— Чему вы смеётесь, милорд? — спросил Джим.
— Сам не знаю, что со мной, — проговорил лорд Дитмар, опустив руку и глядя на Джима с улыбкой, в которой сквозили восторг мука, мечтательность и печаль. — Дитя моё, это не передать словами.
Джим был смущён и вместе с тем взволнован. Одухотворённое лицо лорда Дитмара было озарено внутренним сиянием, какой-то светлой грустью и лаской, и Джим вдруг понял, что он прекрасен. Как он не видел этого раньше? Где были его глаза? Пульсирующее, осязаемое чудо сияло перед ним, раскрытое и устремлённое к нему; лорд Дитмар протянул ему руки, и Джим вложил в них свои. Теперь чудо пульсировало в нём — в его сердце, тёплое и мучительное.
— Джим, — слетело с губ лорда Дитмара.
— Да, милорд?
Но лорд Дитмар покачал головой. Он помолчал немного, глядя Джиму в глаза с усталой нежностью.
— Какое-то волшебство происходит — вы не чувствуете? — спросил он вдруг.
— Не знаю, — пробормотал Джим, смущаясь от его взгляда. — Но... Я хотел сказать... Спасибо вам за этот праздник, милорд.
— Это вам спасибо, — сказал лорд Дитмар с таинственным блеском в глазах. — Ведь волшебство делаете вы.
Его лицо приблизилось, Джим почувствовал тепло его дыхания. Закрыв глаза, лорд Дитмар поцеловал Джима, но уже не в шутку, а по-настоящему, нежно и трепетно. Джим почему-то не удивился и не испугался, не отпрянул, только голова закружилась сильнее. Он закрыл глаза и раскрыл губы, утопая в нежности; это была не измена Фалкону, а какая-то пронзительная потребность, естественная, как дыхание, и настойчивая, как голод. Она ни к чему не обязывала, не вызывала стыда, не причиняла боли, она просто притянула их губы друг к другу, как магнит, и крепко соединила.
Но лорд Дитмар прервал поцелуй. Это далось ему нелегко, но он сделал это первым.
— Нет, — жарко прошептал он, обдавая Джима ароматом своих духов и чуть приметным букетом куоршевого вина в своём дыхании. — Нет, это безумие. Кажется, эта шутка с помолвкой зашла слишком далеко. Так далеко, что я начал в неё верить...
Его губы мягко щекотали лоб Джима, касаясь бровей и задерживаясь на всех выпуклостях. На секунду прильнув щекой к виску Джима, он одной рукой прижал его к себе, а потом мягко отстранил.
— Джим, простите меня... Это было лишнее. Я слегка перебрал вина, и оно вскружило мне голову. Впрочем, я не вполне уверен, что именно вскружило мне голову: вино... или вы. — Лорд Дитмар выпрямился. — Неважно. Извините меня.
Некоторое время они молча стояли рядом, не глядя друг на друга. Джим чувствовал, что трезвеет. Ему стало не по себе. Чары отступали, оставляя после себя неловкость и недоумение. Джим поёжился, и лорд Дитмар, заметив это, сказал:
— Вам холодно, Джим... Пойдёмте лучше в дом.
По сравнению с наружным воздухом, в доме было очень тепло и даже душновато. Джим увидел Дитрикса: тот танцевал медленный танец с Раданайтом.
— Не откажите мне ещё раз, — сказал лорд Дитмар.
Джим вложил в его ладонь свою руку. Этот медленный танец был тягучим и пьянящим, рука Джима ослабела в руке лорда Дитмара. Тот проговорил:
— Вы очень устали, дитя моё. Присядьте.
Он проводил Джима к стулу, а другие гости ещё танцевали. Джим чувствовал, что и правда смертельно устал, ему хотелось уснуть прямо здесь. Рука в белой перчатке поставила перед ним стакан с какой-то мутноватой пузырящейся жидкостью.
— Выпейте, голубчик. Это вас взбодрит, и ваш папенька не заметит, что вы изрядно выпили.
Это был лысый тип в зелёной жилетке — дворецкий. Джим выпил предложенную ему жидкость, на вкус похожую на лимонад, и через десять минут начал чувствовать улучшение. Вялость и сонливость прошли, в голове прояснилось, к Джиму как будто начали возвращаться силы. Тем временем лорда Дитмара стали просить на бис исполнить новогодний гимн. Тот отказывался:
— Простите, друзья, не могу... Я уже не в голосе.
