутки, его гонки, когда он пытался совладать со своим бешенством...

Арсений растерянно огляделся.

— Я заснул. Думал — посижу немного. И не заметил.

— Ага, заснул, — согласилась я, удобней устраиваясь рядом с ним, чуть не подмышку ему. — Не замёрз? У меня шоколадка есть. Мальчишки угостили. Будешь?

Вытащила из кармана и, похрустев обёрткой, приготовилась кормить его. Теперь я обнаглела ещё больше: одну руку сунула ему под шарф и обняла за тёплую шею, другой — приготовилась поднести плитку к его рту. Он вдруг выпрямился, подняв голову и мучительно скривившись. А потом выдохнул и приник к моим губам.

Блистательные брызги и мохнатый белый снег беспрерывно осыпали нас. Казалось грохочущие звуки падают на нас сверху, с полыхающего неба... Я отвечала на его поцелуй и шалела при виде стремительных разноцветных вспышек в его потемневших глазах. И от рук, которые судорожно вминали меня в его тело, как будто он решился растворить меня в себе, лишь бы не отпускать.

Щека к щеке. Замерли... Отпустил неохотно. Но рук так и не разжал. Лишь раз поднял одну — размотать на себе край шарфа и закутать меня в него. Привязать меня к себе. Шарф немного влажный и колючий, хранящий его тепло... Я сунулась в него носом и вдохнула лёгкие, но острые запахи шерсти и холодноватого мужского парфюма.

Так и сидели, а вокруг бегали радостные мальчишки и девчонки, а с ними вполне себе взрослые люди и шарахали и шарахали сверкающим разноцветьем в ночное небо, слишком близко опустившееся к земле из-за низких снеговых туч...

— Володя сказал мне...

— Что?

— Всё. И про твоего брата, и про судороги, из-за которых ты почти не пьёшь. И про бутылки в офисе. — Он сидел, не глядя на меня, смотрел куда-то в пространство, время от времени, слизывая снежинки, попадавшие на его губы. И тогда я непроизвольно открывала рот — поцеловать бы его.

— Могу дополнить. Насчёт выпивки. У нас папа пил. С тех пор — ненавижу... Только шампанское — для храбрости.

— Когда я узнавал про тебя и твоего брата, мне сказали, что его девушку привозит на базу кто-то другой, о ком не знают. Но я никогда бы не подумал, что мальчишка за его спиной — это ты. Про Ваньку мне много рассказывали: что брат Алексея, что на байке всегда сидит, как прилипший, за его спиной. Я видел вас в тот, самый первый вечер. Он ударил тебя по рукам, когда ты потянулась за пивом.

— А мы знали, что ты за ним следишь, — (хмыкнув: опять он за своё!) сказала я. — Вот и разыграли сценку, чтобы ты не понял...

— Откуда знали?

— Я следила за тобой. Ты сначала приглядывался ко всем девчонкам — искал меня, а потом, кажется, решил, что легче проследить за Лёшкой.

— Ты... не простишь меня?

— Ты же не знал, — легко сказала я, и он обнял меня.

Не буду же я ему говорить, что и не собиралась его прощать. Если бы он пришёл и просто повинился, что не знал — и так далее в том же духе. Легко любить безвинно, собственным воображением оклевётанную, испытывая лёгкое же чувство вины и утешаясь: но я же не виноват, потому что не знал!..

Трудней прийти, ни на что не надеясь, и сидеть под окнами, сознавая, что это слишком легко: повиниться в незнании. И чувствовать абсолютный тупик...

Поэтому я сама это и сказала.

Вправить ему мозги могу и потом. Если, конечно, ещё пожелаю.

Но сейчас... Уютно чувствовать себя присвоенной.

Он пропустил сквозь пальцы мои волосы.

— Никогда не видел тебя с распущенными...

Теперь я затаилась — настороже. Неужели сравнит меня с сестрой? Но он больше ничего не сказал, только наклонил мне голову — и лицом ткнулся в волосы, дыша мне в ухо... И я наконец расслабилась... Пусть охотник думает, что он поймал меня. Но я-то буду всегда знать, что это я его поймала... Кончиками пальцев погладила по замёрзшему затылку... Он судорожно вздохнул.

