Судя по всему, в коже присутствуют рецепторы не одного, а как минимум трёх разных типов. Один отвечает за тактильные ощущения, второй позволяет ориентироваться по запаху, а третий — по загадочному фактору, который либо аналогичен, либо тесно связан с тем, что позволяет видеть в ночном диапазоне. Это не означает, что человек может ориентироваться только с помощью рецепторов кожи — но она явно является одним из важнейших органов чувств и играет гораздо большую роль, чем у землян. По крайней мере — в тех условиях, в которых живут свободные. К сожалению, большая часть информации, получаемой таким образом, остаётся в подсознании, но кто сказал, что её невозможно научиться анализировать? Другой вопрос, сколько времени и сил потребуется потратить на тренировки. В любом случае мы отложили эту идею на неопределённое будущее: до сих пор я как следует даже обоняние не освоила — слишком много других, более важных и интересных дел.

Кстати, если сравнить йети, людей и полукровок, то заметны резкие различия. Полукровки всегда хотя бы мельком, но осматривают дорогу, а с помощью кожи ориентируются гораздо хуже людей: судя по всему, только по осязанию, да и то в очень слабой степени. Может быть именно по причине этой ущербности подростки практически не покидали Орден: ведь за пределами селения опасностей гораздо больше и одного осязания недостаточно.

С другой стороны, во время опытов выяснился один очень интересный факт. Во время движения полукровки несколько темнели в ночном диапазоне. Причём чем сложнее переход, тем сильнее изменялся их облик, вплоть чуть ли не до серого иссохшего трупа (естественно, в ночном зрении) при попытке пройтись с завязанными глазами. При этом чем «темнее» становились полукровки, тем сильнее их сторонились животные. Даже придавленные насекомые или змеи избегали кусать «мумифицированных» подростков.

Дальнейшие опыты показали, что ни люди, ни йети не обладают подобной способностью. Зато сравнение позволило предположить, что кожа йети обладает ещё более развитой чувствительностью, чем у людей и, предположительно, способна реагировать на обычный свет, а возможно, и звук. Но однозначно доказать ни первое, ни второе не получилось — ведь и то, и другое может объясняться просто очень развитым осязанием (например, слабым перепадом температур или вибрацией). Естественно, йети воспринимали мир кожей тоже в основном бессознательно, но различали больше вариаций опасности.

К сожалению, у людей кожа очень быстро, как будто с готовностью, теряла чувствительность. Так, выяснилось, что защитные костюмы главным образом сказываются именно на ней: судя по тестам, зрение, слух и обоняние остаются практически прежними. Кстати, Илья уговорил проверить реакцию на костюмы у меня и Щуки. Оказалось, что у нас рецепторы кожи начинают барахлить раза в два позже. Зато я впервые ощутила настоящий приступ клаустрофобии... или как ещё можно назвать боязнь одежды? Тем не менее факт оставался фактом: даже у нас меньше, чем за сутки, проведённые в «защищённом» состоянии, начинается атрофия кожной чувствительности. Самое неприятное то, что восстанавливалась она гораздо медленней, только через два дня вернувшись в полной мере. Наверняка есть некий предел, после которого дальнейшая атрофия прекращается, но где он — пока неизвестно, а добровольцев для долговременных опытов мы даже не искали.

Если раньше мы считали, что реабилитация людей после болезней затягивается из-за слабости и рассеянного внимания, то теперь поняли, что, судя по некоторым признакам, в этом немалая вина уменьшившейся кожной чувствительности. Именно из-за неё людям, особенно после тяжёлых инфекций, иногда многие недели приходится оставаться в Волгограде — там, где есть хотя бы частичная защита. Введя для больных (сначала, естественно, только добровольцев) новые процедуры и профилактические упражнения, нам уже через пару месяцев удалось сократить срок реабилитации в несколько раз.

— Судя по собранным данным, чем дольше человек находится в «изоляции», тем дольше ему придётся восстанавливаться, — сообщил Игорь после обработки всех наблюдений. — Я имею в виду, что рост не прямой. Если выведенная мной формула верна, то после суток «под защитой» восстановиться удастся примерно через три дня, а если провести в безопасности месяц — уже почти через два года.

Мы переглянулись.

— А ведь это очень хорошо соотносится с тем, что мы наблюдаем на себе... да и на животных, — заметил Илья.

Действительно, если в середине второго года большинство животных, как и люди, предпочитали двигаться неторопливо, избегая резких движений (бега, прыжков и многого другого — кроме тех случаев, когда на кону стоит жизнь), то сейчас ситуация иная. Животные играют, прыгают, развлекаются — и при этом умудряются не пострадать. Даже детёныши. К слову, и наши дети адаптировались чуть ли не быстрее нас самих: годовалый малыш уже способен пройтись, а полутора (то есть в четыре земных) — даже пробежаться по траве без вреда для здоровья.