Но его упрашивали, и он согласился. Голос его ничуть не стал хуже, только он пел чуть тише, чем в первый раз, и при этом смотрел на Джима. Джим тоже не сводил с него взгляда, припоминая слова и шевеля губами, но не смея подпевать. Лорд Дитмар пел только для него, он это ощущал всем сердцем.
Хозяина дома наградили такой же горячей овацией, как и в первый раз. Он поклонился и поблагодарил со смущённой и усталой улыбкой.
— Сынок, где ты пропадал? — раздался голос лорда Райвенна. — Мы уже начали беспокоиться.
Джим встал.
— Милорд, позвольте вас пригласить...
— Ты не устал, дорогой? — Лорд Райвенн всматривался в глаза Джима. — Может, поедем домой и — баиньки?
— Нет, я ещё не устал, — сказал Джим. — Потанцуйте со мной, милорд, прошу вас.
В медленном танце Джим прижался головой к плечу лорда Райвенна. Лёгкая истома ещё плавала в ней, но ноги его держали твёрдо. Надёжное плечо под его головой было плечом отца, Джим это чувствовал сейчас как никогда ясно. Это вдруг всплыло из глубин его души, источая аромат маркуады и сверкая всеми красками фейерверка.
— Отец, я очень тебя люблю, — сказал Джим. — Спасибо тебе за всё.
— Наконец-то, милый мой! — проговорил лорд Райвенн дрогнувшим от чувств голосом. — Наконец-то ты перестал называть меня этим чужим словом "милорд"... И я тебя люблю, дорогой. С Новым годом тебя, сынок. Тебе весело?
— Да, отец, всё прекрасно, — ответил Джим. — Это самый лучший Новый год в моей жизни.
И это было правдой — по крайней мере, Джиму так казалось. Если бы не отдалившийся и исчезнувший из его поля зрения Фалкон, всё было бы ещё лучше. Джим увидел Даллена: тот был уже один. Куда делся Фалкон? Джим решил разыскать его и наконец восстановить добро и любовь и разбить отчуждение.
Фалкона он нашёл под небольшой аркой на ступеньках, которые вели к какой-то двери. В его руке повис пустой бокал, и вид у него был хмурый и совсем не праздничный. Джим подошёл к нему.
— Фалкон, ты что? Почему ты такой невесёлый?
Тот поднял на него мрачный взгляд, в котором поблёскивали льдинки.
— А ты почему не со своим нареченным?
Джим засмеялся.
— Фалкон, это же просто шутка!
— Мне показалось, она тебе пришлась весьма по вкусу, — ответил тот угрюмо. — Вы так обнимались во время фейерверка, а потом танцевали, потом куда-то исчезли. Слушай, может, тебе и правда подумать о том, чтобы составить счастье одинокого вдовца?
— Фалкон, что ты такое говоришь? — воскликнул Джим. — Милорд Дитмар просто укрыл меня плащом, потому что мне стало холодно, а танцевали мы, потому что... Потому что Новый год! Все танцуют.
— И тебе было тепло под его плащом? — не унимался Фалкон. — Интересно, куда вы исчезли и чем занимались?
— Фалкон, я не собираюсь перед тобой оправдываться, — рассердился Джим. — Я не делал ничего такого, за что со мной можно было бы так разговаривать!
— Кто это здесь ссорится? — раздался вдруг голос лорда Дитмара. — Я не потерплю такого в своём доме в Новый год!
Он подошёл к ним с бокалом в руке, полным золотистого куоршевого вина, и с лицом, разглаженным благодушным настроением: он был слегка пьян и настроен всех примирять и объединять.
— Друзья мои, вы разве забыли, что нельзя ссориться и обижать друг друга? — сказал он. — Нужно мириться и выражать друг другу самые лучшие чувства! Немедленно обменяйтесь ветками маркуады и поцелуйтесь — я требую этого как хозяин этого дома!
Он сам вручил Джиму и Фалкону по маркуадовой ветке, вынув их из каркасов у стены, наполнил вином два бокала и потребовал:
— Сейчас же миритесь, и чтобы больше никаких ссор в новом году!