А потом мы сидели и молчали, глядя на предпразднично бушующий народ, с радостными воплями бегающий по площадке и по дорогам между двумя домами и взрывающий всё на свете, лишь бы иметь повод поорать от счастья при виде расцветающих под пасмурным небом недолговечных, но прекрасных цветов.

Будучи практичной, я первой вывернулась из его рук. Точнее — попыталась. Удержал, лишь вопросительно заглянул в глаза.

— Сколько сейчас? Меня, наверное, потеряли.

Он внимательно посмотрел на меня и вынул мобильник.

— Около одиннадцати.

— Ммм... Что ты скажешь, если я тебя приглашу на проводы старого года? Если не боишься слишком простецкого стола.

— Что ты имеешь в виду? Если салаты типа "оливье" или рыбу под "шубой", то всё съем с удовольствием. Я... — он даже смутился. — Я голоден.

— А не побоишься познакомиться с моей мамой? Там ещё мамина подруга будет — мама Инны Валерьевны.

— Ну... Переживу, надеюсь... А потом?

— А потом — на твоё усмотрение. Можем погулять по городу и встретить Новый год где-нибудь в другом месте. — Сказала и снова затаилась: что ответит?

Охотник ответил сразу и ожидаемо:

— Тогда будем праздновать у меня.

Кажется, он надеется, что ловушка захлопнулась?

"Надейся, — ласково подумала я. — Довези ты меня до своего логова и решись только полностью присвоить — в чём я тебе, кстати, мешать не собираюсь — и уж там-то я тебе преподнесу такой сюрприз — из сюрпризов!.. Свои слова о "байкерской подстилке" будешь вспоминать как страшный сон!" Я заглянула в его всё ещё беспокойные глаза. "А "подстилку" я тебе сама припомню после этого, если хорошенько не проникнешься ситуацией!" И повеселела, представив, как он ужаснётся, всё поняв.

Когда мы встали со скамейки спуститься к дому, мимо моего подъезда проехала машина и остановилась в конце тупичка. А когда мы подошли к двери и я завозилась в поисках домофонного ключа, нас успели догнать Глебушка с Инной.

Мой сюрприз дожидался Арсения далеко впереди — по времени.

Но сюрприз от него не заставил себя ждать именно сейчас.

Разглядев меня в вечернем свете, Глебушка немедленно сказал:

— Яна, с наступающим тебя! Мы с Инной тоже решили...

— Вы так накоротке знакомы с моей невестой? — тяжело спросил Арсений, глядя на него, как на личного врага.

Инна тихонько ахнула.

Невеста?! Я тоже ахнула — про себя. Интересно, а я почему об этом ничего не знаю? Или Арсений, кроме своей печати-тени, решил заранее поставить на мне ещё одно своё клеймо?.. На всякий случай, я тоже решила простить ему "подстилку" и не напоминать о ней хотя бы в первые несколько дней, пока мы празднуем. Достаточно будет и того, что он узнает сегодняшней ночью.

Растерянный Глебушка замолчал, и пришлось выручить его:

— Знакомьтесь: это Арсений — это Глеб, мой старый друг. Заодно, Арсений, разреши представить тебе мою закадычную подругу — Инну.

— Весьма рад, — галантно сказал Арсений и поцеловал моей подруге руку.

Мужчины — с обоюдным облегчением — пожали друг другу руки, и мы дружной толпой вошли в подъезд.

К нашей двери уже подошли, смеясь над своим неожиданным вторжением: незваный гость хуже татарина!

Тётя Лида уже приехала, но две пары, вошедшие в квартиру, настолько её ошеломили, что она онемела до конца нашего присутствия на вечере. Мама, более-менее предупреждённая моим рассказом, взяла проводы старого года в свои руки.

Перед тем как уехать в ресторан — праздновать с друзьями Глебушки Новый год, Инна, улучив мгновение, сказала мне наедине:

— Приди я только с Глебом — мне бы не поздоровилось: мама очень боится моего развода. Могла бы устроить скандал даже при Глебушке. Но то, что ты появилась с Арсением вместе, — её явно выбило из колеи! — И, смеясь, шёпотом добавила: — Ура Арсению! Ура Яночке!