— Кстати, это как раз не удивительно, — сказала Надя. — Дети легче обучаются и приспосабливаются. Меня больше интересует другое. Годы на адаптацию понадобились только нам, нулевому поколению, или такая же картина будет со всеми взрослыми?

— Пока всё равно не узнаем, — пожал плечами Сева. — Лично мне любопытнее другое. Как думаете, керели специально подложили местным людям такую свинью?

— В смысле? — не поняла я.

— Защитные костюмы и палатки, — пояснил инженер. — Если наши наблюдения верны, то те же голые русалки сейчас окажутся беспомощными, как младенцы: ведь они до сих пор пользуются костюмами и не испытывают от них дискомфорта.

А ведь в чём-то Сева прав! Никто из племени русалок не способен противостоять природе без начального имущества. И если математик прав (а, судя по всему, это так), на то, чтобы научиться передвигаться без защиты, им понадобятся годы... местные годы. Это очень долгий срок, за него легко передумать и отказаться от каждодневных и отнюдь не всегда приятных усилий (тем более, пока кожная чувствительность недостаточна, велика вероятность травмы).

— Ты кое-что не учла, — покачал головой Росс, когда я высказала мысли вслух. — Когда мы сюда приплыли, в начале, опасностей было намного меньше, чем сейчас. Поэтому я вообще не уверен, сможет ли теперь человек приспособиться... не убьёт ли его природа до этого.

Тоже верно. Окружающий мир сильно изменился, притом не в лучшую сторону. Если у нас получилось привыкать к нему постепенно, то теперь такое не пройдёт.

— Керели дали защиту... и защиту очень хорошую, — глядя на реку, заметил Игорь. — Но они не заставляли людей постоянно её использовать. Как, кстати, и лекарства. Давайте смотреть честно: и костюмы, и палатки сильно облегчают жизнь. Да взять хотя бы эпидемии — палатка позволяет обезопасить человека, находящегося без сознания. Или добычу воска в пещере — что бы мы смогли без костюмов?

Математик стащил кусок сырой папортошки.

— Сначала я думал, что они просто переоценили людей: посчитали нас более разумными, чем мы есть... — не закончив мысль, Игорь резко стряхнул насекомых и с аппетитом захрустел корнеплодом.

— А теперь уже не думаешь? — подозрительно поинтересовалась Лиля.

— Уже давно отказался от этой версии. Та, при которой они рассчитывали на выживание не более чем пары процентов «наследников» — гораздо логичней и достоверней. Действовали по типу: высадим много групп, хоть в одной да додумаются, как надо себя вести.

— То есть, по-твоему, керели понадеялись на авось? — нахмурилась мастер по репелленту. — Тебе не кажется, что это как-то странно для высокоразвитой цивилизации?

— Нет, так я тоже не думаю, — возразил Игорь. — Подозреваю, что у них был какой-то план... и он неким образом гарантировал, что появится хотя бы несколько мест — зачатков нового витка развития. То есть что будут те, кто выживут... но вовсе не обязательно все или везде.

Бросив бесполезные рассуждения о планах и мыслях керелей, мы единогласно сошлись во мнении, что нам очень повезло... и что мы молодцы — научились, выжили и приспособились.

После предположения о наличии связи между изменением внешнего облика и безопасностью передвижения, полукровки выразили желание потренироваться. Чтобы научиться «темнеть» усилием воли, им потребовалась помощь людей (ведь Лорд, Дима и Дина не видят в ночном диапазоне). С подсказками химика, Росса и моими, уже через пару месяцев детям удалось добиться значительного успеха. В результате полукровки научились передвигаться по лесу: им по прежнему приходилось следить за пассивными угрозами (например, такими, как шипы или ядовитые капли), но опасность от активно передвигающихся жизненных форм практически исчезла. Более того, после ряда опытов выяснилось, что когда полукровки в виде «мумии», их даже без репеллента избегают кровососы. Впрочем, последнее не удивительно: я бы на месте животных тоже не прельстилась таким угощением.

В ночном зрении при переходе по лесу полукровки выглядели... почти как камни. Почти, но не совсем. Непонятно по какой причине они казались неживыми, а в крайнем «тёмном» состоянии даже хуже — как будто слегка подёргивались тёмным маревом. Ещё не вихрем, но чем-то угрожающим, смертоносным, и страшным. От них веяло ужасом и могильным холодом — и живые существа спешили уйти с пути полукровок. Радовало только то, что каких-либо особых физиологических нарушений у йети не возникало, а те, что были (скорее всего, связанные с возникающими эмоциями), оказались легко обратимыми.

Если у йети «тёмные» подростки вызывали страх (причём как у женщин, так и у мужчин — проверено на Марке и детях), то люди реагировали иначе. Они тоже подсознательно уступали дорогу: мы специально поставили несколько опытов. Но все сходились во мнении, что ощущения иные. Люди чувствовали холод и... власть? Нечто сильное, неумолимое, но не смертоносное.