Джим неуверенно протянул Фалкону свою ветку. Тот взял её и вручил Джиму свою. Джим потянулся к нему губами, а Фалкон, метнув на лорда Дитмара сверкающий ревностью взгляд, вдруг поцеловал Джима не маркуадовым, а настоящим поцелуем. Лорд Дитмар и бровью не повёл.
— Вот это прекрасно! — сказал он одобрительно. — Это замечательно, дети мои. Вы такие молодые, такие красивые... Где моя молодость! Ах...
Вздохнув, лорд Дитмар пошёл к гостям, делая кому-то рукой приветственные знаки. Несмотря на изрядное количество выпитого, он держался на ногах твёрдо, хотя его походка отяжелела и замедлилась, в ней сквозила усталость. Фалкон осушил свой бокал, а Джим только пригубил, боясь опять захмелеть.
— Фалкон, лорд Дитмар прав, — сказал он. — Ведь сегодня Новый год. Не будем ссориться. Я тебя очень люблю.
Он робко взял Фалкона за руку. Тот, вздохнув, притянул его к себе и уткнулся лбом в его лоб.
— Детка, для меня было адом видеть, как он тебя обнимает, танцует с тобой... Да ещё эта идиотская шутка с помолвкой! Этот Дитрикс просто кретин!
— Но ведь он не знал, что у нас с тобой... — Джим осёкся и умолк. А ведь лорд Дитмар знал — и, тем не менее, согласился поддержать эту шутку. — Фалкон, пошли на балкон, мне что-то душно.
Снова падал снег. Ночь была на исходе, близился рассвет — первый рассвет нового года. Джим прильнул к Фалкону.
— Обними меня... Мне холодно.
— То тебе душно, то холодно — не поймёшь, — усмехнулся Фалкон, укутывая его полами своего плаща — точно так же, как до него это делал лорд Дитмар.
Они уехали уже ранним утром. Джим так устал, что начал дремать уже во флаере, а самому раздеться у него просто не осталось сил. Его раздевал Криар. Снимая с него зелёный костюм и вынимая из его причёски шпильки, он приговаривал:
— Как нагулялись-то... Ох, устали. Весело было?
— Угу, — пробормотал Джим. — С Новым годом, Криар...
— Спасибо, сударь, вас также. Давайте, ложитесь под одеяло, я вас укрою... Вот так. Отдыхайте, спите, сколько будет спаться. Никто вас не побеспокоит. Надо отдохнуть, а то впереди ещё целая неделя праздника. Ещё у нас гости будут, нагуляетесь на год вперёд.
— Глава XX. Примета
Джим проспал до обеда. Когда он проснулся, лорд Райвенн уже хлопотал, занимаясь подготовкой к приёму гостей. Всё происходило удивительно быстро: по одному слову лорда Райвенна привозились продукты, на кухне кипела работа по приготовлению угощения, доставлялись и готовые блюда, ставились столы и стулья, дом украшался гирляндами, шарами, цветами и ветками маркуады. Ящики с бутылками куоршевого вина, от которого Джима так развезло накануне, вносили в дом и составляли в углу главной гостиной. Лорд Райвенн руководил: всюду расхаживал, давал указания, приказывал что-то переделать, беспокоился, куда-то звонил, что-то заказывал, рассылал приглашения, принимал звонки. То и дело слышался его голос:
— Да, разумеется, ждём вас... Будете? Прекрасно. Да, конечно, можете взять с собой ваших друзей, мы всем будем рады.
Он беспокоился только об одном: хватит ли на всех угощения и напитков? Точное число гостей было неизвестно, прийти могло и больше, чем он рассчитывал, поэтому он и заказывал всего побольше, с запасом. Он старался, чтобы блюда отличались от тех, что подавались накануне у лорда Дитмара, но случались, конечно, и совпадения.
— Это опять лорд Райвенн. Да, вино доставили, благодарю вас. Мне нужно ещё пять ящиков. Да... Разных сортов. Хорошо, ждём. Большое спасибо.
Джим не решался к нему подходить: уж слишком лорд Райвенн был занят. Заняты были и Криар, и Раданайт, и Фалкон: всем им лорд Райвенн раздавал какие-то поручения. Джиму тоже хотелось помочь, и он всё-таки подошёл к лорду.