Вот так, оставив наших мам в смятении, мы и удалились. Инна — торжествующая. Я — вся из себя такая загадочная.

За полчаса до Нового года мы успели заскочить в круглосуточной магазин и закупить всё самое необходимое. Причём из-за Арсения чуть не опоздали: оказывается, голодный бизнесмен, слегка заморивший червяка за семейным столом, ничуть не лучше голодных байкеров в своём стремлении опустошить продуктовые полки. Ладно, хоть машина есть. Мы погрузили добычу в багажник, после чего наконец доехали до дома Арсения. Здесь, прихватив пакеты с новогодним угощением, ворвались в подъезд за десять минут до полуночи.

В общем, мы влетели в его квартиру и, не выпуская пакетов из рук, рванули к телевизору...

Шампанское, два бокала, бой часов... Мы поднесли бокалы к губам, кажется, загадывая каждый своё желание... Не сняв куртки и пальто... Стоя в натаивающих вокруг обуви лужицах... Перед брошенными на пол сумками...

Он первым отставил бокал в сторону. Вздрогнувшими пальцами взял из моих рук — мой...

Как с него упало пальто, а с меня куртка... Как он взглянул на меня, и с этого мгновения я видела только его торжествующие глаза... И только чувствовала его сильные, но бережные руки. А ещё свои пересыхающие от горячечного дыхания губы — потому что он не давал их забывать... И последняя мысль, последняя нормальная мысль, прежде чем я забыла обо всём на свете и с радостью утонула в его личном страстном танго: "Если мы ТАК встречаем Новый год, то что ждёт нас дальше?.. Как мы его проживём?"

... А так и прожили. И живём. Счастливые, психованные — в глазах других, потому что не дай Бог встретиться глазами друг с другом. Особенно там, где можно уединиться и снова повторить всё то, что наобещал нам этот памятный Новый год. Возможно, это и правда, что наша встреча — фатум, как сказала Искандера. А возможно, и что-то более прозаичное. Во всяком случае, в нашей жизни прозы нет и не будет. Потому что Арсений — охотник, а я рядом с ним всегда ощущаю себя желанной дичью.

Но это впереди. А пока...

ЭПИЛОГ

Из полыхающей сухим жаром пещеры я выползла почти по-пластунски и боясь вздохнуть лишний раз. Только бы не разбудить его.

Арсений спал крепко. Если учесть, что он не спал сутки с лишним, это неудивительно. Как неудивительно и то, что его не смущало, где именно мы с ним заснули. Если честно, я не помню, как это произошло, но все постельные принадлежности оказались на полу. Это ладно, поскольку в его квартире настоящая жаркая пустыня в разгар дня. Другое дело, что я, например, спала животом на одной подушке, обнимая другую, на уголке которой прикорнул и Арсений. Нос к носу. И, как ни странно, даже во сне он не забыл укрыть меня одеялом — поверх которого, на мою спину, и возложил свою тяжёлую властную длань.

Вот и пойми: то ли это и впрямь забота, чтобы я во сне не раскрылась, то ли он и во сне сторожит, чтобы я снова не сбежала.

А я — сбежала. Выползла, придерживая его руку на одеяле, а потом край одеяла скатала — и осторожно опустила приподнятое на скатку. Всё. Рука Арсения на той же высоте. Можно драть отсюда. В смысле — из спальни.

Прихватив покрывало — мало ли! Почти незнакомая квартира всё-таки! — я мягко прошагала до двери, босыми ногами утопая в толстом ворсе ковра, осторожно закрыла её и немедленно обернула покрывало вокруг тела, сунув кончик так, чтобы закрепить на груди импровизированную тогу. И двинулась изучать квартиру. Правда, с вполне определённой целью. Хочу в ванну. Не в душ, а именно в ванну. Чтобы понежиться. И подумать. Ведь рядом с Арсением, как с ужасом и восторгом выяснилось сегодняшней ночью, мой мыслительный процесс деградирует до чистых инстинктов, никакими доводами рассудка не связанных.

Ванную комнату отыскала с трудом — в каком-то узком коротком коридоре. Оглянувшись на пороге: не проснулся ли Арсений? — вошла.