— Может, не все животные реагируют как йети, — предположила Вероника. — Что, если часть — как мы?

— Даже если и так, суть не меняется: скорее всего, тут просто разница в чувствительности к их защите. Кстати, это многое объясняет, — задумчиво добавила я.

— Что именно? — нахмурился Росс.

— Если люди изменённые тоже обладают подобными качествами, а скорее всего это именно так, да ещё и в большей степени... — я помолчала, вспоминая загадочные сведения про «некромантов» на горах. — Помните, мы предполагали, что Алла и её знакомые по какой-то причине перешли на ночное зрение? Если это так и если люди изменённые пусть неосознанно, но «темнеют»... «Темнеют» они, скорее всего, сильнее, чем полукровки — в начале я почти не могла рассмотреть троллей по ночам, а ведь они вряд ли использовали защиту. Что, если их «потемнение», возможно даже неосознанное, вызвало у людей такие же ощущения, как и у меня?

— Хм... ты действительно постоянно сравниваешь «тёмных» полукровок с мертвецами, — понимающе потянул Маркус.

— А значит, даже если Алла и компания видели по-другому, но испытывали похожие ощущения, они вполне могли оценить людей изменённых как «некромантов», — продолжил мысль инженера Игорь. — В этом случае нет ничего удивительного в таком единодушии.

— Да, — кивнула я и вздохнула.

Возможно, я буду всех изменённых воспринимать как неживых и смертоносных. Но ведь это не означает, что они по определению должны стать врагами йети. Судя по всему, мы эволюционировали в очень отличающихся условиях, поэтому и способы защиты у нас различные. Различия в природной, естественной, неосознанной защите организма — только и всего. Но есть очень большая проблема. Не знаю, как люди изменённые будут воспринимать нас, йети, но очевидно, что мы, скорее всего, испытаем подсознательный негатив при контакте.

Хотя стоп! Что-то не сходится. В самом начале новой жизни я встретила Дмитрия, изменённого, и не воспринимала его как мертвеца. Или всё же?.. С трудом подняв неприятные воспоминания, поняла, что нет. Был страх, неприятие, злость — но тогда я боялась всех. Более того, потом вспоминала Дмитрия с симпатией... не говоря уже о сексуальной привлекательности. Значит, всё не так уж плохо и мы способны общаться без негативных ощущений? Хотелось бы надеяться. С другой стороны, не факт, что и сейчас при встрече ничего бы не почувствовала: ведь нынешняя кожная чувствительность не идёт ни в какое сравнение с той, что была после высадки. И если особенности восприятия «темноты» связаны в том числе с кожей... Последнее удалось легко проверить с помощью защитного костюма. И действительно, в одежде негатив к подросткам... не исчезал, но ослаблялся до той степени, о которой говорили люди: холод и нечто могущественное, но не более.

Кроме страха, испытываемого йети, у «тёмной» фазы был ещё один минус: на этот раз он касался не окружающих, а самих полукровок. Подростки быстрее уставали при активной защите. А слишком долгое использование без соответствующего отдыха и вовсе вызывало болезнь, причём весьма серьёзную (мы даже боялись, что потеряем подростков). Полукровок тошнило, организм практически сразу избавлялся от съеденного, их постоянно бросало то в жар, то в озноб — но даже при последнем подростки обильно потели. Частичный паралич сменялся сильными судорогами, бессознательное состояние — бредом и галлюцинациями, болела брюшная полость и голова. После тщательного анализа Росс пришёл к выводу, что данная болезнь (в отличие от абсолютного большинства остальных) вызвана не инфекцией, паразитами или ещё какими-либо живыми организмами.

— Думаю, что это отравление, — заявил врач. — Причём подозреваю, что особого рода... очень особого.

Росс предположил, что состояние полукровок ничто иное, как реакция на нечто неизвестное — тот загадочный фактор.

— Если учесть, что изменённые превращаются в троллей и, как и люди, заболевают злокачественными опухолями, то у наших больных ещё не все так плохо. Судя по относительно «ярким» выделениям, их организм пытается избавиться от излишков этого опасного агента, — заметил он.

Руководствуясь этой версией, врач предложил попробовать посадить полукровок на родниковую воду, а потом — на специальную диету (выбирая для неё наиболее «тёмные», то есть, предположительно, бедные загадочным веществом продукты). Это помогло. Через неделю подростки поправились, но и после этого предпочли придерживаться рекомендованного питания, утверждая, что с ним они чувствуют себя гораздо лучше. Мы не возражали, тем более, что пользоваться опасной способностью полукровки не прекратили, а запрещать нельзя — ведь без неё они оказались бы практически беспомощными.