— Отец... Можно мне тоже что-нибудь сделать? Почему мне ничего не поручают?
— Ты просто спал, мой дорогой, и я не хотел тебя тревожить, чтобы ты отдохнул как следует после вчерашнего, — улыбнулся лорд Райвенн, чмокнув его в висок. — Праздники — порой весьма утомительная вещь... Ты хочешь помочь? Хорошо, изволь. Там что-то опять привезли — поди, посмотри.
Джим, накинув плащ, вышел из дома. У крыльца стоял большой грузовой флаер, из его кабины выскочил человек в сером комбинезоне и высоких ботинках.
— Кайанчитумский древесный питомник номер три, — представился он. — От его светлости милорда Дитмара велено вам доставить живую маркуаду. Заказ оплачен, примите.
— Хорошо, заносите, — сказал Джим.
Грузовой отсек флаера открылся, и трое людей в серых комбинезонах вытащили из него двухметровый раскидистый куст, увешанный жёлтыми шишечками, в большой бочке с землёй, обёрнутой прозрачной плёнкой. Джим побежал держать для них двери.
— Что это? — спросил подошедший лорд Райвенн.
— От его светлости милорда Дитмара.
Маркуада представляла собой не дерево со стволом, а огромный кустарник. Это было молодое растение, на этикетке значился год посадки: 3081. От неё сразу полились волны горько-цитрусового аромата.
— Какая красавица, — проговорил лорд Райвенн, обходя пушистую благоухающую маркуаду кругом.
Он сразу позвонил лорду Дитмару и поблагодарил за подарок.
— Эта маркуада твоя, Джим, — сказал он. — Милорд Дитмар уточнил, что этот подарок предназначен тебе.
— А он будет у нас? — спросил Джим.
— Не знаю, успел ли он оправиться после новогодней ночи, но обещал быть, — улыбнулся лорд Райвенн.
Маркуаду поставили в центре главной гостиной. Приём был назначен на семь вечера, но первые гости начали подъезжать уже за полчаса. Как лорд Райвенн и предполагал, народу собралось много, и все дополнительные заказы оказались оправданными. Все гости любовались маркуадой и выражали своё восхищение. Столы ломились от угощений, куоршевого вина было море, но Джим решил на сей раз быть с ним осторожнее. Он выпил полбокала куоршевой шипучки и стал пить только сок.
Было уже восемь, а лорд Дитмар задерживался. Джим решил сегодня быть с Фалконом, и когда начались танцы, он пригласил его. Фалкон сказал:
— Я плохой танцор, детка.
— Всё равно пойдём, — тащил его Джим. — Я сам тоже недавно научился.
Впрочем, танцевал Фалкон не так уж плохо. Джим шепнул ему на ухо:
— Ты ас во всём.
Прибыл Дитрикс с тройкой своих сослуживцев. Все были в мундирах с зелёными лентами через плечо, коротко стриженные, в сверкающих новых сапогах, каблуками которых они звонко щёлкали, когда Дитрикс представлял их лорду Райвенну. У них на троих был один большой маркуадовый букет, и они озирались в поисках того, кому его можно было вручить. Вероятно, они искали кого-нибудь, кого было бы приятно целовать, и Дитрикс, увидев Джима, повёл их к нему.
— Джим, добрый вечер, — обратился он к нему. — Ещё раз с Новым годом вас, мой ангел.
— Благодарю, и вас также, — ответил Джим сдержанно, помня о вчерашнем поведении Дитрикса.
— Позвольте представить вам моих друзей, — сказал Дитрикс. — Это капитан Шаллис, капитан Олдо и капитан Вара.
Все три капитана по очереди щёлкнули каблуками, а Джим поклонился.
— Друзья, это Джим Райвенн, младший сын милорда Райвенна, его юное сиятельство, — сказал Дитрикс, поднося запястье Джима к губам. И вдруг скомандовал: — Извольте встать смирно, господа!
Все три капитана встали навытяжку. Джим был смущён такими почестями.
— Вольно, друзья, — сказал Дитрикс. — Джим, позвольте от всех нас преподнести вам этот маркуадовый букет и пожелать вам всего самого прекрасного, что только есть во Вселенной.