Хм... Интересно: подиум, в котором сама ванна будто утоплена. Прямо-таки миниатюрный бассейн на одного человека. Даже ступени есть — спуститься. Две стены углом вокруг ванны — зеркала. Напротив — душевая кабинка. Я немного побродила по этой комнате, размером напоминающей мне мою спальню. Заглядывать в шкафчики не стала. Мне нужна только вода. С кранами разобралась быстро и, опустив душ на дно ванны, чтобы вода не шумела, набираясь, подошла к зеркалу.

Просто стояла и смотрела. Синеватые клейма и печати Арсения на коже рук, плеч и в области декольте. Всю ночь он обнимал меня так, будто страшно боялся, что меня вот-вот у него отнимут. Меня. Кто я ему? Он назвал меня невестой — при посторонних, в общем-то, ему людях, как бы предупреждая, что я его собственность. Но кто я ему на самом деле? А вдруг он охотник только до того момента, пока дичь не поймана?

Тихонько вздохнув, я только было решила пошевелиться, как дверь в ванную комнату открылась. Встал на пороге. В каком-то роскошном халате, небрежно подвязанном поясом. Увидел сразу. И сразу подошёл. Ладони на плечи. Прислонил к себе.

— Привет.

— Угу... У тебя йод есть?

— Зачем?

— Синяки замажу.

Сказала и заглянула в глаза его отражения: почувствует ли себя виноватым?.. Нашла в чьи глаза заглядывать! Этот эгоист самодовольно ухмыльнулся и нежно, так что дрожь по телу, погладил мои плечи... Напоминать про байкерскую подстилку тоже явно не имело смысла. Всё, что он сейчас чувствует, укладывается в одно ёмкое словечко: "Моё!" Или сказать?

— И? Как тебе понравилась ночь с байкерской подстилкой?

— От тебя — такая грубость?

— С кем поведёшься... — усмехнулась я.

— Что ты хочешь от меня услышать? Извинения?

Я помолчала. А правда? Могу ли я с него требовать извинений, если сама заварила всю кашу? Правда, и с его стороны умолчание... Но... В общем, я запуталась.

Зато Арсений явно пришёл к конкретным выводам насчёт собственности в моём лице. Он, не спуская глаз с моего отражения, проехался тёплыми со сна ладонями по моим плечам и, просунув их под мои руки сцепить в замок пальцы на моём животе, опустил подбородок на мою макушку.

— Есть какие-то сомнения?

— Миллион, — пробормотала я.

— Какие же, например? — Он внимательно смотрел в зеркало. Уже не пасмурные, серые глаза обрели глубинную прозрачность.

— Ты назвал меня невестой...

— Тебе нужно официальное предложение? Или ты сомневаешься в самой моей искренности? Или ты... тебе не нравится, что я не сказал, что хочу тебя в жёны? Мне казалось, что всё и так понятно.

Нет, вы только посмотрите на этого самонадеянного!.. От возмущения я переступила ногами, собираясь вывернуться из его объятий. И, пискнув от неожиданности, вдруг взлетела, чтобы оказаться на его руках.

— Ты чего?!

— Это ты — чего! Почему без тапок?

Трудно спрятать усмешку, находясь лицом к лицу с ним. Вот как. Он решил, что у меня замёрзли ноги и вот-вот начнутся судороги, — ведь совсем недавно, встречая Новый год, мы выпили шампанского. Оттого и переступила... Испугался за меня... На душе сразу потеплело. Вздох — ну такой он, куда деваться! — скрыла.

Он спустился в эту свою странную ванну и осторожно опустил меня ногами в неё — видимо, чтобы именно ноги сразу согрелись. Сам сел на приступок этой ванны и следил, как я снимаю покрывало, откладываю его в сторону и начинаю поливать себя из душа... Ммм, какое желание — облить его!.. И через некоторое время я тоже села напротив и начала болтать ногами в горячей воде. Мы бы сидели так вдвоём, глядя друг на друга, неопределённо долго... Пока он решительно не встал и не закутал меня в громадное махровое полотенце.

— Пошли есть. Я зверски голоден.

— Что — с прошлого года не ел? — поддразнила я его.

Он хмыкнул и подхватил меня снова на руки. Правда, в зале, перед телевизором, он спустил меня и недоумённо огляделся.

— А где мы оставили сумки?

— Ты на них своё пальто сбросил, — сказала я.

И пошли, смеясь, подбирать его пальто, мою куртку, сумки, пакеты... Пока он снова бросал на плиту кастрюли и сковороды что-то подогреть, я быстро мыла овощи для салатов на скорую руку, а потом чистила и крошила их. Сели — он с сомнением оглянулся на бутылку шампанского.

— Давай уж — с наступившим, — улыбнулась я.

Как он ел!.. Аккуратно, но так быстро... Мне есть почти не хотелось, меня волновал один вопрос, так что, когда он насытился, он же немедленно и спросил:

— Ну?

— Что — ну?

— Спрашивай. Вижу ведь — спросить хочешь.

— Почему ты так обозлился, когда я сказала, что согласна с твоим предложением поработать у тебя? Ну, тогда — у вахты?

— Ты сказала по-другому. — Только что расслабившийся, Арсений снова напрягся. — Ты сказала, что принимаешь его.

— Есть разница?

— Есть. Парень Наташи официально сделал ей предложение — при наших родителях. И она ответила именно так — "принимаю его". Когда ты сказала это слово в слово, почти с теми же интонациями... — Он упёр глаза в стол. — Когда ты так сказала... Я как будто услышал сестру снова... А на следующий день она погибла. Они погибли... А когда вчера я увидел, как ты лежишь в снегу... — Он будто задохнулся. Серые глаза потемнели. — И так-то испугался, что пацана сбил, а увидел тебя... Я ведь заметил вас в последний миг — такая метель... А там — поворот. Такой, что не остановишься...

— Не фиг было гнать с такой скоростью, — проворчала я. И тут же переспросила: — А ты правда оставил бы меня с Лёшкой, не назови он меня сеструхой?

— Мне мои ребята и девочки потом такой втык дали, — тяжело сказал Арсений. — И про судороги рассказали, и как тебя обидел подозрением в пьянстве... Неужели ты думаешь, что не переживал? Я только говорить об этом не умею и не люблю. Когда тебя узнал — в снегу... Я решил, что приношу тебе одни несчастья. Поэтому и не смог прийти и повиниться. Сидел, как дурак, у твоего дома и не знал, что делать. Если бы ты не вышла...

— Я и не вышла бы... Наверное. Меня мальчишки вызвали — показали, как ты спишь на скамейке. Странно. Такое впечатление, что всё это было очень давно — и неправда.

— Почему?

— Не знаю. А ты правда меня спасать нацелился — от судьбы подстилки?

Он усмехнулся. Встал и подвинул стул к моему. Обнял меня.

— Правда. Что ж... Теперь, надеюсь, всё в прошлом. И недоразумения, и Трасса.

Исподлобья глянув на него, я слегка подняла брови. Он не заметил.

... — Давай!! Лёшка, быстрей!!

Чего орала — сама не знаю. Брат на кавасаки и так летел бешеным вихрем — из-под колёс сплошные веера грязно-белых брызг: к Рождеству подтаяло, и на Трассе уже не скользко, а слякотно. Никитос мчался с нами вровень. Но теперь Лёшка не собирался уступать ему. Реванш ему надо взять — перед поездкой в Москву. И он брал реванш — даже со мной на закорках. Даже на такой дороге, где можно утонуть-застрять в снежной каше!.. Андрюха вообще безнадёжно отстал, хотя быть вторым номером Ленуська наотрез отказалась и вообще обозвала наши гонки мероприятием психов.

Вираж — с выездом на всё ещё крепкую дорогу, где лёд только слегка стал ноздреватым. Нас, психов, пожелавших гнать по этому кошмару, оказалось не так уж и много — шестеро байкеров. С седьмой — мной. Наблюдателей — много. В большинстве — на машинах. Димка всё подпрыгивал, но Лёшка не взял его. Объяснил, что меня за спиной чует, а светлого боевого ангела — пока нет.

Вылетели на "новую" трассу — напротив байкерской Старой. И тут я завопила что-то нечленораздельное, но ликующее! Никитос не справился с подъёмом — заскользил!

Лёшка проехался по мокрому асфальту — и остановился. Я лбом стукнулась в его спину и визжала что-то радостное, вцепившись в его куртку и тряся его за неё, не в силах остановиться и придумать нужные слова.

— Ян! — предостерегающе проговорил брат.

С трудом успокоившись, я выглянула из-за него.

Даже не слышала, как подъехал чёрный бентли. Остановился неподалёку — метрах в десяти от нас. Арсений стоял возле открытой дверцы, хмурый и невообразимо каменный. Я снова спряталась за спиной Лёшки, лихорадочно придумывая оправдание.

— Боишься? — ухмыльнулся брат.

— Ага.

— Давай скажу, что я тебя уговорил?

— Не надо. Сама справлюсь.

Сползла с кавасаки, чмокнула Лёшку в щёку и пошла к Арсению.

Стоит и правда весь из себя каменный. Ну вот как с таким — подумалось уже не впервые.

Но обещала — сама справлюсь. Сделаю. С чего начать? Встала перед ним, горестно вздохнула. Смотрит — молчит. Опустила голову, улыбнулась потихоньку. Быстро обошла его мелкими пританцовывающими шажками, встала позади. Удивился — быстро обернулся. Я взялась за его руку — и быстро развернулась перед ним. В грациозном пируэте чуть не шлёпнулась, не придержи он меня инстинктивно.

— Чего вытворяешь? — недовольно спросил, а у самого глаза уже посветлели.

— Пытаюсь вспомнить, как ты меня раскручивал.

— Зубы ты мне заговаривать пытаешься, а не вспоминаешь, — пробормотал он. — Быстро в машину. Замёрзла же... Еле нашёл тебя, — кажется, последнее он хотел выговорить про себя.

Танго с Арсением станцевать на шоссе не получилось. Ничего. Будет ещё время. Я с него вытребовала обещание летом ещё раз снять павильон и пригласить свою компанию. Ведь к тому времени Анна научит основным элементам танца ребят Андрюхи и моих мальчишек. И будет на базе очень весело!

— Чему ты рада? — недовольно спросил он.

— Ты меня нашёл. Как же не радоваться? — улыбнулась я.

— Почему ты сбежала?

— Это что — допрос? Потому что Лёшка завтра уезжает на работу. И я ему обещала.

— Ты обещала мне.

— Я тебе ничего не обещала, — подняла я бровь. И покачала головой. — Это ты всё решил за меня и уверился, что я пообещала не ездить на Трассу.

— Я плохо решил?

— Притормози здесь, — сказала я, кивая на пригородную остановку.

Теперь поднял бровь он, но свернул-таки.

— И что дальше?

— Я люблю тебя.

Я вздохнула для храбрости и поцеловала его. Сидеть бесстрастно он смог лишь какие-то секунды — и сам приник ко мне. Мы целовались будто впервые, и вскоре я снова очутилась на его колене, закинув ногу, чтобы ему и мне было удобней... Он оторвался от меня, заглянул в мои глаза. Пересохшие губы вылепили: "Я люблю тебя..." И уже вслух:

— Мы как бродяги... Поехали домой.

— Поехали...

Я села на своё место, улыбаясь, всё ещё держась обеими руками за его рукав, как обычно держалась за брата. Он покосился, но ничего не сказал.

... Сейчас мы приедем домой, где, судя по коротким голодным взглядам Арсения, для начала он вспомнит, какова я на вкус. А потом с тем же волчьим аппетитом набросится на обед, который я успела приготовить, прежде чем Лёшка приехал за мной.

А завтра — Рождество. Мы отпразднуем его в три захода: сначала у мамы, к которой Арсений прикипел сразу и сильно ("Вы моя семья!"), потом он отвезёт женскую компанию из меня, Инны и Анны к тёте Клаве на торжественный просмотр и обсуждение видеороликов с танго. Потом будет наш дом — не квартира! — будут свечи, о которых мы быстро и надолго забудем, и они выгорят, потому что это мелочь, которая лишь подчеркнёт наш уют и нашу любовь.